Варяг III

Глава 8

Ветер острыми крыльями срывал с неба свинцовые тучи. Он свистел морской солью и большими переменами, врывался в мерный такт боя барабанов и трепал волосы очевидцам.

Вигго стоял на краю дубового причала и ощущал этот реквием в подошвах сапог, в висках, в каждой напряженной жиле своего тела. Весь его народ, от мала до велика, толпился на берегу, обратив лица к фьорду.

В его глубине, подобно гигантскому погребальному костру, пылал драккар.

И это был флагман его отца. Ладья, чей носовой дракон повидал берега южных держав, перед которым трепетала половина всех западных ярлов! Теперь она была лишь гигантским факелом, освещавшим воду и лица скорбящих. Едкий и густой дым стлался по воде, заволакивая фьорд тёмным саваном.

Харальд Прекрасноволосый, Конунг Объединитель, Железный Вождь Севера, отправился в свою последнюю битву. С гнилой занозой в боку! Говорили, что, умирая, Бьёрн Веселый вогнал ему в подмышку обломок стрелы. Пустяковая рана. Царапина. Но она загноилась, отравила кровь и разум, превратив последнее плавание в агонию. Старый конунг не выдержал. Он сгорел в лихорадке быстрее, чем его корабль в водах родного фьорда.

Они потеряли всё. Две трети флота. Столько же людей — убитыми, ранеными, оставшимися гнить в болотах Буяна или томиться в цепях у какого-то выскочки-трэлла! Это была катастрофа. Страшный сон наяву и унижение. Но самый настоящий хаос был только впереди. Вигго чувствовал его всем своим нутром. Власть свободно висела в воздухе и ждала своего нового хозяина. И стая стервятников уже кружила неподалеку.

Он медленно повернул голову. Чуть поодаль, у самой кромки воды, стояли его «любимые» братья.

Бритт был его близнецом… Темноволосый, с такими же, как у Вигго, холодными серыми глазами-льдинками. Но где в глазах Вигго плескалась ярость, в глазах Бритта лежала спокойная, незыблемая уверенность. Он вылез из утробы матери первым. Всего на несколько минут, но этого хватило, чтобы навеки заклеймить его «старшим». Первым в очереди на трон.

Стоявшие за ним Дейн и Ивар были лишь бледной тенью близнецов. Младшие… Баловни, познавшие вкус крови и женской ласки лишь совсем недавно. Они никогда не думали о будущем. Их мир ограничивался сегодняшним днем, полной кружкой эля и звоном монет в кошеле.

Дейн смотрел на горящий корабль с искренним, щемящим горем. Ивар — с подавленной яростью: он крепко сжимал рукоять ножа, которым никогда никого не убивал. Разве что хлеб нарезал… Слабак…

Вигго не мог позволить себе роскоши скорбеть. Скорбь — удел слабых. Для стариков, женщин и таких вот дураков, как Дейн. Он был вторым в очереди на трон. Но по праву силы, ярости и воли — первым! И он не отдаст власть братьям, которых так сильно презирал.

Небрежной и размашистой походкой он направился к родственникам. Они заметили его приближение и разом напряглись, будто волчья стая, учуявшая чужака. Бритт невольно положил ладонь на рукоять своего топора.

«Боишься, братец? — с наслаждением подумал Вигго. — И правильно делаешь».

— Вигго… — хмуро бросил Бритт вместо приветствия.

— Братья мои! — Вигго оскалился, но улыбки в его голосе не было. Лишь сталь и лед. — Печальный день для всего нашего рода. Мать забрали боги… Теперь вот и отец отправился к ним. Что же будет с нами?

— Я позабочусь о нас, — голос Бритта был спокоен и тверд. В нем звучала та самая уверенность старшего, которая бесила Вигго больше всего. — Главное — держаться вместе!

— Сильно сомневаюсь в этом… — фыркнул Вигго, окидывая брата презрительным взглядом. — Ты ведь даже о своем члене позаботиться не в силах. Сколько у тебя по округе бастардов-то бегает? Пятеро? Шестеро?

Бритт побледнел. На скулах заиграли желваки.

— Уж точно поменьше, чем у тебя, «брат», — выдавил он сквозь стиснутые зубы.

— Может, не будем сейчас ссориться? — тихо встрял Дейн. — Хотя бы сегодня потерпите…

— Не лезь! — рявкнул на него Вигго, при этом не отводя взгляда от Бритта. — Старшие братья решают очень серьезные вопросы. — затем он перевел взгляд на Ивара. — Верно, младший? Хочешь видеть конунгом его? Этого тщедушного мечтателя?

Ивар с мрачным лицом медленно покачал головой.

— Мне плевать, кто из вас станет конунгом, Вигго. Я скорблю об отце. А вы… — он с нескрываемым отвращением посмотрел на обоих, — катитесь к Хель!

Он резко развернулся и, не оглядываясь, пошел прочь, расталкивая застывшую в почтительном ужасе толпу. Дейн, слегка помедлив и бросив на близнецов потерянный взгляд, поспешил за ним.

Бритт и Вигго остались одни в центре застывшего молчания.

— Я — старший… — тихо, но отчетливо произнес Бритт. — Я — наследник отца по праву крови и закона. Смирись. Я буду править.

— Ага! И обречешь наш народ на жалкое прозябание и забвение… — Вигго шагнул вперед, сократив дистанцию до полушага. — Нет уж, братец. Править тебе или нет — решит не утроба нашей матери, из которой ты первым выбрался на свет… А боги! И сила!

С этими словами он презрительно хмыкнул, развернулся и пошел прочь, ощущая на спине ненавидящий взгляд брата. По его лицу ползла хищная, самодовольная улыбка. Теперь нужно было готовиться к тингу. А, может быть, даже и к хольмгангу…

Он проходил мимо покосившегося домишки рыбака, когда сзади послышался свист рассекаемого воздуха. Инстинкт заставил его резко пригнуться. Тяжелый боевой топор с оглушительным треском вонзился в бревенчатую стену в паре дюймов от его головы.

Вигго медленно выпрямился и обернулся. Бритт стоял в десяти шагах, грудь его ходила ходуном от ярости.

— Я — истинный наследник Харальда! — крикнул близнец.

Вигго холодно усмехнулся, выдернул оружие из бревна и тихо прошептал:

— Это мы еще посмотрим, братец… Еще посмотрим. И… Спасибо за топор! Скоро я вгоню его тебе в башку…

Утро сверкало золотисто-оранжевым веером. Солнце ласковой щекоткой пробегало по скулам, дергало веки, целовало в лоб…

Я стоял на импровизированном плацу перед «казармами» и опирался на дубовый посох. Передо мной стояла орава пленных. Их было чуть менее сотни. Грязные и оборванные, но с горящими глазами. Они переминались с ноги на ногу, скалились, сплевывали сквозь щели в зубах, хрипели и покашливали — издавали те самые мужские звуки, которые обычно слышат жены по утру…

За моей спиной, выстроившись в грозную молчаливую шеренгу, стояли мои буянцы. Две сотни добрых рубак, только что вернувшихся с утренней муштры Асгейра. Они стояли не шелохнувшись, но в их позах читалась готовность в любой миг превратиться в смертоносный механизм. Стоит ли говорить, что я ни капли не переживал за свою безопасность?

Тишина затягивалась, и пора было ее разрядить.

— Итак? — начал я. — Что вы решили?

Вперед выступил тот самый верзила с перебитым носом и синей татуировкой молота на щеке. Все его звали Гуннаром. И он был их неформальным лидером.

— Мы согласны, — прохрипел он.

— Все? — я обвел взглядом толпу.

— Да. Решение было принято всем кругом. Единогласно. — он выдержал паузу, его глаза встретились с моими. — Когда нам выдадут оружие? Наши руки привыкли к весу стали, а не к тасканию брёвен.

Я оскалился в улыбке, в которой можно было тушить вулканы…

— Перед самой битвой. Не раньше. Пока в этом нет никакой насущной нужды. Я не настолько глуп, чтобы вооружать потенциальных врагов в своём собственном тылу.

Гуннар мотнул головой и с пониманием хмыкнул.

— Ясно. Я так и думал.

— Тем не менее я рад, что вы нашли в себе смелость и мудрость сразиться за мой народ, — я сделал шаг вперёд. — Обещаю, я сдержу свое слово. Честность — единственная монета, что имеет вес в такие времена. Ваша свобода или место в Вальхалле — в ваших руках.

— Посмотрим, что из этого выйдет. — ухмыльнулся Гуннар.

— А теперь — за работу! — я обвёл взглядом всю их толпу. — Буян не отстроится сам! Стены не вырастут из-под земли, а причалы не сколотятся волнами!

На этих словах меня сменил подошедший Торгрим. Его коренастая могучая фигура сразу привлекла всеобщее внимание.

— Так, слушайте сюда, щенки! — прогремел он. — Разбиться на десятки! Старшие — подойти ко мне за заданиями! Кому на частокол, кому на причалы, кому на помощь кузнецам! Шевелитесь! У нас нет целого дня! Чтобы к вечеру у меня от вас пар шел, а не сопли!

Его грубоватая, но лишенная злобы речь, кажется, была пленным даже ближе, чем мои выверенные слова. Они зашевелились, загудели, и конвоиры уже повели первые группы к разрушенным кварталам. Я кивну Торгриму в знак благодарности, развернулся и заковылял прочь. Дело было сделано. Теперь эти воины были не просто обузой. Они стали оружием, которое нужно было вовремя и метко пустить в ход.

Покончив с пленными, я направился в свой дом. Войдя в просторную горницу, я застал Торгильса за столом. Опытный охотник сидел, откинувшись на резной стул, и с наслаждением потягивал темное пиво из глиняной кружки. Заедал он все это дело ломтиками соленой сельди.

— Конунг! — увидев меня, он поспешно встал, отставив кружку в сторону.

— Сиди-сиди, Торгильс, — я махнул рукой, подошел к столу и с облегчением опустился на лавку. — Чувствуй себя как дома!

— Спасибо, — робко сказал он и уселся обратно.

— Я думал, ты уже уехал домой…

— Позволь мне остаться, Рюрик. Я хочу сражаться с тобой бок о бок.

Я внимательно посмотрел на него. Его лицо выражало непоколебимую решимость.

— А как же твоя жена? — спросил я. — Разве ты не собирался вернуться к ней, на свой хутор?

— Я уже позаботился о ее безопасности, — покачал головой Торгильс. — Отправил ее к моему брату, в горные долины. Там тихо, и ни один враг не сунется. А то, что я рассказал тебе о Торгнире… — он помотал головой, — я не считаю это возвратом долга. Ты спас мою супругу. Рисковал своей шкурой. Я хочу быть полезным здесь и сейчас. Хочу стоять рядом, когда грянет буря.

В его словах не было лести или желания выслужиться. Лишь простая, суровая честность человека, живущего по закону «долг платежом красен».

— Хм… — я откинулся на стену за спиной, разминая больную ногу. — Что ж… Ты хорошо знаешь лес. Умеешь прятаться так, что и зверь не заметит. Умеешь выживать в чаще и читать следы…

Я сделал паузу, обдумывая мысль.

— Хорошо. Я выделю тебе отряд молодых парней и метких лучников, легких на подъем. Я хочу, чтобы ты вышел за стены и нашел идеальные места для засад. Узкие тропы, броды через ручьи… Я пойду с тобой. Есть кое-какие идеи, которые очень хочется воплотить в жизнь. Надо устроить Торгниру такой прием, чтобы он пожалел о дне, когда решил тронуть Буянборг.

Глаза Торгильса загорелись азартным хищным огоньком. Он снова был в своей стихии.

— Буду рад служить, конунг! Скажешь — гору сверну!

— Вот и отлично! — улыбнулся я.

В этот момент тяжелая дубовая дверь распахнулась, впустив в горницу четверых запыленных, запыхавшихся мужчин. Это были люди Лейфа, которых мы отправили на разведку к Альфборгу. Они пахли потом, конем и долгой дорогой.

Я знаком указал им на стол.

— Садитесь. Ешьте.

Служанки тут же появились из кухни. Они вынесли дымящиеся миски с кашей, щедро сдобренной кусками вяленой оленины. Были в их руках и кувшины с теплым медом. Мужчины кивнули в знак благодарности, рухнули на скамьи, но к еде не притронулись, желая сперва закончить свое дело.

— Докладывайте, — разрешил я.

— Конунг. — начал старший из них, седой викинг по имени Хлейми, — мы не добрались до самого Альфборга. Наткнулись на арьергард армии Торгнира в долине Речной Выдры. Решили не искушать судьбу и сразу повернули назад.

— Это правильно, — одобрительно кивнул я. — Лучше живая весть, чем мертвые герои. Сколько у него людей? Мой друг Торгильс, — я кивнул на охотника, — не смог внятно оценить их число.

Торгильс на этих словах виновато опустил взгляд в свою кружку.

— Не меньше двух тысяч, конунг, — Хлейми вытер рукавом пот со лба. — Половина — ополченцы. Землепашцы и скотоводы, которых Торгнир подкупом и угрозами выдернул из родных хуторов. Вооружены кто во что горазд: вилы, косы, старые топоры. Другая половина — его личная дружина и наемники. Идут бодро. Если не сбавят ход, к вечеру будут в Гранборге.

Он помолчал, затем глотнул меда из кружки.

— И есть еще одна беда. По пути его войско растет, как снежный ком. Со всех окрестных земель к нему стекаются авантюристы, бандиты с большой дороги, всякий сброд в надежде на легкую добычу.

— Две тысячи… — задумчильно протянул я. — И авантюристы… Грозная сила.

— Сила немалая, — хмуро согласился Торгильс.

— У Харальда было больше, — заметил Хлейми, и в его глазах блеснула искра закаленной уверенности. — И где они теперь?

— Число — не всегда залог победы, — сказал я. — Но силы, и правда, примерно равны. Не понимаю я Торгнира… На что он надеется? При штурме укрепленного города потери атакующих всегда пять к одному, если не больше. Он что, решил положить все свое войско под нашими стенами?

— Уж чего-чего, а дураком Торгнира не назовешь, — покачал головой Хлейми. — Хитрый, как лис. Наверняка, он задумал какой-то подвох. Какую-то хитрость.

— Не сомневаюсь, — я тяжело вздохнул. — Ладно… Ешьте, пейте, отдыхайте. Скоро вам понадобятся все ваши силы. А мне… мне нужно подышать воздухом и все как следует обдумать.

Я вышел из дома и медленно, преодолевая боль в ноге, пошел по улицам возрождающегося Буянборга. Воздух был наполнен звоном топоров, скрипом пил, смехом детей, которые уже успели привыкнуть к новой жизни среди руин. Я дошел до причалов, где кипела своя работа. Женщины, старики и те, кто не мог держать меч в руках, плели из желтой осенней листвы и веток огромные маскировочные сети.

Среди них я сразу увидел Астрид. Она стояла на коленях среди других женщин, ее рыжие волосы, выбившиеся из-под платка, горели на солнце, словно мед. Увидев меня, она что-то быстро сказала подругам и побежала ко мне, легко перепрыгивая через канаты и бревна.

Не говоря ни слова, я протянул ей руку. Она без колебаний вложила в нее свою ладонь, и мы, не сговариваясь, пошли прочь от шумной работы, по тропинке, ведущей вдоль берега.

Мы шли молча, и лишь крики чаек да плеск воды о камни нарушали тишину. Я все еще сильно хромал, и посох глубоко вяз в сыром песке, но с каждым шагом боль в ноге отступала, уступая место странному, мирному спокойствию. Ее рука в моей была теплой и надежной точкой опоры.

— Тебе не холодно? — наконец нарушил я молчание, глядя на ее тонкую шерстяную накидку.

— Рядом с тобой? — она лукаво улыбнулась, глядя на меня исподлобья. — У меня есть свой личный костер, который греет меня изнутри.

Я рассмеялся. Ее слова были просты и лишены пафоса, но от этого становились только ценнее.

— Этот «костер» не даст тебе замерзнуть, но от ветра не спасет, — пошутил я.

— А ты прижмись ко мне крепче, вот и спасет, — парировала она, и ее звонкий смех смешался с криком чаек.

Мы дошли до старого, полуразрушенного причала, где когда-то швартовались рыбацкие лодки, и сели на скрипящие бревна, свесив ноги над темной прозрачной водой. Фьорд лежал перед нами, спокойный и величественный… Он отражал в своей чаше высокое осеннее небо.

— Знаешь, о чем я думаю, глядя на все это? — тихо спросил я, обводя рукой горизонт.

— О том, как все это защитить? — предположила она.

— Нет. Ну, то есть да, конечно… Но не только. Я думаю о том, как нам повезло.

Она повернула ко мне удивленное лицо.

— Повезло? Сейчас? Когда к городу подступает армия, а ты едва ходишь?

— Именно сейчас, — я крепче сжал ее руку. — Мы живем в мире, где все по-настоящему. Дружба здесь проверяется кровью, а не пустыми словами за кружкой эля в теплой таверне. Любовь… — я посмотрел ей в глаза, — это не томные взгляды и шепот в саду под луной. Это выбор. Решимость стоять друг за друга до конца. Жизнь здесь — это ежедневная битва за нее. А смерть… смерть всегда рядом. Она дышит тебе в затылок, и от этого каждый прожитый день, каждый миг, каждый вздох становится таким… ярким. Таким острым. Таким ценным.

Она слушала меня, не отрывая взгляда, и в ее глазах плескалось понимание.

— Я никогда не думала об этом так, — прошептала она. — Но ты прав. Здесь все честно.

Мы снова замолчали, глядя на воду.

Потом, набравшись смелости, я робко спросил:

— Астрид… А как у вас проходят свадьбы?

Она от неожиданности даже подпрыгнула на месте, а потом рассмеялась, и ее лицо озарила счастливая, игривая улыбка.

— Ох, Рюрик… Ну, и вопрос ты задал! — она покачала головой, но глаза ее сияли. — Это же целый обряд! Все начинается с помолвки. Жених должен прийти в дом к невесте и официально попросить ее руки у главы семьи. Принести выкуп. Обычно это оружие, скот или украшения.

Она устроилась поудобнее, явно наслаждаясь моментом.

— Потом назначается день. Свадьбу всегда играют в пятницу — это день Фрейи, богини любви и плодородия. Невеста… — она покраснела, — она должна принести в дом нового очага связку ключей от всех хранилищ, чтобы показать, что станет хорошей хозяйкой. А еще… ей расплетают девичью косу и заплетают волосы в косы замужней женщины. На голову надевают особый убор.

— А жених? — с интересом спросил я.

— Жених должен доказать, что достоин своей избранницы, — ее глаза хитро сверкнули. — Иногда это поединок с кем-то из родичей невесты. Иногда — состязание в скальдическом искусстве. Но самое главное… — она понизила голос до таинственного шепота, — это обмен мечами. Жених вручает невесте меч своего отца или деда — как символ защиты, которую он ей дарует. А невеста дарит ему меч своего рода. Чтобы он защищал не только ее, но и всю ее семью, ее род.

Она умолкла, глядя на меня, и в ее взгляде читался немой вопрос.

— А после? — подбодрил я ее.

— После — пир! Грандиозный пир, который может длиться несколько дней! Приносят в жертву животных, льются реки эля и меда, все едят, пьют, слушают скальдов… — она замялась и добавила уже совсем тихо: — А потом… молодых проводят в специальную комнату или в отдельный дом. И над их ложем… кладут обнаженный меч. Чтобы их первенец был сильным и храбрым воином.

Она закончила и смотрела на меня, слегка запыхавшись от долгой речи, ее щеки пылали румянцем.

Я слушал ее, завороженный. В этих обычаях, диких и прекрасных, была своя, суровая поэзия. Своя глубокая, многовековая мудрость.

— Что ж… — сказал я, глядя ей прямо в глаза. — Тогда сегодня вечером мы поженимся. И устроим пир. Пусть и не на несколько дней… Но всё же…

Ее глаза расширились от изумления, а потом наполнились таким счастьем, что моему сердцу стало тесно в груди.

— Ты… ты уверен? — прошептала она. — Сейчас? Прямо сейчас? Я могу… я могу начинать готовиться?

— Конечно, уверен! — я улыбнулся самой широкой и искренней улыбкой за последние недели. — Сколько можно ждать? Правда, я не смогу отплясывать на пиру, — я постучал посохом по доскам причала, — но, думаю, это можно простить жениху-калеке.

— О, Рюрик! — она бросилась ко мне, обвила мою шею руками и прижалась губами к моим губам. Ее поцелуй был стремительным, соленым от морского ветра и сладким от счастья. — Я так рада!

Она отпрянула, вскочила на ноги и, не в силах сдержать ликования, пустилась в пляс прямо на старых досках, раскинув руки, словно собиралась взлететь.

— Сегодня! Сегодня! — пропела она и, крутанувшись на месте, бросилась бежать обратно к городу.

Я смотрел ей вслед, и на душе у меня было светло и тревожно одновременно. Я видел, как она, запыхавшаяся и сияющая, подбежала к женщинам, как что-то им рассказала, и вся их группа разом взорвалась счастливыми возгласами, смехом, объятиями. Они бросили свою работу, окружили Астрид плотным кольцом и, щебеча, как стайка весенних птиц, повели ее в город, вероятно, чтобы начинать приготовления.

Идиллия среди подготовки к бойне. Свет среди надвигающейся тьмы.

Я остался сидеть на причале. Я глядел на уходящее за горизонт солнце и слушал, как набегающие волны ласкают камни. Я думал о том, как мне невероятно повезло. Умереть в своем скучном пластиковом мире и родиться здесь. Попасть в эту эпоху. В это время. В мир, где все было по-настоящему. Где дружбу скрепляли кровью. Где любовь нужно было заслужить. Где жизнь и смерть танцевали свой вечный танец у самого твоего порога.

И я был счастлив. До боли в сердце счастлив…