Ужасы: Последний пир Арлекина

КИМ НЬЮМАН Доктор Тьма (Пер. О. Ратниковой)

Они пообедали в дорогом минималистском заведении «Аластер Литтл» на Фрит-стрит, и Бэзил Кросби, художественный редактор Лича, оплатил счет карточкой компании. Во время обеда Тамара, агент Грега, только и говорила о премиях «Игл»,[54] которые он получил за свои иллюстрации к комиксам «Черта с два», не упоминая, однако, что это было два года назад. Как и в большинстве ресторанов, здесь негде было разложить папку с работами Грега размером ярд на ярд, и он боялся, что образцы комиксов помнутся или растреплются. Конечно, можно было принести копии, но хотелось подать себя как можно в более выигрышном свете. И, кроме того, на рисунках, законченных этим утром, еще не высохли чернила. Как обычно, ему едва хватило времени одеться.

Если в разговоре повисала пауза, Тамара тут же заполняла ее описаниями избранных эпизодов из карьеры Грега. Грег решил, что она напросилась на этот ланч, чтобы держать его под контролем. Она прекрасно знала всю его подноготную и старалась не упоминать о жалком начале в семидесятых — дурацких комиксах и карикатурах для дрянных фэнзинов вроде «Напугаем овец», «Не трахай мне мозги» и «Убей щенка». К тому же она прекрасно знала, какого он мнения о конторе Дерека Лича. Может, Тамара думала, что он придет одетый в рваный мешок для мусора, с накрашенными глазами и булавками вместо серег, а потом набросится на Кросби с отверткой? На самом деле, хотя с экрана телевизора в прямом эфире нецензурно ругались и плевались «Секс Пистолз», Грег выглядел аккуратно одетым и причесанным студентом художественного училища. Только у себя в студии, составляя коллажи из фотографий, иллюстрирующих жестокость полицейских, и отрывков из требований о выкупе, он выражал дух семьдесят седьмого года.

Если бы Тамара заткнулась, он бы сам разобрался с Кросби. Он знал, что этот человек начинал в «Игл» и что время от времени участвовал в выпуске «Гарт».[55] В свое время он был настоящим талантом. И все же работал на Лича, а если и существовало нечто, воплощавшее ненавистные Грегу черты поздней эпохи Тэтчер, то это была «Дейли комет» Лича. Газетенка, известная своими порнографическими снимками, конкурсами с дорогими призами, непоколебимой поддержкой ультраправых, скандальными разоблачениями коррумпированных чиновников, за которыми следовали судебные процессы, и прозой, похожей на попытки футбольного хулигана имитировать книжки про Дженет и Джона.[56] Тираж ее рос быстрее, чем у любой другой британской газеты, а владелец этой медиаимперии — Лич — уже вышел на уровень Мердока[57] и Максвелла.[58] В последнем ежегодном опросе посетители Музея мадам Тюссо поставили статую Дерека Лича на восьмое место среди самых популярных людей, между Горбачевым и принцем Чарльзом, а в списке самых ненавидимых и наводящих страх — на второе после Маргарет Тэтчер. Адольф Гитлер, полковник Каддафи, граф Дракула и Йоркширский Потрошитель[59] остались далеко позади.

Кросби заговорил о деле лишь после того, как принесли крошечные чашечки кофе. Тарелки убрали, и художественный редактор, разложив на столе папку, извлек аккуратно скрепленную стопку каких-то листков. Тамара еще ковырялась в своем фруктовом салате из пяти бледных ломтиков яблок или груш, плававших в стальной чаше с водой в компании одной-единственной виноградины. Во время ланча Тамара и Кросби пили сухое белое вино, а Грег ограничился минеральной водой. Кофе, в котором попадались скрипевшие на зубах крошки, взбодрил его, и ему показалось, что сердце сжимается, как кулак разгневанного человека. Со времен «Черта с два» он не сделал ничего примечательного. Эта встреча была для него очень важна. Если он ее провалит, Тамара, конечно, не порвет с ним, но, возможно, переместит из списка номер один в список номер два.

— Как вам, вероятно, известно, — начал Кросби, — компания «Лич Юнайтед Кингдом» в настоящий момент расширяется. Не знаю, следите ли вы за событиями, но недавно Дерек купил права на несколько заголовков ныне не существующих газет с правом повторного выпуска на рынок. Знакомое гораздо легче продавать, чем совершенно новый товар. Как раз сейчас Дерека особенно интересует «Ивнинг Аргус».[60]

— Брайтонская газета? — удивился Грег.

— Теперь она станет национальной. Ее свернули в пятьдесят третьем году, но она была весьма влиятельной с двадцатых и до конца войны. Ее выпускал лорд Баджерфилд.

— Я о ней слышал, — сказал Грег. — Во всех старых фильмах о Дюнкерке мелькает название «Аргус».

— Точно. Газета рассказывала о том, что раньше называли «хорошей войной». Черчилль считал ее «голосом истинной демократии». Подобно Черчиллю, после войны она стала уже не та… Но сейчас, в связи с пятидесятой годовщиной Битвы за Англию,[61] снова возник интерес ко всему такому, и мы решили, что настало время возродить газету. Она будет вызывать ностальгию, в то же время там появится и новизна…

— Противогазы, продовольственные карточки и дух Блица, да?

— Что-то вроде этого. Газета начнет выходить осенью, а накануне мы проведем мощную рекламную кампанию. «Голос нации снова с нами!» Из газетенки сороковых годов, с рекламой растворимого какао и прочего хлама, мы сделаем современное агрессивное издание: яппи с мобильными телефонами, прекрасный дизайн, полноцветные страницы. Там планируется помещать больше новостей, чем в «Комет», и все-таки это будет продукт «Лич Ю-Кей», то есть коммерческий товар, ориентированный на широкую публику. Мы хотим создать современную газету конца двадцатого века.

— Так вам нужен карикатурист?

Кросби улыбнулся:

— Мне очень понравился ваш «Черта с два», Грег. Сценарий, на мой взгляд, немного отдает дешевкой, но вы рисуете четко, ясно, с хорошими темными пятнами. Ваш сыщик — головорез, но выглядит как настоящий герой комиксов. Что-то в нем есть от Джеффа Хоука.[62] Именно это нам нужно для «Аргуса» — дух прошлого плюс современное содержание.

— Значит, Грег нужен вам для того, чтобы делать «Черта с два» для новой газеты?

Грег уже понял, о чем речь, и улыбнулся:

— Нет, Тамара, мистеру Кросби нужно другое. Я вспомнил еще кое-что насчет «Аргуса». Я должен был сразу понять, в чем дело. Это имя стало почти нарицательным…

Кросби вступил:

— Точно. В «Миррор» были Джейн и Гарт, а в «Аргусе»…

Грег думал, что он уже закаленный боец, но сейчас сердце его бешено колотилось от волнения. В детстве он внимательно изучал подержанные журналы и книжки. До «Не трахай мне мозги», «Черта с два» и «Констебля Роззерблейда» он пытался рисовать других героев: Бульдога Драммонда,[63] Святого,[64] Секстона Блейка,[65] Бигглза[66] и…

— Доктор Тьма.

Сердце империи «Лич Ю-Кей» пряталось в пирамиде из стекла и хромированной стали в районе лондонских доков; она «сидела» на берегу Темзы, словно только что приземлившаяся летающая тарелка. Грега слегка подташнивало от волнения, когда мини-такси, присланное за ним, скользило мимо пикетчиков. Стоял холодный весенний день, и людей собралось немного. Кросби предупреждал его об этих «новых луддитах» и их отрицательном отношении к современным технологиям, позволявшим Личу выпускать «Комет» и другие газеты с помощью минимума персонала. Грег надеялся, что никто из людей с плакатами не узнал его. В прошлом году здесь произошло настоящее сражение с участием демонстрантов. Они вместе с толпой радикалов, озлобленных статьями Лича и его промышленной политикой, подрались с полицией и скинхедами — читателями «Комет» и основной опорой Лича. Редкие столкновения больше не интересовали общественность. В газетах Лича о них писали мало, а у остальных СМИ хватало забастовок, революций и вспышек насилия.

Мини-такси въехало прямо в пирамиду, в закрытое помещение, где автомобиль осмотрели охранники. Грегу позволили выйти из машины, и улыбающаяся девушка в облегающей форме прикрепила на лацкан его пиджака голубой одноразовый пропуск.

У нее за спиной, на стене, красовались цветные снимки в рамках с изображениями таких же улыбающихся девушек, но уже без облегающей униформы; их соски походили на раздавленные вишни, и на лицах отсутствовало всякое выражение. Предполагалось, что красотки из «Комет» являются национальным атрибутом. Таким же, как, если верить «Комет», телесные наказания в школах, смертная казнь для сторонников «Шин фейн» и право обсуждать сексуальную ориентацию актеров мыльных опер. Грег подумал: а что написала бы про красоток из «Комет» Пенни Стамп — девушка-репортер, закадычный друг доктора Тьмы из старых комиксов? Пенни вечно ругалась с редактором, который отправлял ее делать репортажи о модных показах и цветочных выставках. Она предпочитала криминальные новости, выходившие на первых полосах; возможно, ее современным эквивалентом может стать сногсшибательная красотка, не желающая раздеваться, но жаждущая стать новым Роджером Куком,[67] Вудвордом и Бернстайном?[68]

Он поднялся на лифте на двадцать третий этаж, где Кросби назначил ему встречу. Девушка с первого этажа позвонила наверх, и ее сестра-близнец ждала Грега за дверями лифта, в холле, устланном толстым ковром. Девушка улыбнулась ему и провела в офис без перегородок, где бригада рабочих устанавливала телефоны и компьютеры. В дальнем конце офиса тянулся ряд застекленных кабинок. Девушка пригласила его в одну из них и предложила чай или кофе. Грег выбрал кофе, и она принесла бумажный стаканчик с горячей коричневой водой, на дне которого виднелись нерастворившиеся бурые гранулы. На столе лежал макет выпуска «Ивнинг Аргус». Заголовок на первой странице гласил: «ЭТО ВОЙНА!»

Но Грег не успел просмотреть газету — вошел Кросби в сопровождении высокого, слегка сутулившегося человека и заказал еще кофе. Незнакомцу было уже за семьдесят, но он неплохо держался для своего возраста. На нем были удобные старые брюки, свитер и новая спортивная куртка. Грег понял, кто это.

— Рекс Кэш? — спросил он, протягивая руку.

Пожатие старика было крепким.

— Один из них, — ответил он. — Не самый первый.

— Это Гарри Липман, Грег.

— Гарри, — добавил Гарри.

— Грег. Грег Дэниелс.

— «Черта с два»?

Грег кивнул. Он был удивлен тому, что Гарри еще не выпал из обоймы. Грег знал, что писатель давно на пенсии.

— Мистер Кросби рассказал мне о вас, и я просмотрел ваши работы. Я плохо разбираюсь в искусстве, мое дело — текст. Но мне кажется, вы — талантливый молодой человек.

— Спасибо.

— Мы сможем работать вместе? — прямо спросил Гарри.

У Грега не сразу нашелся ответ.

— Надеюсь, что да.

— Я тоже. Давненько я не занимался этим. Мне нужно, чтобы кто-нибудь убирал из текста лишние слова.

Гарри Липман работал Рексом Кэшем с тридцать девятого по пятьдесят второй год, унаследовав псевдоним от Дональда Монкриффа, создателя доктора Тьмы. Он написал тексты для пятидесяти восьми выпусков журнала о докторе Тьме, сорок два романа и сто тридцать пять рассказов; параллельно создавал сценарии для газетных комиксов, варьируя и скрещивая сюжеты. Над историями доктора Тьмы работали несколько самых известных художников, создателей британских приключенческих комиксов, — Мак Булливант, который позже рисовал «Энди из Арсенала» для «Британской отваги»; Томми Рэтхелл, широко известный историями о коммандос и десантниках в «Войне для мальчишек», и самый талантливый из них — Фрэнк Фицджеральд, который в течение шести лет делал доктора Тьму загадочным, забавным и почти магическим персонажем. Никого из них уже не было в живых. Гарри — последний осколок тех дней. Грег понадобился «Аргусу», чтобы занять их место.

— У Гарри уже есть кое-какие наметки, — сказал Кросби. — Я вас оставляю, можете все обсудить. Если понадобится еще кофе, позвоните Николе. Я вернусь через несколько часов, гляну, как у вас дела.

Кросби ушел. Гарри и Грег переглянулись и безо всякой причины начали смеяться, как члены семьи, вспомнившие шутку, которую невозможно объяснить постороннему.

— Поскольку доктору Тьме сейчас должно быть около ста пятидесяти лет, — начал Гарри, — мне кажется, стоит начать с сюжета, в котором он пытается добиться от государства льгот на отопление…

В течение следующих трех недель Грег и Гарри Липман встречались несколько раз, главным образом за пределами издательства Лича. В пабах и дешевых ресторанах Сохо они обсуждали характер новых комиксов о докторе Тьме. Гарри сразу понравился Грегу; его восхищали живой ум и изобретательность писателя. Стало понятно, что они смогут работать вместе. Поскольку доктор Тьма достался Гарри от Монкриффа, он был лишен маниакальной привязанности к своему порождению и охотно прислушивался к предложениям изменить характер комиксов. Гарри соглашался с тем, что нет смысла повторять мешанину сороковых годов. Их доктор Тьма должен отличаться от своих предыдущих воплощений, одновременно сохраняя нечто общее с ними. Постепенно вырисовывались основные черты персонажа и главные сюжетные линии.

Учитывая пожелания издателей «Аргуса», утверждавших, что «новое — это хорошо забытое старое», они решили перенести действие комиксов в недалекое будущее. Сейчас все говорили о конце века. Авторы решили вызвать доктора Тьму из отставки; он разочарован в послевоенной мирной жизни, за которую сражался в былые дни, и собирает новую команду искателей приключений, чтобы ловить современных негодяев. Фоном служили неблагополучные районы города и рост преступности. Грег предложил противопоставить мстителя из теней алчным торговцам недвижимостью, которые сносят его старый район в Ист-Энде; кокаиновому картелю, прикидывающемуся фундаменталистской религиозной сектой; корпорациям, загрязняющим окружающую среду, и нечистым на руку биржевым маклерам, связанным с мафией.

— Знаете, — сказал однажды Гарри, когда они сидели в «Столбах», потягивая пиво, — если бы Дональд писал эти истории, доктор Тьма был бы на стороне плохих парней. Он умер, считая, что потерял все, и вот мы сидим тут полвека спустя, в стране, которой первый доктор Тьма мог бы гордиться.

Неподалеку скучающий посетитель с вытатуированными на шее ласточками играл в «стрелялку», паля по космическим кораблям, и писк его «лучей смерти» вклинивался в звуки джаза. Грег надорвал пакетик чипсов с солью и уксусом.

— Я мало знаю о Монкриффе. Даже в справочниках о нем написано буквально несколько строчек. Что это был за человек?

— Вообще-то, мы были едва знакомы, Грег. Для него Липманы — все равно что Коэны… С такими людьми он не разговаривал.

— Так он на самом деле был фашистом?

— О да! — Глаза Гарри, казалось, расширились. — Никто не носил более черную рубашку, чем Дональд Монкрифф! У него был полный набор: стеклянные глаза, усы щеточкой, жидкие светлые волосы. Пару раз маршировал по Брикстону с Мосли. Они разнесли газетный киоск моего брата. Ездил в Испанию и Германию. Думаю, он писал памфлеты для Британского союза фашистов и определенно обманом уговорил бедного старину Фрэнка нарисовать плакат, призывавший вступить в союз.

— Фрэнка Фицджеральда?

— Да, вашего предшественника по карандашам. Фрэнк никогда не простил этого Дональду. Во время войны, если возникало подозрение в саботаже, люди из контрразведки постоянно таскали Фрэнка на допросы. Помните фразу из «Касабланки»? «Взять обычных подозреваемых». Так вот, благодаря Дональду Фрэнк попал в список «обычных подозреваемых».

«Космонавт» провалил свою миссию, выругался и пнул игровой автомат, на экране которого, словно ухмылка, горели слова «Игра окончена».

— Вас пригласили специально для того, чтобы изменить «лицо» доктора Тьмы?

— Точно. Баджерфилд был сторонником умиротворения вплоть до Мюнхена,[79] но потом, являясь опытным газетчиком, он почуял, что ветер стал дуть в другую сторону. Он уволил многих сотрудников — не только фашистов, но и пацифистов, запятнавших себя связями с наци, — и сделал «поворот кругом» в политике издания. Кое-кто мог бы подумать, что он забудет о комиксах, однако он не забыл. Понимал, что это такая же часть газеты, как передовица и его собственная колонка «Откровенное мнение». Когда я получил работу, мне дали конкретное указание. Он велел мне провести «денацификацию» доктора Тьмы.

— А что случилось с Монкриффом?

— Он без конца судился, но все права на доктора принадлежали Баджерфилду, и Дональд мог хоть биться головой о стену. Когда началась война, Дональд, конечно, стал очень непопулярным. Какое-то время он даже провел в одном из тех лагерей, которые организовали для немцев, итальянцев и сочувствующих. Но на него не было ничего конкретного, и он вернулся в Лондон. По-моему, написал еще несколько книг, хотя опубликовать их не смог. Я слышал, что у него лежала целая куча неизданных рассказов о докторе Тьме, потому что только его светлость обладал правами на этого героя. А затем он умер…

— Он был еще молодым, верно?

— Да, моложе меня. Дело было во время бомбежки. Говорили, что он размахивал факелом во время затемнения, подавая сигналы люфтваффе, но я думаю, что он просто оказался не в том месте и не в то время. Я видел его незадолго до гибели, и мне показалось, что он почти свихнулся. Это был не тот лощеный успешный писатель, каким я его знал в тридцатые. Он никогда мне не нравился, но по-человечески его было жаль. Он считал, что Гитлер — новый Иисус Христос, а с началом войны у него просто поехала крыша. Знаете, в Англии таких людей было полно, хотя сейчас об этом не принято говорить.

— Не знаю… Мне кажется, сейчас все эти господа очутились в парламенте.

Гарри хмыкнул:

— К сожалению, вы правы, но теперь доктор Тьма о них позаботится, правда?

Они подняли кружки и выпили за загадочного мстителя, непримиримого врага несправедливости, преступности и расизма.

Гарри дал ему карту своего района, но Грег все равно заблудился. Это было одно из тех мест, что пришли в упадок в шестидесятых: бетонные стены скрывали слои граффити, брызжущих ненавистью; попадавшиеся время от времени ямы были завалены мусором; сплошь и рядом виднелись сгоревшие или полуразрушенные дома. Откуда-то доносился грохот хеви-метала, по улицам шатались группы подростков угрожающего вида. Они бросали на Грега пустые или враждебные взгляды, хвастались перед товарищами татуировками или передавали друг другу коричневые бутылки. Несколько человек по очереди вдыхали что-то из бурого бумажного пакета, — клей? Он смотрел на подростков на пару секунд дольше, чем следовало, и они вызывающе уставились на него. Девушка с короткой стрижкой, открывавшей шишковатый череп, показала ему «вилку».

Он отвел глаза и ушел дальше, глядя в землю; в итоге окончательно потерялся. Нумерация домов была беспорядочной, и какое-то время Грег ходил кругами. Он спросил дорогу у двух девчонок с крашенными хной волосами, сидевших на заборе, но те только пожали плечами и продолжили жевать резинку. Одна из девчонок была беременна — рваная футболка туго обтягивала живот, пуговица на джинсах расстегнута.

Грег понимал, что даже его старое пальто было намного приличнее одежды местных жителей и что из-за этого его вполне могли ограбить. У него, правда, не было с собой и десяти фунтов, но оставшиеся без прибыли грабители обычно вымещали свою досаду на жертве, так что он рисковал лишиться пары зубов.

Стоял летний вечер, в городе было довольно тепло, но в этом районе все будто сковало холодом. Ряды муниципальных домов, похожих на бетонные глыбы, отбрасывали странные тени, падавшие на переулки как-то неправильно. Грегу казалось, что с ними что-то не так — как на картине, где искажена перспектива. Граффити отличались от настенных надписей в его районе — там были сложные подписи и абстрактные картины, созданные в стиле хип-хоп восьмидесятых, здесь он видел грубые, вульгарные надписи, кое-где перемежавшиеся изображениями свастики (обязательно с концами, загнутыми в неверном направлении), эмблемами футбольных клубов и примитивно нацарапанным британским флагом.

«ФК „Челси“ навсегда». «Бей черножопых!» «НФ[84] рулит! Жидов — в газовые камеры!» «„Канониры“[85] — вперед!» «Мочи ирландских гадов!» «Помоги уничтожить СПИД — убей педика сегодня!» И названия музыкальных групп, о которых он читал в «Прожекторе»,[86] антифашистском издании: «Отвертка», «Британские парни», «Известка», «Крестоносцы». На автобусной остановке старательным почерком первоклассника маркером были выведены слова песни: «Подпрыгни, развернись, бей сраного негра. Подпрыгни, развернись, бей его по голове. Подпрыгни, развернись, бей сраного негра. Подпрыгни, развернись, забей его до смерти».

Забредя сюда, можно было подумать, что нацисты выиграли войну и организовали марионеточное правительство тори. Этот район вполне мог появиться в научно-фантастическом романе тридцатых годов в качестве гетто будущего: ровные безликие дома разгромлены коричневорубашечниками в шарообразных шлемах из какой-то межпланетной «оси зла»; евреи, чернокожие и марсиане отправлены на астероид-концлагерь. Это был не год юбилея. Никто больше не злился. Люди отупели от невыносимого и разлагающего душу убожества.

В конце концов, чисто случайно, он нашел квартиру Гарри Липмана. Кнопка звонка была вырвана с мясом, а из дыры торчали разноцветные провода; на двери была вырезана неправильная свастика. Грег постучал, и в коридоре загорелся свет. Гарри впустил его в маленькую квартиру, и Грег увидел, что жилище похоже на командный бункер. На двери красовался ряд замков, прочные рамы были укреплены болтами, на стене между газовым и электрическим счетчиками установлена охранная сигнализация. В остальном все было так, как он и ожидал: повсюду, даже в туалете, книжные полки; беспорядок и легкий запах плесени.

— Ко мне редко приходят после смерти Бекки. — (Грег знал, что Гарри — вдовец.) — Извините за ужасный бардак.

Гарри провел Грега на кухню. На небольшом столе, покрытом кожзаменителем, стоял компьютер «Амстрад», принтер втягивал бумагу из лотка на полу. В помещении слегка пахло жареным.

— Увы, именно здесь я пишу. Это единственное место, где достаточно естественного освещения. Кроме того, мне нравится, когда рядом чайник и «Эрл Грей».

— Ничего страшного, Гарри. Вы еще не видели мою студию — угольный подвал выглядит лучше!

Он положил на стол папку с рисунками, а Гарри заварил чай.

— Ну, как идут дела у доктора Тьмы? Я сделал несколько рисунков.

— Прекрасно! Я написал текстов на месяц вперед, так что у нас есть первая серия. В конце концов, чтобы вызвать доктора из отставки, я решил взять ист-эндскую историю, как самую сильную…

Ист-эндскую историю Гарри и Грег разработали вместе. Доктор Джонатан Чемберс, чудесным образом не постаревший ни на один день с пятьдесят второго года, когда его видели в последний раз (если уж на то пошло, и с двадцать девятого), возвращается после зачарованного сна в тибетском монастыре (или где-то в похожем месте), где он изучал мистическое искусство исцеления (что-то в этом духе).

Район, где он когда-то жил, захватил Доминик Далмас, злобный финансовый магнат. Его головорезы в модных костюмах с помощью насилия и угроз выживают коренных обитателей, среди которых — старые друзья доктора. Пенелопа Стамп — бывшая девушка-репортер, а ныне энергичная старуха, возглавляющая Комитет защиты населения, обращается к доктору с просьбой тряхнуть стариной и обезвредить Далмаса. Чемберс сначала отказывается, но, едва оставшись в живых после неудачного покушения, вновь надевает защитные очки и плащ. Далмас — глава загадочного тайного общества, гнусные козни которого обещают множество сюжетных линий. Он хочет создать в Лондоне свою базу и в дальнейшем захватить контроль над страной, если не над всем миром. Разумеется, доктор Тьма будет снова и снова нарушать его планы, хотя каждый раз победа не будет окончательной.

— Может, я просто старею, Грег, — сказал Гарри, показав ему сценарий, — но этот доктор Тьма — не тот, что прежде. Люди говорили так, когда я сменил Дональда; тогда комиксы стали более популярными у читателей, в них появилось больше юмора и загадок взамен ужасов и жестокости. Но в нашей с вами истории я не вижу ничего смешного. Мне почти кажется, что кто-то заставляет доктора Тьму быть героем Дональда, создавая мир, в котором прежний монстр и убийца более уместен, нежели мой честный персонаж. Все перевернулось с ног на голову.

— Ничего, не волнуйтесь. Наш доктор Тьма по-прежнему борется за правду. Он же на стороне Пенни Стамп, а не Доминика Далмаса.

— Мне хотелось бы знать, согласен ли он быть на стороне Дерека Лича.

Грег об этом не подумал. Владелец «Аргуса», естественно, обладал правом вето на приключения героя. Ему могло не понравиться направление, в котором двигались Грег и Гарри.

— Лич всегда на стороне денег. Нам нужно просто сделать комиксы, которые будут хорошо продаваться. Тогда ему будет безразлично, что в них написано.

— Надеюсь, вы правы, Грег, от души надеюсь. Еще чаю?

Пока они работали над сценарием и вносили мелкие правки, на улице стемнело. За окнами кухни какие-то тени ползли через крошечный садик к дому, медленно ощупывая пальцами бетон и плитку. Слышались негромкие звуки, и тихое шипение аэрозоля с краской легко можно было принять за выстрел из пневматического пистолета.

В субботу утром на конференциях создателей комиксов всегда тихо. Грег заглянул в главный конференц-зал — там за круглым столом шла дискуссия. В обсуждении принимали участие четверо — трое молча кивали и хихикали, а Нил Гейман рассказывал шутки из своих текущих работ. Грег уже слышал все это вчера вечером в баре, поэтому он вышел, чтобы сделать очередной круг по помещению, где торговали комиксами. Сегодня вечером ему предстояло участвовать в дискуссии насчет возрождения старых персонажей. Тарзан, Гримли Финдиш[87] и Дэн Дейр[88] возвращались, так что доктор Тьма, подумал Грег, окажется в хорошей компании. На благотворительном аукционе его первые опусы с участием нового доктора Тьмы принесли более пятидесяти фунтов, а это кое-что значило.

Он отошел от картонных коробок, набитых невероятно дорогими американскими книжками комиксов в пластиковых пакетах, и направился к более экстравагантным товарам. Здесь продавали книжки с кадрами из старых фильмов, номера популярных журналов сороковых и пятидесятых (Грег с неприятным чувством заметил среди старого хлама прошлогодние сборники комиксов), а также всякую мелочь вроде пазлов «Стингрэй»[89] (не хватает всего трех кусочков, цена — двенадцать фунтов), настольные игры «Сыромятная Кожа»[90] (цена — пять фунтов) и дешевые журнальчики размером с телефонный справочник.

Один из продавцов узнал его — возможно, по прошлой конференции — и сообщил, что у него есть кое-что интересное. Это было сказано вкрадчивым, конфиденциальным тоном сутенера. Нырнув под шаткий стол и задыхаясь от усилий, торговец вытащил на свет божий связку журнальчиков.

— Такое не часто попадается…

Грег взглянул на обложку верхнего журнала: «Доктор Тьма». На поблекшей иллюстрации Фицджеральда доктор в круглых темных очках и плаще сражался с двухметровым неандертальцем в форме офицера СС, а блондинка Пенни Стамп, облаченная лишь в тонкое старомодное белье и цепи, беспомощная лежала на операционном столе. «ВНУТРИ: „Повелитель мутантов“, роман РЕКСА КЭША. А также: „Пытка огнем“, „Смех доктора Тьмы“ и „Хэнк-янки и Гейдельбергский Вешатель“. Апрель 1945 года. Издательство Баджерфилда».

Грег просил Гарри Липмана прийти на конференцию, но писателю несколько раз случалось попадать в неприятные ситуации на подобных сборищах, и он сказал, что не хочет «якшаться с полоумными». Он знал, что у Гарри мало старых журналов с его текстами, и решил купить связку. Кто знает, может быть, там найдется несколько идей, которые удастся освежить?

— Десятку за все?

Он протянул торговцу две пятерки и забрал журнальчики, проверив корешки, чтобы убедиться в том, что туда не сунули несколько номеров «Ридерз дайджест».

Нет, это все были выпуски «Доктора Тьмы» сороковых годов. Грегу захотелось тут же сесть и погрузиться в чтение.

В зале кто-то читал сильно заинтересованным прыщавым слушателям лекцию о подростковом страхе в «Тинейджерах-титанах»[91] и «Людях Икс».[92] Грег задумался о том, где раздобыть печенья и чашку чая или кофе. Нил Гейман, окруженный поклонниками, с другого конца зала улыбнулся и показал куда-то пальцем. Грег знаком выразил благодарность. Нил сообщил ему о присутствии Ханта Сили, британского издателя комиксов, на которого Грег некогда подал в суд из-за финансовых разногласий. Грегу не хотелось ворошить старое. Желая избежать столкновения с шарообразной фигурой Сили, он заглянул в затемненную комнату, где горстка бледных молодых людей в очках с толстыми стеклами смотрела мексиканский фильм ужасов, демонстрировавшийся на видеопроекторе. Пленка была скопирована в третий или четвертый раз, и казалось, что действие фильма происходит в тропиках во время сезона дождей.

«Давай, Хулио, — произнес голос с сильным американским акцентом, когда безумный смуглый доктор на экране пошевелил губами, — помоги мне отнести труп гориллы в печь для мусора».

Никто не засмеялся. В видеозале пахло застоявшимся табачным дымом и пролитым пивом. Здесь спали ребята, которые были не в состоянии позволить себе комнату в гостинице. Их не могли разбудить даже крутившиеся без перерыва малобюджетные картины. Показ единственного фильма, который хотел посмотреть Грег, — французского варианта «Глаз без лица»[93] Жоржа Франжю — был назначен на то же время, что и его дискуссия. Все как обычно!

Зная, что Сили, известный своей мстительностью и злопамятством, еще задержится в зале, чтобы поиздеваться над Нилом, Грег сел на стул и принялся смотреть кино. Безумный доктор пересаживал людям сердца горилл; монстр терроризировал город, срывая платья с массивных сеньорит. Главной героиней была чувствительная женщина-рестлер, решившая покинуть ринг, потому что ее последняя противница оказалась в коме.

Грегу быстро надоело смотреть на непрерывные вскрытия и прыгающую картинку, и он огляделся в поисках знакомых. Зрители пристально смотрели на экран, как причащающиеся на мессу, и кадры отражались в очках, которые светились в темноте, словно звездочки.

В последнее время ему без конца приходилось рисовать темноту, тени вокруг доктора Тьмы; он оставлял лишь светлое пятно в нижней части лица и блики, мерцавшие на стеклах очков, когда доктор выслеживал Доминика Далмаса на захудалых улицах восточного Лондона. Рука его уже устала заливать картинки чернилами. Иногда доктор Чемберс появлялся и при свете дня, но на девяноста пяти процентах картинок из серии действие происходило ночью.

Из-за дефекта на пленке фильм прекратился на несколько секунд. Вместо него появилась Нанетта Ньюман,[94] размахивающая флаконом жидкого моющего средства. Никто не закричал и не начал ворчать. Мгновение спустя на экране снова возникла горилла-монстр — творение безумного ученого. У кого-то вырвали глаз, похожий на помидор, и кетчуп потек по искаженному лицу плохого актера в еще более плохом парике. В качестве музыкального сопровождения слышалась какая-то какофония эпохи немого кино. Если бы не сцены насилия, можно было бы подумать, что лента снята в тридцатых, когда доктор Тьма Дональда Монкриффа изображал героя, выкидывая безумных ученых с десятого этажа и стреляя дротиками в красных и аборигенов-повстанцев.

Хотя глаза Грега привыкли к темноте, ему показалось, что он частично ослеп. В углу комнаты, рядом с экраном, стояла непроницаемая тьма, как на его картинках. С одной стороны экрана он смутно различал стены, оклеенные киноафишами и объявлениями; рядом с инструкцией по эксплуатации висел огнетушитель. Но противоположный угол скрывался в кромешной темноте.

У Грега заболела голова, перед глазами замелькали огненные точки. Он отвел взгляд от темного угла, взглянул снова. Темное пятно не исчезло, но, казалось, пошевелилось — оторвалось от стены и направилось к нему. Исчез ряд стульев. Экран засветился ярче, тусклые цвета показались кричащими, словно на обложке комиксов.

Грег стиснул свои журнальчики, говоря себе, что он просто выпил много пива, слишком мало ел и несколько вечеров подряд провел в соседнем баре. Внезапно в зале стало очень жарко, будто сама темнота загорелась, начала его душить…

Во мраке сверкнули стекла. Внутри тени кто-то был — кто-то в темных очках. Нет, не просто в очках, а в защитных.

Грег вскочил, опрокинув стул. Кто-то заворчал, недовольный шумом. На экране копы из полиции Мехико пристрелили человека-гориллу, и сумасшедший доктор, его отец, горевал о потере.

Темнота приняла очертания человеческой фигуры, слишком, однако, высокой для человека. Тулья широкополой шляпы доставала до потолка, руки, казалось, были способны обхватить всю комнату.

Гостя заметил только Грег. Все остальные были поглощены переживаниями доктора и смертью человека-гориллы. Где-то под защитными очками, у самого потолка, около ламп, из тьмы выступал призрачный белый нос и черная щель угрюмо искривленного рта.

Грег распахнул дверь и выскочил из видеозала; его сердце колотилось о грудную клетку. Он хлопнул дверью, преграждая путь тьме, рванулся в коридор и налетел на высокого человека, закутанного в плащ.

Его охватило раздражение, он едва не выругался, как вдруг внезапно до него дошло, кто это. Мысль пронзила его, словно кто-то прикоснулся электрошокером.

Перед ним стоял доктор Тьма.

— Привет, Гарри, — произнес Грег, дергая за провод в тщетной попытке улучшить соединение. — По-моему, что-то с телефоном…

Голос Гарри звучал так, словно он находился в Джакарте, а не в трех остановках от Грега, на Дистрикт-Лайн.

— И вот, представьте себе, я оказался лицом к лицу с доктором Тьмой!

Спустя несколько часов он мог даже смеяться над этим.

— Видимо, парень собирался на маскарад. На подобных мероприятиях всегда полно народу в необычных шмотках. Но у него все было продумано до мелочей — пневматический пистолет и так далее.

Грег позвонил Гарри из своего номера, чтобы рассказать о восторге, который вызвало у фанатов «Возвращение доктора Тьмы». Молодые люди, родители которых еще не появились на свет, когда закрылся «Аргус», с нетерпением ждали приключений закутанного в плащ борца с преступностью.

— Видимо, док сидит в генетической памяти нашего народа, Гарри. А может быть, Лич прав: настало время его вернуть.

Дискуссия прошла хорошо. Вопросы из зала почти все были адресованы Грегу, и он вынужденно передавал их другим участникам, чтобы обсуждение не вертелось исключительно вокруг него. Фанаты выпрашивали информацию. Да, Пенни Стамп тоже вернется, но уже не в качестве девушки-репортера. Да, «роллс-ройс» доктора — «Акула Тьмы» — выедет из гаража и будет оснащен еще большим количеством секретных приспособлений. Да, доктору придется решать современные проблемы восточного Лондона. Когда кто-то спросил, не собирается ли владелец газеты как-то корректировать содержание комиксов, Грег ответил: «Пока он этого не делал», и после заявления: «Мне почему-то кажется, что доктор Тьма не читает „Комет“» — раздались аплодисменты. У кого-то даже хватило ума попросить его сравнить Рекса Кэша Дональда Монкриффа и Гарри Липмана. Он передал участникам конференции наилучшие пожелания от Гарри и похвально отозвался о творческих способностях писателя.

Голос Гарри звучал устало. Иногда Грег был вынужден напоминать себе, что говорит со стариком. Он подумал: а вдруг звонок его разбудил?

— Нами даже американцы заинтересовались. Возможно, они будут переиздавать комиксы в виде ежемесячного журнала, после газет. Я попросил Тамару уладить это дело. Она считает, что нам удастся обойтись без больших отступных Дереку Личу, но с авторскими правами все сложно.

И еще: у людей из «Конде Наст»,[95] которые купили «Стрит энд Смит», оказывается, хорошая память. Они по-прежнему считают, что Монкрифф в тридцатых украл имя Тень. И тем не менее, по-моему, это выгодная сделка.

Гарри пытался говорить с воодушевлением.

— С вами все в порядке, Гарри?

Тот ответил, что да, но Грег почему-то ему не поверил. Он посмотрел на часы — через десять минут в баре состоится встреча с Нилом и еще несколькими приятелями, — затем пожелал Гарри спокойной ночи и повесил трубку.

Чтобы идти в бар, следовало сменить пиджак, в котором он ходил на конференцию, на свитер, и Грег принялся копаться в чемодане, лежавшем на гостиничном кресле. Он нашел нужный джемпер, отцепил бейдж от лацкана и пристегнул его на грудь. Под чемоданом оказалась связка журнальчиков с комиксами, которую он купил для Гарри, — он не сказал о подарке по телефону.

Вряд ли Гарри уже лег. Наверное, он еще не успел далеко отойти от телефона. Грег нажал на кнопку повторного вызова, прислушался к щелчкам коммутатора. Потом в трубке раздались длинные гудки.

Тени в комнате, казалось, сгустились. Гарри не поднял трубку, и первой мыслью Грега было: с ним что-то не так. Он представил себе инфаркт, неудачное падение, обморок, всяческие недомогания пожилых людей. Телефон продолжал звонить. Десять, двадцать, тридцать гудков.

За двадцать секунд Гарри не мог лечь в постель и заснуть крепким сном.

Нажав на кнопку повторного вызова, нельзя ошибиться номером.

Наконец кто-то взял трубку.

— Алло, — произнес женский голос, молодой и жесткий, — это еще кто?

— Гарри… — пробормотал Грег. — Где Гарри?

— У него кое-какие проблемы, приятель, — ответила девушка. — Но мы о нем позаботимся.

Грегу стало нехорошо. Девушка не показалась ему заботливой соседкой.

— Он болен?

Пауза. Грегу показалось, что собеседница беззвучно смеется. Из трубки доносилась музыка. Не та, которую слушал Гарри Липман, а негромкий хеви-метал, искаженный телефонной линией и дешевым аппаратом. Внезапно Грег словно свалился с небес на землю, эйфория и алкоголь куда-то улетучились.

— Алло?

— Слушаю, — отозвалась девушка.

— Гарри болен?

— Да, можно сказать и так, — ответила она. — Мы послали за доктором.

Водитель мини-такси ни за какие деньги не соглашался ехать дальше и высадил Грега на незнакомой улице. Ночью этот район казался еще более зловещим, чем днем. Часто попадались фонари, утопленные в бетонные стены и закрытые металлической сеткой. Но умелые вандалы добирались и до них. Грег понял, что, если он углубится в темный лабиринт, ничего хорошего не будет, и заставил себя сосредоточиться на разбитом, покрытом граффити стенде с картой, стоявшем на тротуаре. Он легко нашел дом Гарри. Рядом кто-то нарисовал фигурку, болтавшуюся на виселице. В неумело нацарапанном лице невозможно было найти какое-то сходство с реальным человеком, но Грег был уверен, что это изображен Гарри.

Он направился к нужному дому; его настолько поглотили мысли о старике, что он забыл о собственной безопасности. Это было ошибкой.

Они появились из подземного перехода и окружили его. В темноте мелькнули футболки с британским флагом и бритые головы. На руках — кожаные ленты с металлическими шипами. Грега ударили всего четыре или пять раз, но этого оказалось достаточно.

После первого удара он отвернулся, и его нос, казалось, впечатали в щеку. Из разбухших ноздрей хлынула кровь, во рту тоже была какая-то рана. Грег потряс головой, пытаясь избавиться от боли. Они стояли вокруг и смотрели, как он плюется кровью. На свитере у него по-прежнему был приколот бейдж с конференции.

Затем один из них подошел ближе, обдав смрадным дыханием, и ударил его коленом в пах. Грег с воплем согнулся пополам, ноги у него подкосились. Кто-то пнул его по голени, и он рухнул на землю. Ребра болели.

— Ладно, Пи, — сказал кто-то, — он уже получил. Сматываемся.

— Не-а, — ответила девушка (неужели та, что говорила с ним по телефону?) и выступила вперед. — Мы с ним еще не разобрались.

Грег зажал ноздри, чтобы остановить кровь; оказалось, что нос не сломан. Однако щека быстро распухала. Он взглянул в лицо девчонке.

Она была совсем молода, лет пятнадцати-шестнадцати; ее череп покрывал короткий ежик светлых волос. Голова была неестественно велика, и из-за короткой стрижки детское личико казалось крошечным, словно было нарисовано на пасхальном яйце. Он видел ее, когда приезжал сюда в прошлый раз. В ушах у нее болтались серьги в виде монет, на виске вытатуирована голубая свастика — правильной формы, что было здесь редкостью.

— Пошли…

Пи улыбнулась Грегу, облизнула губы, как кошка.

— Вы еще нуждаетесь в предупреждениях, господин художник?

Остальные столпились у нее за спиной. Она была невысокой и тощей; скинхеды в темноте по сравнению с ней походили на гигантских медведей.

— Вы все поняли?

Грег кивнул. Он бы сделал все, что угодно, только бы они оставили его в покое. Нужно было спешить к Гарри.

— Отлично. Рисуйте как следует, потому что мы наблюдаем за вами!

В доме через дорогу зажегся свет, и Грег смог лучше разглядеть лица нападавших. В отличие от Пи, они отнюдь не были юнцами; облачение скинхедов смотрелось на них как маскарадные костюмы. Из дома донеслись приглушенные голоса, и свет погас.

— Двинь ему, Пенелопа! — сказал кто-то.

Пи снова улыбнулась:

— Не-е, Баззо. Теперь он знает, что почем. Нельзя его калечить. Он — важная птица. Верно, господин художник?

Грег поднялся на ноги. Зубы и кости были на месте, но его еще трясло. Во рту что-то болело, он сплюнул много крови.

— Грязное животное!

Со зрением было что-то не так. Пи раздвоилась, вокруг ее фигуры мерцал огненный ореол.

— Спокойной ночи, — сказала Пи. — Будьте хорошим мальчиком.

Затем они исчезли, оставив лишь тени. Грег бросился бежать по тротуару, расшвыривая заляпанные уксусом листки из «Комет», которыми был усыпан асфальт. Дверь квартиры Гарри оказалась распахнутой, цепочка сломана, в коридоре горел свет.

Грег нашел его на кухне — он лежал на полу, и из натужно хрипевшего принтера на него медленно выползал бесконечный лист бумаги.

Он помог Гарри сесть, налил ему чашку воды из-под крана. Его не слишком сильно избили, хотя на лбу красовался синяк. Гарри был в ужасном состоянии. Грег никогда не видел его без вставной челюсти, и теперь у него изо рта текла слюна, как у младенца; он механически вытирал ее рукавом свитера, пытался что-то сказать, но не мог.

Телефон был вырван из стены вместе с проводами. Скрежет принтера действовал Грегу на нервы. Он сел на стол и попытался сообразить, как его выключить, ничего не испортив, — модель была незнакомая.

Затем его взгляд упал на текст. Это был набросок сценария комиксов про доктора Тьму на первый месяц. Грег невольно принялся читать.

Это был не тот сценарий, с которым он работал. Еще сырой, но его, без сомнения, написал Гарри, и Грегу придется рисовать к нему иллюстрации.

Грег, будучи не в силах подавить дрожь, продолжал читать.

— Простите, — сказал Гарри. — Это был он. Они привели его сюда. Он был здесь еще до того, как Дональд начал писать про него. И он всегда будет здесь!

Грег обернулся к старику. Гарри стоял над ним, положив руку ему на плечо. Грег покачал головой, и Гарри печально кивнул:

— Это правда. На самом деле мы всегда это знали.

За спиной Гарри виднелся коридор. А дальше, в открытую дверь, Грег видел ночную улицу. Человек-тень был там, и он смеялся…

Смех превратился в стрекот принтера.

Грег продолжал читать.

Грег стоял у мольберта и рисовал. Ему больше ничего не оставалось делать. Он ненавидел то, чем занимался, но должен был наносить на бумагу черные пятна, заканчивать наброски. Это было все, что от него осталось. На картинке доктор Тьма врывался на встречу заговорщиков. Африканские коммунисты наводнили Лондон, строили отвратительные козни с целью саботажа британского бизнеса, собирались взорвать здание фондовой биржи. Но доктор их остановит. Грег обводил толстые губы Папы Доминика, жреца вуду, пытался изобразить страх в глазах негодяя, увидевшего направленный на него пистолет доктора.

«Представляете, — сказала Пи, — мне дали возможность писать для „Аргуса“. „Печать Истины“ — так будет называться моя колонка. Я могу писать о музыке, политике, моде — о чем угодно. Я буду настоящей маленькой репортершей».

Кросби сказал, что Дерек Лич в восторге от комиксов. Доктор Тьма шел нарасхват. Весь город покрывали граффити с его именем; попадались парни с защитными очками, вытатуированными вокруг глаз. Критик, объявивший «Черта с два» шедевром, назвал новые комиксы «расистским бредом». Грега больше не приглашали на конференции, старые друзья при встрече с ним переходили на другую сторону улицы. Его телефон почти всегда молчал. Звонил только Кросби. К его удивлению, Тамара после первых выпусков «Аргуса» отказалась от своих десяти процентов и посоветовала ему найти себе другого агента. Не общался он и с Гарри — сценарии ему привозил специальный курьер. Грег представлял себе старика, печально выстукивавшего на своем «Амстраде» истории в духе Дональда Монкриффа. Он прекрасно понимал, как чувствует себя писатель.

Он включил радио. По-прежнему не утихали бунты. Полиция была озабочена волной убийств из пневматического оружия, но, казалось, мало что могла предпринять. Жертвами в основном были главари банд, хотя немалое число убитых и раненых составляли выходцы из Вест-Индии и Азии. Кеннет Худ, известный священник, пытался успокоить хулиганов и получил пулю в голову. Он был близок к смерти, и еще двое полицейских и семеро бунтовщиков погибли в яростной драке, последовавшей за покушением на его жизнь. Грег представил себе человека-тень на крыше — как он прицеливается, шляпа опущена на глаза, полы плаща хлопают, словно крылья демона.

Грег рисовал «Акулу Тьмы», скользившую по ночному городу и расшвыривавшую по сторонам прислужников Папы Доминика, которые размахивали бутылками с зажигательной смесью. «Солнце слишком долго светило на бесстыжих предателей, — писал Гарри, — теперь должна прийти ночь, а вместе с ночью приходит доктор Тьма».

Сначала Грег хотел уехать из города, но его ждали на вокзале — девушка, которую называли Пи, и еще несколько человек. Они вернули его домой. Теперь они называли себя не скинхедами, а шейдхедами,[98] носили шляпы и плащи, как доктор, рваные черные рубахи поверх рваных футболок, узкие джинсы и ботинки «Доктор Мартенс» со стальными носами.

Пи почти все время была с ним. Сначала она маячила где-то на краю поля зрения, наблюдая за его работой. В конце концов он сдался и подозвал ее. Теперь она буквально жила в его квартире, звонила доктору, готовила Грегу еду, согревала его холостяцкую постель. Они достаточно жестко обошлись с ним, теперь нужно было успокоить и подкупить. Так он лучше работал.

По радио выступал Дерек Лич, защищая своих охранников. Он вмешался, желая помочь полиции, воспользовался своими новыми вертолетами, чтобы руководить ее действиями, посылал своих людей в бой, словно войска. Полиция была этим явно недовольна, но общественное мнение оказалось на стороне магната. Лич сказал что-то насчет «духа доктора Тьмы», и рука Грега дрогнула, на бумаге появилась клякса.

«Осторожнее, осторожнее», — сказала Пи, промакивая чернила куском ткани и спасая картинку. Ее волосы отросли. До красоток из «Комет» ей было далеко, но она, как ни странно, превращалась в хозяйственную девушку, и у нее проявился материнский инстинкт. В конце концов, шейдхеды ведь считали, что женщина должна быть хозяйкой на кухне и шлюхой в постели.

На последней картинке доктор Тьма стоял над поверженными врагами, подняв кулак в вызывающем салюте. В стеклах его очков отражались языки пламени.

Новости закончились, зазвучал новый сингл «Крестоносцев» — «Англия навсегда». Он приближался к первым местам в чартах.

Грег выглянул в окно. Ему показалось, что горизонт освещен пламенем пожаров.

Он взял тонкое перо и склонился над полосой, чтобы прорисовать мелкие детали. Он жалел, что сдался сразу: струсил после первого же избиения. Иногда он говорил себе, что делает это ради Гарри, чтобы защитить старика. Но это была ложь. Они — не Регги Брэндон и Хэнк Хемингуэй. В пытках не было необходимости; они не клялись никогда не сдаваться, не отступать и не трусить. Несколько добрых тумаков и обещание еще парочки — этого оказалось достаточно. Плюс больше денег в месяц, чем каждый из них зарабатывал когда-либо за год.

На следующей неделе доктор казнит Папу Доминика. Потом разберется с бастующими, безработными, уклоняющимися от армии и прочим дерьмом…

На мольберт упала тень, мелькнули полы плаща. Грег, обернувшись, взглянул в закрытые очками глаза своего настоящего хозяина.

Доктор Тьма был им доволен.