Ведьмино ущелье

Глава 15

Совсем как прошлой ночью (всего-то прошлой ночью, а как много всего случилось!) город рано отошел ко сну. Когда братья возвращались от дома Ричардсонов, даже неоновая вывеска салуна уже погасла, а в кафе было темно и пусто. Кажется, слухи все же разлетелись и заставили местных жителей отсиживаться по домам. Только Сэм всерьез опасался, что у себя дома люди были не в меньшей опасности, чем посреди улицы. Если это существо выбрало тебя, то уже не отвертишься, неважно будь оно стариком, призраком или перевертышем.

Импала колесила по пустым темным улицам. Снег больше не падал, лишь изредка порывы ветра поднимали в воздух серебристую пыль. Главную улицу расчистили, но только ее одну, и под колесами машины шуршало. В кассетнике Боб Сигер[29] распевал «Turn the Page» — о холодной и одинокой дороге, и Сэм вполне его понимал. Дин слегка постукивал пальцами по рулю в такт музыке.

— Пустая затея, — не выдержал он минут через двадцать. — Тут вообще никого нет, не говоря уж о дедуле с ружьем.

— Убийца может бродить неподалеку, — возразил Сэм. — Просто мы его не видим.

— Точняк. И не увидим, если это призрак. Единственный способ его пришить, это застукать на месте преступления.

— Как с медведем, да?

— Ага, только тогда мы решили, что это самый обычный медведь. Теперь будем умнее.

— Давай тогда вернемся в мотель, — предложил Сэм. — Можно настроиться на волну полиции или поискать в сети. А вдруг мы что-то пропустили.

— Да уж наверняка пропустили, — и Дин развернул машину, направляясь к «Трейлс Энд».

К тому времени, как Сэм повзрослел, он перевидал столько мотелей, что не мог понять, как это жить на одном месте день за днем и получать почту не от портье. Только в Стэнфорде он почувствовал, каково это быть «оседлым», а квартира, которую он делил с Джесс, стала единственным домом, куда всегда хотелось вернуться в конце дня. Сэм гадал, как это, когда есть книжные полки, семейные фото или картины собственного изготовления на стенах, холодильник, забитый любимой едой… Наверное, он никогда этого не узнает. Люди с такой профессией на пенсию не уходят.

С наступлением вечера транспорта на стоянке прибавилось. «Трейлс Энд» был типичным мотелем — дешевым и безликим. Комната была обставлена в преувеличенно ковбойском стиле: покрывала с соответствующим рисунком, изношенные ковбойские сапоги на ножках кроватей, ручки на комоде исполнены в форме бычьих рогов, а на единственной тумбочке между кроватями — в форме миниатюрных лассо. На полке лежала Библия, а в ящике комода обнаружилась «Книга Мормона»[30]. Из благ цивилизации — разбитый телевизор, телефон и часы-радио. На дверце шкафа висело зеркало, а шесть вешалок крепились так, чтобы не утащили. На обоях тоже красовались сапоги, веревки и крупный рогатый скот. К счастью, в ванную ковбойские мотивы не проникли: на стойке помещались коробка с салфетками и штуковина вроде пепельницы, в которой лежали маленькие упаковки шампуня и ополаскивателя и кусочек мыла. Рядом стоял кофейник, а за ним в ведерке нашлись сахар, заменитель сливок и пластиковые палочки. Ну и естественно, в наличии имелись стандартный унитаз и ванна с белой занавеской.

В общем, прямо дом — милый дом, если за таковой считать «Супер-восемь» или «Мотель-шесть»[31]. И ведь приходилось же считать. Сэму казалось, что мотели завоевали сердца американцев именно благодаря низким ценам и некой «одинаковости», то есть, приехал ты к Ниагарскому водопаду или на Скалистые горы или в Грейслэнд[32], обстановка будет точно такая же, если не считать стилизации под регион.

Когда братья селились в очередном мотеле, они всегда вывешивали бирку «Не беспокоить», и стены номера быстро обрастали газетными вырезками и распечатками из Интернета с неудобоваримыми изображениями, которые бы наверняка довели до обморока любую горничную. Винчестеры возили с собой радио для прослушивания полицейских сообщений, пушки, ножи и еще кучу всякого оружия, детекторы электромагнитных частот, инфракрасные сканеры, лэптоп и принтер и еще тьму той всячины, которая позволила бы неопытному глазу заподозрить их в терроризме или черт знает какой фигне. Номер мотеля превращался в оперативный центр охотников за привидениями, и, когда свободные поверхности кончались, часть оборудования перемещалась на пол.

Эту комнату они еще как следует оприходовать не успели, поэтому, когда Сэм вошел и щелкнул выключателем, стены и мебель открылись перед ним в первозданном виде. Вещи, которые надо будет потом распределить по номеру, кучей валялись на полу. Сэм подсоединил к лэптопу принтер, а Дин настроил радио на волну местного полицейского участка. Под гудение, треск и скороговорку копов старший Винчестер занялся оружием: кое-что не мешало почистить и перезарядить. Сэм залез в базу данных Лексис-Нексис, где собирались новости из газет, радио, телевидения и всемирной паутины, и ввел запрос по Сидар-Уэллсу. Большинство новостей касались непосредственно Большого Каньона, хотя нашлось несколько статей о лесозаготовке и местном заводе, который выкупили и закрыли. Обнаружилась также горсточка заметок об убийствах — совершенно невероятные россказни. Если бы они с братом прочитали что-то подобное перед тем, как сюда ехать, то решили бы поискать что-нибудь более правдоподобное. Тем не менее, просмотрев несколько публикаций, Сэм обратил внимание на некоего Питера Панолли, который якобы выступил свидетелем одного из убийств в 1966 году. Статья была подписана 2002 годом.

— Дин, глянь телефонную книгу.

— Как скажешь, босс, — неохотно откликнулся Дин. — Что ищем?

— П-А-Н-О-Л-Л-И, — продиктовал Сэм. — Питер. Проверь, он все еще здесь живет?

Брат зашелестел страницами, а Сэм начал читать другие, большей частью абсолютно бесполезные статьи.

— Нашел, — встрял Дин. — Питер Панолли, д.м.н.[33]

— Он доктор?

— Здесь написано, что да.

Сэм взглянул на пресловутые часы-радио: половина десятого. В такое время звонить уже не вежливо, но случай особый. И потом, разве врачи не привычны к звонкам в любое время суток? Сэм развернулся к телефону, и Дин назвал номер.

— Алло?

Голос в трубке явно не принадлежал доктору — слишком юный для шестьдесят шестого года и слишком женский для человека с именем «Питер».

— Добрый вечер, — поздоровался Сэм. — Извините за поздний звонок. Мне нужно поговорить с доктором Панолли.

— Секундочку.

Сэм услышал шум шагов и приглушенный крик: «Па-а-п!» Потом снова шум шагов, и глуховатый мужской голос сказал:

— Доктор Панолли у телефона.

— Питер Панолли?

— Да, это я.

— Звучит странно, доктор, но я только что прочел, что вы были свидетелем одного из местных убийств прошлой сорокалетки. Это правда?

В трубке повисла долгая пауза.

— Почему это вас интересует?

Сэм предвидел этот вопрос, но ответить все равно оказалось нелегко:

— Может, вы не слышали, но начался новый цикл. Прямо по расписанию, — честность в данном случае показалась лучшей политикой, так что Сэм глотнул воздуха и продолжил: — Мы с братом пытаемся остановить все это, не временно, а навсегда, но нам нужно понять, с чем мы столкнулись. Вы бы не могли уделить нам пару минут и рассказать о вашем опыте?

— Прямо сегодня?

— Доктор Панолли, люди гибнут.

Эта пауза была немного короче предыдущей.

— Ладно. Прямо сейчас можете?

— Уже выезжаем, — обрадовался младший Винчестер. — Спасибо.

Семья Панолли жила в большом белом доме на окраине. Участок окружала кованая ограда, но ворота оказались открытыми. Фонари освещали подъездную дорогу к тяжелой резной двери. Под огромным венком из сосновых лапок виднелось латунное кольцо, но не успели братья постучать им, как дверь распахнулась настежь. Наверное, девушка, открывшая дверь, и подняла трубку. Ей было лет девятнадцать-двадцать, одета в красный трикотажный свитер с северным оленем, застиранные джинсы и толстые фиолетовые носки. Девушка лучезарно улыбнулась:

— Привет. Я — Хизер.

— Меня зовут Сэм, а это Дин.

— Папа дома? — спросил Дин.

— Я его приведу.

Ее светлые волосы были подстрижены по плечи и распущены, так что, когда девушка резко развернулась, они взлетели вокруг ее головы, как юбка у танцовщицы кадрили.

— Милая, — пробормотал Сэм, когда Хизер уже не могла его услышать.

— Да. Для ребенка, — парировал брат.

Не успел младший Винчестер подыскать подходящий ответ, как из глубины большого дома послышались шаги, одни — тихая поступь Хизер, и еще другие, тяжелее, сопровождаемые странным постукиванием. Природа этого звука раскрылась, когда братья увидели доктора Панолли, высокого полного мужчину с внушительным брюшком, которое будто плыло перед ним, и деревянной тростью, конец которой и стучал о пол.

— Вы Дин? — он приблизился к Сэму и протянул ладонь.

— Нет, я Сэм. А он — Дин, — младший Винчестер быстро пожал предложенную руку.

Потом доктор поздоровался с Дином и предложил:

— Заходите. Очень рад вас видеть. Для кофе поздновато, но позвольте предложить по чашечке травяного чая. Или лучше горячий шоколад?

— Нет, спасибо, — отказался Дин. — Не хочется занимать ваше время.

— Тогда давайте хотя бы устроимся поудобнее, — не смутился доктор и указал на раздвижную дверь. — Вы не против?

Дин пошел первым, за ним Сэм, доктор Панолли и Хизер. Они оказались в гостиной, похожей на магазин из-за обилия антикварной мебели. Старший Винчестер прошествовал мимо столов, мимо ламп, мимо столов со встроенными лампами, протиснулся между матросским сундучком и огромной медной урной, обошел вычурный стульчик, который, казалось, мог сломаться от малейшего дуновения ветерка, не то что под весом доктора, и нашел вполне крепкий диванчик. Сэм примостился рядом. Доктор Панолли облюбовал большой стул по другую сторону кофейного столика со стеклянной столешницей, а Хизер устроилась на другом стуле, куда более непрочном на вид.

— Надеюсь, вы не зря сюда ехали, — начал Панолли.

У него были тяжелые веки, а еще брыли, как у бульдога, и толстые влажные губы. Обеими руками доктор то и дело проводил по вискам, будто пытаясь призвать к порядку гриву седеющих волос.

— Боюсь, я смогу мало рассказать, кроме того, что уже все знают и о чем писали в газетах. Мне тогда было примерно столько, сколько сейчас Хизер, или немного меньше. Шестьдесят шестой год, верно? Сейчас при взгляде на город и на меня не подумаешь, но тогда в Сидар-Уэллсе жили хиппи, и я был одним из них. Не уверен, что мы называли себя именно хиппи — это название пришло после Лета Любви[34] — но я тогда отрастил волосы длиннее, чем у Хизер сейчас, протестовал против войны во Вьетнаме и слушал рок-н-ролл и фолк. В том году вышла «Blonde on Blonde» Боба Дилана[35], и это было вроде откровения. Он еще тогда попал в автокатастрофу, и она изменила его судьбу и американскую музыку навечно…

Панолли смотрел сквозь Дина и Сэма, будто вглядываясь в собственное прошлое. На самом деле, так случается со многими, если позволить им рассказывать о себе достаточно долго. Доктора Панолли не нужно было уговаривать, ему достаточно было предоставить возможность.

— Какой же то был год для музыки! «Бич Бойз»[36] выпустили шедевр Брайана Уилсона «Pet Sounds», «Битлз» записали альбом «Revolver» и отправились в турне, «The Byrds»[37] создали «Turn! Turn! Turn!»… Невероятное время! Мы с друзьями узнали о существовании наркотиков, конечно, психоделики и прочее… Но кому они нужны с такой роскошной музыкой?

— Совершенно с вами согласен, — не выдержал Дин. — Я, правда, сам больше по металлу, но…

Панолли расхохотался с таким сипением, что Сэм испугался, как бы не дошло до сердечного приступа.

— Вот мы и узнали, кто у нас нетерпеливый, — отсмеявшись, выговорил доктор. — Не волнуйтесь, Сэм, я уже подхожу к сути дела.

— Его зовут Дин, — поправил младший Винчестер. — А Сэм это я.

— Простите. Мне почему-то хочется называть Дином вас. Ладно, Сэм и Дин, ближе к делу. Мы тогда жили в загородном доме, сейчас бы его назвали коммуной. Нас было семеро парней и девчонок, — он поймал взгляд дочери. — Не следуй папиному примеру, Хизер. Времена сейчас не те.

— Я знаю, папочка, — сказала Хизер тоном подростка, которому на эту тему все уши прожужжали.

— Дело было в начале декабря… сорок лет с того дня исполняется сегодня или завтра… я тогда сидел наверху. Наверняка слушал пластинки, а может, читал что-нибудь Харлана Эллисона, Роджера Желязны или Сэмюэля Дилэни — этих гигантов научной фантастики, которым я тогда поклонялся, — он снова пригладил волосы, и стало ясно, что это просто давняя привычка. — Точно, «Вавилон-17» Дилэни. Но это неважно. Дома мы были не все: кто-то отправился в Беркли[38] на концерт «Quicksilver Messenger Service»[39] и остался на шоу «Grateful Dead»[40] в «Винтерлэнде»[41]… Или в «Матрице»[42]? Короче, день клонился к вечеру, и все вокруг будто золотом залили. Я услышал крик и выглянул в окно, не откладывая книги, чтобы не потерять строчку. И когда я выглянул, то увидел Джанет. Мы ее прозвали «Марш Меллоу», потому что она была самым мирным и мягким человеком[43], которого только можно встретить. Она тогда развешивала белье… да стыдно признать, но именно девушки по большей части стирали и готовили… и она там стояла, прижав простыню к груди, и мне в голову лезло только что-то из истории Дикого Запада, вроде как жена поселенца в беде.

— Почему именно история? — перебил Сэм.

— Да потому что неподалеку стоял индеец в полной боевой раскраске и с луком наготове. Сейчас таких называют коренными американцами или первыми американцами, но мы этих названий не знали. Это был просто индейский воин. И вот, пока я смотрел, он натянул тетиву и выстрелил в Джанет. Наверное, стрела попала ей прямо в сердце — это я понял позже — потому что она свалилась как подкошенная и больше не двигалась. Простыня все еще лежала на ее груди, и по ткани расползлось красное пятно. Я бросил книгу… кстати, так я ее и не дочитал… и побежал на улицу. Только Джанет уже была мертва. Я не знал, что делать, как помочь ей, и именно тогда решил стать врачом.

— Индеец, — бесцветно повторил Дин.

— Я так и сказал полиции и репортерам. Но никто мне не поверил. Но богом клянусь, именно индеец пустил стрелу в Марш Меллоу.