42

Саттон приподнял веки. Он лежал на кровати. Из открытого окна веяло прохладой. Комнату украшали фантастические настенные росписи, и ее всю заливало солнце. Ветерок приносил запах цветов и счастливое пение птиц.

Саттон медленно вобрал в себя все явления и предметы, находящиеся в комнате. Все оказалось незнакомым. Незнакомая мебель, сами очертания комнаты. Зеленые, пурпурные или оранжевые обезьяны, изображенные в натуральную величину, носились одна за другой по волнистой желтой лиане, служившей бордюром. Сознание Саттона медленно скользило по следу времени, приведшего его в эту комнату.

Были люди, стрелявшие в темноте. И была рука, которая зажала ему рот и нос.

«Меня усыпили, — подумал он, — и похитили. А перед этим я слышал кузнечика, и кваканье лягушки, и шум ручья с журчанием бегущего по склону холма к какой-то своей цели. А еще раньше существовал человек, сидящий напротив меня и рассказывающий о корпорации, о мечте и плане, который стоял перед этой корпорацией.

Фантастический план, — продолжал говорить себе Саттон. — В этой наполненной солнцем комнате сама идея казалась чистой фантазией… которая заключалась в том, что человек направится не только к звездам, но и к другим Галактикам. Но в этом-то было и величие, чисто человеческое величие. Когда-то фантазией являлась сама мысль о том, что человек оторвется от планеты, на которой родился. Было время, когда считалась фантазией мысль, что человек выйдет за пределы Солнечной системы и направится через чудовищные пространства, представляющие собой ничто, к другим звездам.

Но в Треворе чувствовались сила и убежденность. Этот человек знал, куда он идет, почему он туда идет и что нужно сделать для того, чтобы добиться этого».

— Указания и декларированная Судьба, — проговорил вслух Саттон. — Вот, что нужно для этого. Вот, что необходимо. Человек станет великим, и он станет богом. Концепция жизни и мысли, которые были рождены на Земле, станут концепциями всей Вселенной, этого хрупкого пузыря в пространстве и времени, в океане мистических явлений. И в этот океан человеческий разум проникнуть не может. И все же когда-нибудь человек доберется до высшего своего предела и сможет проникнуть и туда тоже.

В углу комнаты стояло зеркало, и Саттон увидел в нем отражение нижней половины своего тела, распростертого на постели и обнаженного. На Саттоне оставались только трусы. Он пошевелил пальцами и проследил за их отражением в зеркале.

«Вы являетесь единственным человеком, который останавливает нас, — сказал ему Тревор, — вы являетесь единственным человеком, который препятствует нам, вы мешаете людям стать богами».

Но не все люди думают так, как Тревор. Не все запутались в темном механизме человеческой расы.

Делегаты из Лиги Равенства однажды говорили с ним об андроидах. Они перехватили его, когда он вышел из лифта и направлялся в ресторан. Они стояли вокруг него, словно ожидая, что он попытается убежать от них, и были готовы помешать ему. Один из них вертел в руках поношенную кепку, волосы у женщины растрепались, и она складывала руки на животе — жест, присущий рачительным и солидным людям. Они, конечно, были немного тронутые и чем-то напоминали новых христиан, убежденных бойцов за веру, которая выделяла их среди других людей и из-за которой они подверглись преследованиям. Преследованиям и презрению, спокойному и уничтожающему. Даже андроиды, ради которых они работали, видели неэффективность их действий и вульгарность их методов.

«Ведь человеческая раса, — думал Саттон, — не может ни на мгновение забывать о том, что она является человеческой, не может достичь смирения, которое должно идти рядом с равенством.

И в это время, когда члены Лиги вели борьбу за равенство андроидов с человеком, они просто не могли относиться к ним свысока, к этим людям, ради которых боролись, желая сделать их во всем равными себе».

Как об этом сказал Херкимер? «Равенство не может быть даровано, оно не должно быть результатом человеческой терпимости».

Но это была единственная возможность для человеческой расы достичь равенства. Только таким путем, путем бесконечной терпимости.

И все же лишь к этой жалкой горстке людей, которая свысока относилась к андроидам, он мог обратиться за помощью. Человек, который вертел кепку в грязных руках, пожилая растрепанная женщина и еще один человек, которому, по-видимому, нечем было заняться.

«И все же, — думал Саттон, — и все же была еще Ева Армор».

Могли быть и другие, похожие на нее, работающие вместе с андроидами, но полноценные люди.

Саттон опустил ноги на пол и сел на краю постели. Пара ночных туфель стояла на полу. Он надел их, встал и подошел к зеркалу.

Странное лицо смотрело на него из зеркала. Лицо, которое он никогда раньше не видел, и на какое-то время Саттона охватила паника.

Затем он мгновенно понял причину перемены. Его рука потянулась ко лбу и потерла пятно, нарисованное на нем.

Он низко наклонился над зеркалом и убедился в правильности своей догадки. Пятно на лбу было клеймом, присущим андроидам. Знак и серийный номер.

Саттон пальцами осторожно потрогал свое лицо и обнаружил на нем пластиковое покрытие, изменившее его внешность до неузнаваемости. Он повернулся, снова подошел к кровати, сел на нее, схватившись руками за матрац.

«Мне изменили внешность, — сказал он себе. — Сделали из меня андроида. Когда меня похитили, я был человеком, когда я проснулся, то оказался андроидом».

Щелкнула дверь, и Херкимер произнес:

— С добрым утром, сэр. Я полагаю, вы чувствуете себя удобно?

Саттон резко поднялся.

— Это были вы? — спросил он.

Херкимер тряхнул головой.

— К вашим услугам, сэр. Чем я могу быть вам полезен?

— Вам не следовало бы лишать меня сознания, — сказал Саттон.

— Нам нужно было действовать быстро, сэр, — ответил Херкимер. — Мы не могли себе позволить осложнить ситуацию. Вы задержали бы нас своими вопросами, пытаясь разобраться в том, что происходит. Мы вас усыпили и похитили. Поверьте, сэр, этот способ гораздо проще.

— Но была какая-то стрельба? — спросил Саттон. — Я слышал выстрелы.

— Да, — ответил Херкимер. — Там было несколько ревизионистов, они прятались в засаде. В общем, если рассказывать об этом, получается слишком сложно.

— Вы вступили в контакт с ревизионистами?

— Сказать по правде, — объяснил Херкимер, — у некоторых из них оказались настолько горячие головы, что они пустили в ход ружья и пистолеты. Очень глупо с их стороны, сэр. Они, признаться, получили по заслугам.

— Это не принесет никакой пользы, — возразил Саттон, — если ваша акция заключалась только в том, чтобы вырвать меня из рук банды Тревора. У Тревора работает психометр, настроенный на меня. Он знает, где я нахожусь, и это место будет тщательно обыскано.

— Оно уже обыскано, сэр. Его люди буквально заполонили все вокруг и натыкались друг на друга.

— А зачем вы придали мне такой вид? — сердито бросил Саттон. — Зачем нужно изменять мою внешность?

— Видите ли, сэр, — объяснил Херкимер, — дело вот в чем. Мы исходили из того, что ни один человек, будучи в здравом уме, не захочет стать андроидом. Поэтому мы и превратили вас в андроида. Бандиты станут искать человека. Им и в голову не придет даже взглянуть на андроида, если им нужен человек.

Саттон вздохнул.

— Хитро придумано, — сказал он. — Я полагаю…

— Да, конечно, они поймут все позже, сэр, — весело согласился Херкимер. — Но мы выиграем некоторое время. Время для того, чтобы выработать дальнейший план.

Он двигался вдоль стены, открывая шкафчики и вытаскивая оттуда одежду.

— Очень приятно, сэр, что вы опять с нами. Мы пытались найти вас, но это оказалось очень трудно. Мы полагали, что вас где-то держат ревизионисты, и поэтому удвоили меры предосторожности и тщательно наблюдали за их действиями… В течение последних пяти недель мы знали каждый шаг Тревора и его банды.

— Пять недель? — воскликнул Саттон. — Вы сказали пять недель?

— Конечно, сэр. Пять недель. Вы исчезли как раз семь недель назад.

— По моему календарю, — сказал Саттон, — прошло десять лет.

Херкимер кивнул, ничуть не удивляясь.

— Время — это удивительная вещь, сэр. Оно не перестает ставить человека в тупик.

Херкимер положил одежду на постель.

— Если вы наденете это, сэр, мы сможем пойти позавтракать. Ева ожидает вас. Она будет рада видеть вас, сэр.

Загрузка...