В этих гнилых стенах

Глава 9

– Добро пожаловать, господин Дюк, – негромко произнесла Да Винчи.

Девушка вздрогнула и резко повернулась. Ее испуганные глаза уставились на меня, внимательно изучая на предмет опасности. Она показалась мне похожей на загнанного в угол зверька, постоянно ожидающего удара от злобных обитателей купола. Убедившись, что я вовсе не собираюсь ее есть, посыпая чесноком и перцем, девушка мило надула щечки и сложила губки бантиком, на кукольном лобике собралось подобие того, что у других называется морщинками.

– Ты рано, – проворчала она.

– Нет, Ната. Он опоздал. Бал начался полчаса назад, а вы все еще здесь. Почти все гости прибыли.

Я не смог сдержать смеха, и моя спутница в ответ стеганула меня грозным взглядом. Я не знал, какое положение она занимает в обществе и могу ли я вообще так спокойно с ней общаться, но стоять и мяться в углу, как робкий школьник в крутой компании, не хотелось.

– Ну, и чего ты бесишься? – беззлобно спросил я, пытаясь разглядеть, с чем она там возится.

– С чего ты взял? – пробубнила она.

– Бесишься, и брови – вот так, – я указал на свои нахмуренные брови и, услышав ее звонкий смех, облегченно выдохнул.

Я действительно ждал обвинений, мол, как я смею так с ней разговаривать, и не попутал ли я купол, но нет. Девушка только нерешительно выпрямилась, и моему взору открылась механическая рука. Она пыталась ее снять.

– Ого! Это что? Специальная перчатка?

Я широко раскрыл глаза и по красным щекам девушки понял, что ей очень стыдно.

– Ну ты чего? Крутая штука!

Все так же уставившись в пол, она робко повернулась ко мне спиной, указывая на свое предплечье.

– Застежка на гильзе заела… Помоги снять.

– Да, конечно.

Приблизившись, я осмотрел довольно простой механизм, быстро определив корень проблемы.

– Там надо чем‐нибудь поддеть… – прошептала девушка и, подняв вторую руку к прическе, протянула мне шпильку для волос.

Аккуратно орудуя женским аксессуаром, я подцепил кончик заевшей пластинки, и с легким щелчком застежка распалась на две половинки. Девушка сняла протез, и я увидел короткую культю, которая свисала с правого предплечья.

Стыдливо девушка поспешила надеть другой протез, телесного цвета – вот почему я не заметил его сразу. Он был зеркальной копией левой руки. Крепление выглядело как модный браслет, полностью скрывая место соединения. Глядя на слившиеся воедино тело и механический гаджет, я понимал, что разглядеть его в обычной обстановке практически невозможно. «Черт, эта штука наверняка стоит целое состояние», – подумал я, вспоминая виденные мной ранее протезы, отличавшиеся от этого, как стадо ящериц от динозавра.

Я предположил, что девушка старалась использовать протез как можно реже. Тихое жужжание новейших движков все же выдавало ее. Хоть и почти неслышное благодаря всяким там модернизациям, но… в полной тишине я его различить сумел. А значит, смогут и другие.

На мгновение я представил, что она испытывает, ловя на себе заинтересованные взгляды. Конечно, среди тех, кто узнавал ее тайну, были и сочувствующие, и безразличные, но, зная мир внутри куполов, я не сомневался, что в большинстве этих взглядов сквозили издевка и насмешка. Неудивительно, что она такая пугливая…

Вспомнился момент, когда я, будучи школьником, стал свидетелем бесчеловечного поступка. Один идиот отобрал у девочки-инвалида протез руки, а затем с воплями и насмешками принялся убегать от нее, размахивая устройством, как пират трофейным флагом с потопленного корабля. Девочка плакала, просила вернуть, кричала, что его легко сломать… Зрелище было, мягко говоря, мерзкое. Тогда я впервые понял, что значит быть не таким, как все. Другим. Какое же это испытание… тем более для ребенка.

Я помню это как сейчас: меня переполнила ярость. Несмотря на то, что парень был на несколько лет старше, я подскочил к нему и с неожиданной для меня самого злостью перехватил и вывернул его запястье. Раздался хруст, протез вылетел из покалеченной руки, сам парень громко закричал, упав на колени. Подоспевшие ребята оттащили меня в сторону… Помню, как невесть откуда взявшийся комендант что‐то кричал мне в лицо, держа за плечо, но я его не слышал. Я вырвался и бросился ловить протез под ногами толпы, собравшейся вокруг забияки. Поймав, бережно отнес его рыдающей девочке, пытающейся закрыть лицо второй искусственной рукой…

Взглянув на меня, Ната вздрогнула:

– Ч-что с тобой? Ты сейчас обозлился на меня за что‐то?..

– Нет, ты чего, – хрипло ответил я и прикрыл глаза, пережидая приступ ярости. – Ты тут ни при чем. Вспомнил кое-что неприятное.

Она нерешительно промолчала. Красная пелена спала с моих глаз, и я поспешил сменить тему:

– Я и не заметил всего этого… сразу.

– Еще бы. Знаешь, сколько он стоит… – Она все еще не поднимала глаз. – Прости. Я теперь никуда не хочу идти…

– Ната, сегодня твой день рождения. Мама там одна отдувается, – раздался знакомый голос Винчи, уже гораздо менее роботизированный. Я подумал – неужели этот чертов компьютер выдал меня нарочно, когда я пришел? Или это стандартная настройка впускать всех? Хотя я, скорее, преувеличиваю и Ната давно предупредила Винчи меня впустить.

– Отстань, – прошептала Ната, стиснув зубы.

– Мои сенсоры считали на ее лице сильное беспокойство. Ты нужна ей, – продолжила Да Винчи ангельски невинным голоском.

– Эй, ну ты чего? – напористо, как я думал, спросил я и сам услышал, как фальшиво это прозвучало. Но не потому, что я был неискренен, нет. Просто я во все глаза разглядывал только что снятый навороченный девайс, который привел меня в настоящий, неподдельный восторг. Нержавеющая сталь, вероятно медицинская, блестела и сверкала в ярком освещении огромной комнаты, словно бриллиант под солнечными лучами, разбрасывая яркие блики во все стороны. Стилизованные языки пламени струились по всей длине протеза, будто огненная река. Кисть так вообще бомба: матовая поверхность создавала впечатление надетой на руку тканевой перчатки, неотличимой от настоящей, но при этом чувствовалось, что, если понадобится, этой кистью можно запросто раздробить все кости при рукопожатии. В целом весь механизм снаружи выглядел как часть суперсовременного робота.

Спохватившись, я перевел виноватый взгляд на девушку, пристально наблюдающую за мной.

– Ты вообще не должен был этого видеть, – произнесла наконец она и со вздохом упала на стул, глядя на кисть, больше напоминавшую руку мертвяка.

– А мне этот больше нравится! – Я улыбнулся, указывая глазами на чудо-устройство. – Может, в нем пойдешь?

– Нет, это рабочий. Там много гостей, которые не в курсе… ну…

– Ну… – протянул я. – И что?

– Не хочу давать им повод для сплетен.

– Да брось, каких сплетен?

Конечно, я понимал каких. Наверное, даже лучше, чем она сама, но мне все равно казалось, что такие прибамбасы можно гордо выставлять напоказ, а не стыдливо прятаться с ними в комнатке.

– Не видишь? Знаешь, что говорить будут?

– Понятия не имею. – Я закатил глаза, на что девушка улыбнулась.

Однако в следующую секунду она вновь опустила взгляд, и сердце мое сжалось от тоски. Захотелось пропасть, исчезнуть, раствориться в воздухе. Я мог все: влезть в драку, отдать последние деньги, одежду, но я никогда не умел подбирать правильные слова.

– Слушай, ведь отсутствие руки совсем не делает тебя какой‐то не такой. Извини, я не самый лучший утешитель, да и в таких хоромах не то что не бывал – даже издали не видел… Но раз ты здесь, в комнате, которая больше всей моей квартиры, тебя слушаются компьютеры, у тебя такие штуки дорогущие… Интересно, сколько стоит день в таком отеле?

– Хочешь пожить здесь?

– Ты что! Мне на это копить несколько лет, наверное.

Она засмеялась, и я улыбнулся в ответ.

– Что ж, если когда‐нибудь надумаешь, я договорюсь о скидке.

– Ого! У тебя здесь знакомые?

– Почти. Это мой отель.

У меня отвалилась челюсть. Как так? Оказывается, я разговариваю с человеком из высшего общества едва ли не на равных? Стало не по себе. Зная законы этого мира, я понимал, что ей достаточно произнести всего одно слово, и меня тут же повяжут. Она будто поняла мои мысли и примирительно улыбнулась. Я выдохнул. Отступать было некуда.

– И ты еще в себе сомневаешься? Да большинство и за пять жизней не добились бы таких высот!

– Это мне папа подарил. – Ее щеки вновь покрылись румянцем, и девушка попыталась спрятать их в ладони.

– Что? Протез?

– Нет. Отель.

Повисло неловкое молчание. Черт, как игра в сапера. Какой провод резать? Синий? Или красный?

– И что? Ты здорово тут со всем справляешься… – неуклюже произнес я.

Девушка вновь мило улыбнулась, понимая, что я очень стараюсь быть как можно более учтивым.

– Спасибо.

Она нехотя поднялась со стула и, немного покопавшись, вытащила из верхнего ящика две яркие узорчатые полумаски. Они доходили до макушки и красиво переходили в забавные звериные ушки.

– Лис и лиса. Круто! – воскликнул я, оглядывая маскарадные принадлежности.

– По-моему, нам подходит, – усмехнулась она. Неловкость растаяла, я смотрел на нее как на хорошую знакомую. Как и она на меня.

– Может, все‐таки этот? – Я указал на рабочий протез. Она вновь хотела отказаться, но, взглянув на меня, заколебалась…

Еще издали была слышна громкая музыка. Но не та, что я привык слушать дома. Не агрессивная, не тяжелая, которую соседи в муравейнике и местная молодежь включали, казалось, на весь купол, а более спокойная. Ее звучание было гораздо мелодичнее и мягче, оно ласкало слух.

Впервые в жизни я услышал скрипку – и сразу же в нее влюбился. Она пробирала до глубины души, и, казалось, о чем бы ни были слова сопровождающей мелодию песни, скрипка напоминала, что во всем хорошем есть своя печальная сторона. Если легкая мелодия фортепиано навевала мысли о любви, арфа готовила к рывку, а саксофон заставлял задуматься о смысле жизни, то скрипка напомнила мне о нас с Рише. Любовь в звучании этой музыки была воодушевляющей, нежной, а скрипка словно рассказывала о безответности, робости, желании быть рядом и бесконечных «но». Приятно, когда Рише проявляет беспокойство, но так больно, когда она ясно дает понять, что ничего не будет…

Огромный зал, заполненный людьми, панорамные окна, украшенные длинными шторами с яркими гирляндами, живые цветы, свисающие с потолка и витиевато ползущие по железным каркасам шаров-клеток с резвыми роботами-канарейками в них, все вокруг говорило о невероятно высоком доходе семьи Наташи. Единственное, что немного портило общее впечатление, – роботы-официанты, не вписывающиеся в картину из-за отсутствия ног. Их туловища были окружены холодным синим огнем, исходящим из невообразимого количества сенсоров и датчиков, благодаря которым роботы передвигались среди гостей с поразительной быстротой, ловко маневрируя блестящими подносами из чистого серебра.

Мы с моей спутницей стояли у входа. Несмотря на ее сильнейшую неуверенность, в конце концов я смог переубедить Нату, и теперь загадочно переливающийся огонь рабочего протеза приковывал внимание окружающих. Я возгордился: блистательность и знаменитость Наты, которая легонько касается пальчиками моего локтя, позволяла ловить на себе заинтересованные, неприветливые, а иногда и откровенно завистливые взгляды. Ужасно хотелось показать им всем средний палец или хотя бы язык, но я изо всех сил старался держать морду лица каменной и прижимал руку девушки к себе крепче всякий раз, когда окружающие тактично интересовались ее травмой.

– Родилась такой, – улыбалась она, а я повторял, насколько она великолепна. Но я говорил это, не зная, насколько она действительно удивительная девушка. И единственное, о чем я молил небеса, так это о том, чтобы мне сегодня не пришлось позорить ее танцами.

Гости быстро заполняли свободное пространство. Я никогда не видел столько людей в одном помещении, казалось, весь купол пришел поздравить мою милую даму. Из разговоров, в которых я старательно подбирал каждое слово, мне удалось узнать, что у нее есть брат. И у него тоже день рождения. Более того, они всегда были очень дружны и держались вместе.

Но не сегодня. Как сказала Наташа: «Всегда. Всегда в наш день рождения что‐то обязательно случается! То весь день в больнице проводим, то юридические дела, то семейные проблемы у родственников…» В этот раз дело дошло до суда, и его присутствие было обязательным. Она ужасно не хотела оказаться в свой день рождения одна, но и близких друзей у нее не было. Меня удивляла такая легкость в общении с ее стороны, а, оказывается, причиной было обычное одиночество. И все происходящее вокруг нас – просто светский раут, не более того.

От суеты и суматохи, бесконечных пустых разговоров и блистающей обстановки становилось невероятно тошно, из-за этого сшитый по моим меркам костюм казался тесным. Или это я переел, небрежно перехватывая при каждой возможности незнакомые деликатесы с подносов и пытаясь не показывать свой голод, пожирая лучшую еду в своей жизни? Совсем скоро это стало неважно, потому что голова закружилась не у меня одного.

– Мне надо умыться, – едва слышно прошептала мне Ната, и только по пути к дамской комнате я уловил, что девушка прикладывает руку к животу.

– Наташа, все в порядке?

– Да. – Она выпрямилась, резко убрав руку, словно мгновенно излечилась.

– Или ты пытаешься опять что‐то от меня скрыть?

В ответ девушка молча бросила на меня обжигающий взгляд. На мгновение стало стыдно: мне ли обвинять ее в этом? Да и не настолько мы были близки…

В ожидании хозяйки отеля я рассматривал двери первого этажа. Украшенные разными пейзажами, они выглядели словно порталы в другие миры, приглашающие заглянуть внутрь. Пустыня, джунгли, озеро летом, затем замерзшее зимнее озеро. Катание на коньках? Дальше по коридору самый летний пейзаж – море и пляж, а последняя дверь – самый зимний – горы.

– Да Винчи, что это за двери?

Я надеялся, что виртуальная подруга меня и тут услышит, но ответом была тишина.

– Она отвечает тебе только в твоей комнате. Во всем остальном здании – только мне. А это то, почему мой отель называется виртуальным. Комнаты полного погружения. Для того чтобы люди могли отвлечься от мысли, что заперты в бетонном горшке.

Стоило ли говорить, что во втором куполе, где жил я, не было ни такого отеля, ни времени, чтобы отвлекаться.

– Где бы ты сейчас хотел побывать?

Я задумался. Дома. С отцом и с матерью. Хотел бы вернуться в то время, когда единственной проблемой был выбор, что я сегодня хочу на ужин. Мама всегда готовила то, что просил я.

– Из представленных мест, – уточнила девушка, видимо, уловив, как далек полет моих мыслей.

– Озеро… летнее, – тихо сказал я.

Наташа поправила на плечах платок, больше напоминающий звездную ночь, а не деталь одежды, и открыла дверь. После громкого щелчка по потолку забегали яркие квадраты, рисуя красивый летний пейзаж с зеленой травой, самодельным бассейном и качелями-лавочками.

– Время суток можно поменять, – сказала хозяйка, указывая на темное небо и яркую луну над головой.

Я стоял, окаменев, посреди комнаты, любуясь настоящим летним пейзажем. Я словно снова очутился в деревне. Бассейн теперь приобрел очертания озера с прозрачной водой и песчаным дном, у травы и маленьких кустов появились соседи – ели и сосны. Вдохнув аромат леса полной грудью, я резко закашлялся.

– Это с непривычки, – сказала девушка, уютно разместившись на широких качелях и с улыбкой поглядывая на мое, могу поспорить, идиотское лицо.

– Это была твоя идея?

– Какая?

– Виртуальный отдых.

– Да…

– Это метод лечения?

Девушка промолчала, и я понял, что угадал.

– Ты ведь из второго? – произнесла она после паузы.

– Верно. Отброс, да?

– Нет, – она пожала плечами, – ты более чем хорош. Честно говоря, я думала, что будет гораздо хуже. Напьешься, устроишь дебош, будет много криков и мата на весь зал о том, какие мы все зажравшиеся. Ты ведь так и думаешь, да?

– Так ты позвала меня гостей развлечь? Разочарована? – спросил я, не отрывая взгляда от неба. Эти слова прозвучали обидно, и я вообще не хотел теперь смотреть на нее.

– Нет, Николь уверяла меня, что ты другой. Скорее, я этого боялась. Но давай смотреть правде в глаза. Ты ведь презираешь жителей этого купола?

Только сейчас я смог повернуться и бросить на нее безразличный взгляд.

– Перестань. Я однажды побывала у вас в куполе. После этого сама стала недолюбливать такой «прекрасный» образ жизни.

По наступившей тишине я понял, что девушка ждет от меня признания. Конечно, звездная ночь на озере подходила для этого места лучше всего. Надо было выбрать пляж или горы.

– Ната, – я почему‐то продолжал звать ее так. Она не поправляла. – Я привык к такому образу жизни. Да. Там нелегко жить. Голод, болезни, которые никто не лечит, каторжная работа, за которую не платят ровным счетом ничего… Это наша жизнь. Даже не жизнь, а выживание. В то время как совсем рядом, по соседству, точно такие же выжившие обладают высшими привилегиями. Они не голодают, не изнуряют себя трудом… Потому что все это делаем за вас мы. Значит, вы живете за счет наших жизней. Жизней не таких богатых стариков, детей, матерей… Конечно, меня не может не беспокоить то, что даже сейчас, на краю исчезновения, запертый в этих бетонных куполах, человек все равно пытается подмять человека. Неважно как: деньгами, могуществом, властью… Все равно – есть те, кто наверху, и те, кто внизу. Социальные классы, разделенные для удобства на купола. И с совестью, не видя нас, договориться проще.

– Вот как… И ты нас ненавидишь?

– Есть вещи, насчет которых бесполезно изводить себя, потому что у меня нет влияния на них. Это одна из них. Я не испытываю ненависти к людям. По крайней мере, ко всем подряд. Я просто смирился, что это не исправить, и занят тем, что просто стараюсь заработать на свой ужин.

– И все же…

– Нет.

– Не похоже.

– Зачем ты спрашиваешь, если не веришь? Да и с чего ты вообще это взяла?

– У тебя твои выразительные скулы сводит весь вечер.

– Это от голода, – усмехнулся я и задумался: а точно ли от голода?

Вдруг в тишине раздались приглушенные стоны. Девушка согнулась, пытаясь сдержать тихий крик боли, но резкий кашель заставил ее вскрикнуть громче. По щекам Наты катились слезы, и, снова закашлявшись, она выплюнула на зеленую траву сгустки крови.

– Нат? Наташа?! – вскрикнул я. Она бросила на меня мимолетный испуганный взгляд и потеряла сознание.

Я бежал по затемненным коридорам, пытаясь расслышать едва уловимое дыхание Наташи. Дрожащим голосом звал на помощь, пытаясь уловить, поднимается ли еще ее грудь.

Мать Наташи я узнал сразу. Она подбежала первой, вместе с несколькими хмурыми секьюрити. Видимо, забеспокоилась сразу же, едва дочь покинула поле ее зрения. Не растерявшись, выдернула с праздника директора клиники пятого сектора, и спустя несколько минут мы уже мчались к огромному черному джипу, который должен был доставить нас в медицинский центр. Я бережно усадил девушку, которую нес на руках, на заднее сиденье, и хотел отойти, но сзади раздался дрожащий от волнения голос ее мамы:

– Залезай скорее! Времени нет…

Я вскочил внутрь, на секунду подумав: «Это же целый танк, а не машина», – но тут же отогнал от себя эти мысли. Дороги были пустыми, мы домчались до места за несколько минут, но этого времени доктору хватило, чтобы предположить, что девушку отравили. Я не мог в это поверить. Зачем? Что плохого она сделала? Неужели у этого ангела есть враги?

Стоило переступить порог клиники, я тут же был отодвинут в сторону нетерпеливым жестом матери Наташи. Тихо отойдя к стойке, чтобы не мешать, я разглядывал роботизированную девушку-регистратора: точную копию Винчика, только с черным каре. Она старательно пыталась уточнить у меня данные поступившей в клинику девушки. Мало того, что я был сбит с толку идеально белыми стенами, намываемыми двадцать четыре часа в сутки роботами-прилипалами, так еще и навороченная стойка с новейшими технологиями, включая электронный экран, висящий в воздухе, выбила меня из колеи. Ни одна частная больница в нашем куполе даже близко не стояла рядом с этой.

– Наташа Рыбакова. Срочное биосканирование! – сказала пробегающая мимо директор клиники. Заметив меня, остановилась. – Ты чего застыл тут? Давай за мной, скорее! Она почти не дышит!

Действительно, чего это я застыл…

Я смотрел на белое лицо Наташи. Кровь из носа стекала к уголкам бледных, почти синеватых губ. Девушку уложили на стол, вокруг началась суета. Подключали приборы, что‐то измеряли…

Я ненавидел их образ жизни, ненавидел их за благополучие… Но сейчас я истово, как никогда раньше, молился, чтобы эта девушка выжила. Мне вдруг стало дурно, и я выскочил в коридор. Ей нельзя сегодня умирать. Нельзя! Я с размаху ударил кулаком в стену. Костяшки пальцев отозвались болью.

– Молодой человек, не портите стены! – раздался голос сбоку. Обернувшись, я не сразу узнал директора клиники, которая уже была в белом халате поверх вечернего платья. Да я и в лицо ей особо не вглядывался, запомнил только по родинке у длинного прямого носа. – Все с ней хорошо будет. А тебе нужно ответить на пару вопросов. – В руках у женщины была рация. Когда за моей спиной раздались шаги по коридору, в голове всплыл только один вопрос: это она вызвала полицейских или ее просто предупредили об их появлении?

– Дюк Ларсен? Или лучше вас называть Дюк Нордан? – обратился ко мне мужчина в форме и снял шлем с визором. Отрицать очевидное было бессмысленно. – Вам придется пройти с нами в отделение.

– Я… – прошептал я, не узнавая своего писклявого голоса. Во рту пересохло, сердце словно остановилось. Вот и все.

– Извините, я не могу снять протез, – вмешалась молоденькая медсестра в хирургическом костюме.

– Там застежка, я помогу, – протараторил я, чувствуя свою вину за то, что заставил ее надеть именно этот протез.

– Нет! Вы обвиняетесь в покушении на убийство Наталии Рыбаковой! Вам запрещено к ней приближаться! – отрезал второй офицер.

Мои глаза чуть не выпали из орбит:

– Что? Это что, шутка?

Ну да, ну да, Дюк. Казалось бы, что могло пойти не так? Все…

Аппарат в комнате истерично запищал, и я, пользуясь моментом, рванул в палату. Здорово врезал одному из стражей порядка, он попытался меня задержать, но лишь ухватил за ногу, повалившись следом. Не растерявшись, я с размаху ударил его ботинком по лицу и, вскочив на ноги, захлопнул дверь, подперев ручку стулом.

Белое худое тело девушки сливалось с выдвижным столом аппарата, на котором она лежала. Только рыжие волосы и черное платье выделялись контрастом. Я вытащил заколку из ее растрепавшейся прически. Повторив знакомую манипуляцию, снял протез с руки девушки и, выйдя из палаты, протянул его матери Наташи.

– Это был не я, – прошептал я, вытянув руки вперед, и в глазах моих потемнело от ответного удара полицейского. Заломив мне руки за спину, меня поволокли к выходу.

В этой затемненной комнате лица мужчин казались старше, чем в клинике. Морщины выдавали их немалый возраст, но, несмотря на годы, они были в хорошей форме. Видимо, как раз благодаря способу получения информации. Сил сплевывать кровь больше не было.

– Есть свидетель… – в сотый раз произнес офицер.

– Это не я.

Удар.

– Не я.

Еще удар. Казалось, эта игра длится целую вечность. Но она все же закончилась. Второй полицейский перестал наносить удары, и я услышал знакомый треск. Электрошокер.

– Есть свидетель, который говорит, что видел, как вы, Дюк Ларсен, подсыпали что‐то в бокал Наталии Рыбаковой.

– Ложь… – Боль, ужасная, жгучая боль по телу, и я изо всех сил стараюсь не закричать, прикусив губу. – Ложь.

Разряд. И тут я уже не смог сдержаться. Я кричал громко, пронзительно. Кажется, я даже не почувствовал, как электрошокер убрали.

– Не… я, – прошептал я и поймал себя на мысли, что вот-вот отключусь, но поднял голову, услышав, как открылась дверь. От яркого света я прищурил свои и без того заплывшие глаза, но фигуру девушки узнал. Наташа, словно боевой ангел, ворвалась в допросную. Полицейский резко вскочил, второй тоже выпрямился, отдавая честь. Кто же ты такая, черт возьми, что эти двое шакалов так резко поменялись в лице?

– Какого черта тут происходит?! Кто отдал приказ?! – громко закричала она. Непосвященный никогда бы не догадался, что пару часов назад эта девушка была на волосок от смерти.

– Г… госпожа… – промямлил первый.

– Для тебя «капитан»! – процедила сквозь зубы Ната. Капитан… за какие заслуги? – Кто, я спрашиваю, дал разрешение? Вы, черти, совсем с головой не дружите? Завтра же идете патрулировать дороги! Кто вам разрешил применять силу? Вы что, террориста допрашиваете?!

– Он вас же…

– А есть доказательства? – процедила она, и меня даже передернуло от ее холодного уверенного тона. – На видео, которое вы не удосужились посмотреть, четко видно, кто это сделал.

– Н… нет… Доступ к камерам только у вас… – с трудом выговорил второй полицейский.

– Доступ есть у моей матери! – прошипела Наташа сквозь зубы, затем выдохнула и уже более спокойным голосом обратилась к людям, стоявшим в дверях:

– Я хочу, чтобы до завтрашнего утра человек, отравивший меня, был арестован. Госпожа Мира уже проинформирована. Этих двоих в дорожный патруль.

Среди людей на пороге камеры я заметил Николь. Тетя! Радоваться? Или все же стоит сказать, что дома я бы спрятался лучше?

Меня освободили и тут же обкололи лицо препаратами, которые моментально привели его в порядок. «Что за магия?» – подумал я, глядя на свое отражение в черном стекле одно из кабинетов допросной.

– Прости, что так вышло… – прошептала Николь. – Я не думала, что вот так…

– Я… кхм, привык, что практически всегда что‐то происходит не по плану.

– Милый мой… – обняла меня тетя. – Я скоро поседею с тобой, – прошептала она мне на ухо.

– Наташа? – нерешительно спросил я.

Девушка вопросительно приподняла левую бровь.

– Что это за?..

Она вздохнула:

– Ты должен знать, раз влип вместе со мной. Тот парень, с которым ты подрался и от которого я тебя спрятала, Иван Громов. Его отец уже долгое время пытается выкупить мой отель для своего сына. Он и этот уродец мелкий занимаются незаконной перевозкой алкоголя и наркотиков из вашего сектора. Ваши умельцы же делают свой, самопальный. Но доказательств нет. Мира закрывала на их дела глаза, но теперь есть видео, где видно, как он этот порошок подсыпает в мой бокал. И сегодня мой отец судился с ним за отель, мол, наркотики нашли в отеле. И, ты знаешь, если бы не этот инцидент… я бы, возможно, лишилась своего дома. Прости, тебя просто зацепило рикошетом в нашей междоусобной войне…

Рикошетом. Вся моя жизнь – рикошет.

Мы прощались с Наташей робко, быстро и без лишних слов. В такой ситуации тяжело было сохранять позитивный настрой. Мне стоило многое переосмыслить, включая то, каким же обманчивым было мое первое впечатление о ней. Девушка была зажата и одинока – тут я был прав, – но никогда не давала своим слабостям проявляться перед другими. В тот вечер я восхищался ею, как настоящим боевым ангелом, оставив эту галлюцинацию как звание.

– Дюк, – прервала мои мысли Николь по пути домой, – ты не передумал насчет Ани?

– Нет, – отрезал я.

– Почему ты не хочешь жить спокойно – там, где вас ждут?

– С чего ты вообще взяла, что нас там ждут?

– Отец Ани, возможно, еще жив, и он ждет вас за куполом.

Я не верил в подобную перспективу. Все это выглядело слишком хорошо. Мне ли не знать, что ничего хорошего в этой жизни для меня уже не будет? Я – сирота из второго купола. Вот кто я.

– Сколько раз тебя еще должно зацепить, чтобы ты понял, что тебе здесь не место? – грустно спросила Николь, понимая, что меня не переубедить.

– Пока не помру.

«Сдохну», – хотел сказать я, но слова замерли на моих губах. Хотя и прозвучавший более мягко мой ответ заставил Николь отвести взгляд и молчать до самого вокзала. Выходить из машины она не стала. Так мы и попрощались – молча, глазами.