В этих гнилых стенах

Глава 20

В тот день до позднего вечера со мной осталась только Николь. Мы немного поговорили о нашей семье, где нас осталось двое с половинкой: я, она и воображаемая Аня, которая, по всем предположениям, должна была быть рада нашему появлению. Разговор не клеился, и тетя все же собралась ехать домой.

Мы решили пройтись до ближайшего перекрестка, чтобы помолчать еще некоторое время вместе. Тетя с тоской рассматривала по пути желтеющие деревья. Кое-где они и вовсе стояли голые. Грязь от дождевой воды, не успевавшей испаряться, заменила привычную почву, и Николь поскользнулась и чуть не упала. Сказывалось постепенное снижение температуры в куполе. Он догнивал изнутри, изживал свои последние ресурсы, и никто не заморачивался вопросом их восстановления. По документам, которые показал мне Айзек, проект планировался на пятнадцать лет – за это время население, выбранное Мирой, должно было достигнуть хороших цифр по мутации, чтобы можно было покинуть купол для строительства нового мира. Но что‐то явно пошло не так. Несложно догадаться, какому из куполов отдается преимущество в вопросах ремонта.

– Аня может не знать, кто она такая. Один из препаратов, которые прописал ей психотерапевт, подавляет ее способности. Но-о-о… есть маленькая вероятность, что таблетки начали давать сбой. Хочу заметить, что мне это еще не подтвердили.

Судя по громкому вздоху, эти слова стоили ей немалых усилий. Не каждый человек способен признаться в том, что держит сверхмутанта на таблетках.

– Это как‐то связано с тобой? – Я бесстрастно смотрел ей в глаза, пытаясь не выдать своего отвращения. Эта женщина убедила меня в том, что, если у тебя есть желание что‐то контролировать, власть и ум, можно неплохо так превратить мир в театр. Не верить Николь было нельзя, но от ее знаний и умений проворачивать свои манипуляции бросало в дрожь.

– Ну… скажем так: я определенно приложила к этому руку.

– И она не больна психически?

– У нее довольно сложная ситуация в семье. Диагноз поставлен психотерапевтом, но мы с тобой знаем, в чем причина.

– И в чем же? – Я непонимающе вскинул левую бровь, засовывая руки в дырявые карманы своих изношенных штанов.

– Она напугана и растеряна. Здесь, в муравейнике, вы держитесь вместе, а она в своей беде – совсем одна. Представляешь, как сложно жить, даже не догадываясь, кто ты, и видеть страх в глазах близких людей? У нее очень натянутые отношения с мачехой…

И правда. Нет ничего странного в ее попытках суицида, если на нее оказывают такое давление. Собственный брат играет роль защитника, но на деле сам боится ее, сравнивая с пороховой бочкой, и, более того, пытается спрятать от всех, влачить эту ношу сам. Я хочу забрать тебя, Аня, и показать тебе, что ты не заслуживаешь участи быть страхом для своих близких; ты должна быть спасением.

– А то, что она кусается, дерется?

– В одной из бесед с врачом аргументом было: «Я всегда спрашиваю себя: а почему бы и нет? Не вижу причин не кусаться».

Я понимающе кивнул, попытавшись улыбнуться, пока тетя доставала телефон, чтобы вызвать такси. Но в приложении заказ машин в мой сектор был заблокирован, и, словно подтверждая, что мы потеряли счет времени, во дворе завыли собаки. Завыли совсем рядом. Неужели сегодня открывались ворота моего района? Быть не может! А как же мы пропустили сигнал?

– Дюк… – голос женщины дрожал. – Только не говори, что сейчас – комендантский час.

Я только растерянно глянул на время на экране ее телефона и едва качнул головой. Обогнать этих монстров мне бы не составило труда, но Николь!

– Без паники… – сказал я, но тут же понял, что паника вот-вот накроет меня самого.

Времени на раздумья больше не было. Я схватил Николь за руку и помчался в сторону гаражей. Мне приходилось сильно сдерживаться, чтобы не сорваться на обычный для себя бег. Но в этом не было необходимости у наших «комендантов». Я обернулся на звук падающих баков и увидел, как одна из собак в неуклюжей спешке сносит все на своем пути. Я слышал, как начала всхлипывать Николь, и почувствовал, как все быстрее и быстрее бьется мое сердце.

Как раз на такой вот случай у гаражей была навалена гора старых коробок. Я толкнул Николь вперед, а сам остановился, отвлекая собак на себя. И только когда Николь, небрежно скинув часть мусора, забралась на крышу, я бросился к ящикам, стоявшим в самом конце этого же гаражного ряда, метрах в восьмистах. Неприятная сухость в горле, невозможность сделать нормальный вдох, страх до мозга костей… я ускорился и, все разгоняясь, бежал вперед, даже не думая оглядываться. Мурашки пробежались по моей макушке – мои волосы побелели, отверстия на шее впитывали гниль ночного воздуха. Я бежал так, словно и не от собак вовсе, а от себя самого. Представил себе красный лес, где не будет никаких псов, где бежать можно просто потому, что ты торопишься домой. Где не страшно быть собой всем: мне, Ришель и Ане!

С последним шагом я оттолкнулся так, что «ступень» в виде деревянной коробки с торчащими острыми гвоздями свалилась на одну из собак. Эта тварь была ближе всего и уже приготовилась прыгнуть следом за мной. С какой‐то особенной злостью я продолжал бросать вниз мусор, попадавшийся под руку: мелкие ящики с кусками стекла – их нарочно оставляли для таких ситуаций, – большие камни, кусок старого кресла… Собаки внизу громко рычали. Мутные слюни и бордовая пена текли рекой из их пастей. Злые и голодные мутировавшие друзья людей. «Что они с вами сделали? Считается ли это предательством?» – я задавался этим вопросом каждый раз, когда слышал их вой под окнами. Тогда я считал себя в безопасности…

– Ну? Сколько невинных жертв вы разорвали заживо, черти? Разве это безопасность, Мира? – прошептал я, уже не первый раз глядя этим существам в глаза. – Чертова лживая тварь.

К счастью для нас, псы услышали сирену, сообщающую о правонарушителе в другом районе, и тут же ринулись на звук. Я глядел им вслед и понимал: сегодня они все же получат свою жертву.

По крышам гаражей я поплелся на другой их край. Они, словно один длинный змей, соединялись между собой, и я был удивлен тому, как псы еще не прочухали, что, пробежавшись, можно найти другие способы забраться наверх. Бывало, что кто‐то не успевал скинуть хлам с импровизированной лестницы и становился ужином для шайки этих надзирателей, а мы, словно тараканы, спрыгивали с двухметровой высоты и бежали куда глаза глядят. И это при условии удачного приземления. «Это все для нашей же безопасности», – процитировал я Миру мысленно. Я бы с радостью посмотрел на нее, убегающую от этого дьявольского отродья.

После такого всплеска адреналина наступила мгновенная слабость: ноги были ватные, голова словно парила в воздухе, оторванная от тела, и я едва плелся, шатаясь. Чуть не упал, пока протирал глаза. Я уселся рядом с тетей, пытаясь выровнять дыхание. Николь всматривалась в свои тонкие пальцы, украшенные кольцами. Вспотевшие руки у нее тряслись, как и ноги. Она тяжело вздохнула и подняла голову вверх на купол, на звездное небо, проглядывающее сквозь него. Я же разглядывал кучку ребят, находившихся на другом конце. Днем многие местные оставляли завалы коробок и всякого хлама, по которым ночью можно было забраться сюда. Утром мне тоже придется выстраивать коробки для следующих таких же «опоздунов», как мы с Николь.

– Я очень рада, что ты меня послушал. Что решился на все это.

– Еще бы тебя не послушать, – засмеялся я, а сам начал судорожно вспоминать, проливали вчера дождь или нет. Нюхать эту воду не было сил, не говоря уже о потопах на дорогах с утра. – Я же умер.

– Я бы хотела обойтись без этого, – невесело улыбнулась она, заправляя свои роскошные волосы за ухо. – Но теперь за тобой пойдут. Белый Демон светится во всех новостях, от его имени вздрагивают многие в пятом куполе. У тебя даже фанат среди приспешников появился!

До своей последней смерти, пока я пытался наладить свою личную жизнь, о Белом Демоне можно было забыть. И, как малые дети нащупывают зону дозволенного, так и бессовестные ублюдки на улице возобновили свою деятельность в надежде, что их никто не остановит. Теперь, когда ушла Ришель, у меня слетело последнее ограничение. Страх убийц, насильников и воров перед Белым Демоном стал тем, что теперь наполняло смыслом мою жизнь. Раз уж мирные граждане не могут покинуть купол, чтобы почувствовать себя в безопасности, эти ублюдки не будут бесчинствовать по ночам.

– Меня немного обижает, что я делаю чужую работу… Хотя, как я понял, приспешники не из органов охраны?

– Ты правильно понял. Их цель: информация о том, что творится за куполом. О животных, о растениях… О других мутантах. Например, о той девушке, которую ты видел в лесу.

– Я не видел…

Я попытался вспомнить… или додумать: при установке за нами следила… девушка?

– Да не, нет! Да быть не может!

– Почему?

– За куполом нет жизни.

– Тогда кого ты видел?

Я промолчал. В это хотелось верить. Хотелось знать, что нам действительно было куда уйти, но так не хотелось больше рисковать. Когда же все это закончится? Я хочу хотя бы на пару минут вернуться в то время, когда единственной проблемой была брокколи на ужин!

– Отец Ани заключил сделку с Мирой, – сказала тетя после долгого молчания. – Условий я не знаю, но она тоже в курсе, что он живет где‐то за куполом. Мира собиралась найти его сразу же, но Миша Слот преподнес ей огромные проблемы в лице спасенных, теперь уже жителей первого и второго куполов. Пока она решала этот вопрос, жизнь за куполом стала невозможна. Все, кого она посылала до приспешников, погибали довольно быстро. Тогда Мира перебрала несколько сотен детдомовских детей, но отобрала лишь пятерых. Ушли годы на их обучение, разработку новых технологий, экипировки – и вот уже третий год они исследуют мир за пределами куполов, но это нигде не афишируется. Они доставили одного мутанта, думали, что спасли. Увидели, что с ним сделали в лаборатории… и перестали. Могу поспорить, они давно знают, где деревня, но не говорят, справедливо опасаясь, что после этого и они уже не так сильно станут нужны.

– Так за куполом действительно кто‐то живет?

– А ты думал – я шутила?

– Н-нет… Не знаю. По идее, мутанты должны бояться приспешников. Но от той, что пряталась в лесу, не веяло страхом, – усмехнулся я. – Скорее, слабоумием и отвагой.

– Ты же не видел ее, – усмехнулась Николь в ответ.

– Она пряталась за деревьями и пыталась следовать за нами. Не думаю, что, когда боятся, поступают именно так.

– Есть подозрения, что Арес заключил союз с мутантами. Через него я и хотела передать о вас с Аней весточку. – Женщина подняла к небу указательный палец. Думаю, так она демонстрировала, что у нее все под контролем.

– Союз? Здесь его нет, зато он есть за куполом! Смешно. Так что делают такого с мутантами? Ришель как‐то… – растерянно улыбнулся я, не желая и дальше выслушивать ее догадки, и уже начал молиться, чтобы это были действительно всего лишь ее догадки.

– А что делали с тобой? Откуда шрамы, помнишь?

Такое нельзя было забыть. Никогда. Даже если бы у меня пропала память, уверен, историю этих шрамов я бы помнил. Я тяжело вздохнул, но тетя, видимо, побоялась стать свидетелем нового приступа (которых, к слову, не было давно).

– Давай сменим тему, пожалуйста… Я тут на днях случай вспомнила. Хотела рассказать, но решила, что будет неуместно. Сейчас, думаю, можно отвлечься. А то, глядишь, еще один такой забег – и случай вообще может не представиться.

– Я весь внимание.

Я развалился на грязной крыше и приготовился слушать. Мелкие камни впивались в кожу через тонкую толстовку, спину пробивал холод. Не так я планировал отдохнуть перед новой рабочей неделей.

– У твоей бабушки в деревне, когда Аня с тобой приезжала… Про яму ничего не помнишь? – интригующе спросила она. На что я только помотал головой. – Вы были малышами, ей тогда вообще три только исполнилось. Помню, это был ее день рождения, он, кстати, завтра. Рядом ремонт труб начинался, рабочие вырыли неглубокую яму. А вы вечером пошли в магазин. Папа твой с Темой только отвернуться успели, – рассмеялась она, – а ты в нее с разбегу. Аня сползла за тобой.

– Ха… Да, это похоже на меня.

– А выбраться вы не могли. – Она легонько ткнула меня кулачком в бок. – Вас доставать стали, а у Аньки сандалика нет. В песке затерялся. – Она опять засмеялась. Я хотел спросить ее про отца, но она помахала рукой. – А утром рабочие давай копать и сандалик нашли. Помнишь, что ты им сказал, когда они спросили, не знаешь ли ты, чей он?

– Нет, – ответил я, пытаясь вспомнить этот момент.

– Сказал: «Я знаю чей! Я отдам это девочке, которая потеряла». А работник такой: «И скажи, пусть сюда больше не лезет! Это опасно!» – она спародировала мужской голос.

– И, видимо, я отдал его Ане?

– Не-е-е, Аня сама его у рабочих взяла. Она рядом стояла. Но выдавать вас не стала, – засмеялась тетя.

На какое‐то время повисла тишина. Мне было очень жаль, что я не помнил Аню, но всем сердцем я теперь желал помочь ей. Нам ведь была уготована другая участь.

– Если бы не Мира, все было бы по-другому, – прошептал я.

– А как было бы? – Николь улыбнулась, игриво приподняв бровки. – Расскажи.

– Ну… Не знаю я… Было бы лучше, думаю. По крайней мере, для меня. Сейчас лучше всем, кто живет не в первом и не во втором… Хотя я до сих пор не понимаю – зачем нужно Лисе участвовать в этой заварушке?

– Тут все просто. У нее забирают отель.

– Чего? – Я вскочил, упершись руками в грязную крышу, мелкие камни впились в ладони. Правая рука угодила в вязкую лужу, я поспешил вытереть ее о заляпанную кофту и поймал себя на мысли, что перед встречей с Аней стоит приобрести новую. – За что?

– В отеле недавно от передозировки умер постоялец. Идет разбирательство, но Наташа уверена, что это тот самый Ваня подстроил. Мне же кажется, что он кем‐то приходится Мире. Такой абсурд. Через три месяца будет повторный суд. Их семью готовятся переселить в первый, а отель выставят на продажу от лица государства. Там его и перекупит семья Вани.

Я недовольно цокнул. Теперь были понятны и мотивы Лисы, и ее намерения. Человек, которому есть что терять, всегда может сжать зубы и опуститься на колени, и нет ничего позорного в этом страхе. Но человек, у которого хотят отнять все, не будет знать страха ни перед чем.

– Хочу отдать должное: она защищает свое до конца.

– Да, но она уже проиграла, и все, что ей остается, – ждать. Ждать следующего суда и очевидного для всех приговора. Все, чего добилась она: звание, уважение, должность заместителя по техническим вопросам… все сровняют с землей. А то, что было подарено ее отцом, возведено с нуля для нее, – задаром отдадут другому.

– Да, неприятная ситуация…

– Ты знаешь… я ею восхищаюсь. Я познакомилась с Наташей, когда она только закончила учебу и начинала работу техником в отделе безопасности. Протез не может заменить руку, хотя наши разработчики очень стараются. А ее телесная робо-рука чаще мешала, чем помогала, поэтому она постоянно снимала ее и предпочитала работать одна. Наташа тогда разревелась, потому что шесть часов подряд не могла найти причину поломки и не хотела просить ни у кого помощи. Она боялась, что пойдут слухи про нее: девушка-слесарь, да еще и без руки. А когда попросила, один из работников все же заметил, что у нее протез, на что она только вскинула бровь и холодно ответила: «И что?» Как она позже рассказывала, в такие моменты хочется спрятаться в коробку и месяцами не вылезать, пока вокруг этой темы не утихнет ажиотаж. Но она четко научилась расставлять границы – где личное, а где работа. Потом ей подарили рабочий, тот, что с огоньком на руке, и с тех пор она работала только одна. Ведь она уже набралась опыта, а не заметить такой девайс мог лишь слепой. Тем, кто все‐таки его замечал, она холодно отвечала и гордо удалялась… чтобы надолго спрятаться в своем кабинете. Так продолжалось, пока не появился Митя. Он пообещал побить каждого, кто косо посмотрит на его Босса, – усмехнулась тетя, видимо, находя это забавным.

– Да… Митя такой.

««Такой» – это какой?» – спросил я самого себя. Тот, что говорит больше, чем делает, а если и делает, то скулит, как щенок? Я улыбнулся, представляя, как он в форме солдата защищает Наташу. Возможно, он придавал ей уверенности, и это было самым важным в их отношениях.

– Видишь, какая она славная девушка, а Мира все опять портит. Говорю же, без нее было бы лучше, – подытожил я.

– Дюк, никак бы не было. Как ты не понимаешь? Вообще никак.

– Да что «никак», чертова ракета! Чертов МОР!

– МОР – ракета твоего отца.

Я недоумевающе посмотрел в глаза Николь, пытаясь выбраться из лабиринта ее мыслей. Когда она поняла, что я окончательно запутался, то решила объяснить:

– Ракету запустила Мира. Мутаген в ней – разработка твоего отца. Последнее, что он успел сделать перед смертью. Ну, давай устроим тебе урок истории…

Николь поправила очки, села поудобнее, развернувшись ко мне, и начала:

– Долгое время над всеми странами висела угроза холодной войны. Так называют войну интересов между государствами. Со временем начались вооруженные конфликты. Президенты стран сидели в бункерах и угрожали друг другу ракетами. Народу стало страшно, народ начал бунтовать – сначала в одной стране, потом в другой, третьей… Голосом народа в одной из стран, где люди еще послушно терпели все происходящее, стала молодая женщина, которая говорила, что скоро из-за такого количества ядерных ракет исчезнет озоновый слой и погибнет все живое. Ну, знаешь, как говорил Эйнштейн: «Я не знаю, каким оружием будут сражаться в третьей мировой войне, но в четвертой будут сражаться палками и камнями». И эта женщина была права: все шло к тому, что планета станет просто непригодной для жизни. Но мы же с тобой знаем, что богачам нет дела до простых людей. Мира была невыгодна властям: она призывала тратить деньги не на ракеты, а на полноценный бункер со всеми условиями для жизни людей. Но все терпели и ждали… пока ее не отравили. Мира пролежала в коме добрых три недели, и за эти три недели народ восстал и в нашей стране. Ты знаешь, что такое гражданская война, Дюк? Это когда власти опять ни при чем. Это когда охрана их защищает по приказу, ломая череп и ноги соседу по лестничной площадке. – Тетя подняла указательный палец. – Поэтому в нашем плане мы начали с охраны. Они должны преклонить колени перед обманутым народом за то, что вместо защиты убивали невинных людей. Вы – спасение, Дюк. Вы должны помочь людям вернуться домой. А не умирать, как запуганный скот!

Николь громко выдохнула и замолкла. Достала из маленькой сумочки электронную сигарету и закурила.

– За три недели произошли ужасные события. Люди без разбору убивали друг друга. Бесчинства закончились лишь тогда, когда Мира вышла из комы и тут же надела корону, оправдывая это необходимостью навести порядок. Обещала народу спасение, справедливость и долгую беззаботную жизнь. Охрана, так яро убивавшая граждан, склонила колени, потому что власть сменилась… Мира казнила каждого, на чьих руках была гражданская кровь. Вместо ракет она строила купола. Поначалу ее посчитали сумасшедшей, и всего несколько стран заключили с ней договор. От других же она слышала только насмешки: мол, вложила все деньги не в ракету, а в купол; а что, дескать, если мы сейчас нападем? Они не нападали. Пока она строила, нас защищали страны, бывшие с нами в союзе. А когда воевавшие политики поняли, что бункер их не спасет, то начали активно сотрудничать с ней. Они присылали своих послов, но послов убивали, одного за другим. Так убили и мать Ришель… Мира взяла под свою защиту только избранных, и, как только они спрятались в куполах, выпустила МОР, тем самым совершив coup de grâce.

– Удар милосердия? – прошептал я, завороженный рассказом Николь. Меня словно в кровавое болото с трупами окунули, а выползти я из него не мог. Отвратительное чувство.

– Удар милосердия. Для тех, кто выжил после войны. Чтобы не страдали от пожаров, болезней и всей этой чертовщины, которую оставили им «дипломаты», включая разрушенные дома и разорванный в клочья озоновый слой. Все должно было исчезнуть… Но в МОР-I был влит мутаген твоего отца. Я до сих пор не знаю, как он это сделал, но… сделал. И то, что ты увидишь за куполом, живет благодаря ему. Вы тоже можете там жить. Вы сможете вернуть людей домой. В память обо всех погибших, в память о нашей разрушенной планете. Вы – надежда на то, что у нее еще есть будущее. Мира тоже хотела стать надеждой. Но тут появился неучтенный фактор – ее дочь. Она была так зла, что ты родился здоровым, а ее дочь – инвалидом, что пыталась выбить из твоего отца информацию едва ли не пытками. Дюк, она тебя чуть ли не на атомы разобрала! Но все равно не получила того, чего хотела. И вот теперь ей приходится ремонтировать купол. Айзек должен был показать тебе документы о восстановлении. Но, как ты наверняка понял, она занимается только пятым. Второй и первый обречены.

Меня немного насторожило ее «должен был показать». Словно он не случайно нашел их в документах и показал мне, а действовал по указанию тети. Возможно, она подумала, что мотивирует меня этим.

– Я не понимаю! Она не хотела заселять их. Теперь смотрит, как мы медленно умираем тут. Кто она вообще такая, чтобы решать, кто будет жить, а кто умрет?

Вопрос был риторический. Николь молча пожала плечами.

– Я не понимаю, Николь! Она стольких могла спасти! Среди них были хорошие люди, я уверен в этом!

– Нельзя спасти всех…

– Можно хотя бы попытаться. Даже сейчас! На Земле осталось так мало людей! Мутанты! Чем они ей помешали?!

– У них есть то, чего нет у нее. Она хочет все контролировать, решать, кто будет жить в ее Эдеме. Ты даже не представляешь, как она разочарована гнилыми людьми в пятом! Она ведь их так тщательно отбирала.

– Потому что не бывает идеальных людей.

– Поэтому они либо пропадают, либо переезжают в первый и второй, а после умирают там. Дюк, мы все – в огромной мясорубке.

– Я не верю… Так нельзя с людьми. Такого просто не может быть.

Тетя закатила глаза:

– Забудь детские сказки, где побеждает добро, забудь про правило бумеранга. Думаешь, у нее есть совесть и мораль? Совесть и мораль есть у тебя. У нее же – власть. И ее никогда не настигнет бумеранг, потому что не существует ничего, соразмерного той боли, которую она причинила. Она была голосом народа, ангелом-спасителем, но на деле оказалась Жнецом.

Я зажмурил глаза. Так крепко, как только мог. Открывать их не хотелось, особенно осознавая, что все это не сон. Где была эта чертова точка невозврата, когда люди оказались запертыми в бетонных горшках? Можно ли было избежать этого?

– Холодно. Можно я к тебе?

– Конечно.

В своей розовой толстовке она опустилась на грязную крышу гаража и прильнула ко мне.

Вечер с Николь вышел настолько приятным и информативным, что я был бы не прочь побегать от собак еще пару таких вечеров. С ней, казалось, можно говорить обо всем. Со мной такого давно не было: мы прыгали с темы на тему, не умолкая. Делились мыслями, эмоциями и прошлым, попутно обсуждая несбыточные мечты.

Я знал, что Эрик был против, но я пришел к вам домой на следующий же день после разговора с тетей на крыше. Он выглядел растерянным от такой наглости, но, тяжело вздохнув, все же впустил меня. Ты не заставила себя долго ждать. Услышав скрежет в дверном замке, Эрик сразу понял, что это ты. Я волновался, переживал, но слова приятеля меня успокоили:

– Будь смелее, сделай ей комплимент.

Я сгорал от нетерпения, ужасно хотел повернуться и посмотреть на тебя, но держался, ожидая, когда ты сама заглянешь к нам. И вот ты стоишь передо мной, и мне надо что‐нибудь сказать. Я вдруг осознал, что все придуманные мной варианты знакомства с тобой вылетели из моей бедной головы. Ты помнишь, что я тогда сказал?

– Вот это у тебя фигура! Ничего лишнего!

Я тогда мало знал о тебе, но решил, что тебе нравятся крутые парни, судя по твоим приключениям в школе. И я вздохнул с облегчением, когда увидел твою едва заметную улыбку.

«Я передумал», – тут же написал мне Эрик СМС, поскольку при тебе не мог сказать этого вслух. И добавил, что кастрирует меня, если я к тебе приближусь.

Но я видел, что он прикладывает титанические усилия, чтобы не разразиться хохотом.

Девушка прикрыла рот рукой, пряча усмешку. Глаза ее немного затуманились при воспоминании об их знакомстве. Она хорошо помнила, с какой фразы все началось.

– Развяжите уже его, я наверх, наушник шипит, – сказал Арес, указывая на аппаратуру в ушах. Слушая, как Дюк заметил Гелиос, парень все больше пытался убедить себя, что ее смерть была неизбежной. Воспоминания о девушке снова заставили сжаться его сердце, и он поспешил на выход, не желая делить свои эмоции с кем‐то еще. В день установки системы безопасности солдат долго ругал возлюбленную за ее поступок. Он помнил тот день, словно это было вчера: она обижалась и кричала о тоске, пожирающей ее изнутри, о том, как сильно скучает, когда его нет рядом. Ему хотелось вернуться в тот день… Нет, скорее – в каждый день, проведенный с нею.

С разрешения Селены, высказанного, правда, неуверенным тоном, Аня направилась в сторону Дюка. Он начал радостно ерзать на стуле, когда девушка освободила его. Конечности затекли, их неприятно покалывало, рука под гипсом жутко чесалась. Парень демонстративно потянулся – и распахнул навстречу Ане свои объятия.