Узкие дороги космоса

Глава 21

Все меняется... Потихоньку вырастают дети, становятся взрослыми и начинают стареть; ежегодно лесные исполины и мелкая поросль сначала отращивает, а потом сбрасывает шелестящую накидку; а травы и цветы за то же время успевают прожить целую жизнь; каждый день мы принимаем множество различных решений, которые самым непосредственным образом влияют на дальнейшую жизнь, и выходит, что очередной день может быть началом новой жизни. Но куда уходит то, что было вчера?

Кто-то скажет, что за нами следует череда маленьких могилок, по количеству прожитых дней, или грустные старцы, отмечающие каждый миг в бесконечном свитке, а самые прогрессивные обязательно вспомнят о всемогущем ИИ глубоко засекреченной организации, с маниакальной скрупулезностью регистрирующем любой шаг. Но какое это все имеет значение? Единственным стоящим в любом из этих источников может быть только новое, а не огромное перечисление повторяющихся моментов...

Изменился ли я хоть на одну запись за последние годы? Или все время идет одно и то же? Вот на самом деле, если задуматься, поискать варианты, что можно положить в копилку настоящих достижений? Умение пилотировать кипер развилось буквально в первые полгода постоянной практики, навыки в любимом виртуальном мире постоянно улучшаются, но это не мои достижения, а работа тех людей, которые что-то меняют, дополняют, допиливают, дабы армии пилотов не было скучно и всегда находилось что изучать. А если внимательно осмотреться по сторонам, то картина становиться еще более неприглядной. Создается впечатление, что вся цивилизация застыла в одном состоянии. Хочешь новых неожиданных впечатлений — выбирай из сонма виртуальных миров, а если недостаточно, то очень просто оформить визу на посещение мира Иных. А где глубокое террафомирование планет, изменение орбит рудных гигантов, да, наконец, где экспедиции в дальние галактики?!

В виртуальности легко найти описание Империи Мутантов, почитать о телепатах, метаморфах, вампирах, оборотнях, профессиональных модификациях организма... А что у нас? Хотя, может, это я не замечаю те вещи, которые выпадают из обычных рамок, и зря беспокоюсь?

Как бы там ни было, а за последние недели что-то изменилось в моем восприятии окружающего мира. После многолетнего опыта изучения разных загадок виртуальных миров, я, оказывается, не разучился еще удивляться, а заторможенная реакция на все необычное потихоньку начинает исчезать. Лабиринт — место, с легкостью рушащее стереотипы, хотя, пожалуй, пока единственное мое здешнее приобретение: умение не вздрагивать от появления очередного незнакомца.

Легкое поскрипывание соседнего кресла показало, что неожиданный собеседник последовал моему примеру и с удобством расположился. Но я так хорошо устроился, что желания посмотреть на заговорившего не появилось.

— Великолепное, если закрыть глаза.

— А чем вас не устраивает картина за окном?

— Не дает расслабиться.

— Для раздумий самое то.

— Не смешите, — от возмущения я напрягся и взглянул на собеседника, — удобные кресла, приглушенное освещение, какие могут быть раздумья? Присядешь и заснешь сразу.

Лицо незнакомца осветила снисходительная улыбка, а я с удивлением пришел к выводу, что Лабиринт в этот раз свел меня не с коллегой, а явно с кем-то из научного отдела. Высокий лоб, вытянутое интеллигентное лицо, глаза спрятаны за невесомой золотистой оправой и слегка затемненными стеклами, странного покроя комбез выглядит будто костюм на богатом аристократе. Незнакомец явно перевалил уже за пятый десяток, добравшись до "сознательного" возраста, что подтвердилось следующей его фразой:

— Молодости свойственны преждевременные выводы, — насмешливо произнес и, приложив палец к дужке очков, неожиданно представился, — Ричард Хант.

— Джеймс Видуорт Келлас, — ответить любезностью не получилось ввиду отсутствия необходимо аксессуара, так что просто кивнул.

— Интересно, — задумчиво произнес Хант.

— Что?

— Пустяки, — ответил собеседник и перевел взгляд на вакханалию за окном, — согласен, обстановка этого зала предлагает расслабление духа и тела, но и картина поверхности навевает определенные мысли, не давая скатиться в пучину отдыха.

— Вот и зря, — бурчу недовольно, — так все хорошо сделали, но этим дурацким видом все испортили.

— Вы очень наблюдательны, — похвалил Хант, — только не стоит забывать, что каждое событие имеет определенные исходные данные, и, если они нам неизвестны, то мы не в состоянии оценить логичность или абсурдность происходящего.

— Кхм... вы с кем сейчас разговариваете?

— Кроме нас двоих в зале отдыха никого больше нет, — насмешливо ответил собеседник.

— Я бы не был столь категоричен, — в свою очередь отвечаю той же кредиткой собеседнику, — такое впечатление, что здесь проходной холл, за любым поворотом можно столкнуться с очередным незнакомцем.

— А поворотов-то много, — удачно пошутил Хант.

Я рассмеялся, а собеседник сдержанно улыбнулся, посверкивая веселыми глазами, спрятанными за тонкими стеклами, и пришло понимание, что в этот раз мне попался попутчик намного более интересный, чем болтливый боевой пилот с космической станции.

Хотя сложно понять, почему так происходит. Как в практически бесконечных просторах подземных тоннелей могут пересекаться пути представителей разных поисковых групп, причем кто-то реально ищет что-то неизвестное, а кто просто ходит, смотрит и ничем в принципе не занимается. И как точно подметил Хант, логичность или абсурдность всего происходящего невозможно оценить без точного знания событий, с которых все это и началось. Интересно, что же здесь все-таки происходит...

— Скажите, а чем вы здесь занимаетесь? — озадачил собеседника простым, на первый взгляд, вопросом.

Мудрость человеческая бесконечна... или глупость? Порой совершенно невозможно понять, к какой из этих крайностей следует отнести очередную диковину. Вот, например, вопрос на засыпку: почему на нижние этажи научно-исследовательской станции так тяжело попасть? Первые три уровня насквозь пронизаны широкими и удобными коридорами, множество лестниц и лифтов. А дальнейший путь может продолжиться за неприметной дверкой, по неудобной лесенке, причем, только на следующий этаж, который опять придется почти весь облазить, дабы найти следующий спуск. Строите секретную лабораторию — так не делайте такие просторные верхние уровни, а если соорудили огромную научную станцию — так зачем создавать трудности для ученых?

Хотя, может быть, местным обитателям наоборот нравилось блуждать по этим бесконечным запутанным коридорам? На поверхность выбраться невозможно, каждый день одни и те же люди, надоевшие до оскомины рабочие кабинеты и небольшие жилые помещения. Чем не развлечение — пропустить свой поворот и блуждать по этажу в поиске правильной дороги. А если еще и на каждом уровне пропускать свой поворот... Странные люди придумали это место. Да еще и построили.

Наверное, я бы никогда и не узнал об этом лабиринте, если бы не возникло желание объединиться в поисках непонятно чего с Хантом. Но вдвоем, по крайней мере, веселее. Хотя, судя по тому, как часто появляются в этих местах из ниоткуда разные люди, бродить в такой компании мы долго не будем. Еще кто встретится за очередным поворотом...

Следующий коридор, обязательная остановка у каждой двери, попытка открыть ее и заглянуть: вдруг лестница. Повторяя на автомате ставший привычным за последние пару часов алгоритм, я мыслями вернулся к тому разговору, итогом которого и стал дальнейший путь.

— Скажите, а чем вы здесь занимаетесь? — озадачил собеседника простым, на первый взгляд, вопросом.

— Отдыхаю, — лениво отозвался Хант, — а если взглянуть шире, то пытаюсь отыскать дух станции.

— А почему не сердце, почки или печень? — спросил насмешливо.

— В этом нет ничего интересного. Обычные установки с очень большим запасом прочности говорят всего лишь о тщательном подходе создателей, а не о чем-то исключительном и загадочном.

— Разве дух — не эфемерное понятие?

— Нет, — отозвался Хант, выпрямившись и направив свой взгляд на меня, продолжил, — как вы понимаете, научно-исследовательская станция создается с одной конкретной целью: познавать. Это может быть что угодно: новый вид энергии, технология, глубочайшее изучение тайн вселенной или микрокосмоса. Любая деятельность человека, тем более в таких масштабах, ведет к четко поставленной цели. Значит, где-то здесь есть что-то очень ценное.

— Это место давно заброшено, может даже тысячи лет назад, и, как вы упомянули, все так хорошо сохранилось именно из-за надежной системы жизнеобеспечения. Но это же никак не гарантирует того, что здесь были разгаданы тайны мироздания, — возражаю с сомнением.

— Естественно, — откинулся на спинку Хант, — но попробовать стоит.

Вот же эти ученые, нет, чтобы как бравый пилот, выполнить поставленную задачу и не грузиться, все ищут и ищут...

— А вы откуда?

— НИИ.

Ричард не стал уточнять название, но и так понятно — Вейра. Что это вообще за такой институт, посылает толпы ученых в такое место, а потом еще и не признается в этом.

— А я пилот кипера.

— И что вы тут делаете? — безразличным тоном поинтересовался собеседник.

— Э-э... хожу.

— Ходите? — в голосе Ханта появились нотки интереса.

— Я пилот, а эта профессия не способствует ежедневным прогулкам, в то время как ходьба очень полезна для всего организма. Вот пока есть свободная минутка — и брожу. Интересное место, есть на что поглазеть, и нет скукоты, — стыдно признаваться, что сначала потерял целую экспедицию, теперь еще и второй пилот затерялся в глубинах Лабиринта...

Ричард покивал, показав глубокую веру в мои слова, но при этом отвернулся, видимо, чтобы скрыть иронию на лице. С другой стороны, а что он хотел услышать в ответ на: "ищу дух станции"?

Повисла тишина. Странно, но спать совершенно не хочется, и я, бездумно уставившись в окно, ощутил странное беспокойство. Буйная круговерть атмосферы Черной Звезды непонятным образом вызывает стойкое ощущение настороженности, тогда как станция навевает спокойствие и расслабленность. Такое впечатление, что или станция не на своем месте, или изначально было создано такое противопоставление: буйная атмосфера снаружи и внутреннее спокойствие. И только сейчас я понял, что после Лабиринта в этом месте постоянно витает легкое чувство тревоги — искусственные стены и потолок видимо не могут задержать негативные посулы Черной Звезды...

Стойкое желание нарушить звенящую тишину вылилось в вопрос:

— Куда путь держите?

— Вниз, — отозвался Хант.

— Почему?

— Все научно-исследовательские станции строились по одним четким правилам. Важные или секретные лаборатории располагали как можно глубже — во избежание, так сказать, выхода опытов из-под контроля.

— А терминал, места для отдыха и развлечений на поверхности?

Хант хмыкнул:

— Секретные лаборатории строили так, чтобы их невозможно было обнаружить. Терминала, мест для отдыха и подобной ерунды там просто не было.

— Тогда здесь не может быть ничего интересного, — сделал очевидный вывод.

— Не совсем так, — спокойно ответил собеседник и выудил из кармана плоскую коробку, со щелчком ее открыл: внутри оказались непривычного вида сигареты. Осторожно выудив одну, прикурил от небольшой, но, похоже, металлической зажигалки, и, выдохнув дым, продолжил:

— Вы, я полагаю, побывали в ангаре. Там множество мелких кораблей, довольно таки древней конструкции. Маломощные источники энергии, небольшой запас хода и совершенно смешная грузоподъемность. Куда на таком корыте можно долететь? А в другом направлении вы пока не успели побывать, потому и ваши впечатления неполные. А значит и выводы — ошибочные.

— Там закрыто.

— Центральный проход закрыт, и как его открыть — загадка та еще. Но можно по техническим коридорам спокойно пройти.

— И вы там уже побывали.

— Совершенно верно.

— И что там? — спросил с интересом.

— Секционный ангар.

Не удивительно. Я и так с самого начала подумал, что там может быть посадочная площадка для пассажирских лайнеров. Так что... Хотя, что значит "секционный"?

— Секционный?

— Незнакомо? — хмыкнул Хант. — Это просто не ангар в привычном понимании, а несколько коридоров: технических, пассажирских, грузовых, к месту посадки большого и тяжелого корабля. Очень большого.

— И как это может сказаться на неправильной оценке назначения станции?

Стало появляться стойкое желание кашлянуть. Неприятный привкус у сигарет Ханта, нет ни приятных лесных или фруктовых запахов, такое впечатление, что в его сигаретах сплошная сухая трава с целым сонмом различной химии. Гадость, одним словом. Как он умудряется впускать такую отраву в свой организм намеренно, когда даже остаточный дым вызывает внутренние протестующие позывы?

— Там стоит корабль, что очень странно, — задумчиво начал собеседник, — и его модификация тоже вызывает немало вопросов. По крайней мере, у меня создалось впечатление, что это самый настоящий колонизационный ковчег.

— Вы шутите?! — я резко выпрямился, уж очень ошеломляющая новость.

— Мы можем прогуляться к нему, дорогу я знаю, посмотрите сами.

Разве возможно отказаться от такого предложения?

— Идемте, — предложил Хант, поднимаясь из кресла.

Эх... так хорошо сидели, и снова топать по этим бесконечным коридорам... Но любопытство одержало безоговорочную победу, и я, отогнав желание о времяпровождении в удобном кресле, поднялся, закинул на плечо рюкзак и двинулся следом за Хантом.

Спустившись по лестнице и пройдя в холл, нырнули в непримечательную дверцу с запрещающими знаками. Сразу стало и без всяких надписей понятно, что это технический коридор: полумрак, теснота, обилие каких-то маленьких дверец то на уровне ботинок, то под потолком, целая связка труб над головой, обшарпанные стены и непонятные разноцветные полосы в самых неожиданных местах.

— Занятное местечко, — поделился впечатлениями с Хантом.

— Три поворота и попадем в общий коридор уже за шлюзом.

— Какой смысл в бронированном шлюзе, если его можно с легкостью обойти по техническому коридору? — удивляюсь странной логике строителей станции.

— Резонное замечание, — ответил Хант, переступив через толстенную трубу, пронизывающую проход. Похоже, тут еще следует внимательно и под ноги смотреть, а то можно близко познакомиться с очень приветливым металлическим полом.

— Затрудняюсь ответить на ваш вопрос, — продолжил после недолгого молчания собеседник, — по-видимому, по неизвестной причине этот коридор решили сделать сквозным, вы вскоре убедитесь, что изначально такое не планировалось.

— Думаю тут этих коридоров целая куча — как же вы умудрились найти верный?

— Очень просто, — ответил Хант и резко свернул вправо, обозначив первый поворот в нашем путешествии в этом не очень уютном месте, — определиться с правильным выбором пути мне помогло самое распространенное у представителей человеческой расы чувство.

— Любопытство? — поделился с Хантом своим мнением. А и правда, что еще может быть более распространено, и на что больше всего мы все тратим времени? Разве не интерес к окружающему миру, природе, противоположному полу, технике и технологиям, моде и одежде, разнообразной еде, наконец. Единственное исключение наверняка в том, что подход к поиску ответа меняется с возрастом, и у каждого поколения будет свой вариант...

— Нет, что вы, — голос Ричарда серьезен, будто мы разговариваем не в полутемном забытом коридоре, а ведем философский диспут в аудитории перед многочисленной публикой, — любопытство присуще молодому поколению, еще не получившему должного образования и не набравшего знаний в выбранной области приоритетов дальнейшего существования. Я, например, повидал уже столько, что ни мое мнение, ни привязанности, никоим образом не способны изменится ни при каких обстоятельствах. Соответственно, любопытство не может для меня быть предлогом развития.

— Э-э-э... Скука? — раз нет ни к чему особого интереса, то жизнь превращается в довольно однообразное времяпровождение...

— Это несколько однобокий вариант, но, в общем, подход правильный, — подтвердил Хант и свернул теперь уже влево. Скоро выберемся из этого неприятного местечка!

— И давно вы в этих краях бродите? — невинно интересуюсь.

— Три дня, — подтвердил мои догадки Ричард и продолжил, — пару вылазок делал и на нижние уровни, но пока добрался только до пятого.

— Почему так медленно?

— Там сущий лабиринт. Основные помещения станции расположены на трех уровнях, а дальше начинается хаос. Сложно ориентироваться, нет лифтов, центральных лестниц, маркировки.

— Одни технические помещения? — очевидно наблюдение.

— Нет, что вы. Жилые помещения, лаборатории, залы для обсуждений, склады различной аппаратуры. Запутанный научный городок.

— Получается интересная картина. Три общих уровня, ангар для небольших кораблей, посадочная площадка для огромных лайнеров, и на закуску научные лаборатории на глубоких уровнях. Что это за место такое?!

— "Астхор", — невозмутимо произнес Хант.

— Извините, что?

— "Астхор". Первая перевалочная космическая станция, построенная гениальным мечтателем Кен-Келом.

— Но что она тут делает?! — от удивления я застыл на месте.

Ричард остановился, оглянулся на меня и невозмутимо ответил:

— А где ей, по-вашему, следует быть?

Действительно, а где может еще находиться первая перевалочная космическая станция, как не на самой дальней от звезды, да еще и в придачу смертельно опасной планете? Возникает только один резонный вопрос: в родной системе человечество так и не смогло построить ни одну подобную станцию? Кстати, кипер от Элегии до Черной Звезды добирается за три дня, с разобранным главным двигателем за несколько часов ("Воробей" по крайней мере), а сколько времени нужно древнему кораблю с ядерным реактором на борту на этот путь. Неделя? Месяц? А атмосфера планеты? Если современный корабль с защитным полем при посадке может сильно пострадать, то, что будет с металлической консервной банкой без оного? Или я что-то не понимаю, или для правильного вывода недостаточно информации. Что-то тут не клеится...

— Мне кажется, что логично расположить подобную станцию как можно ближе к населенной планете. Как КСы например.

Пробираясь между гениально торчащим из стены на пол ширины коридора шкафом и стенкой, Хант невозмутимо ответил:

— Сколько людей, столько и мнений. А в итоге принимается на исполнение решение того, у кого достаточно средств и возможностей для воплощения идеи в жизнь.

— Бюрократия одним словом, — я грустно вздохнул.

— Вы так думаете? — удивленно спросил Хант.

— Да, — подтвердил.

— Неожиданный взгляд у вас на устройство цивилизации, — заключил Ричард, — чем же так плоха бюрократия?

— Предсказуемостью.

— Уточните, — попросил собеседник, повернув вправо. Скоро выберемся из надоевшего коридора и я, наконец, увижу один из легендарнейших кораблей!

— Вот представьте ситуацию: молодой ученый своему руководству приносит на рассмотрение несколько идей, а оно, это руководство, не заинтересовано в развитии новых технологий, и поэтому все предложения заворачивает. И только когда тот ученый уже отходит в мир иной, вдруг оказывается, что все его идеи были гениальными, его имя становится знаменитым, его идеями восторгаются и следуют указаниям. Но что было бы, если бы сразу к нему проявили такое внимание?

— По-вашему, механизм бюрократии сильно урезает развитие в целом? — уточнил Хант.

— Совершенно верно!

— Я могу привести множество примеров ошибочности такого утверждения, — спокойно ответил Ричард, — но не стану этого делать. Ваш возраст прямо влияет на суждения и понимание эффективности всей этой схемы пока вам недоступно. Единственное что следует упомянуть: раз человеческая цивилизация до сих пор существует и благополучно развивается, все существующие механизмы власти, образования, социальной сферы имеют право на жизнь, как доказавшие свою состоятельность.

— Вот почему на "Астхоре" так тесно — столько народу, что не пройти, — подколол собеседника.