Tyrmä

15. Игги и Тойво (продолжение)

У стороннего наблюдателя вполне могло сложиться мнение, что все поиски волшебной «двери» — это авантюра от начала и до конца. Однако не было здесь сторонних наблюдателей. Да и приехавшие на остров парни только внешне могли напомнить восторженных идеалистов, либо сошедших с ума материалистов. У каждого была своя задача, предварительная подготовка к решению которой отняла немало сотен и тысяч часов.

Казалось бы, чего проще собрать специалистов и заставить их напрячься! Но не тут-то было. Нет такого таланта у организаторов современности. Да и в прошлом — тоже не было.

У Бокия — был. Власть у него после революции была поистине безграничной, но опять же — в достаточно узких рамках. Эти рамки определялись самой сущностью человеческой природы. Точнее, ССП (сводом сволочных правил) общечеловеческим. Ни страх, ни посулы, ни даже убежденный фанатизм не могли заставить сделать человека то, что требовалось. Это не в человеческих силах, однако вполне в силах Господа, творца всего сущего. Только пути Его, как водится, неисповедимы.

Зато есть Самозванец, рвущийся в этот мир. По сути своей — разрушитель, он овладел сердцами миллионов и даже, пожалуй, миллиардов людей. Его адепты берут власть, создавая, так называемые, государства, они рулят религиозными формациями, как бы те ни величались, щупальца Самозванца проникли везде.

Везде, да не везде. Есть одна вещь, которая досталась всем без исключения творениям Господа, поименованным Homo sapiens. Именно она и есть та самая субстанция человечества, определяющая бытие. Можно подумать, что это душа. Но нет — только часть той самой души.

Это совесть, и она у всех людей, что сотворил Господь, одинакова. Просто оболваненные пропагандой или одурманенные корыстью «человеки разумные» могут ее не слушать. Но не слышать ее они не могут.

Кто таков был Бокий, человек со змеиными глазами? И был ли это вообще человек? Конечно, убежденные материалисты и заслуженные историки ответят словами из Большой Советской Энциклопедии, в лучшем случае. Или сошлются на Википедию. Ну, да и ладно. Дело не в этом, дело в том, что ему нужно было от этого мира то, что сам он никак не мог получить — только из чужих рук.

Поиски Шамбалы уперлись в Сампо, легендарную мельницу карело-финского эпоса. Ну, а один из подневольных руководителей будущего «шифровального отдела», Александр Михайлович Барченко, ученый широких взглядов, плеяду которых принято называть «авантюристами» и «лжеучеными», эту самую мельницу, как идею, и развил. Экспедиции в Сейдозеро и Ловозеро были плодотворными и вполне секретными. Поиск велся и никогда не прекращался. Нужен был лишь феномен, за который можно было уцепиться.

Бокий вспомнил об Антикайнене, ну, а поделившись некоторыми воспоминаниями с Барченко, решил: это то, что нам нужно. Ну, а Александр Михайлович со свойственной ему экспрессией воскликнул:

— Кровь! Кровь! Все дело в крови!

Самым сложным было уговорить Блюмкина, но тот внезапно воодушевился сам. Как донесли одни внимательные люди: импульсом к этому послужила встреча с одним странным субъектом, которого покойный Тынис обозначил, как Куратора. Встречался эстонец с ним, или иным образом знал? Теперь уж не выведать, спекся Тынис.

Да и пес с ним, с этим Куратором, пес с ней, с организацией «Дуга» — раз они нигде не пересекаются, стало быть, блюдут разные интересы.

Еще больше удивился Барченко, когда Бокий поведал ему о том, как быстро Антикайнен догадался о целях их экспедиции.

— У него определенно имеется связь с ноосферой. Может, он сам того не знает, но это не играет роли. Отличный проводник!

Теперь на Анзере товарищ Глеб собирался довериться чутью красного финна, заранее подготовив специалистов, которые будут, не вдаваясь в подробности, искать неведомо что и неведомо где с применением всех технических новшеств и своих парамедийных способностей.

— Ну, куда теперь?

Вопрос Бокия послужил сигналом к тому, чтобы выходить из пустовавшего скита.

— Пошли к тому месту, где жил монах, — за всех ответил Блюмкин. — Гроб-то сохранился?

Вообще-то под гробом подразумевалась некая пещера в скале. Это пока таких пещер незанятых хватало — они считались гробами. Позднее по мере расселения людей с этим начались проблемы. Но человек всегда найдет выход. Ящик из струганых досок — чем не гроб? Человек из лона матери приходит, поживет, сколько положено, да и в другое лоно уходит — в мать-сыру землю. Через тот пресловутый гроб в разных его проявлениях.

Могила монаха-отшельника как раз сохранилась, рядом же пещерка, где нашли его нетленное тело.

— Позвольте, — удивился Игги. — Две могилы, однако, должны быть.

— Это как? — вопросил Яков.

— Ну, первая — Елеазара Анзерского, преподобного отшельника, вторая — Иисуса. Они же тут обитали, совершая пустынный подвиг, каждый — свой.

— Вместе? — спросил Добчинский.

— По очереди, — попытался объяснить Игги, но осекся. — Каждый в свое время.

— А кого тогда камнем по голове? — попытался уточнить Бобчинский.

— Елеазара, — потерянно ответил монах. — Чего-то все запутано.

Путаница, пронесенная через века трудами определенных людей делается фундаментальной историей. В историю, которую пишут в учебных пособиях, принято не верить. Историю, которую пишут в учебных пособиях, принято допускать. Все равно она в большей степени — вранье.

Так, во всяком случае, думали почти все из Анзерской экспедиции. Только Бокий ничего не думал. Он, подлец, знал.

Отшельники — это люди, которые отошли не только от мирской суеты, но и от любых церковных движений. Они всю свою жизнь изучают Святое Писание, по мере просветления отметая в нем всякий сор, наметенный вековыми политкорректными правками. Они непонятны государствам и не очень приятны церквям.

— Тойво, ты в состоянии отвлечься от Иисуса и Елеазара? — спросил товарищ Глеб. — Времени у нас не так, чтобы много. Надо искать.

Антикайнен с отрешенным видом стоял возле входа в пещеру, упершись о камень плечом. Он, конечно, слышал весь разговор, но размышлять вслух не торопился. Он, словно бы, к чему-то прислушивался.

В голове у Тойво была полная пустота. Иной раз накатывал непонятный шум, словно бы одновременное мычание нескольких сотен коров. Или, скорее, это походило на многократно наложенное эхо звука «му». Или звука «у». Стоит прислушаться — весь шум пропадает. И снова — пусто. Блин, черт его знает, что искать? Времени мало? «Time is the fire in which we burn». Время — это огонь, в котором мы горим.

— Я один слышу голос призрака, который пошаливает на острове? — проговорил Антикайнен. — Этого усопшего монаха?

— И что он говорит? — усмехнулся Блюмкин.

— «У», говорит. «Уу».

— Баранки гну, — ответил Яков. — Хорош придуриваться.

— Позвольте, позвольте, — вмешался Добчинский. — А вот сюда отойдите. Здесь слышите?

И он указал на место возле могилы немного в стороне от пещеры.

— Здесь не слышу, — отойдя в указанное место, заметил Тойво.

— Все понятно: резонансная частота, — сказал Бобчинский.

— Человек-локатор? — спросил Яков. — Ухо — горло — нос?

— Радар, — невозмутимо поправил его Добчинский.

На самом деле Антикайнен грешил на травму, от которой совсем недавно излечился, а не на свои удивительные способности. То, что когда-то вне яви — то ли в полусне, то ли в полубреду — ему доводилось общаться и со сказочным Паном, и с не менее легендарным рунопевцем Архиппой Перттуненом, в лагерном быту как-то подзабылось.

Что же тут вырисовывается? Два замечательных отшельника истинной Веры здесь обитали до скончания своих веков. Одного похоронили, точнее — перезахоронили. Другой куда-то потерялся. Точнее, о нем как-то позабыли.

Тело, что было обнаружено в каменном гробу, было нетленным, отчего сделали вывод, что оно принадлежит, вернее — принадлежало, Иисусу. Его тоже обнаружили не сразу, а только через сорок с лишним дней после того, как тот перестал выходить на связь. Но если нашли его в пещере, да еще закрытой могильным, так сказать, камнем, каким же образом покойник затворился?

— Надо искать в этом гробу аномальный камень, — предложил Добчинский. — Он не может не отличаться от прочих своими параметрическими характеристиками.

— Какими? — спросил Бокий.

— Теплопроводностью, — сказал ученый, но его товарищ Бобчинский энергично затряс головой.

— Что такое? — поинтересовался начальник экспедиции Глеб.

— Не согласен: при разной теплопроводности имели бы место разрушения на пограничных с этим камнем объектах. Трещины, сколы и тому подобное — объяснил тот.

— Ну, и что? — хмыкнул Блюмкин. — Надо искать камень возле разрушенных.

— Согласен с моим коллегой, он прав, я поторопился с выводом, — ответил Добчинский. — За год появились бы деформации, за десять — обрушилось бы несколько элементов пещеры, за сотни лет — образовался бы общий провал. И от этого гроба ничего бы не осталось, только хаотичное нагромождение скальной породы.

— То есть, по плотности все это должно быть примерно одинаково? — уточнил товарищ Глеб.

— Именно так, — хором согласились оба ученых.

Тойво не особо вслушивался в их разговоры, он думал о чем-то другом. Наконец, обратился к монаху:

— Слушай, Игги, а почему по воскресению Спасителя в одном Евангелие был единственный ангел в белых одеждах, а в других — два ангела?

— Ну, вероятно, камень могильный отпереть одному было бы тяжеловато. Запирали-то Иосиф с помощником. Вот и отпирали — два, — пожал плечами тот.

— Ну, вы даете! — восхитился Блюмкин. — Ангел же силен, как черт! Прости меня, Господи! Ему помощники не нужны!

Он непроизвольно перекрестился, позволив столь нелестное сравнение.

А Бобчинский с Добчинским в это время вытаскивали из сумки какое-то хитрое оборудование, ни на кого не обращая внимание и переговариваясь.

— Если время стремится к нулю, то может быть изменена частотная модуляция объекта.

— Нет, не частота, а проходимость по длине волны.

— Тогда изменение упорядоченного движения может создавать свои микротоки.

— Точно, и это влечет к перемене электромагнитного поля.

— В таком случае инфракрасный и ультрафиолетовый анализ бессмыслен. Надо проверить колебания и сопоставить их с прочими.

— Осциллограф!

— И та штучка Лодыгина.

— Тогда идем в этот гроб.

— Непременно.

Тойво отвернулся ото всех.

Если же допустить, что в пещере был найден Елеазар, похороненный по библейским мотивам в скале, то Иисус куда-то подевался. Ну, справедливо сказать, что вознесся. Однако вряд ли он лежал в гробу по соседству со своим предшественником, а потом именно он воскрес, а другой — нет. Конечно, пути Господа неисповедимы, но не до такой же степени.

Это в нынешнее время каменный гроб открыт для посещений. Во времена Иисуса такого не было. Тогда где мог отверженный Петровский духовник постигать истину? Не в скалу же он, право слово, залезал всякий раз, когда выходил на пост. Григорий Новак, более известный, как Распутин, на задворках своего Тобольского дома яму вырыл, где и сидел по сорок дней в посте и молитвах. Значит, должно быть еще что-то, а не только пещера.

— Гражданин Антикайнен, — раздался голос Добчинского из гроба. — Не могли бы вы нам посодействовать? Послушать, так сказать, голос призрака и определить, где он сильнее?

— Уу, — тотчас же отреагировал Блюмкин. Монах перекрестился.

— Сейчас, сейчас, — ответил Тойво и обратился к своему товарищу по несчастью. — Мне нужна твоя помощь.

Игги охотно откликнулся на идею поиска укромного места для молитв и откровений.

— Чтобы это было недалеко от пещеры, — напутствовал Антикайнен. — С тропы не должно просматриваться. Дождь и снег не должны проникать. Ну, как пустынники обустраивались, тебе виднее. Сделать скидку почти на двести лет, что-то могло зарасти, что-то — разрушиться. В общем, подумай, как следует.

Он чувствовал, что ученые пошли не по тому пути, но не мог им это объяснить. Вполне возможно, что они что-то обнаружат, поэтому чем больше будет охваченных направлений, тем больше у них шансов. На Блюмкина полагаться не следовало. Почему-то тот был настроен крайне несерьезно и недоверчиво. Однако Глеб не делал никаких замечаний, стало быть, это могла быть просто роль такая, скептическая, чтобы подстегнуть поиски. Время-то шло! Тойво вошел в пещеру.

— Вот здесь лежало тело, — указал на ровный, словно бы стесанный, камень Добчинский. — Контуры до сих пор просматриваются через наш томограф.

Антикайнен посмотрел в крошечный, со спичечную коробку, зеленоватый экран, от которого отходил некий раструб, и увидел на нем темный силуэт, размахивающий руками. Ого, тело давно похоронили в земле, а контур тела до сих пор гневается и активно двигается! Шайтан!

— Да вы не на моего коллегу смотрите, — раздался голос Добчинского. — А на смертный одр, если так можно высказаться!

Тойво смущенно хмыкнул и переместил раструб в указанном направлении. Действительно, на отливающем зеленью выпуклом экране стал различаться темный предмет, словно бы тень, своими очертаниями, напоминающий распростертого человека: скрещенные на груди руки, ноги, голова — все, как и положено покойнику.

— А так можно увидеть тени всех мертвецов, или только праведников? — спросил он и вздрогнул так, что едва не уронил наземь пресловутый томограф. Внезапно прямо на него взглянула отвратительно оскаленная рожа в негативе: зубы в хищном оскале, язык шевелится, как у змеи, глаза, как блюдца.

— Ну, что же вы, коллега! — укоризненно произнес Добчинский.

— Простите, уж больно велик был соблазн, — ответил Бобчинский, немедленно прекративший кривляться в направленный на него раструб.

— Однако у вас шуточки! — вмиг пересохшим ртом проговорил Тойво, отдал прибор и вышел наружу.

Тотчас же Игги потянул его за собой. Кивком головы он указал на маленькую, поросшую по краям корнями и мхом, дыру в земле — как раз недалеко от пещеры, если держаться левее по склону горы Голгофа. Она напоминала нору животного, давно брошенную и уже ничем не примечательную. Вокруг нее колосились кусты и при беглом осмотре рассмотреть дыру было решительно невозможно.

Не говоря ни слова, монах поднял с земли сухую березовую ветку и ткнул ею в нору. Та немедленно уперлась в стенку и сломалась.

— Ну, вот, метр глубиной, — сказал Игги. — Как раз хватит.

Тойво хотел вслух удивиться и возразить, но его опередил сам Блюмкин.

— Да ты что — смеешься, что ли? — заявил он, вложив в голос все пренебрежение, на какое был способен. О, его способности, поистине, были безграничны! Оказывается он слышал все, о чем до этого говорили заключенные. — Трамбоваться в эту дыру, чтобы найти там «укромное места для молитв и откровений»?

— Если позволите, я покажу, — нимало не смутившись, проговорил монах. Он обращался к самому товарищу Глебу, и тот в согласии кивнул головой, никак не выражая своего отношения к этой ситуации.

Став на карачки, Игги по-собачьи залез в нору — только пятки остались торчать. А потом пятки исчезли.

— Чего он там — в клубок что ли свернулся? — недоверчиво заметил Яков.

Антикайнен склонился над дырой и тотчас же у него в ушах раздался «голос призрака». Он подхватил обломанную березовую ветку и пошевелил ею в норе, но никакого препятствия в виде скрюченного в три рубля монаха не обнаружил.

— У, — сказал он. — Уу.

— Сбежал, гаденыш? — сказал Блюмкин. — Телепортировался, подлец. Теперь, хоть вой, хоть не вой — тебе отвечать.

— Да нет! — объяснил Тойво. — В ушах у меня «уу». Зови ученых. Выкури их из гроба, а то они черт знает чем там занимаются!

Пока товарищи научные деятели, пререкаясь и возражая, нехотя вышли из пещеры, Игги снова вылез из норы. На этот раз головой вперед.

— Фокус-покус, — объявил Яков. — Аттракцион: исчезающий монах.

Зависла пауза, которую никто не мог нарушить: ученые ничего не понимали и только крутили головами туда-сюда, Блюмкин, отчего-то возмущенный, дулся, как мышь на крупу, Антикайнен морщился, силясь унять неприятные звуки в ушах, то появляющиеся, то исчезающие, а монах просто молчал, глядя куда-то себе под ноги.

— Докладывай! — наконец, сказал Бокий.

— Я нашел портал, — ответил Игги. — Прочие поиски можно прекратить.