Тяжесть короны (СИ)

31

Ольфенбах… Родной город, окаймленный серой лентой реки, казался сонным в лучах недавно взошедшего солнца. Стража на воротах меня, конечно же, узнала. Солдаты искренне радовались моему появлению, поздравляли с возвращением. Я мило улыбалась и благодарила за теплые слова. Почти не удивилась решению отчима поддержать беседу и поощрить интерес стражников. Дор-Марвэну всегда исключительно важно было знать отношение народа к себе и мнение простых воинов в частности. Поэтому у ворот мы задержались надолго. Отчим рассказывал, что лишь ценой неимоверных усилий его доверенным людям удалось выяснить, где меня держали коварные похитители. Освобождение и сопровождение невинной девушки в Ольфенбах было сопряжено с такими опасностями, что некоторые из людей Стратега поплатились жизнью. Но принцесса спасена, это ли не повод для празднования?

Воины слушали, затаив дыхание и чуть ли не разинув рты от восхищения. Что же, я не могу их винить, регент всегда был хорошим рассказчиком.

Но если бы стражники знали его так же хорошо, как и я, почувствовали бы неуверенность. То, что отчим обходил стороной любой намек даже на направление, в котором меня увезли мнимые похитители, а тем более на личности лицемерных заговорщиков, наводило на одну интересную мысль. Стратег еще не определился с тем, кого обвинит в похищении. И это было очень странно. Дор-Марвэн обычно быстро просчитывал варианты и принимал решение. Его неспособность определить наиболее выгодного для себя врага в выигрышной ситуации настораживала. Я не могла предположить, что, имея в запасе целую ночь для раздумий, Дор-Марвэн не выбрал того из оппонентов, обезвреживание которого принесло бы наибольшую пользу регенту. Такое поведение отчима удивляло, ведь ощущение, будто Стратег постарается подставить под удар сразу нескольких, не возникало. В каждом жесте отчима чувствовалась неуверенность, намеки на растерянность, заметные только тем, кто достаточно близко знал этого человека. Мое положение скромной добродетельной девы, спасенной героем из плена чудовищ, позволяло не участвовать в разговоре и замечать многое. Отчим волновался, улыбался чуть больше обычного, теребил в левой руке повод… Дор-Марвэн был в нерешительности, что подтверждал и медальон, передававший мне чувства регента.

Великий Стратег был растерян. И этим пугал меня.

После беседы со стражниками отчим казался задумчивым, считала, он выбирал наиболее подходящую жертву. Но, судя по тому, что настроение Дор-Марвэна не изменилось за время пути до дворца, решение Стратег так и не принял.

Мое появление наделало ожидаемо много шума. Стоило въехать сквозь замковые ворота во двор, как вокруг собралась толпа прислуги. К счастью, ненадолго. Люди ахали, выкрикивали поздравления с возвращением, но, получив указания, быстро разошлись. Стратег хотел устроить праздник, поэтому слугам сразу стало не до проявления восторгов.

Брэма я увидела у самой конюшни. По-моему, он собирался на конную прогулку с виконтом. Эр Сорэн держал под уздцы коня брата, Брэм, кажущийся непривычно взрослым, надевал перчатки, о чем-то переговариваясь с тренером. Я не могла отвести от брата глаз. Он так вырос за это время, стал еще больше похож на отца. Такие же русые волосы, такая же стать, такой же внимательный взгляд зеленых глаз. Господи, как я соскучилась по брату…

Стратег, проехавший чуть впереди меня, сдержанно кивнул Брэму. Тот глянул на регента, но не посчитал нужным отвечать на приветствие. И тут Брэм увидел меня. Он замер и молча наблюдал за тем, как спешившийся Стратег помогал мне спуститься с коня. Брат оказался рядом в тот момент, когда мои ноги коснулись земли. Сгреб в охапку, умудрившись каким-то образом отодвинуть Стратега на пару шагов. Я обнимала брата, прижавшегося ко мне, плакала, спрятав лицо в его волосы. Вокруг нас что-то происходило, но это было неважно. Я не сказала и слова, радуясь тому, что и Брэм по-прежнему молчал. Слова в этой ситуации были лишними.

Тишину нарушил Дор-Марвэн, почему-то решивший обратиться к брату на людях по имени и на «ты».

— Брэм, видишь, я сделал все возможное, чтобы вернуть Нэйлу домой.

Юный король отстранился, выпустив меня из рук, и окинул Стратега поразительно холодным взглядом.

— Да, господин регент, я вижу, что моя сестра, Ее Высочество принцесса Нэйла, снова во дворце. Но и опоздание, с которым Вы выполнили мое требование, я тоже заметил. Завтра заседание Совета. Там и поговорим. Может быть, к тому времени Вы вспомните, как следует к нам с сестрой обращаться.

Брэм, потянув меня за руку, сделал шаг в сторону от онемевшего отчима. Я хотела пойти с братом, избавиться от общества Дор-Марвэна, но амулет остановил меня, заставил растеряно спросить Брэма:

— А как же наш семейный ужин?

Брат обернулся ко мне с удивлением, смерил недоброжелательным взглядом регента с ног до головы и, снова повернувшись ко мне, ответил сдержано:

— Только если ты этого хочешь.

Медальон заставил меня кивнуть. Брэм вновь глянул на Стратега и, не говоря больше ни слова, увлек меня во дворец.

В моих покоях было пусто и светло. Ни намека на взлом дверей, на обыск. С горечью отметила отсутствие решеток на окнах. Отчим знал, что сбежать я больше не смогу. О каком побеге может идти речь, если невозможно даже произносить то, что не понравится Стратегу?

— Нам нужно поговорить. До заседания Совета, — сказал брат, закрывая двери перед служанкой.

— Конечно, — кивнула я, приглашая брата пройти в следующую комнату, более подходящую для разговоров, чем помещение для фрейлин. Села в свое любимое кресло рядом с пяльцами, жестом пригласила Брэма сесть напротив. Он тряхнул головой и принялся расхаживать по комнате, пытаясь найти правильные слова. Ярче проступила суетливость движений, размашистость шага, всегда выдававшая неуверенность брата, даже если он изо всех сил пытался совладать с собой. Правая рука, сжатая в кулак, все чаще норовила коснуться груди. У меня на глазах юный уверенный в себе король превращался в растерянного подростка. В того Брэма, ради которого я вернулась.

— Я боялся, тебя нет среди живых, — с непередаваемой болью в голосе сказал Брэм, останавливаясь напротив.

— Я за тебя тоже очень боялась, — призналась я, вставая и обнимая брата.

Он прижался щекой к моему плечу, я гладила Брэма по голове, пропуская сквозь пальцы короткие пряди.

Боже, прошу, защищай его, особенно, когда меня не станет.

— Не плачь, — шмыгнул носом Брэм, не поднимая головы.

— Не буду, — стирая пальцами слезы, ответила я, стараясь выровнять дыхание. — Постараюсь.

Он отстранился, все еще не выпуская меня из рук, заглянул в лицо. Все же он сильно вырос, его глаза неожиданно оказались на одном уровне с моими.

— Скажи, ты сама сбежала? — совершенно серьезно спросил Брэм. — Только не бойся признаться. Я пойму.

Вопрос застал меня врасплох, но я хотела ответить правду. Всеми силами боролась с медальоном, сдерживая отрицательное покачивание головой и лживое, угодное отчиму «Нет». Но безуспешно. Результатом моих усилий стала лишь небольшая, оставшаяся незамеченной братом пауза перед ответом:

— Нет, конечно. Откуда такие мысли?

— Твоя кормилица на этом настаивала, — в голосе Брэма сквозили разочарование и досада. — Она была убедительна.

— Ты говорил с кормилицей? — это было удивительно, брат считал посещения «детского» северного крыла глупостями и тратой времени.

— Ну да, — выпустив мою руку и возобновив хождения по комнате, кивнул Брэм. — Не сразу, конечно. Но подумал, вдруг ты говорила ей что-нибудь об угрозах, подозрительных людях… Хотя все дипломаты, политики и даже слуги подозрительные.

С последней фразой, произнесенной с нескрываемой иронией, трудно было не согласиться. Именно эти слова показали, как сильно изменился брат, — ни следа былого благодушия. А интонации напомнили мне отца, его слова о придворных в редкие моменты, когда он оставался с мамой и со мной наедине.

— Я ничего не понимаю, — раздраженно махнул рукой Брэм. — Зачем тем людям, которые похитили тебя, алонский меч?

— Что? — я лихорадочно выискивала хоть какие-то воспоминания о семейном оружии, виня себя за то, что, не подумав, лишила Корону части наследия.

— Ах, да, ты же ничего не знаешь, — Брэм усмехнулся и размашистым жестом пригласил присесть, сам плюхнулся в кресло напротив. — Утром отперев оружейную перед занятием с виконтом, я вначале ничего не заметил. Мы тренировались. Помню, я должен был отрабатывать блоки. Как вдруг вижу, на месте алонского меча, того, что принадлежал деду, висит другой. Я даже удар пропустил, от виконта потом досталось… — брат поморщился, но тут же мотнул головой и продолжил: — Но я не об этом. Меч пропал.

— А ты не мог ошибиться? — зная любовь Брэма к оружию, понимала, насколько ничтожна была такая вероятность. Но надеялась… Брат скривился, услышав от меня такую явную глупость:

— Нет, конечно. Да я его из тысячи узнаю! — его уязвило мое сомнение, а потому брат заговорил чуть громче и напористей. — На вид он простоват. Но это видимость, коринейский булат не нуждается в драгоценных каменьях. Хотя и в простоте есть красота. Охранные письмена на эфесе, узор на круглом навершии. Такой меч не спутаешь ни с каким другим. А тут он пропал, — брат снова вскочил, показать мне на воображаемой стене место, где раньше висел меч. — На его месте был другой. Старый тренировочный. Даже с зазубринами. Кроме формы рукояти и длины ничего общего.

Усевшись на подлокотник, брат продолжил:

— Конечно, занятие мы тут же прервали. Обнаружили пропажу двух кинжалов. Тоже внешне непритязательных, но очень качественных. Охрана начала слуг допрашивать… Виконт предложил позвать «Ястребов». Я согласился, ведь они чаще расследуют преступления, чем наша охрана. Я к тебе еще тогда вечером приходил. Ты не открыла, — Брэм виновато вздохнул: — А я ничего не заподозрил. Дурак. Уже тогда нужно было дверь ломать. Может, скорее нашли бы тебя.

В его голосе сквозила горечь, но больней ранило, что Брэм ощущал свою вину передо мной. Корил себя, потому что списал все странности на мою нелюдимость. И не смог защитить.

— Брэм, ты ни в чем не виноват, — я постаралась вложить в эти слова всю силу убеждения, на которую только была способна.

— Если бы я тогда хоть заподозрил…

Я перебила Брэма:

— Ты бы ничего не изменил. Меня тогда уже не было в башне, — мой голос прозвучал удивительно уверенно и жестко. — Ты все правильно сделал.

Брат благодарно улыбнулся и с облегчением выдохнул. Неужели он считал меня способной хоть в чем-то обвинять его? Судя по следующей фразе, к сожалению, считал.

— Хорошо, что ты не сердишься на меня. Да и много времени мы не потеряли. О твоем исчезновении знали уже на следующий день.

Снова и снова я старалась преодолеть силу медальона, сказать, что сама сбежала, избавить Брэма от чувства вины. Пыталась рассказать правду о Ромэре и отчиме. Я старалась. Но внешне была совершенно спокойна. Подчиняющий своей воле амулет не дал мне ни единого шанса. Растущая ненависть к Стратегу будто выжигала душу каждый раз, когда Брэм просил прощения за то, что не уберег меня.

— Когда я пришел к твоей кормилице, надеялся услышать что-нибудь полезное. А она мне с порога заявила: «Она сбежала сама», — брат опять вскочил и принялся мерить шагами комнату.

— Я ее спрашиваю: «Почему? Откуда такие мысли?». Она: «Нэйла ненавидит Стратега». «А эта глупость еще откуда? Она любит отчима. Он всегда к ней хорошо относился!» — «Нет, ненавидит. Я знаю эту девочку всю жизнь. Знаю, что она чувствует» — «За что она могла его ненавидеть?» — «Вот этого не знаю. Но ненавидит люто. Если бы могла, убила бы». Мы с ней долго препирались, но я так и не понял, почему она уверена в том, что ты сама сбежала.

— Она ошиблась, — произнесли против моей воли губы. — Я всегда любила и очень уважала отчима. Он замечательный человек, всегда заботился о нас. Если бы не он, не знаю, что стало бы со мной.

Лживые слова, лживые эмоции, насквозь фальшивое выражение глаз… Я ненавидела себя за то, что стала носителем навязанной мне лжи, за унизительную неспособность противодействовать. Все это делал со мной через медальон Дор-Марвэн. Но почему тогда меня не покидало чувство, что постоянно предаю сама себя? Почему амулет безволия оставлял своей жертве иллюзию призрачной возможности что-либо изменить? Как мучительно было чувствовать ничтожно малую надежду преодолеть влияние медальона, если приложить достаточно усилий. И как страшно было раз за разом переживать ее крах…

А Брэм, вновь усевшийся на подлокотник, слушал оду Стратегу в моем исполнении. Я видела, что, хоть целостная картинка в его голове все же не складывается, версия, по которой регент чист и невиновен, нравится брату больше собственной. К счастью, чувствовалось, что от своей позиции юный король отказываться не готов. А благодаря моему рассказу о похищении, Брэм продолжал считать Дор-Марвэна замешанным. Не зря я надеялась на логику и здравый смысл брата, они не подвели. Не остались незамеченными ни огромные прорехи в истории, ни размытость мазков. Повесть о похищении принцессы породила больше вопросов, чем дала ответов. Если и вначале брат не был склонен пересматривать свои отношения с регентом, то, к моему удовольствию, к концу рассказа в глазах короля читался неприкрытый скепсис.

— Хм, не знаю, почему твое отношение к регенту так поменялось. Прежде ты о нем так хорошо никогда не отзывалась, — начал Брэм, но я перебила, поспешно вставив:

— Не изменилось вовсе, я всегда любила отчима.

— Нет, — Брэм чуть заметно качнул головой, не сводя с меня глаз. Неприятная усмешка и выражение глаз неожиданно напомнили мне Ромэра в первые месяцы нашего знакомства. Такая же вдумчивость, осторожность, поиск затаенного подвоха, толика подозрительности, сдобренная желанием верить.

Боже, прошу, пусть Брэм найдет моим словам хоть какое-нибудь разумное объяснение. Я не могу, не могу ко всему прочему потерять еще и брата. Его доверие — единственная оставшаяся у меня ценность.

— После разговора с твоей кормилицей, я задумался о ваших со Стратегом отношениях, — продолжал Брэм. — Ты уважала его. Да. Признавала его таланты. И даже ладила с ним последние годы. Это было давно, но я помню, как ты его избегала. Не знаю, что у вас был за конфликт, но регент хотел все исправить. Он всегда старался тебе нравится. Ты принимала его подарки, но, по-моему, сама никогда ничего не дарила в ответ. На любовь это не похоже. Ненависти я, правда, тоже не вижу, что бы там ни говорила твоя кормилица.

— Он многое для меня сделал, — надеясь, что такие слова не вызовут дополнительных подозрений Брэма, пробормотала я.

Брат задумался, лицо его просветлело, в глазах даже появился намек на раскаяние:

— Прости. Я не представляю, сколько тебе пришлось пережить за последние недели. Наверное, это было страшно. Поэтому и пытаешься защитить человека, избавившего тебя от кошмара и вернувшего в Ольфенбах. Это многое объясняет. Но меня не покидает чувство, что Стратег сам организовал твое похищение. Именно поэтому ты так мало знаешь о похитителях, о месте, где тебя держали.

Медальон заставлял разубеждать Брэма. Но, до крови прикусив язык, мне удалось сдержать навязанные слова. Брат, конечно же, неправильно растолковал выступившие от боли слезы и начал меня утешать. Амулету было безразлично, какими станут мои отношения с братом, что, защищая Стратега, я потеряла бы доверие единственного родного человека. Магию интересовала лишь моя абсолютная покорность. Брэм обнимал меня, шепча «Все будет хорошо, ты теперь в безопасности». А я, сглатывая заполняющую рот кровь, клялась себе, что сделаю все возможное, но не предам брата.

Брэм рассказывал о том, как после моего побега Стратега срочно вызвали в Ольфенбах из деловой поездки на юг. Говорил о заговоре муожцев, о Леску, Керне, Ронте и прочих. Их не устраивал Стратег и, как я еще раз убедилась, они не собирались избавляться от Брэма. Он вполне подходил им в качестве короля. Это успокаивало. Судя по словам брата, он последнее время не прислушивался к советам вельмож, хотя они просили его быть с регентом осторожней. Не провоцировать скандалы, не подчеркивать разногласия, не усугублять вражду.

— Он не возвращал тебя, — сказал в свое оправдание Брэм. — Это меня так раздражало, что я не мог поступить, как мне советовали. Слишком злился в его присутствии. Почти ненавидел, — вздохнув и покосившись на меня, уточнил: — Ты уверена, что хочешь устроить семейный ужин?

— Конечно, — вынужденно кивнула я.

— Ладно. Но не жди, что мы прямо сегодня помиримся. Я все еще считаю его виновным в произошедшем. И не спорь.

Потом брат рассказал мне о секретном ходе, ведущем в покои короля. Именно благодаря этому тоннелю Брэму удалось в тайне ото всех поселить у себя в комнатах телохранителя-виконта. Что, в свою очередь, спасло брата от убийц. О покушении Брэм говорил неохотно, думаю, если бы я сама не спросила, то не услышала бы и слова на эту тему. Это был первый настоящий бой Брэма, первый убитый противник. Судя по краткости рассказа, брату эти воспоминания не доставляли радости. Но я была уверена, он справится.

О государственных делах и отношениях с Муожем король говорил с большей охотой. Я услышала и рассказ о предотвращенной войне, и похвалы в адрес муожского посла, старавшегося помочь в поисках пропавшей принцессы. Еще одной темой, которую старательно обходил Брэм, стало свадебное предложение Волара. Точнее, подтверждение брачных обязательств, которые взял на себя ныне покойный князь Бойн.

— У меня нет предубеждения против этого союза только потому, что идея принадлежит Стратегу, — осторожно сказал Брэм. — Мне удалось повернуть все так, что решение можно будет некоторое время откладывать.

— Я слышала много хорошего о князе Воларе. И если отчим считает его достойным претендентом на мою руку, то следует прислушаться, — уверенно ответил медальон моим голосом.

— Мне, если честно, вся эта история с твоей свадьбой не очень-то нравится, — признался Брэм. — Я понимаю, что ты должна когда-нибудь выйти замуж и уехать. Но я хочу, чтобы ты выходила замуж за приятного тебе человека. И неважно, сколько золота и драгоценностей он предлагает Короне, сколько земель отдает, какие у этого брака политические перспективы.

— Спасибо, это очень мудрые слова.

Брат заметно покраснел, но продолжил свою мысль:

— Если ты считаешь брак с ним неплохой идеей, я приглашу князя, чтобы вы познакомились. Да?

— Конечно, — ответил медальон, не забыв изогнуть мои губы в улыбке. — Уверена, он окажется приятным молодым человеком. Мы обязательно поладим.

Брэм задумчиво кивнул, но, казалось, еще сомневается.

— Знаешь, после твоего исчезновения меня спросили, как ты относилась к замужеству с Бойном. Я вспомнил, как ты очень похоже отзывалась о нем на одном приеме, и, не раздумывая долго, ответил: «Моя сестра согласилась выйти за него». Собеседника эти слова не удовлетворили. Он уточнил и задал вопрос, который врезался мне в память. Он спросил: «А Ее Высочество считала себя вправе отказать?», — Брэм даже помрачнел, размышляя над моими словами, тем вопросом и ситуацией. — Тогда я в запале солгал, что да. Мы оба знаем, что это лишь иллюзия. Но я хочу, чтобы эта иллюзия стала для тебя правдой. Если Волар тебе не понравится, пожалуйста, скажи мне об этом.

Я с искренней благодарностью обняла брата и шепнула «Спасибо». Заплакала бы, если бы не медальон. Не ждала от четырнадцатилетнего парня такого серьезного отношения к вопросу моего замужества, такого понимания связывающих меня обязательств. Брэм смутился, чего и следовало ожидать, но еще раз заверил в серьезности своих намерений.

— Если он чем-то вызовет раздражение или неприязнь, не бойся сказать мне. Я не дам согласия на брак, — голос юного короля прозвучал величественно. Как же изменила его вынужденная самостоятельность, конфликт с отчимом. Всего несколько месяцев назад я и мечтать не могла о подобной поддержке…

Брэм, видя мое замешательство, растеряно пожал плечами и перевел разговор на другую тему:

— Возможно, вопрос покажется тебе странным, но ты не заметила, что Стратег изменился?

Я задумалась, вспоминая все нелепости поведения отчима, услышанные или увиденные за последнее время. Ссора с послом, угроза войны с Муожем, разговоры с самим собой перед заседанием Совета, отвод войск из Арданга и многие, многие другие странности, не имеющие никакого логичного объяснения. Но медальон не позволил мне высказать свои соображения. Вместо этого я пробормотала:

— Он сильно поседел. Ты об этом?

— Нет, конечно, — чуть раздраженно и нетерпеливо отмахнулся Брэм. — Он ведет себя так, будто временами это и не он вовсе. Стратег, которого я знаю, не повздорил бы с послом без причины. Стратег, которого я знаю, не отозвал бы войска из неспокойной Лианды…

— Из Арданга, — поправила я, значительно позже удивившись тому, что амулет разрешил это. Ведь отчим все делал, чтобы настоящее имя страны было забыто, а истинная история никогда не стала известной.

— Что? — переспросил Брэм.

— Эта земля называется Арданг, — ровным тоном уточнила я. — Не «Лианда». Пожалуйста, больше не употребляй неправильное название.

Брэм оторопело кивнул и молча глядел на меня, пытаясь понять мотивы моей просьбы. Понимаю, что такие слова были неожиданностью, поэтому не удивилась вопросу:

— Почему это для тебя важно?

— Переименование несправедливо. И новое название, уверена, никогда не подойдет.

Брат недоуменно хмыкнул, покачал головой и вернулся к основной теме беседы.

— Регент ведет себя странно. Ты и сама скоро в этом убедишься. Просто приглядывайся. И подумай еще вот над чем. Ты еще много раз услышишь, что я хотел бы сменить регента. Политика Стратега слишком многих раздражает. И не без причины. Он стал агрессивен, нетерпим, задирист и непредсказуем. Я бы хотел, чтобы регентом была ты.

Прежде чем успела возразить под давлением медальона, Брэм продолжил:

— Знаю, знаю, ты не стремишься к власти и не горишь желанием править. Поэтому рассматриваю и вариант, когда регентом будет совет из нескольких вельмож, где мой голос будет решающим.

— Это очень интересная мысль, — сдержанно кивнула я. — Но отчим многие годы прекрасно вел государственные дела. Не думаю, что кто-нибудь сможет справиться с этим лучше.

Я ненавидела себя за легкий укор с оттенком сомнения, за вызванную магией медальона защиту Дор-Марвэна. Но знала, что от намерения сместить Стратега брат не отступится. Разумеется, мысли о регентстве меня больше не посещали, но идея с советом регентов была здравой. Так у союзников Брэма, если роли между ними будут изначально распределены, возникнет меньше возможностей ссориться из-за влияния и власти.

— Я могу понять, что ты мало знаешь о последних событиях. Мой краткий рассказ — это набросок. Но суть в том, что последние месяцы Стратег не справляется. И это опасно, — брат был серьезен, но непреклонен. — Мне тоже все это не нравится, но Стратег только вредит Шаролезу.

— Сомневаюсь, но в любом случае не могу сейчас ничего решать.

— Да, ты устала. На тебя и так много всего сразу навалилось, — Брэм виновато улыбнулся, бросил взгляд на часы, как раз пробившие полдень. Король изменился. Если до того я разговаривала с сосредоточенным подростком, то теперь смотрела на властного величественного монарха, делового человека. Он ценил проведенное со мной время, но государственные дела требовали внимания. — Я не могу пообедать с тобой. У меня назначена встреча с муожским послом. Через него я передам приглашение князю Волару. Отдыхай. Я пришлю твою служанку. Встретимся вечером.

Я проводила брата до дверей, обняла на прощание, поцеловала в щеку. Он улыбнулся и, тихо сказав «Все образуется», распахнул дверь. Картина, открывшаяся нам, поразила безмерно. Два десятка фрейлин стояли у заветной двери в мои покои. Все как одна присели перед нами в реверансе, склонив головы. Кто-то из женщин с подозрительно счастливым видом смотрел на меня, кто-то поглядывал с опаской. Но прежде чем я обрела дар речи, наперебой принялись высказывать свои поздравления с возвращением и комплименты красоте, которую не испортить ни простым нарядом, ни непритязательной прической.

— Что здесь происходит? — неожиданно жестко спросил Брэм.

Пожилая фрейлина, которую я, кажется, столетие назад отобрала в свиту, на мгновение повернулась к остальным дамам. Те враз замолчали и потупились. Женщина, чинно сложив руки на уровне талии, с легким недоумением посмотрела на Брэма и ответила, поясняя очевидное.

— Его Сиятельство попросил нас прийти, составить компанию Ее Высочеству. Ваше Величество, несомненно, знает, что Ее Высочеству необходимы компаньонки. Ее Высочеству наверняка захочется поговорить с кем-нибудь о случившемся. Поэтому Его Сиятельство посчитал правильным…

— Ее Высочество, — твердым непререкаемым тоном перебил женщину король, — никогда прежде не нуждалась в обществе придворных дам. Тем более в таком количестве. Ее Высочество и я тронуты заботой господина регента и вашим желанием помочь, но в ваших услугах нет необходимости. Так что, благодарю вас, дамы, но Ее Высочеству нужен отдых и обед. Разговоры и компания фрейлин ей, как и раньше, не понадобятся.

Многие дамы ответили реверансами и попятились к лестнице. Пожилая фрейлина, судя по всему, собиралась что-то возразить Брэму. Но не стала. Так же присела в реверансе и вскоре исчезла вместе с другими в шорохе платьев на первом этаже башни. Видимо, решила, что не выполнить требование регента не так опасно, как ослушаться короля. Она, думая в первую очередь о благополучии своей семьи, лишь подчеркнула шаткость положения отчима. Что не могло не радовать.

Медальон заставлял меня укорять брата, но я, стиснув зубы, молчала. Кто бы знал, сколько сил забирала у меня эта война с чужой волей…

— Он постоянно во все вмешивается, — прошептал Брэм.

Я же проиграла сражение с амулетом и пожала плечами, вынужденно оправдывая Дор-Марвэна:

— Он хотел, как лучше.

А ведь он прекрасно знал, как меня раздражают придворные курицы. Не думала, что отчим прибегнет и к такой мелочной мести.

— Возможно, — вздохнул Брэм. — Но я больше склоняюсь к мысли, что он хотел окружить тебя своими осведомителями. Думаю, ты тоже не заметила в толпе хотя бы одну даму, с которой у тебя были бы приятельские отношения… Но мне пора ехать, иначе опоздаю. Будет неловко.

Столь неожиданная наблюдательность Брэма меня ошеломила. Никогда бы не подумала, что его могли интересовать мои отношения с фрейлинами. Брат чмокнул меня в щеку и, пожелав отдыхать и ни о чем не беспокоиться, ушел.

Дав распоряжения по поводу обеда, отослала служанку. И осталась в своих покоях одна. В спальне, как и в других комнатах, ничто не изменилось. Даже письменные принадлежности на первый взгляд лежали так же, как я оставила. Но только на первый взгляд. Я отлично знала, что охрана и «Ястребы» здесь побывали и многое переворошили. Быть может, поэтому у меня не возникло ощущение дома, когда перешагнула порог спальни. Честно говоря, побаивалась заглядывать за резную панель. Но мне нужно было спрятать подарок Ромэра, кольцо Тарлан. Разумеется, носить я его не могла, — отчим славился наблюдательностью и не мог пропустить появление на моей руке незнакомой ему драгоценности. И, пользуясь тем, что благодаря вмешательству Брэма, удалось избавиться от навязанных фрейлин, я все же заглянула в тайник.

К счастью, ни охрана, ни «Ястребы», ни Нурканни не раскрыли мой секрет, — на панели не появились новые царапины, а мои сокровища были довольно пыльными, как и прежде. Поблагодарив небеса в короткой молитве о защите Ромэра, поцеловала кольцо и спрятала его за панелью. Осознание того, что, вероятней всего, никогда больше не увижу дарителя, нанесло очередную рану моему исстрадавшемуся сердцу. Безрадостные мысли о собственном беспросветном будущем угнетали. Я понимала, что избавиться от медальона не смогу. Побороть его тоже. И до конца жизни буду куклой в руках Дор-Марвэна…

Господи, скорей бы это все закончилось…

Резная планка с успокаивающим глухим щелчком встала на место, а я поднялась и зашла в ванную. Насыпав ароматической соли, набрала воду. Когда вернулась служанка, я уже нежилась в горячей воде с тонким запахом розового масла. Девушку, настойчиво предлагавшую свою помощь, отослала. Не только потому, что была не в состоянии выносить чье-либо общество, но и потому что медальон боялся внимания к себе. Странно было ощущать амулет живым существом со своей волей, страхами, интересами.

Почему-то думала, что мое одиночество обязательно будет нарушено. Правда, не могла представить, кому пришла бы в голову мысль заявиться в башню без приглашения или хотя бы предварительного согласования со мной. Придворных дам выпроводил Брэм, а из мужчин наведаться мог только отчим. Я понимала, что при желании он нашел бы меня где угодно, но видеть его в своих комнатах не хотела. Поэтому, приведя себя в порядок, ушла в северное крыло проведать кормилицу.

Первым меня заметил Арим и бросился через всю комнату, выкрикивая мое имя. Он был счастлив, обнимал меня за шею и целовал в щеку, попутно рассказывая, как сильно соскучился. Хотелось бы надеяться, что его сходство с Дор-Марвэном останется только внешним. Кормилица недолго наблюдала за нами с братцем, размазывая слезы по щекам. Первые восторги Арима еще не успели утихнуть, а кормилица обняла меня, обволакивая уютным ароматом свежей сдобы. Было одновременно и радостно, и больно вновь оказаться в северном крыле рядом с кормилицей. Прижимаясь к ней, такой родной и любящей, против воли вспоминала Летту. Мне ее очень не хватало, я тосковала по нашим разговорам и ощущению душевного тепла, которое излучала адали. Медальон заставлял мои губы изгибаться в счастливой улыбке, а я, обнимая кормилицу, закрывала глаза, чтобы никто, случайно увидев их выражение, не догадался, насколько горькими были мои слезы.

Кормилица, как и во время любого другого моего визита, отослала няньку Арима и двух служанок, и мы остались втроем. До того как мы обменялись мало-мальски стоящими фразами, кормилица предупредила, что в разговорах при ребенке нужно соблюдать осторожность. Братец многое запоминал из бесед, а предугадать, когда и как он озвучит услышанное, было невозможно. О том, чтобы отправить ребенка играть дальше, не было и речи. Арим действительно очень соскучился и поначалу не хотел не только отходить от меня, но даже слезать с коленей.

Обнимая братца, я слушала рассказ кормилицы об обучении Арима, о его здоровье, о ее семье. Вскользь затронули едва не развернувшуюся войну с Муожем. По намекам кормилицы поняла, что и в столице были уверены в серьезности намерений Стратега. Попытка подвести войска к муожской границе людям не нравилась. Захватнические планы регента не находили одобрения народа, вызывали недоумение, а зачастую и раздражение. Кормилица старалась не называть имена, рассказывая об известных ей решениях Совета, передавая сплетни. Но, к счастью, мы довольно скоро смогли поговорить, не прибегая к туманным намекам. Время дневного сна Арима уже давно подошло, и братец заснул у меня на руках. Заметив это, кормилица осторожно приняла ребенка и уложила на диван. Вернувшись в кресло у круглого чайного столика, еще раз глянула на закрытые двери, и без обиняков спросила:

— Зачем ты вернулась? Ты же понимала, на что себя обрекаешь, чем для тебя это закончится.

Она говорила тихо, но в голосе отчетливо слышался укор. В то же время она не сомневалась в том, что дворец я покинула по собственной воле и по своему желанию вернулась. Удивительно. Кажется, кормилица единственная разгадала великую тайну моего исчезновения. Если, конечно, не считать Франа. Я не хотела спорить с кормилицей, даже предпочла бы намекнуть на ее правоту, но у медальона были свои планы.

— Я очень благодарна отчиму за помощь, за спасение от похитителей, — слова прозвучали так, будто вопрос меня обидел. — Если бы не он, о возвращении домой я не могла бы и мечтать.

К счастью, приложив усилия, мне удалось вставить свою фразу в тираду, продиктованную амулетом:

— Я очень волновалась за брата.

Это признание, давшееся мне с трудом, оказало на кормилицу волшебное действие. Неприкрытый скепсис на ее говорящем лице сменился пониманием и сочувствием.

— Ясно. Ты слышала о покушении на Его Величество. Многие говорят, за этим стоит регент.

— Я никогда в это не поверю, — безапелляционно отрезала я. — И ты не слушай клеветников.

— Если он не собирался убить Его Величество, — гнула свою линию кормилица, — то наверняка подстроил это, чтобы выманить тебя из убежища.

— Прекрати немедленно! — я вскочила и, принуждаемая медальоном, гневно взирала на женщину. — Не потреплю подобных высказываний!

— И добился своего. Ведь ты здесь, — невозмутимо, не обращая на мое негодование внимания, закончился свою мысль кормилица.

— Я последний раз предупреждаю, — мой голос дрожал, позвякивал льдинками возмущения. — Перестань говорить о Его Сиятельстве гадости. Все твои слова о нем — ложь и клевета.

— Пусть так, — тяжело вздохнула кормилица. — Будьте снисходительны к пожилой женщине, переживающей о Вас как о родной дочери. Считайте мои слова заблуждением. Вашему Высочеству известно, как я люблю ошибаться в людях, обнаруживать, что они лучше, чем кажутся. Жаль, что ошибаюсь редко.

Амулет требовал, чтобы я и дальше отчитывала кормилицу, защищала репутацию отчима, требовала, чтобы женщина принесла мне извинения… Словами не сказать, как трудно было сопротивляться чужеродной магии, как сложно было сохранять себя и не выполнять приказы. Я не наговорила кормилице гадостей, не поссорилась и не испортила отношения. Но находиться в северном крыле больше не могла. Не хотела причинять душевную боль ни кормилице, ни себе.

Оставшиеся до семейного ужина часы провела в башне, пытаясь успокоиться, взять себя в руки и собраться с силами перед следующим этапом борьбы с медальоном.

Если бы действительно хотела наладить отношения Брэма и Стратега, то этот вечер стал бы для меня кошмаром. Брэм перед ужином пришел в башню и отвлекал меня разговорами о муожском после так долго, чтобы мы в результате опоздали. Честно говоря, такое поведение брата меня не удивило. Поразила реакция отчима, — он прислал в башню слугу осведомиться о моем здоровье и спросить, ожидать ли меня к ужину. Стратег был заинтересован в этой встрече безмерно. И до того, как я вошла в малую столовую и увидела нервно поглядывающего то на часы, то на двери отчима, думала, что его волнует только политика. Но я ошиблась. Когда он, приветствуя, поцеловал мне руку, эмоциональная связь, поддерживаемая периатом, усилилась, став такой же яркой, как во время допроса Нурканни, я почувствовала облегчение и восстанавливающееся внутреннее спокойствие Дор-Марвэна. Словно он действительно переживал за меня, будто искренне надеялся, что ему удастся вернуть доверие, расположить к себе Брэма. Но мечты регента не осуществились.

Его Величество, не подвластный желаниям отчима, несколько раз подчеркнул, что согласился на семейный ужин исключительно из уважения ко мне и из желания сделать мне приятное. Мятежный пасынок ни разу за вечер не позволил Стратегу пренебречь дворцовым этикетом. Не допустил перехода на «ты» и покровительственного тона, да и беседа больше напоминала дипломатические реверансы с послом враждебного государства, чем разговор некогда близких людей.

— Не забывайтесь, господин регент, — Брэм резко оборвал отчима в первый же раз, когда тот попробовал проигнорировать титул собеседника. — Будьте добры, обращайтесь к Ее Высочеству и ко мне, как подобает. В противном случае я досрочно прерву этот фарс под названием «семейный ужин».

Услышанное Стратегу не понравилось. Он досадливо, даже болезненно, поморщился, не пытаясь, впрочем, скрыть разочарование.

— Разумеется, Ваше Величество, — смиренно ответил отчим. — Я лишь надеялся придать беседе менее официальный характер.

— Совершенно зря, — скривив губы в исключительно вежливой улыбке, сказал Брэм и перевел разговор на другую тему.

Стратег, проглотивший горькую пилюлю, говорил об организации приема в честь моего счастливого возвращения, передал Брэму список приглашенных. Король бегло его просмотрел, дописал несколько имен. Дать пояснения регенту он не посчитал необходимым. Дор-Марвэн, заметно волнуясь, спросил короля, как прошел визит к муожскому послу.

— Ничего неожиданного, — коротко ответил брат.

— Посол наверняка рад возвращению Ее Высочества, — осторожно прощупывая почву, уточнил отчим.

— Разумеется, — невозмутимо отрезая отбивную, согласился Брэм.

— Вы отлично знаете, что меня, как и любого в Шаролезе, интересуют брачный и государственный договор с Муожем, — отчим говорил спокойно, но я чувствовала, что он с трудом сдерживает раздражение. — Смотрю, изъясняться намеками бессмысленно, поэтому спрошу прямо. Состоится ли свадьба и когда?

Брэм долго молчал, прежде чем ответить. С явным удовольствием испытывал терпение Стратега, медленно пережевывая каждый кусок.

— Ее Высочество, — нехотя начал Брэм, — не высказалась категорически против этого союза. Поэтому я пригласил князя Волара в Ольфенбах, чтобы Ее Высочество могла познакомиться с женихом. Посол напишет князю, думаю, вести из Муожа мы получим скоро. Тогда и согласуем дату визита.

— Благодарю за столь подробный ответ, — регент склонил голову в учтивом полупоклоне.

— Вы помните, что наши отношения с Муожем Вас больше не касаются, господин регент? — изогнув губы в вежливой улыбке, спросил Брэм.

— Конечно, но надеялся, Ваше Величество сможет со временем простить мне резкость, допущенную в том злополучном разговоре, — еще раз склонив голову, покаялся Стратег. — Мне до сих пор неловко, что сильное душевное волнение, вызванное исчезновением Ее Высочества и крайней озабоченностью судьбой Вашей сестры, в тот день так сильно повлияло на меня.

— Я понимаю, чем могло быть вызвано столь неподобающее поведение, но решение отстранить Вас от переговоров с Муожем принял не только я, но и весь Совет, — на губы брата скользнула легкая полуулыбка, которую можно было бы принять за сочувственную. Если бы не издевка во взгляде.

С одной стороны мне было приятно упрямство брата, легкость, с которой он указывал Стратегу его место, радовало недоверие, которое испытвал король к регенту. С другой стороны непримиримость брата раздражала Дор-Марвэна уже давно. А теперь, когда устранение основной причины конфликта, то есть прояснение моей судьбы, ничего не изменило, я видела оскал за улыбкой отчима. Конечно, меня это пугало.

Медальон принуждал вмешаться, сгладить ситуацию. Желание отчима вернуть утраченную семью было таким сильным, что отзывалось во мне болью и щемящей горечью. А еще оно поразило меня. Не столько неожиданным акцентом на безразличии Стратега к политике, сколько его абсолютной уверенностью в том, что Дор-Марвэн имел право на нас с Брэмом, на «свою» идеальную семью.

Амулет и отчим приказывали мне вмешаться, укорять Брэма, винить его в расколе. Но я молчала бы, если б не страх за брата.

— Брэм, прошу, не стоит. Не нужно все усложнять, — попросила я, повернувшись к брату и ценой до крови прикушенной щеки останавливая продиктованную амулетом оду во славу Стратега.

Ожидала, что Брэм выкажет раздражение, проявит присущую ему несдержанность и ответит резко, с вызовом. Но брат изменился. За несколько месяцев превратился из задиристого подростка в короля. Да, пока неопытного, пока не умеющего просчитывать ситуацию на несколько шагов вперед, но Ромэр был прав. С таким королем, вне всяких сомнений, будет интересно вести дела.

Брэм, сосредоточенно и пренебрежительно рассматривающий отчима, повернулся ко мне, ответил на просьбу мягким взглядом и едва заметным кивком:

— Ты же знаешь, я не люблю конфликты. Предпочитаю мирное решение проблем.

Отчим выдохнул, на его лице расцвела радостная улыбка… Улыбка человека счастливого лишь от того, что ему подарили надежду. Вряд ли мне удастся передать словами, как я в этот момент ненавидела Дор-Марвэна.

Брат тоже заметил выражение лица отчима. Приподняв брови, став в этот момент исключительно похожим на отца, бросил на меня удивленный взгляд, чуть повел левым плечом. Я потупилась и не ответила, в который раз борясь с медальоном, снова принуждающим защищать Дор-Марвэна.

Несколько минут мы провели в тишине. Воздух подрагивал от напряжения, я чувствовала растущее беспокойство отчима, видела, как Брэм несколько раз с силой стиснул зубы, — верный признак раздражения. В какой-то момент амулет решил заставить меня следовать своим приказам. Ощущение было такое, словно мельничный жернов, висящий на шее, раскалился добела, прожигал насквозь. Голова раскалывалась, уши заложило, а сопротивляться воле медальона стало невозможно. Проклиная отчима, Нурканни и магию в целом, повторяла навязанные фразы.

— Брэм, я понимаю, что тебе говорили много неприятных, а порой и страшных вещей об отце, но прошу, пожалуйста, доверься сердцу. У нас замечательная семья, прекрасные отношения…

Брат перебил меня. Вежливо, но твердо:

— Я обязательно подумаю над твоими словами. А пока, — он глянул на Стратега, — Вы, господин регент, разве до сих пор не выяснили, кто стоит за похищением Ее Высочества?

— Боюсь, ответ Вам не понравится, Ваше Величество, — сказал отчим, а в его голосе я с удивлением услышала сомнение и нерешительность. Создавалось впечатление, что Дор-Марвэн до сих пор не был уверен в том, кого ему следует обвинить. — Вы приблизили этих людей. Но маркиз Леску и граф Керн не оправдали Вашего доверия.

— Благодарю за сведения, господин регент, — в голосе Брэма отчетливо слышался едва сдерживаемый смех.

Стратег с удивлением глядел на пасынка. Я, вынужденно повторяя недоумение Дор-Марвэн, смотрела на задорно улыбающегося Брэма и отлично понимала, в чем причина веселья. Отчим назвал имена своих главных оппонентов. Совершенно предсказуемо, ожидаемо, а так же в равной степени несвойственно отчиму и глупо. Дор-Марвэн всегда предпочитал многоходовые комбинации, рассматривал разнообразные возможности, взвешивал слова, предугадывал последствия. Прямо обвиняя Леску и Керна, отчим изменял себе. И подобно нерадивому ученику, застигнутому на экзамене врасплох простым вопросом, старался в спешке сочинять достоверный ответ. Я еще утром почувствовала, что Стратег не может решить, кого сделать «главным врагом королевства», но времени на раздумья давалось более чем достаточно. А проявившееся во всей красе бесхитростное отсутствие маломальской интриги настораживало. Брэм был совершенно прав, когда сказал, что Стратег больше не справляется.

— Ну что же, — брат все еще улыбался, вставая из-за стола. — На этом мы закончим ужин.

И Дор-Марвэн меня снова поразил, спросив:

— А как же десерт? — при этом в голосе отчима слышалась растерянность и невысказанная просьба остаться.

В этот момент мне стало за регента стыдно.

— Я уже получил свою порцию положительных эмоций, — чуть свысока ответил король. — Доброй ночи и до встречи на заседании Совета.

Брэм подал мне руку. Подойдя к двери, мельком глянула на отчима. Вид у него был жалкий, словно происходящее не укладывалось в голове регента. Поникшие плечи, вяло лежащие на столе руки, удивленное лицо. Он был потерянным и несчастным, а сохранявшаяся через медальон связь между нами подсказала, что отчим считал себя преданным. И он злился на Нурканни, на Совет, на меня, но больше всего, разумеется, на Брэма. Поэтому я не удивилась, когда в закрывшуюся за нами дверь что-то ударилось и со звоном разлетелось на осколки. Брэм, несомненно, услышавший грохот, даже не остановился.

Уже у самых дверей в мои покои встретили виконта эр Сорэна. Молодой приятный шатен склонился передо мной в приветственном поклоне, придерживая меч, висящий на поясе. Носить оружие во дворце было запрещено, но поведению виконта быстро нашлось объяснение. Как я поняла из последующих разговоров с Брэмом, эр Сорэн возглавил королевскую охрану и, кажется, стал начальником тайной службы, существующей параллельно с «Ястребами». Необходимость создания альтернативы подчиняющимся отчиму ищейкам была очевидна. Замерев в поклоне, эр Сорэн поздравил меня с благополучным возвращением.

— Спасибо, — улыбнулась я, глядя в проницательные карие глаза молодого человека. — Пользуясь случаем, хочу выразить свою признательность за все, что Вы сделали и делаете для Его Величества.

— Я всего лишь выполняю свой долг, — учтиво, но твердо ответил виконт. — Эр Сорэны всегда были преданы Короне.

— И мы с братом благодарны Вам и Вашей семье за верность, — я постаралась одновременно показать расположение, но и, помня слова регента и фрейлин о влюбленности, не давать ложных надежд. Эр Сорэн вновь поклонился и обратился к брату.

— Ваше Величество, мы нигде не можем найти колдуна.

Брэм нахмурился и, жестом остановив виконта, повернулся ко мне:

— Ты не будешь возражать, если мы зайдем.

— Разумеется, нет, — я улыбнулась и, пройдя в галантно распахнутые эр Сорэном двери, отослала служанку, ожидавшую меня в первой комнате.

Когда Винни вышла, виконт продолжил:

— Скорей всего, он действительно уехал. Побывал во дворце прошлой ночью, собрал некоторые вещи и скрылся.

— Куда он отправился? Зачем? С каким поручением отослал его регент? — нетерпеливый Брэм требовал ответов. — Это удалось выяснить?

— К сожалению, нет, — признался виконт.

— Он уехал домой, — вмешалась я, а моя осведомленность вызвала немалое недоумение собеседников. — Слышала их разговор с Его Сиятельством.

— Ваше Высочество, Вы уверены, что Нурканни уехал в Кориней? — уточнил эр Сорэн.

— Совершенно, — уверенно ответила я.

— И оставил друга в… сложной ситуации? — голос виконта прозвучал недоверчиво. — Господину регенту впору посочувствовать. Не повезло ему с друзьями.

— Скажите лучше, в чем ему вообще везет последнее время? — хмыкнул Брэм, подходя к окну и усаживаясь на широкий подоконник.

В отличие от меня виконт не счел вопрос риторическим и ответил:

— У каждого случаются трудные периоды в жизни. Но господин регент старательно создает себе проблемы сам. Вы знаете, что за пару часов до ужина он в присутствии дам накричал на госпожу эр Гарди? За то, что ей не удалось остаться здесь и расположить к себе Ее Высочество.

— Спасибо за сведения, — усмехнулся король. — Это я выпроводил дам, когда их небольшое войско пришло осаждать башню. Не думал, что Стратег так расстроится из-за того, что не смог приставить к сестре своих соглядатаев.

— Он очень огорчился, — улыбнулся виконт. — Значительно сильней, чем я ожидал, когда мне передали Ваш разговор с фрейлинами. Но господин регент не первый раз столь болезненно реагирует на неудачи.

— Размолвка с эр Гарди вышла серьезная? — полюбопытствовал Брэм.

— Да. Очень, — кивнул эр Сорэн. — Они, конечно, многим обязаны Стратегу, но не думаю, что и дальше будут его поддерживать. В конце концов, это не первый случай за последние месяцы, когда регент с ними ссорится. Думаю, после громкого скандала на людях терпение эр Гарди иссякнет.

— Скорей всего, — согласился Брэм. — Если он продолжит ссориться со своими сторонниками, то через месяц-другой останется без поддержки.

Медальон вынудил вмешаться, поддержать Дор-Марвэна. А у меня не достало сил сдержать навязанные слова.

— Уверена, это не случится. Люди понимают, отчим — прекрасный правитель. Мне очень больно и обидно из-за того, что между вами возникло непонимание. И горько осознавать, что я сама стала причиной разлада.

Брат посмотрел на меня с недоумением, но я с ужасом увидела в его взгляде раздражение. К счастью, первым на мои слова ответил виконт и оправдал мои попытки защитить отчима.

— Ваше Высочество, не вините себя. Ваше исчезновение стало лишь толчком, началом изменений. Но они были неизбежны.

Медальон постарался на славу. Тон и слова, продиктованные им, вызвали у эр Сорэна желание меня утешить. Взгляд карих глаз был мягким, сочувственным. И я безмерно благодарна виконту за вмешательство. Думаю, если бы не оно, мы бы с братом поссорились. Под влиянием наставника Брэм смягчился, подавил раздражение. Тогда я снова почувствовала, как изменился и вырос за такое короткое время брат. Нетерпеливость, порой даже ребячество исчезли, уступив место самообладанию и сдержанности, достойным короля. И глядя на виконта, подмечая, какие жесты и выражения Брэм перенял от своего наставника, мне было приятно осознавать, что главным советником брата стал терпеливый и спокойный Колин эр Сорэн.

Поняв, что разговор будет долгим, я предложила гостю присесть, сама заняла кресло у окна рядом с устроившимся на подоконнике братом. Виконт, расположившись в кресле напротив, начал вводить меня в курс дела. Он показал долго нарастающее недовольство знати отчимом. Несколькими емкими фразами обрисовал истинную политическую ситуацию последних лет. Сказал, что с того момента, когда власть сосредоточилась в руках Дор-Марвэна, возник негласный союз его оппонентов. В основном состоящий из людей, недовольных Стратегом еще со времен войн с Ардангом. Эти люди и во времена тех компаний противопоставляли себя регенту и оспаривали его решения. А после смерти мамы ситуация лишь усугубилась.

Поддержка народа и солдат, которой так гордился отчим, тоже оказалась мифом. Да, на грань бедствования Стратег Шаролез не поставил, но введенные дополнительные поборы «на войну», то есть на удерживание Арданга под контролем, конечно же, не вызвали народной радости. Не были поводами для восторгов и наборы новых воинов в регулярную армию. Хоть многие оставались в Арданге воевать с повстанцами, но и дезертиров было достаточно. Больше, чем отчиму хотелось бы. Он пытался сократить число самовольно возвращающихся домой солдат, введя смертную казнь за это преступление. Но Брэм не подписал приказ. Тогда Стратег во время одного из визитов в захваченный Тарлан отдал указания воинам на границе с Ардангом убивать тех солдат, которые будут путешествовать без надлежащих сопроводительных документов. Некоторые слушались, некоторые нет, но количество стычек на границе возросло, а дезертиров меньше не стало.

С экономической точки зрения неспокойная провинция на деле приносила больше убытков, чем прибылей. Выгоду получали только новые владельцы княжеств, притока денег в казну Шаролеза не было. Будь арданги покорны, присоединение новой провинции можно было бы считать успехом. Но на деле завоевание Арданга оказалось неудачей, провалом, разоряющим Шаролез. И недовольство Стратегом, более всех старавшимся удержать свободолюбивую страну в подчинении, было понятно.

Считалось, что Дор-Марвэн выиграл войну. Но на самом деле, победив тогда, он проиграл. Проиграл все, что только мог. Уважение, преданность своих соратников, столь важную для него народную любовь. И семью. Думаю, последнюю потерю он не мог осознать и принять, не мог с ней смириться. Возможно, если бы считала Дор-Марвэна человеком, мне было бы его жаль. Но отчим стал для меня лишь монстром, чудовищем, способным на зверства даже не ради выгоды, а ради своей так называемой любви.

Я ненавидела Дор-Марвэна всем сердцем и совершенно искренне желала ему смерти. Но, к сожалению, не могла этого показать. И была вынуждена предпринять еще одну робкую попытку помочь отчиму, когда виконт закончил рассказ.

— Это все настолько отличается от образа, существующего в моем сердце, что даже не верится.

— Понимаю Ваши чувства, Ваше Высочество, — учтиво ответил эр Сорэн. — Но, к сожалению, идеальный образ замечательного политика, славного военного и прекрасного семьянина не соответствует действительности.

— Он существует только в воображении самого Стратега, — вставил Брэм и перевел разговор на другую тему. — Нэйла, я знаю, ты устала, и время уже позднее. Так что мы оставим тебя, отдыхай. Заседание Совета назначено на завтра, на десять утра. А праздник в честь твоего возвращения начнется в пять.

С этими словами брат соскользнул с подоконника и, сделав знак виконту, направился к двери. Уходя, эр Сорэн пожелал мне доброй ночи и сообщил о дополнительной охране.

— Ваше Высочество, на первом этаже башни отныне будет стража, за окнами так же будут следить, — указав на новый шнурок колокольчика, добавил: — А с его помощью Вы сможете позвать на помощь из любой комнаты Ваших покоев.

Я поблагодарила виконта, обняла на прощание брата и ушла в спальню. Служанка, предположившая, что мои привычки не изменились, принесла чай и вышла. Когда дверь за нею закрылась, я заперлась в спальне. Приготовившись ко сну, задернула шторы, отгородившись от всего мира, вынула из тайника подарок Ромэра и, надев кольцо, забилась под одеяло.