Творчество Сталкеров (книга 3)

Два. Маковые зерна. В ладони.

Ветер. В складках плаща.

Дождь. И крылатые кони,

Костлявой, везущие дань.

Нервы. Растоптанной скрипки.

Пепел. Сожженных страниц.

Плахи, кривая ухмылка

И звук – ниоткуда!

Где, как третья струна,

Вены лопнут на режущей «ми»!

И взовьется душа,

К небесам, сбросив тело с уставших плечей.

Ты отпустишь себя!

В то окно, за которым огни...

И другой пропоет

Что давно уже сдохло, в глотке твоей!

Правда, глухой подворотни-

Крик! И на лезвии блик.

Кровь- на потрепанной сотне,

Презренье- в холодных глазах.

Звезд, ледяные ухмылки,

Хохот и свист сквозняка.

Нервы. Растоптанной скрипки

И ствол – к подбородку!

Пусть как будто струна,

Что-то лопнет на колющей «соль».

И взовьется душа,

К небесам, сбросив тело, тряхнувши крылом…

Ты отпустишь себя!

Взяв последний, высокий бемоль.

И в другом оживет

Что давно уже сдохло, в сердце твоем…

Поскрипывает плащ из грубой кожи.

В изгибе локтя замер Винторез

И мы идем. И помоги нам Боже.

Через Болота в лес, наперерез.

Они за мной. Им по колено море.

Болтают без умолка, снорка сыть…

Но мне плевать, ведь заплатили втрое,

Задача- тьфу! Доделать и забыть…

Дойти до леса, пересечь Болота,

А там тропою торной на Кордон…

-Замрите! Ша! Не так пошло чего то!

«Не скоро выброс… Но откуда гон?!»

Какая сила, гонит нам на встречу,

Всех этих тварей? Спрячьте пистолет…

Патронами сорить здесь паря неча…

До нас им дела никакого нет…

Похоже все. Поднимемся повыше

А там, «немножко будем посмотреть»…

-Вести себя тихонечко…Как мыши…

Почти дошли. Поэтому: «Не бздеть».

Вот так не раз, шагая в неизвестность,

Я Зону мерил вдоль и поперек.

Здесь в общем-то спокойная окрестность.

Для тех, кто «зеньки выпучив» не прет..

Ну вот. На насыпи. Мгновенье осмотреться.

К закату дело…В небесах красно, и…

-Все назад!!! Ну все, не отвертеться!!!

Откуда выброс?! Вот же, блин, дерьмо!

Провал заданья. Стыдно? Без сомненья!

Лежу как овощ… Как я выжил там?!

Вот так начнутся ваши приключенья.

Он- это вы, лихой наемник Шрам.

Мои солнца крутым косяком покатились на юг,

По пути раскидав весь мой скарб и тряпье по постели…

Описав в небе круг на прощанье, глядя с сожаленьем,

На все то, что осталось от старой обители света...

Где-то там, вдалеке, будет выстроен храм новой силы,

Где-то будет светло, и не важно, что здесь лишь свеча.

Мой последний источник тепла у разбитой могилы

У дорожного камня горит свой оставшийся час.

И случайный прохожий протянет к свече моей руки,

Отогреет он пальцы на крыльях огня-мотылька,

И утихнет в его теле дрожь, и вдруг полные скуки

И бездонной тоски до краев, он поднимет глаза.

Свой дорожный сундук он откроет, достанет огарок

Абсолютно такой же свечи, и пойму все без слов…

И разверзнется пасть темноты. Вспыхнет светел и ярок

Огонек двух огарков свечей, без цепей и оков.

И в страну укатившихся солнц, к храму дня новой силы

Он укажет дорогу во тьме, и мы будем брести…

Мы покинем халупы свои, побросаем могилы,

Обретая все большую силу на этом пути!

И из грязных трущоб бесконечных живою рекою

К нам стекались огни- мотыльки, мы встречали друзей.

И в конце всех дорог мы увидели свет над горою,

И увидели храм. Бывший целью пути долгих дней.

Но внутри этих стен мы нашли только пепел и угли.

Только жалкий остаток от всех укатившихся солнц!

Мы смеялись над этим, как дети, и в смехе тонули,

Наши страх и тоска. Так прошли времена тьмы и слез.

Мы сжимали в руках не огарки - кусочки светила

Абсолютно нового дня, и смогли донести!

И светило воскресло в тот миг. Светило ожило!

И решило, что время настало светить и взойти!

И настал новый день бесконечный в стране тьмы и сна.

И кричал мне ребенок мой: «Папа!», и смеялась жена.

В травах настраивал ветер струны дождя.

Женщина в белом ребенка несет на руках.

И жеребенок, кобылий хвост теребя,

Ждет прорастания крыльев на пегих боках.

Комьями ваты застыли на миг облака,

День свою песню допел, день на смертном одре...

И поминальные свечи затеплит закат,

И передаст душу дня в руки алой заре...

Вечер прохладою сумерек листья утрет,

Ложе готовя для ночи в зеленых ветвях,

Маленький птах ей о счастье балладу споет,

Бард-соловей, птах-кудесник, парящий во снах.

Месяц зажжет одинокий светильник во тьме,

Будет, растрогавшись, ночь долго слезы ронять,

О недоступном, далеком, о умершем дне,

Ждать возвращения дня, воскрешения ждать.

Будет стареть и с надеждой глядеть на восток,

Волосы тронет в предутренний час седина.

Неумолимое время как бурный поток.

Звезды пропали, исчезла подруга луна.

Солнце лучами проткнет над собой горизонт,

Вспыхнет зарницей, венчая рождение дня.

Ночь же растает, и тихо со вздохом умрет…

Крылья пробьются на пегих боках у коня.

Первая нота звучит, начинается день!

Женщина в белом ребенка несет на руках.

Странные дни, где полнейшая все дребедень.

Глупая песня о смерти, ночи и слезах…

И сигарета потушена- можно идти,

Ляжет на плечи пальто и закроется дверь,

Вновь за порог, чтобы первую ноту найти,

Ноту рожденья, надежды, тоски и потерь…

Она закроет на замок дверь,

Когда на улице наступит ночь.

Ночь ожиданий и ночь потерь

Она прогонит из дома прочь.

Она поднимет на часы взгляд

И в тишину распахнет окно,

И будет множеств раз подряд

Вкушать забытое давно...

Лютневу музыку...

И снова вдаль на драконе строки

Пронзая время как жрица сна,

Как повелительница стихий

Исчезнет в море огня она.

Охватит пламя воды стеной,

Но заслонит ее ангел крылом.

Усталый путник зайдет на постой

И станет крепостью карточный дом...

В лютневой музыке...

И терема на сыпучем песке,

Растают с храмами в небе ночном.

Когда зажжется роса на цветке

И тишина вздохнет за окном...

Но в это время она уже спит

И Гавриил опускает трубу.

Пусть лютня старая помолчит,

Пусть не тревожит мою судьбу...

Глупою музыкой...

За накрытым столом сегодня

опять тишина,

И в кудлатых ветвях только чучела,

да муляжи.

И за горло холодными пальцами

истошный страх.

И в обрывочных снах напролет

Птица Сирин кружит.

Птица с белым крылом, с окровавленным

женским лицом,

Предвещает рождение тьмы

в этот красный восход.

И по разные стороны рва,

сын со старым отцом...,

И в груди одного оперенье

стрелы расцветет.

В неприкрытый висок аккуратно

уложится болт,

И окрасятся алым шлема,

Кровь зажжет плюмажи.

И помножатся смерти на сто,

продолжая полет,

Птица Сирин в обрывочных снах

над окопом кружит.

И прольются свинцовые тучи

тяжелым дождем,

И поднимется рыло свиньи,

и пойдет рать на рать.

Пуля дура, и ей наплевать

что по чем!

И прикроет дитя своим телом

уставшая мать.

И окрепнет дитя, и натянет

на лук тетиву,

Если выживет под каблуками

окованных ног.

И протянет он небу своих

юных глаз синеву,

И наполнится звуками утро

в назначенный срок.

И сорвется в назначенный срок

с лука в небо стрела.

В реках кровь растворится и станет

прозрачной вода.

И прервутся тяжелые взмахи

большого крыла,

И отступит тот сон с Птицей Сирин.

Уйдет.... Навсегда?

Все больше стал я курить,

И меньше писать между строк.

Уже не загадкой мне жизнь,

Уже опостылел Восток.

Дождями холодными вкось

И шаткостью хлипких болот.

Где просто нельзя «на авось»,

И плесенью сырость в балок…

Тяжелыми тучами в ряд,

Закрыт третий день небосклон.

Над ухом надрывно звенят…

И нечисти той- миллион!

Крепчайший смакую я чай,

Дымок от костра я ловлю…

Он мой, он искусственный рай

В задиристом этом краю!

Над сопками вспыхнет заря

И солнцем развеет хандру.

И зря, ну конечно же зря

Вчера проклинал Хабару!

Сверкнет искрометный ручей,

Взовьется глухарь на току.

Он сам по себе, он ничей,

Горланит и будит тайгу!

И шишки на кедрах вдохнут

Бруснично-лесной аромат,

Березы платками взмахнут.

Природа- как сказочный клад!

Крепчайший смакую я чай,

Дымок от костра я ловлю.

И все что вокруг- это рай,

В загадочном буйном краю.

Забудем все пролеты и невзгоды,

Которые успели накопить.

Забудем баб, капризы их и позы,

И будем водку бесшабашно пить.

Простим измены, и затянем песни,

Пускай сегодня будет день такой.

Когда и язвенник забудет о болезни,

И примет вместе с нами по одной!

А просто состояние такое,

Вокруг такие лица- просто кайф!

И водка пьется как вода. Течет спиртное,

Орет под настроение нам «Чайф».

И Степанцов несет пургу отменно,

От пива пухлый «Чиж» поет о том,

Что нужно выпить! Выпить непременно!

Давайте ж преднамеренно "кирнем"!

Сейчас не нужно думать о похмелье,

Пусть это будет завтра, и хрен с ним!

Ну а сегодня- водка и веселье,

Нехило и с размахом посидим!

И станет кореш дуть в гармонь и флейту,

И будем по аккордам колесить!

Забудем баб! Как будто бы их нету!

И будем водку бесшабашно пить!

Не тревожь тишину. Забудься хотя бы на миг,

Отключи будильник в своих воспаленных мозгах.

Отойди от окна. Ведь это опасно, старик…

Послушаем время - оно рассыпается в прах.

Оно исчезает, оно превращается в лед.

Присядь хоть на миг, нырни головой в тишину…

Уйди из прицела. Подайся всем телом вперед.

И ради покоя... Не надо! Не суйся к окну.

Побудь хоть немного вдвоем со своей тишиной.

Твой смех, чьи-то пальцы заставит тянуться к курку.

Присядь, прислонись к теплой стенке усталой спиной.

Не можешь? Ну сделай усилие сквозь не могу!

Короткий вскрик, звон разбитого чем-то стекла,

а между глаз, аккуратный, кровавый вход…

И тишина сквозь него в твою душу вошла,

Как непременно и в жизни другие войдет.

Присядь, и чего-то покрепче налей до краев,

До крыши, до веток деревьев и до небес.

Хлопнула дверь, и жена ушла вешать белье.

Но это опасно - входить в полутемный подъезд.

Послушаем время. Оно рассыпается в прах,

Являясь предвестником злого, косого дождя.

Осталась бы дома, и мы б разобрались в ветрах.

Мне недоставать будет в этой жизни тебя.

Опять тишина, и я сам пододвинусь к окну,

Что-то накину, ступеньками меря подъезд.

Кругом тишина, и я медленно в ней утону.

А может быть, просто она меня заживо съест.

Серой промозглостью улиц, вымазан город.

Бликами стынущих луж, отраженьем огней.

Ночь распахнула удушливо скованный ворот.

Ветром дохнула на мир, королева теней.

Принц-мокрый снег, шут-луна, строят рожи кривляясь,

Липнут на стекла авто, издеваются всласть.

На остановках, на лавках и в лужах валяясь,

И норовя все тепло у прохожих украсть.

Пальцы озябшие, прячут деревья в карманах,

В складках из липкой и странной ночной темноты.

Двери подъездов- «торчат» от свиданья с туманом,

И матерятся в вонючих подвалах коты.

Реки с мостами ломаются друг перед другом,

В глупой усмешке оскалился рот берегов.

Ведьмы-вороны на шабаш слетаются кругом.

Тупо мерцают им окна - глазницы домов.

Город ночной в этот час, погружается в тайну,

Странную суть обретают предметы вокруг.

Мир пустоты, мир простых столкновений случайных…

Просто знакомств…просто ранящих душу разлук…

Хочется крикнуть, но рот зажимает усталость.

Давит и мнет и бунтует и царствует плоть!

Мне бы забыться на миг, хоть на самую малость.

Вымазан город. На город спускается ночь.

Я думал, что нашел любовь -

Единственную и большую.

И, черт возьми, я был готов

Пойти на все и всем рискуя,

Я был мечтами одержим,

Летал на крыльях, был поэтом.

К восьмому марта я решил

Ей подарить два «Лунных Света».

Друзья твердили: "Брось! Оставь!

Затея выглядит нелепо!

Нашел подарок!?! Им сейчас,

Другое нужно, а не это!

Ведь деньги есть, чего мудрить?

Купи ей что-то дорогое!

А в Зоне могут и убить,

Врагом там будет все живое"...

В тот раз я твердость проявил

И показал тогда характер!

На мнение друзей – забил,

Сказал упрямо: «Деньги?! Хватит!!»

Потом нашел проводника,

Он слушал, и глядел уныло,

Спросил: «Валяешь дурака?!»

Но взял с собою - подфартило.

Ну что сказать? Тогда я смог…

Хотя не знал, на что решился.

Прошел сто троп и сто дорог,

Комбезом новеньким разжился.

Но,не вернулся я назад-

Я был «Отмычкой», стал «Бывалым»

И в общем, целом - даже рад,

Тому, что моей жизнью стало…

И каждый год я в этот день,

Барыгам отдаю бесплатно,

Арт «Лунный Свет». И все затем,

Что думать мне потом приятно:

"Быть может к ней и попадет,

Вот этот арт – как ляжет карта,

И выполню зарок, что дал

Пять лет назад. Восьмого марта!"

И вновь откровеньем черемухи снег,

Каштаны - свечами в цвету.

И, ошеломленный, стоит человек

Над речкой на ветхом мосту.

Улыбка блуждает, украсив лицо,

Мелодия плещет внутри.

Вокруг красота бесконечным кольцом -

Вкушай, наслаждайся, смотри!

И он наслаждается, он упоен,

Он счастлив находкой своей.

И носится в небе с шальным вороньем,

И дышит простором полей.

И вместе с речушкою он в берегах

Играет журчащей водой,

И ветер струится в его волосах.

Вокруг красота и покой!

Впервые открыв это чудо себе,

Он с толку немножечко сбит.

И так благодарен за это судьбе,

Внутри все, ликуя, кричит!

И с высоты своих детских годов

Он непониманьем объят,

Ну как же он раньше не видел его -

Весны расцветающий сад?

И что-то еще, что - никак не поймет,

Отпустит и вцепится вновь…

А это, как терпкий и сладостный мед,

Впервые случится любовь.

Начало. Двенадцать. Не тридцать. Не век.

Пройдет не одну он версту.

Счастливый и юный стоит человек,

Над речкой, на ветхом мосту!

Настежь дверь на балкон,

И занавески тюль

Молнии блик и стон

Грома. Вокруг июль.

Жаркого лета пик

Посередине год.

Ветер листвой шумит

Город стихии ждет.

И не спеша, тяжело

Все поглощает мгла.

Вечер. Потеет стекло

Душно. Гроза пришла.

Только она не спешит.

Тянет. Чего-то ждет.

Жутко. Листва дрожит.

И меж лопаток пот.

Брошу слова мольбы.

«Ну же! Давай! Начнись!»

Запахом терпким травы,

Вмиг небеса налились.

Вздрогнуло все вокруг.

Ливень наотмашь хлестнул.

Свежестью. Сразу. Вдруг.

Ветер порывом задул.

Молния! Близко! Раскат

Грома! Завыли авто!

Нету пути назад!

И не спасет никто!

Да и не нужно спасать.

Мокнуть пойду на балкон!

Свежесть! Озон! Благодать!

Сказочный радужный сон!

Старый махровый халат

Через секунду насквозь.

Быстро тикаю назад.

Ну наконец, началось!

В кресло. Налив себе чай

Крепкий, в обнимку с котом,

Буду сидеть – излучать

Радость грозой за окном!.

Холмс в телевизоре. Класс!.

Ватсон немного тупит…

Бешенство водных масс,

Город, размокший спит…

А над болотами стон.

Генри овсянку жует.

Настежь дверь на балкон.

Ливень за окнами льет…

Шептала листва сокровенное что-то,

Туман обнимался с травой,

И полон был лес, словно сочные соты,

Тягучей, как мед, тишиной.

В красе первозданной деревьев- гигантов,

Невидим на фоне ветвей,

В плаще травяном из лесных ароматов,

В дозоре стоял Узресей…

И русых волос водопад непокорный

Струится по сильным плечам.

Один, на окраине чащи неторной,

Впервые без братьев, он сам.

Сливаясь с подлеска живою завесой,

Бесшумно, как призрак, скользя,

Достиг он пределов заветного леса,

Проверить решившись себя.

А там, где стволы зачарованных сосен

Сменялись на ельник простой,

Стояло селенье, дворов этак восемь,

У озера с чистой водой.

Никто из оставшихся перворожденных

Так близко к нему не ходил,

Но дерзкий мальчишка-лет триста неполных-

Нарушить устои решил.

Не минуть отныне лесам лихолетья,

Остер рока страшного меч,

Ведь в этой деревне колдунью и ведьму

Собрались по сумеркам сжечь.

Юна и прекрасна невинная дива,

Наветов бессовестных цель,

За то, что особенно, чудно красива

Сожрет ее огненный зверь.

И дрогнуло сердце. Свидетель невольный

Вмешаться в людское решил.

Отбросив запреты, решеньем довольный,

На помощь он ей поспешил.

И молвил: «Оставьте вы эту затею,

Она дочь природы! Не трожь!»

Но кто-то удавку набросил на шею,

И к ребрам приставили нож.

«Вот призванный бес! Это ведьмы защита!

Взгляните на уши его!

В его сапогах, несомненно, копыта!

Вот поля ростки одного!»

И вместе с простой деревенской девчонкой

Бессмертный взошел на костер,

И кончилась жизнь нотой звучной и звонкой,

Взревел заколдованный бор!

И, в ярости силу природы явивший,

Деревню он вмиг разметал.

Однако отныне он стал просто лесом,

Простою чащобою стал.

Шептала листва сокровенное что-то,

Туман обнимался с травой,

И полон был лес, словно сочные соты,

Тягучей, как мед, тишиной.

Зацепило… Снова зацепило

И куда-то ввысь поволокло…

Ослепило и заворожило,

И с ума, который раз, свело!

Нотами восторга по деревьям

Сыпануло ржой и желтизной,

Разметало в пух и прах сомненья,

Завалило улицы листвой.

Налетело солнечным тайфуном,

Трепетом душевным заразив,

На голову с ног перевернуло,

Затопило, как большой прилив!

Чувства- ураганом завертелись,

Захотелось глупости творить,

Беды, как-то сами разлетелись.

Это беды? Плюнуть и забыть!

И еще, конечно же, улыбки,

Те что будоражат, что зовут.

Теплый ветерок осенний. Скрипки.

В сердце растревоженном живут.

Зацепило. Вновь случилось это!

Разогнало тьму, душевный мрак.

И хожу я снова в Бабье Лето,

Поуши счастливый, как дурак!

Ты затянешься синим дымком

И, обняв свою медь, на пальцы дохнешь.

Долго длился твой нынешний день.

И, наверно теперь ты слегка отдохнешь...

Вкус успеха, тусовок бардак -

Это было давно, но успело пройти.

И остались лишь грезы и мрак,

И он истошно памяти крикнет: "Пусти!"

"Отпусти меня в ночь, в темноту,

Дай мне дар забывать, дай свихнуться и слечь.

Научи обходить красоту,

И, для смеха, до смерти меня искалечь.

Или просто -позволь мне уйти,

И забудь дать мне право на завтрашний день.

И сотри весь мой пройденный путь,

Так, чтоб снова писать было в падлу и лень!"

Остановится взгляд на останках штиблет.

Близко ночь, но ночлег еще нужно искать,

А трамвая давно уже нет

И наверное не стоит его уже ждать,

А во рту только горечь слюны,

И слипаются веки, и хочется спать.

Он, закашлявшись, кровью харкнет,

Но на это уже глубоко наплевать.

Старый лабух и старенький сакс,

Связка с нотами, Бриль, да обрывки газет.

И в подвале, под лестницей – джаз,

А на улице вновь вырубается свет.

Станет полным бездонный стакан темноты,

Смежит веки усталость, наступит покой...

Вот, похоже, и все – у последней черты

Старый лабух бездомный – последний святой.

И придет, наконец, забытье.

Ты закроешь глаза и тебя примет тень,

Вот оно, наконец, отпущенье твое...

Ты уже не увидишь свой завтрашний день...

Стиснуты зубы и губы, до крови прикушены…

Грубость обертки, но сердце клокочет в груди

На лесосеке, где сосны до неба макушками

Пот - застилает глаза и поблажек не жди.

С нами, плечо о плечо, топором ветер ухает.

С нами пурга и буран, и мороз и цинга…

Хочет понять и частенько поэтому слушает

Трехпереплетные фразы Царица Тайга.

Под сапогами хвоя, на сугробы опавшая,

Над головами простор, нас лишающий сна…

Словно случайно с небес, к нам на землю попавшая,

Падает, ветви калеча, со стоном сосна…

Долго ярился в сече с парусом выдох Игга,

Пенные стрелы бросая в грудь одинокой касатки,

Только не видно ньердов брани, драккар ведущих.

Странное дело творится в северных стылых землях.

Многие локти нити Норны сплетали для храбрых,

Не было тяжбы с морем в этих краях доныне,

Только однажды вышел к фиорду седеющий Энунд,

Скальд и эриллар старый, и произнес он вису:

Верю, не скажут соседи,

Что обходил их в горе,

Да и не праздновал труса

Сын мой в буране лезвий.

Так почему- же море

Род мой прервало отныне,

Будь же ты проклята словом,

Пенная рыбы дорога!

Что говоришь ты, старый? Видно не многого стоит

Долгий седеющий волос, что твои годы венчает.

Где это слыхано, чтобы брань возносилась дороге,

Что нас от веку кормит, носит касатки битвы.

Род твой силен, как раньше, стройными ивами пива,

Липа запястий нынче вновь принесла тебе сына.

Стоит ли делать жалкой долю пришедшего ярла?

Бранное слово запомнив, море воздаст с лихвою.

Радостной вестью охвачен, Энунд забыл о горе,

И все внимание сыну он обратил без остатка.

Рос и крепчал подлеток, смел был и стоек в сече,

Только назад не воротишь слов, оброненных в горячке.

Черною тенью Гери выжрал удачу рода,

Фреки, голодный вечность, мором прошел по фиорду.

И на костях пировали досыта Хугинн и Мугинн,

Выросший Ярл опечален, горю ища причину.

Турсы с йотунами стали делать набеги в чертоги,

Крали из ложа спящих, пакость творя невозбранно.

Вспомнил тогда старый Энунд в гневе роненное слово,

И, опираясь на посох, вышел он к берегу фиорда.

Звали рожденного Торир. Энунда сын был не промах,

За стариком увязался, тайно за скалами прячась.

То, что увидеть случилось, было ему откровеньем,

Вот что заставило мыслить скоро, не медля с решеньем:

Вздыбилась бездна и скалы, лик обретя человечий,

Двинулись камни, как губы, голос стихии рождая.

«Знай, чтоб беда не гостила в доме твоем дольше срока,

Ты принеси в жертву сына, род обезглавь в оправданье

Слов необдуманных бранных. Ну, а потом, если сможешь

Вновь прорости свое семя. Выплати мне эту виру!

Вновь тогда стану дорогой я для драккаров грозных,

Кровь будет мерой для слова. Сказано все, что хотел ты!»

Только беседе так просто кончится вряд ли удастся.

Вышел из тайного места, там где подслушивал, Торир.

И, громогласно смеявшись, он великаншу сечи

Старому Энунду-скальду с силой на спину обрушил.

«Я-ли творил оскорбленья? Должен ли Торир быть вирой?

Я поступлю по другому, род наш избавив от гнили!

Вырву язык, оскорбивший руку кормящую, с корнем».

Сделав, наотмашь забросил алую плоть прямо в море.

«Будь же ты проклят навеки! Станешь отныне безумен!»

Грозно взревела стихия и сотряслась ураганом!

Торир же, дико завывший, с хохотом бросился к месту,

Где одиноко драккары в тихой лагуне стояли.

Перерубив все канаты, сам он на спину поднялся

Старой отцовской касатке и возопил, словно демон.

И, повинуясь стихии, струги в волне закружились.

Оборвалась в одночасье нить очень старого рода.

Многие локти нити Норны сплетали для храбрых,

Не было тяжбы с морем в этих краях доныне,

И, эту сагу помня, вряд ли решится кто то

Бросить отныне морю бранное слово в гневе.

Долго ярился в сече с парусом выдох Игга,

Пенные стрелы бросая в грудь одинокой касатки.

Только не видно ньердов брани, драккар ведущих.

Странное дело творится в северных стылых землях.

Почему о ночи, нравится писать?

Как ко мне приходят, строчки- мысли ноты?

Вам секрет озвучить? Тайну рассказать?

Или вам соврать? Выдумать чего-то?

Тонкий аромат и покой на кухне.

Чай. Ленивый кот. И открыт балкон.

За окном огни. Скоро все потухнет.

Город, где живу, наполняет сон.

С шепотом листвы, старика каштана,

Что к окну как мост, тянет свою ветвь,

Магия войдет, в этот мир нежданно.

Слышите шаги? Сказка уже здесь.

Неземной мотив, капает из крана

И танцует дым, сигаретный джаз…

Силуэт окна, на стене экраном,

Занавес, и вот… Начался показ.

На подмостках ночь - тайны действа гуру.

Прима - тишина, декораций тюль.

Сумрак не спеша, вынет партитуру.

Заструится вальс. Маскарад. Июль.

Чиркнет коробок, фейерверком спички,

Осветив на миг, в темноте, лицо.

Морок или явь? Новь, или привычка?

И догадок сеть, образов кольцо…

Как пишу свои строчки и куплеты?

Очень тяжело. Ручкой и в тетрадь.

Словом, что юлить? Тайн особых нету.

Просто я люблю белое марать…

В тот день все было разное:

зовущее, прекрасное,

манящее, цветущее, как в августе банан...

Таинственное, дерзкое,

до опупенья мерзкое,

пустое и дырявое, как правый мой карман!

А горы были гордые,

огромные, надменные,

высокие и острые, колючие как еж!

По ним как угорелая,

шальная, огрубелая,

во всех вопросах зрелая, носилась молодежь.

Тропа была извилистая,

тонкая, заросшая,

помечена животными, по ней стекал ручей.

А рядышком весь порванный,

дырявый и ободранный,

зубастый и обиженный, лежал башмак...Ничей!

По той тропинке тоненькой,

заросшей и извилистой,

ползли наверх и к солнышку, с упорством ишаков

Друг друга обманувшие

и в горы убежавшие,

с одной сторонки- женщины, с другой- пять мужиков!

У мужиков, как водится,

все были бородатые,

колючие, вспотевшие под весом рюкзаков...

Селедкою и водкою,

грибами и консервами,

Тушенкой и тухлятиной, несло от мужиков.

Доугое дело женщины:

красивые и стройные,

умытые и чистые, противно аж смотреть!

Такие симпатичные,

и фразы все приличные,

(для гор что необычно), и любят песни петь!

Но вот уже вершина.

(А это очень кстати.)

Красивая и гордая! Даешь еще рывок!!!!

И женщины рванули:

Светланы, Люси, Кати....

Мужчины приотстали: "Передохнем чуток!"

Рванувшие к вершине

Все что могли порвали!

Страховку, голос, жилы...А сверху камнепад!!!

Снарягу побросали

и живо убежали.

Спустились чуть пониже - там мужики сидят!

Что делать? Обогрели

их мужики как должно...

И напоили чаем, и уложили спать...

С утра вершину взяли...

Отметили немножко...

Потом с нее спустились- а тут готово жрать!!!

Я долго этой байкой,

вам по ушам катался.

Но вот настало время и кой-чего сказать...

Прошло лишь три четвертых

земного, значит, года,

и доля альпинистов вдруг стала прибывать!!!

О женщины родные!

О хрупкие вы наши!

Послушайте, пожалуйста, вот этакий призыв:

"Возьмитесь за кастрюли

и не ходите в горы!!!

(А то ведь в демографии, как пить дать, будет взрыв!!!)

Капает дождь, и торопятся в лужи ручьи.

Медленно год уходит. Октябрь при делах.

Мокрый перрон дает мне сказать и молчит,

Машет рукой мне попутчица из-за стекла.

Смеется, глядя как я поднял к небу глаза,

Как жадно ловлю эти капли, подставив им ворот.

Я долго отсутствовал здесь, но вернулся назад.

Я снова пришел в этот старый потрепанный город.

Вот, пассажиров ссадив, электричка ушла.

Все здесь, как раньше - залитый дождями перрон.

И городу я говорю: «Старик! Как дела?»

«Паршиво ты выглядишь!» - скажет безмолвно он.

Тут тронулся поезд. Попутчице сделал:«Пока!»

Она, улыбнувшись, губами прижалась к стеклу.

Но что-то из пальцев в кармане сложила рука...

Да! Я узнаю этот город и эту игру!

Качаясь, последний вагон скрылся за переезд,

А ноги, как раньше- насквозь! И автобуса нет.

По старой привычке линяю в ближайший подъезд,

Ведь в пачке наверно остался пяток сигарет..

И на подоконник устроившись, пиво открыв,

Пущу в потолок струйку дыма, закрою глаза…

Ну вот и закончился мой бесконечный отрыв!

И я, как обычно, опять возвратился назад.

Автобус набухший, где тесно, но все же тепло,

И нету кондуктора, что очевиднейший плюс.

А все же иначе, наверное, быть не могло…

Ну разве же это не блюз? Ну конечно же блюз!

А как там попутчицу звали? Ну вот - не спросил!

Опять лоханулся! Со мною бывает. Ну что ж!

Я возвратился. Он снова меня пригласил!

Город, где при отъезде такой же шел дождь!

Ты чем-то хочешь меня удивить?

Брось! И не трать время зря.

Я знаю, что ты «умеешь» любить

И ненавидеть любя.

Давай пойдем босиком на восток

Туда, где родится рассвет,

Где распускается мертвый цветок

И плещется утренний свет.

И, подними свой потерянный взгляд-

За шторками глаз пустота.

Красивая женщина с вывеской "б..дь".

А может быть, дама-мечта?

Давай поболтаем с тобой ни о чем.

Не будет вина - мы попьем крепкий чай.

Давай босиком на восток мы уйдем

И будем зарю там встречать.

Давай окунемся в волшебный бальзам

Подаренных солнцем первых лучей.

Красивая женщина. Дама-слеза.

Дитя безрассудных ночей.

И мертвый цветок распускает бутон.

Его лепестки словно свежая кровь.

И снова в глазах твоих вижу огонь,

Красивая женщина, дама-любовь!

Но где-то в глубинах таится тоска.

Закончится день, будет ночь, и опять

Кто-то припрется в вонючих носках

И будет в лицо тебе деньги кидать.

И ты, не задумавшись, спустишь курок,

Сядешь в углу, прикрывшись одеждой.

Давай убежим с тобой на восток,

Туда, где уже не завянет цветок

Красивая женщина. Дама-надежда.

Шагнув за грань, заступив за черту,

Вдоволь вкусив красноречие спин

Знаю в деталях свою тошноту,

Вкусом она как гнилой апельсин.

И горстка слов, на обойном клочке,

Глупый рисунок в нижнем углу.

Дохлая рыба лежит на песке.

Я вышел куда-то, но скоро приду…

И пальцы роняют на стол карандаш,

И тупо глаза глядят в потолок.

Я скоро приду. Исключительно ваш…

Я может приду, когда выпадет срок.

С неба обрушусь я градом камней,

И появлюсь, как сгущается тень!

В облаке брызг, и в фонтанах огней!

Ну а сейчас пока лень…

Мне вчера улыбнулась леди с глазами тигрицы,

Был вчера околдован я грацией дамы-змеи.

Ее руки нежны и легки,словно перышки птицы,

Обещали мне сон, сладкий сон, наяву на двоих....

В тонких гранях бокалов отражаются свечи,

Разум гаснет в потоке ненужных, бессмысленных слов…

И не помню я многого- помню улыбку и плечи,

Поцелуй и туман. Затихающий шепот шагов.

Это просто картинки- комиксы прошлого лета.

Это дней паутина, и карты рубашкою вниз.

Это то, что забыто. А потому и не спето.

Это голая задница! Это душевный стриптиз…

Спи мой малыш. Вечер звезды разбросал.

Вышел во двор и достал свою свирель.

Вынул очки, партитуру пролистал.

Такт, утихая, протенькала капель..

Ноты, на крыльях своих мотыльки

Враз разнесли всем окрестным сверчкам.

Мокрым лягушкам у тихой реки,

Тонким и стройным речным камышам..

Вечер-волшебник всех взглядом обвел.

Каждый свои инструменты достал...

Взмах, и как лилия в речке зацвел

Вмиг полуночный и сказочный бал!

Ветер надул паруса кораблям -

Старым фрегатам по имени Сны....

Глазки закрой, бравый наш капитан,

И до рассвета скорее усни.

Ты путешествуй спокойно малыш,

В сказочных грезах, в загадочной мгле.

В небе ночном, выше облачных крыш,

В даль, на летучем своем корабле.

Мама склонится к кроватке твоей,

Доброю феей придет к тебе в сон.

Спи, покоритель бескрайних морей,

Спи, наш бесстрашный бродяга Язон.

Лишь полночь пропоют сверчки

И звезды выпучат зрачки,

Заглянут в лужи и проснутся фонари-

Один знакомый паренек,

Советам мамы поперек,

Уйдет гулять к своей девчонке до зари!

Даже скрипучее окно,

С ним каждый вечер заодно!

Оно и звука не издаст- такой секрет!

А он с разбега сиганет,

И в палисаднике нарвет,

Из свежих алых майских роз большой букет!

Окно раскрыто, тишина.

На небо выползла луна.

И облака заводят в небе хоровод!

Принцесса – юная весна,

В него так сильно влюблена,

Что стала девочкой земною в этот год!

Под веткой ивы, у реки,

Природе маме вопреки,

Она дождется встречи, зная – он придет.

Зажгут им свечи светлячки

И камыши прочтут стихи.

А месяц, лодкой став, их в небо увезет!

На плечи руки упадут.

Друг друга губы их найдут,

И ночь откроет двери им в волшебный мир!

И в Замке девочки- Весны,

Пусть будут все, кто влюблены!

И для гостей земных она устроит пир!

А завтра снова новый день,

И парень бродит словно тень.

Ждет снова ночи. А когда придет она:

С улыбкой милой на лице,

И в одуванчиков венце,

Его опять ждать будет девочка- Весна!

Состояние глупой ненужной тоски,

Нанесет на сукно в самых серых тонах,

Аккуратно и тонко сплетая мазки,

Рядом с радостью - горе, со смелостью- страх.

Он минором наполнит холста пустоту,

Покрывая изысканный грунт тишины.

Он художник от бога! А я..., молча жду

Повелителя странной забытой страны.

Открой глаза посмотри в окно,

И забудь обо всем и прими этот сон.

Этот сон наяву прими.

Открой глаза, пусть тебе все равно,

И протянет картину тебе в руки он.

Ты ее возьми.

Он надвинет на брови, свой царственный фетр

чтоб глядящий в глаза- в них не мог утонуть

Мастер кисти, и струн старых лопнувших мэтр...

Мэтр смеха и слез, что являют нам суть.

Он таинственный странник, и он домосед.

Его царство-седло, а держава- камин,

Бесконечно он молод, с рождения сед...

Он любимец толпы, и он вечно один!

И мольберт его - мост, полотно гладь реки.

Его краски - туман, ноты - звезды и тишь.

И подвластна судьба взмаху тонкой руки.

Так открой же глаза,

Почему же ты спишь?

Открой глаза посмотри в окно,

И забудь обо всем и прими этот сон.

Этот сон наяву прими.

Открой глаза, пусть тебе все равно,

И протянет картину тебе в руки он.

Ты ее возьми.

Умирают шаги вместе с эхом.

Простонав, закрывается дверь.

Одиночество встретишь ты смехом.

- Что, не веришь в него?! Ну, не верь...

Весь истерзанный и бесноватый,

Кровью меченый многих потерь.

Неоправданный и виноватый,

Словно старый и загнанный зверь.

Ты в глаза рассмеешься тоскливо,

Но, закашлявшись, кровью харкнешь...

И зальешь свои легкие пивом,

Извлекая из язвища нож…

И суровою черною ниткой,

Мат глотая, ты стянешь края.

И покажется жизнь вечной пыткой,

Для того, кто бежит от себя.

Вдруг какая-то черная злоба,

Как тайфун, захлестнет с головой.

Поклянешься, что вечно, до гроба,

Не согласен ты будешь с судьбой.

И, пока кровь сочится и каплет

И стихии грохочет набат-

Все хорошее в прошлое канет.

И любой без вины виноват.

А потом придет покой,

Будет день.

И прохлада сменит зной,

Сгинет тень.

И исчезнет той обиды

Глупой след.

И как не было беды,

Так и нет.

Все чаще жизни новости несут с собою грусть.

Прозренье. И взрослеть тревожней стало.

Чихал я на года и думал прежде:«Ну и пусть!"

Не может быть, что проживу я мало…

Да это нонсенс, выдумки! Полнейший это бред!

Любая ставка! От души! На « бочку»!"

Но, оглянувшись, понял- а ведь многих нет.

Не просто здесь. Вообще. Их нет, и - точка.

Они ушли по разному, ведь каждому свое

Начертано. Кто тихо, кто с надрывом.

Над кем-то кружат ангелы, над кем-то воронье.

Кто ровно жизнь прожил свою, кто криво…

И среди них ровесники и даже младше есть,

А, значит, тридцать восемь - это много.

И нужно быть готовым, что твоя умолкнет песнь

И позовет последняя дорога.

Все чаще жизни новости несут с собой тоску.

Но нет во мне ни страха, ни тревоги.

И я спокойно топаю по ней, как по песку,

По этой своей жизненной дороге.

Да! Тридцать восемь – много, но не хочется мне знать,

Какая цифра станет окончаньем.

Но я готов к ней. Полностью. И пробую писать…

И наполняю жизнь свою звучаньем.

Закат кровавым небо мерил,

Все поглощали гул и мгла.

И Зона, замерев на время,

С тревогой выброса ждала.

Из рейда возвращался к дому

На базу, вымотавшись в хлам,

Дорогой, в общем-то, знакомой,

«Заброску» сделав, «караван».

А выброс наступал на пятки,

И нужно было схрон найти.

Сыграть во временные «прятки»,

Чтоб, значит, жизнь свою спасти…

И старший жестами, условно,

Приказ команде подает:

«За мной в проем! И дышим ровно!

Авось чутье не подведет!»

Не подвело. В глубины ада,

Казалось, лестница вела.

В огромный зал. Но схрон - что надо.

Пора расслабиться пришла.

И, не включая свет, вповалку

Они устроились во тьме.

- Эх, кончились припасы, жалко…

Сейчас пожрать бы. Или, не!

- А ну, малой, слабо для старших

Стихи прочесть? Ты ж, вродь, поэт?!

- Да у меня, блин, подходящих,

Для случая такого - нет…

Могу другое. Не о Зоне.

О «доме» или «о любви»…

- А чем не темы? Жарь, законник!

Давай, не мямли, паря! Жги!

И паря жег! Сначала тихо,

Потом уверенней читал…

Потом умолк отмычка-Миха.

А с ним и выброс замолчал.

О чем читал? Не скажет точно

Вам из участников никто…

О чем-то нежном, добром, сочном,

О жизни, подводя итог…

И вдруг откуда-то из зала,

Раздался голос в тишине:

- Эх! Славно! Только, паря, мало…

Все это - словно обо мне…

О том, зачем подался в Зону…

Потом, о том, как в «Долг» вступил…

Что не вернуться мне до дому…

Отменно, елки! Нету сил!

Потом с другого бока басом

Раздался голос из угла:

- А я - в «Свободе»! Полюбасу!

И мне «старуха» жизнь прижгла…

Сюда вдвоем мы ломанулись…

Да только кореш уж погиб…

Там всё о нас… Как лопухнулись…

Ты, в общем, это, брат… Спасиб…

Такой вот крендель с прибамбасом!

Как вышло, надо ль разбирать?

Да только в эту залу разом

Спустились выброс переждать

И «Долга» квад, в составе полном

Звено «Свободы» - снайпера…

Ну и Нейтралы… Тихий гомон…

Щелчки затворов? Нет. Пора

Еще придет для разговора.

И будет петь меж них свинец.

Ну а сейчас - забыты споры.

Стихи читает им юнец.

Вы скажете: «Ну, это слишком!

Стрелять не стали? Сказки! Бред!»

Их помирил на время, Мишка -

Наш лучший Зоновский поэт!

В распадке холмов, у реки, на опушке

В гармонии с тем, что вокруг,

Община древлян. Родовые избушки

Усыпали девственный луг.

И был божеством им, кормильцем и кровом,

К дворам подступающий лес.

С болотами топкими, с чащей суровой,

Источник даров и чудес.

А жили древляне естественно – просто,

Плодами природы кормясь,

Встречали года по разливистым веснам,

На праздниках тешились всласть.

Охота давала им шкуры в достатке,

Деревья- плоды и дрова.

Поляны же- россыпи ягоды сладкой,

Душистых грибов кузова.

И чтили древляне от предков заветы.

Творили обряды, волшбу…

К Столбам Родовым приходя на рассвете,

Свою узнавали судьбу.

На жертвенный камень со страхом ступая,

И в мыслях уйдя от всего,

Из корча трухлявого знак доставали,

Щепу сердцевины его.

Старейшины-веды, читая по цвету,

Изгибам и форме куска,

Затем толковали. Давали советы.

А жребий вбирала река.

Она уносила щепу и согласье,

Смирение с тем, что дано.

Никто изменить начертанье не властен.

И сбудется, что суждено!

Еще соблюдали такой вот обычай:

Охотник, что ловок и смел,

В леса уходил. Тем платил за добычу,

За то, что на кончиках стрел

Нес смерть обитателям чащи кормящей,

Заменой утраты на год…

И пусть он суров и, наверное, страшен.

Но беспрекословен. И вот…

Закончился год. Потрудившись на славу,

Община устроила пир.

Потехи, борьба и другие забавы,

Веселье наполнило мир!

В разгаре был праздник, когда пять старейшин

К Столбам, так уж заведено,

Пошли за пророчеством для всей деревни,

С дарами. С холстом и зерном.

Оставив свои подношения, следом,

Взошли впятером на алтарь

И взяли по щепке, как делали деды

В далекую давнюю старь.

Их вместе сложили и их толкование

Узнали. А вышло тогда,

Что тучи идут из неведомой дали,

И будет Большая Беда.

Большая Беда будет общим уделом,

Опустится лихо на нас.

И что-то еще, что пройдет между делом

От серых и с зеленью глаз…

Но как же понять? Толкование размыто…

И как уберечься от бед?

Волхвы же ответили: «Знание сокрыто.

Тому объяснения нет.»

Закат догорал, и окончился праздник.

И все расходились домой,

На тропках лесных только ветер-проказник

Играл пожелтевшей листвой.

И смелый охотник, удачливый самый,

В изгнание на год уходил.

А с ним верный пес. Друг проверенный, славный,

Что от роду не подводил.

Окинул он взглядом последним округу,

Не зная, вернется ль назад.

И, сняв поводок с шеи серого друга,

Он двинулся в ночь, наугад.

Все дальше и дальше от дома и крова,

На время людское забыв,

Ни с кем не простившись, не вымолвив слова,

На зов своей новой судьбы.

Завалы, болота, лесистые кручи,

Порой через слабость- вперед.

А время рекой проносилась текучей,

И канул положенный год.

Как тень истощавший и звуки забывший

Знакомые речи людской,

Сполна свою тяжбу лесам отслуживший,

Назад шел Славята. Домой.

Последние версты. Он домом уж бредит.

А в мыслях реки тихой синь.

Погиб верный пес после схватки с медведем,

Спасая хозяину жизнь.

И шел его путь через волчью низину,

И вот что увидел он там:

Лежит, опрокинувшись навзничь на спину,

Волчица, сдыхая от ран.

Рычит, и хрипит, и слезами бессилия

И боли залиты глаза,

Ведь смерть расправляет над ней свои крылья,

И будто бы хочет сказать:

-Вот там, в лозняке… Помоги…Умираю…

Вход в логово… Деток не брось…

Взглянул и увидел- беспечно играют

Волчата. Дерутся за кость.

И чудо! Меж ними увидел девчушку,

Годков так неполных пяти.

И взял он их всех, и повел в деревушку-

Недолго осталось идти.

И вот что достойно еще изумления -.

Девчонки смешливой глаза.

Зеленый один, как листва на деревьях,

Другой цвета туч в небесах.

Зеленый и серый. Добрались до дома,

Под неба знакомого высь.

Вечерили в лад, по- семейному, скромно.

А после и спать улеглись.

Девчушка на печке, волчата при входе,

Трещат и искрятся дрова,

Да только уже по околице бродит,

Как брага хмельная, молва:

-Видали глаза у найденыша? Диво!

Не это ль предсказано нам?

Закончились дни, когда жили счастливо,

Приблизился бед ураган!

Берем топоры! Да ухваты и вилы!

Прогоним незваное прочь!

И станем мы жить, как до этого жили!

Ату! Да поможет нам ночь!

И вот всей деревней к охотника дому

С огнем, и кольем, и дубьем

Собрался народ. Вопли, крики и гомон!

-Открой или хату сожжем!

Зачем ты привел это лихо лесное?

Ужели наш жребий не знал?

Проваливай прочь! Забирай с собой горе!..

Но тут рог в ночи зазвучал...

И свистнули стрелы! И кони заржали!

-Кочевники!!! Это набег!!!

Нежданно лавиною темной напали!

И кровь! И спасения нет!

И жгут они избы, и в полон уводят,

Накинув на плечи аркан…

Насилие,смерть, крики, ужаса холод!

И стелется дым, как туман…

А в выси небесной рассеялись тучи,

И полная вышла луна,

Послышался вой. Зов призывный, тягучий,

И вздрогнула леса стена!

И вышла из дома Славяты, девчонка,

Неведомое божество,

И с каждым шажком ножек девичьих, тонких

Творилось над ней колдовство…

Меняясь, росла, трансформируясь дико,

И шерстью покрылся вдруг стан.

Клыки и горящие бельма навыкат-

Свирепый, голодный лейкан.

И, в клочья кочевников вмиг разрывая,

Носилась, как призрак, во тьме,

Древлян же не трогала, как будто бы зная,

Жалея их в тяжкой судьбе.

И вот супостат уж последний растерзан,

Последний кочевник убит,

Нарост безобразный, уродливый срезан,

И чаща листвою шумит.

В распадке холмов, у реки, на опушке,

В гармонии с тем, что вокруг

Община древлян. Родовые избушки

Усыпали девственный луг.

А лес, без обиды на них ,неразумных,

(Славята за все отстрадал),

В годину лихую бед яростных, шумных

К ним «воина ночи» послал.

Не станет Беда повседневным уделом,

Отныне защитник у вас!

Хотя он и изгнан в леса между делом

За цвет своих сказочных глаз...