Труды Отечества. Часть 2

Глава VIII. Трудовые будни президента России.

Михаил Васильевич Алексеев был очень доволен сегодняшним утром. На небе ни одной тучки и потому, окружавшая резиденцию русского президента в Горках природа, сразу заиграла и засияла под лучами солнца, своей прощальной красотой.

- Вот и нас грешных природа матушка порадовала – сказал Алексеев молодой горничной Дуняше сноровисто накрывавшей ему завтрак. Было ещё восемь утра, а президент уже успел ознакомиться с объемистым докладом, который ему подготовило ведомство Дзержинского. Сам Феликс Эдмундович должен был подъехать к девяти часам, чтобы подробно осветить некоторые интересные места доклада.

Президент России Алексеев вот уже год как обитал в Горках, после того как врачи во главе с академиком Бехтеревым настойчиво рекомендовали президенту чаще бывать на свежем воздухе, оставив кабинетные стены Кремля. Сразу после вердикта врачей, встал вопрос о загородной резиденции президента и вскоре глава канцелярии президента нашел вполне подходящее место, Горки. Бывшая усадьба московского генерал-губернатора Рейнбота очень понравилась первому русскому президенту и уже через месяц, он переехал в неё жить.

Ежедневно, сразу после завтрака, президент совершал утренние прогулки по приусадебному парку где, оставшись один на один с природой, по его собственному заверению набирался сил. Охраны никогда не было видно и поэтому, никто не мог помешать работе президентским мыслям, а думать было о чем.

Избавившись на время от страха перед возможностью возникновения новой крестьянской войны, господа банкиры и предприниматели начали проявлять недовольство по поводу методов правления господина президента. То тут, то там в кулуарах различных клубов по интересам, стали слышны их недовольные голоса:

- Ради чего мы, собственно говоря, убрали милого Колю. Да, звезд с неба не хватал, однако при этом был вполне нормален и предсказуем, несмотря на присутствие рядом с ним жены англичанки. Да были просчеты в правлении, проиграл войну японцам и был, весьма серьезный напряг с немцами. Но зато Коля не лез в дела экономики, позволяя господам предпринимателям и фабрикантам хорошо нажиться на государственных заказах. И когда ему горе-патриоты типа Столыпина или Витте предлагали свои реформы, он их обязательно сворачивал под различными благими предлогами, заявляя, что негде взять честных и достойных людей для этих дел. Эх, действительно права присказка преферансистов: Знал бы прикуп, давно бы жил в Париже.

Так поговаривали господа денежные мешки, набившие свои карманы на военных поставках, и бывших не прочь пополнить свои банковские счета сегодня, спекулируя на нуждах государства и простого народа.

Конечно, открыто выступить против Алексеева, прямого наследника побед Корнилова и человека издавшего знаменитый декрет о земле, никто из высоких господ не решился. Но вот в плетении закулисных интриг они преуспели. И первым их потенциальным союзником был господин Савинков, вице-президент страны.

Навязанный Алексееву в качестве товарища по выборам, Борис Викторович хотя и оказался в тени президента, однако всячески подчеркивал свою политическую значимость в российской иерархии власти. Видя в нем опасного для себя противника, Алексеев намеренно держал Савинкова, что называется в «черном теле», поручая ему чисто представительские миссии, не подпуская ни на шаг, ни к экономике, ни к политике.

Так же страхуя от любой непредвиденной неожиданности со стороны бывшего эсера, президент отдал приказ о проведении за Савинковым негласного наблюдения со стороны ГПУ. Благодаря усилиям орлов Дзержинского, вице-президент находился под плотным колпаком, фиксировавший любой его шаг.

В специальном докладе, поданном Алексееву накануне, были полностью расписаны все связи и деяния господина вице-президента за целый год с момента организации негласной слежки. Президент ужаснулся, когда выяснилось, какая огромная сумма денег, лежала на зарубежном банковском счету господина Савинкова.

- Это все точно доказанные сумы, Феликс? – спросил Алексеев Дзержинского изобразив на лице удивление и скорбь, хотя в душе президента пели соловьи.

- Возможно, у господина Савинкова есть ещё и другие тайные счета, о которых мы пока не знаем, но то, что указанно в докладе полностью подтвержден банковскими выписками. Чтобы не утомлять вас долгим чтением я не включил их в доклад, однако если вы желаете лично взглянуть на них, то я немедленно распоряжусь, чтобы их привезли – председатель ГПУ вопросительно взглянул на Алексеева.

- Нет, Феликс, не надо, я вам верю.

Алексеев неторопливо пробежал глазами несколько страниц доклада, а затем удовлетворительно хмыкнул:

- Да неплохая кубышка на черный день. И пополнители сплошь иностранцы; англичане, американцы, шведы – Алексеев закрыл папку, а затем с вздохом продолжил.

- Материал собран богатый и убедительный. И если еще сюда прибавить тот срок, за который он был собран, то ваши орлы действительно совершили подвиг, Феликс. Однако боюсь, что его все же будет маловато для надолгого устранения господина Савинкова в места не столь отдаленные. Большую часть денег как сказано в докладе он получил за свою писательскую деятельность, не так ли?

- Совершенно верно Михаил Васильевич деньги указаны как гонорары за книги, но вот только они в разы превышают обычные общепринятые писательские гонорары. Кроме того, большинство фирм выплатившие деньги господину Савинкову замечены в сотрудничестве с разведками иностранных государств.

Алексеев снисходительно улыбнулся.

- Огромный денежный счет за границей у госслужащего такого ранга это конечно большой минус, но совсем не убийственный козырь против господина вице-президента. Я как сейчас предвижу, что господин Савинков заявит об экстравагантности западных издателей, готовых платить столь бешеные деньги за его литературные творения и кроме этого обязательно выставит себя жертвой политических интриг как внешнего, так и внутреннего характера. Естественно полное раскрытие этого дела вызовет огромный международный скандал, а этого нам совершенно не нужно.

Президент помолчал, а затем поинтересовался у Дзержинского.

- Возможно, у вас ещё что-нибудь на него есть?

- Да, господин президент. Мне только вчера об этом доложили, и я просто не успел внести в свой доклад – произнес Дзержинский, радостно улыбаясь. - Могу вам сообщить, что господин Савинков попал в наш платиновый капкан.

- Платиновый капкан? Что это такое? - удивился Алексеев.

- Это наша секретная операция по выявлению тайных агентов иностранного влияния в высших эшелонах власти – пояснил Дзержинский.

- Интересно, продолжайте.

- Желая выявить агентов закулисы, нами было специально запущена утка о богатых платиновых залежах в Восточной Сибири. Были подготовленные липовые отчеты геологоразведочной экспедиции об открытии в Красноярском крае богатейших залежей платины. Для их разработки требовались значительные финансовые вложения. С целью придания операции большего правдоподобия, было устроено закрытое академическое обсуждение результатов экспедиции, на котором шли жаркие дебаты о целесообразности разработки месторождения платины в Красноярском крае. Естественно победили скептики, на основании аргументации которых, правительство решило воздержаться от разработок этих залежей.

Дзержинский заговорщицки усмехнулся и продолжал.

- Вслед за этой информацией мы допустили утечку за рубеж результатов экспедиции, которые привели в полный восторг иностранных геологов. Не задумываясь, они дали положительный ответ на разработку залежей платины, попутно объявив наших академиков неучами и дикарями.

Сразу посыпались заявки на право разработки концессии в Красноярском крае, но все они упирались в господина Шевелева, в задачу которого, входило всесторонне торможение решение данного вопроса. Одним словом, Шевелев был капканом, в который был должен попасться очень влиятельный человек, способный приказать не в меру строптивому чиновнику.

- Савинков? – утвердительно спросил Алексеев, и собеседник кивнул головой.

- Да он. До этого наружным наблюдением были отмечены две встречи господина Савинкова со вторым помощником французского посла, а сегодня я получи известие о переводе на его банковский счет аванса за неизданную книгу в размере тридцати тысяч франков.

- Нда – протянул Алексеев – господин Савинков действительно попал в платиновый капкан. Что вам нужно для доведения дела до конца?

- Только ваше согласие для получения санкции верховного прокурора о допросе господина Савинкова, в качестве подозреваемого в государственной измене.

Алексеев с пониманием кивнул головой. Чиновники столь высокого ранга могли привлекаться к ответственности только с согласия президента страны. Подойдя к специальному телефонному столу, он не дрогнувшей рукой поднял трубку телефона правительственной связи.

- Пять-двенадцать, пожалуйста – попросил он девушку на коммутаторе и когда на том конце провода раздался голос Вышинского, коротко произнес.

- Здравствуйте, Андрей Януарьевич. Сейчас к вам подъедет Дзержинский, и вы выдадите ему санкцию на привлечение в качестве подозреваемого одного из наших чиновников. Вам все понятно? – Алексеев умышленно не называл фамилию, опасаясь подслушивания, хотя генерал Щетинин, отвечающий за правительственную связь, неоднократно уверял президента, что такая возможность полностью исключена.

- Я вас понял Михаил Васильевич – коротко ответил верховный прокурор, давно научившийся не задавать вопросы, когда к тебе обращается сам президент страны.

- Благодарю вас. Всего доброго – попрощался Алексеев.

- Всего доброго, господин президент – ответил Вышинский и отключился.

Михаил Васильевич неторопливо положил трубку на рычаги аппарата и, повернувшись к Дзержинскому, произнес: - Ну, с Богом, Феликс.

Прошло всего два часа от момента этого разговора, а президент был уже в своем кремлевском кабинете и проводил прием посетителей. Мерно тикали огромные часы президентской приемной, лениво отсекая секунды от человеческого бытия своим тяжелым, до блеска начищенным маятником.

В широкой приемной перед столом личного секретаря президента в мягких креслах неподвижно застыли фигуры тех, кто был вызван или приглашен президентом Алексеевым для решения того или иного государственного вопроса. Одним из этих фигур был полковник Покровский, он же подполковник Максимов специальный представитель Генерального штаба в Синьцзяне.

Неизвестно для кого как, а для Алексея мирное тиканье часов раздавалось в эти минуты похоронным звоном. Срочно вызванный в Москву, вместо получения заслуженной награды за блестящие действия в Синьцзяне, полковник Покровский был обвинен в превышении свих служебных полномочий, в результате чего погиб капитан Тухачевский.

В начале эти обвинения показались Алексею досадным недоразумением, возникшим в результате нелепого стечения обстоятельств, однако генералы, заседавшие в специальной военной коллегии, были совершенно иного мнения. На основании донесения подполковника Кенига, они представляли дело так, что, поддавшись душевному порыву, Покровский застрели капитана Тухачевского без видимых на то оснований. У Алексея сразу захолодели пальцы, едва только он вспомнил свой допрос.

- У вас есть убедительные данные о деятельности капитана Тухачевского направленных в пользу третьих стран? – вопрошал Алексея полковник Климович, стыдливо не произнося слово «шпионаж».

- Все его действия на посту командующего особой бригады, так или иначе, приносили вред нашим интересам в Синьцзяне – отвечал полковник, но его слова пролетали мимо ушей заседателей.

- Значит, убедительных данных нет – прервал Алексея генерал-майор Журавлев - так и запишем, возражений нет? – Сидевшие за столом заседатели дружно закивали председательствующему головами – вот и прекрасно.

- Скажите Покровский, кто может подтвердить ваши слова о том, что Тухачевский первый открыл по вас огонь, якобы с целью убийства – продолжал спрашивать Климович.

- Со мной был уйгур телохранитель Якуб-хана. Тухачевский посчитал его за предводителя уйгуров Кульджи и первым он сначала выстрели в него, а затем хотел убить меня.

- Значит, вы упредили злодея – холодно спросил генерал-майор Шервинский.

- Так точно.

- И где этот ваш уйгур?

- Телохранитель Якуб-хана получил тяжелое ранение и через сутки умер.

- Он успел дать показания? Они были письменно зафиксированы?

- Нет. Об этом тогда никто не думал, китайцы наступали Кульджу. Телохранитель только успел рассказать об этом Якуб-хану. Он может подтвердить мои слова. Сделайте запрос подполковнику Кенигу в Кульджу.

- Уже сделан, господин полковник. Но только ваш Якуб-хан сейчас находиться в Урумчи и боюсь, что его ответ на наш запрос придет не скоро.

- Что же заставляет вас сомневаться в моих словах господин генерал? Я боевой офицер и свою честь никогда еще не ронял – с вызовом произнес Покровский.

- Все ваше поведение с момента убийства капитана Тухачевского, господин Покровский. Они похожи на действия уголовника спешно заметающего следы, но никак на действия боевого офицера – язвительно бросил Шервинский.

- Позвольте!!! – выкрикнул полковник.

- Не позволим!!! – рыкнул Журавлев и в голосе его громко звякнул металл – Почему вы сразу не объявили гарнизону о смерти Тухачевского, а спрятали его тело в кабинете, сказав, что он под домашним арестом и своей властью принудили к молчанию часовых?! Скрывали? Думали, что все будет шито-крыто, и победителей не судят? Нет, судят и ещё как!

- Слишком много взяли на себя, господин Покровский – поддержал своего коллегу Шервинский – просто так застрелить своего товарища, боевого офицера и думать, что вам все с рук сойдет за удачный разгром китайцев? Не выйдет, господин Буанопарт.

И тут, глядя в зеленые с рыжиной глаза генерала, Алексей вдруг отчетливо понял, что сидящие перед ним люди не желают слушать его слова. Более того, пользуясь, случаем господа генералы просто сводят с ним счеты. Они откровенно мстили Покровскому за то, что он настоял дать ему бронеотряд. За его успех под Яркендом и Кульджой, за то, что он вопреки их мнениям и доводам рискнул и его риск оправдался.

- В следующий раз я обязательно сделаю, так как вы говорите, господин генерал – произнес Алексей и по снисходительной улыбке Климовича понял, следующего раза у него не будет.

Генерал Щукин, к которому Алексей обратился за поддержкой, пообещал похлопотать за него, но по его озабоченному лицу Покровский сразу определил, что его дело обстоит очень серьезно. Наталья Николаевна предложила мужу похлопотать за него у начальника президентской канцелярии, но гордый полковник категорически отказался от помощи штатского человека, полностью вверив свою судьбу в руки Щукина.

Однако Сталин сразу заметил резкую перемену настроения у Покровской и без всяких церемоний, напрямую спросил об этом. Подобное внимание к скромному референту со стороны главы президентской канцелярии заключалось в определенной симпатии Сталина к Наталье Николаевне. Она была не только действительно толковым и дельным работником, но довольно тактичным и корректным человеком.

Видя стремление Сталина восполнить свои пробелы в образовании, она охотно давала ему рекомендации по книгам на ту или иною темы, в которых была компетентна. Кроме этого, Наталья Николаевна была единственным человеком из секретарей президентской канцелярии, кто стал сразу называть своего начальника по имени отчеству, тогда как все остальные именовали его коротко, господин столоначальник. Сознательно или непредумышленно подчеркивая не высокое происхождение Сталина.

Будучи очень не глупым человеком, кавказец сразу почувствовал скрытый подтекст но, не желая обострять отношения с коллективом, мужественно снес этот гаф. Он только мирно попыхивал своей трубкой и усердно трудился над документами, поражая всех своей работоспособностью и памятью. И в том, что она у него отменная, кое-кто из аппарата вскоре ощутил на себе.

Давая своим работникам то или иное поручение, Сталин прекрасно помнил о сроках его выполнения и в свою очередь очень жестко спрашивал с тех, кто просрочил его выполнение или допустил неточность в составлении важной бумаги. За подобные нарушения кавказец карал строго и беспощадно невзирая на лица, пол и происхождение. Насмешливо прищурив глаза, он учтиво спрашивал об образовании провинившегося сотрудника, а потом, разведя руками, говорил, что Пелагея Прокофьевна наверняка гораздо лучше справилась с этим делом. Пелагея Прокофьевна была уборщицей в президентской канцелярии и была яростным апологетом чистоты и порядка.

- Извините, но я не могу держать на столь ответственной работе, такого безответственного человека как вы – говорил кавказский тиран и провинившийся пулей вылетал с работы.

Когда вой обиженных и оскорбленных служащих достиг ушей Алексеева, он попытался воздействовать на Сталина. В ответ начальник канцелярии спросил президента, что он хочет иметь в своем распоряжении, работоспособный аппарат или штат бездельников и подхалимов способных запороть любое дело? Алексеев естественно выбрал первый вариант, после чего вопрос был закрыт раз и навсегда.

Конечно, не все из проштрафившихся людей вылетали из президентской канцелярии после первого проступка. Иным было дана возможность «кровью искупить свою вину», но большинство покидали стены Кремля, поскольку Сталин считал, что пришедшие сюда люди знали куда идут и должны были быть готовыми к предъявлению им высоких требований.

По понятной причине текучка кадров в президентской канцелярии была довольна сильной, однако постепенно Сталин образовал вокруг себя ядро нужных ему людей, и Наталья Николаевна была в их числе.

Покровская коротко обрисовала возникшие неприятности у своего мужа и, выполняя приказ мужа, ни слова не проронила о помощи Алексею.

- Я хорошо помню Алексея Михайловича. Господа союзники нас вместе с ним награждали французскими орденами в ставке генерала Корнилова.

Сталин с пониманием посмотрел в лицо молодой женщины, а затем по-отечески приободрил её.

- Не волнуйтесь Наталья Николаевна, я думаю, что с вашим мужем разберутся. Все будет хорошо.

Большего начальник личной канцелярии президента ничего не сказал, но по прошествию нескольких дней в Кремль был приглашен сам Покровский и генерал Шервинский, представлявший следственную коллегию.

Холеный президентский секретарь уверенно сортировал всех приглашенных на прием к президенту. Сразу, как только кто-то покидал кабинет президента, он брал телефонную трубку и, получив указание, впускал следующего посетителя.

Пригласив к президенту помощника министра вооружений, секретарь предложил генералу Шервинского быть готовым к следующему докладу. Алексей отрешенно смотрел на противоположную стену приемной, стараясь ни одним взглядом не пересечься с торжествующими глазами своего недоброжелателя.

Неожиданно входная дверь отворилась, и в президентскую приемную вошел Сталин. Холеный секретарь грозно взглянул на вновьприбывшего, но тут же безвольно увял. Сталин пользовался правом свободного прохода в кабинет президента без доклада. Кавказец, однако, не шагнул к дверям кабинета президента, а направился прямо к Алексею сжатому подобно пружине.

- Здравствуйте Алексей Михайлович – приветливо произнес он и протянул Покровскому руку.

- Вы здесь давно?

- Нет, не давно – отрывисто произнес полковник.

- Тогда я наверно буду первым, кто сообщит вам приятное известие. В знак признательности за ваши заслуги перед Отечеством в августе 1917 года, господин президент подписал указ о награждении вас специальной медалью за номером десять, выделении дачи под Москвой, а так же денежной помощи в размере двух тысяч рублей. Поздравляю вас, господин Покровский – Сталин еще раз энергично пожал руку Алексею, а затем удивленно спросил.

- Что не верите?

- Да нет, я, – замялся Покровский.

- И напрасно, указ будет опубликован в сегодняшних газетах. Читайте – сказал Сталин и мягкой кошачьей походкой покинул приемную.

Когда дверь за главой президентской канцелярии закрылась, на господина Шервинского было жалко смотреть. Прежняя властность и уверенность разом покинула его лицо, едва генерал услышал о награждении Покровского.

Дверь кабинета мягко отворилась, выпуская прежнего посетителя. Шервинский вскочил со своего кресла, но секретарь небрежным взмахом руки остановил его. Сняв трубку, он внимательно выслушал указание президента и важно произнес.

- Вас господин полковник. А вас господин Шервинский, президент сегодня не примет. Он уже полностью разобрался в интересующем его вопросе.

Алексей так никогда и не узнал, что его судьба была решена вчера вечером, когда в президентский кабинет был вызван начальник Генштаба Слащев и генерал Щукин для обсуждения положения в Синьцзяне. Готовилась дипломатическая нота о поддержке Россией решение курултая уйгурского народа по провозглашению независимости Восточного Туркестана.

Русские дипломаты в тайных переговорах сумели договориться с генералом Цзынь о разделе Синьцзяна на две части. За уйгурами остались земли по линии Яркенд, Куча, Карамай и Бурунчи, все остальное отходило китайцам. Столица Синьцзяна Урумчи был объявлен нейтральным городом и для гарантии его нейтралитета в него был введен русский гарнизон.

В глубине души Якуб-хан был очень недоволен тем, что часть уйгурских земель осталось под властью китайцев, однако дальнейшее расширение своего влияния на восток не входило в планы России. Полное освобождение восточного Туркестана привело бы к серьезному обострению отношений с Китаем. Хотя в нем и правили военные клики, попеременно сменяя друг друга в столице, но Поднебесная продолжала оставаться общепризнанным государством, хоть и серьезно больным.

Создавать у своих границ большое мусульманское государство и при этом платить за это жизнями своих солдат, президенту Алексееву совсем не хотелось и поэтому, не мудрствуя лукаво, он поступил так, как делали все его предшественники. Он вступил в переговоры с генералом Цзынь и предложил поделить Синьцзян на две части, пообещав при этом дать определенные отступные.

В другое время генерал Цзынь естественно возмутился бы и вполне возможно, что приказал бы повесить парламентеров, однако положение дел был не в пользу генерала. Потерпев поражение при подавлении восстания уйгуров, потеряв большое количество людей и вооружения, убежав из Урумчи, теперь генерал был жалкой фигурой в политическом раскладе страны. На возможность поддержки из Пекина ему нечего было рассчитывать, поскольку вес того или иного деятеля в Китае определялся количеством солдат находившихся в его распоряжении.

Для Цзынь было большим счастьем тот факт, что после его поражения никто из генералов клики не решил воспользоваться его бедственным положением, подобно тому, как это было в центральных провинциях страны. Синьцзян являлся бедной приграничной глушью и воевать за него ни один из представителей военных клик не было желания, тем более что вокруг центральной власти в Пекине началась очередная возня.

Не мог генерал Цзынь так же воспользоваться помощью своего дальнего покровителя туманного Альбиона. После казни в Урумчи британских военных советников, просить англичан о какой-либо помощи было бесполезно. При этом надежды, что положение китайского генерала спасёт столкновение интересов двух стран, полностью не оправдались. Русские не продвинулись ни на шаг южнее Яркенда, что не позволяло британцам громогласно заявить в своем парламенте об угрозе британских интересов в Азии.

Лишенный своих привычных козырей по прежней игре, генерал Цзынь после недолгого раздумья согласился с предложенным Москвой вариантом дележа Синьцзяна. Уступая часть восточного Туркестана, китаец получал статус союзника России, а вместе с ним и твердую гарантию невмешательства Москвы в его дела. Кроме этого, Россия предоставляла генералу военную помощь в виде стрелкового оружия и денежную помощь в размере двухсот тысяч долларов, с выплатой в течение десяти лет.

Переговоры о судьбе Синьцзяна длились три дня и завершились подписанием тайного соглашения, после чего Москва собиралась объявить миру о своей поддержке уйгурского государства. Якуб-хан не был посвящен во все детали переговоров и поэтому воспринял согласие Москвы на присутствие в восточном Туркестане русских воинских соединений с радостью, видя в них единственную гарантию своей безопасности от китайцев.

- Прекрасная работа господа – похвалил Слащева и Щукина президент – операция «Весна» благополучно завершена и даже точно в срок, чего, честно говоря, я не очень ожидал.

Собеседники скромно потупили головы, ожидая продолжение речи высокого начальства, и оно последовало.

- Мне очень понравилось смелое действие вашего специального представителя подполковник Максимова. Я прочитал все его телеграммы, донесения и рапорты и должен признать мастерство этого человека. Если бы он не настоял на своевременной переброске бронеотряда в город Верный, а затем в Кульджу, боюсь, наши дела были не столь блестящими – усмехнулся Алексеев.

- Как он вовремя появился в Кульдже, умело сражался с китайцами и разбил их превосходящие силы, а затем был тверд в отношении уйгуров, которые энергично требовали продолжение похода и полного изгнания китайцев из Туркестана. Нет, определенно у этого человека есть голова на плечах. Как вы его собираетесь наградить? – спросил президент генералов.

Зная суть дела, Щукин ловко промолчал и, прикрывшись субординацией, дал первым слово Слащеву.

- Господин президент, Михаил Васильевич – начал фельдмаршал – то, что вы так точно подметили сейчас, перечисляя заслуги господина Максимова, это только одна сторона медали. Есть ещё и другая.

Слащев сделал паузу, внимательно наблюдая за реакцией Алексеева. С того моментально сбежало радостное расположение и, нахмурившись, он приготовился получить значительную ложку дегтя в бочку меда.

- Говорите Яков Александрович, я вас внимательно слушаю.

- К моему прискорбному сожалению Михаил Васильевич офицер, чьи деяния вы здесь столь подробно перечислили, совершил одно, но очень тяжкое преступление. Оно не только полностью перечеркивает, все сделанные им благи поступки, но и требует справедливого наказания.

Слащев вновь сделал значимую паузу, чтобы Алексеев как можно лучше осознал его слова и вновь добился своего.

- Продолжайте, господин фельдмаршал – бросил президент, насупившись ещё больше.

- Я говорю об одном из самых тяжких воинских преступлений, которым никогда не было прощения в русской армии, убийстве своего боевого товарища – Слащев замолчал, но на этот раз он не стал растягивать паузы и сразу перешел к делу. В двух словах не жалея красок, господин фельдмаршал полностью пересказал Алексееву суть докладной записки переданной ему генералами из дознавательной коллегии.

Сам Слащев ровным счетом не имел ничего против самого Покровского. Попади ему подобное дело во время войны, фельдмаршал, несомненно, попытался с ним разобраться, а потом, скорее всего, списал в архив. Однако слава и почести порой играют очень дурную шутку. Став национальным героем, Слащев как это говорят в народе «забронзовел» и больше стал слушать не своих старых боевых товарищей, а паркетных генералов расстилавшихся перед ним мелким бесом и непрерывно поющих осанну. Поэтому он быстро поверил в виновность Покровского и, сказав раз слово, потом упрямо стоял на своем мнении до конца.

- Что вы скажите об этом офицере генерал? – хмуро спросил Алексеев Щукина – насколько я помню, это ведь была ваша кандидатура?

- Гибель генерала Анненкова, а перед этим полковника Барабанова очень запутанные дела. В них до сих пор оставляют очень много вопросов, на которых нет ответа. К сожалению, следствие не было доведено до конца, и теперь мы вряд ли найдем ответы на них. Однако если проводить подробный анализ всех событий что произошли в Синьцзяне, то в этом явно виден след наших британских соседей – осторожно ответил Щукин.

- Можно сколько угодно проводить анализ и выстраивать логические линии, но факт остается фактом, капитан Тухачевский убит и у вас нет прямых доказательств невиновности вашего протеже - гневно парировал Слащев.

- Я верю, слову своего офицера, утверждающего, что это было самообороной – ответил Щукин, но без особой надежды, что к его мнению прислушаются.

- А я верю выводам своих генералов, которые на этом деле уже собаку съели – продолжал напирать фельдмаршал, уверенно давя на скрытые точки. Если бы президент Алексеев был простым штатским человеком, то возможно фельдмаршал не был бы столь напорист, но президент был истинно военным человеком, для которого кастовая честь была превыше всего. Щукин очень хорошо понимал это нюанс и поэтому не стремился сильно защищать Покровского.

- Что вы предлагаете? – хмуро спросил Алексеев.

- Я полностью согласен с выводами коллегии. Единственно, что мы можем сделать для соблюдения чести мундира, это лишить полковника Покровского звания и отправить в отставку без всякого пенсиона – жестко объявил приговор Слащев, вколачивая слова в воздух подобно гвоздям.

- А причем здесь полковник Покровский? – удивился Алексеев – ведь все донесения и рапорты подписаны подполковником Максимовым?

- Это его рабочий псевдоним. Подписано Максимов, а на самом деле Покровский – пояснил Слащев, сбившийся с пафосного тона.

- Покровский, полковник Покровский – произнес Алексеев, явно пытаясь, что-то вспомнить - Знакомая фамилия. Я её уже где-то слышал, вот только никак не могу вспомнить.

Слащев открыл рот, желая ввернуть беседу в нужное для себя русло, но Алексеев уже потянулся к звонку, что-то вспомнив.

Мягко щелкнула дверь, и в кабинет вошел холеный секретарь, застывший в выжидательной позе.

- Пригласите ко мне Сталина и побыстрей – приказал президент и секретарь исчез. Прошло несколько минут, и кавказец уже стоял перед светлыми очами президента.

- Скажите Иосиф, полковник Покровский, эта фамилия вам не о чем не говорит? Мне кажется, она у нас проходила по каким-то бумагам – спросил Алексеев.

- Совершенно верно, господин президент. В августе месяце в честь годовщины августовских событий 1917 года, вы подписывали указ о поощрении этого человека, как имевшего большие заслуги перед Отечеством – ответил Сталин.

- Ах, да. Полковник Покровский, личный адъютант Корнилова. Как же, как же помню такого человека – обрадовался Алексеев – и чем мы его решили поощрить?

- Вы предложили наградить этого достойного человека памятной медалью, земельным участком под Москвой и денежной помощью.

- Да, теперь полностью вспомнил. Так оно и было.

- Но вы награждали этого человека, не зная его ужасного деяния – не сдавался Слащев, упорно цепляясь за своё мнение.

- Нда - погрустнел Алексеев, но в этот момент за Покровского неожиданно заступился Сталин.

- Извините, Михаил Васильевич, но я хорошо знаю Алексея Михайловича. Я несколько раз встречался с ним по делам в ставке Корнилова и могу свидетельствовать в его глубокой порядочности, как военного, так и человека.

- Он убил человека! Своего боевого товарища! – гневно бросил фельдмаршал.

- Я конечно сугубо штатский человек, но могу заметить, что это произошло не в мирное время, а в сугубо военной обстановке – неторопливо сказал Сталин.

- Какая разница, в мирное или военное время? Офицер убил офицера, это несмываемый позор на честь мундира, хотя вам как штатскому это не понять – свысока бросил Слащев.

- Конечно, мне этого не понять – согласился Сталин – но мне непонятно так же почему вы не должны верить слову своего офицера, который утверждает, что сделал это в порядке самообороны, спасая свою жизнь. Почему нельзя верить человеку с честью прошедшего войну от звонка до звонка и при этом ни разу не запятнал свою честь? Почему вы должны верить только одной бумаге порочащей человека и полностью отказывать ему в презумпции невиновности? Насколько я знаю, прямых доказательств вины господина Покровского нет. Не так ли, Яков Александрович?

- Нет – неохотно признал Слащев. Под воздействием аргументированной речи Сталина, фельдмаршал посмотрел на дело полковника с другой стороны и неожиданно для себя был вынужден согласиться с оппонентом.

Чутко уловив изменение в лице фельдмаршала, и желая предоставить ему почетный отход, Сталин обратился к Щукину.

- Скажите господин генерал, а не кажется ли вам, что в этом деле очень сильно пахнет хорошо организованной провокацией некоторой страны, цель которой нанести нам ощутимый вред после своего проигрыша в Синьцзяне?

- Действительно очень похоже. Британцы очень большие мастера наводить тень на плетень – моментально поддержал его Щукин, и Алексеев вопросительно посмотрел на Слащева. Тому очень не хотелось признавать свой просчет, но не любовь к британцам, сильно досадившим фельдмаршалу в прошлую войну была очень сильна.

- Да, от этих островитян можно ожидать всякого – осторожно проговорил Слащев.

- Тогда давайте направим это дело на доследование орлам Николая Григорьевича. Британцы это уже его головная боль – предложил Алексеев. Естественно возражений ни у кого не оказалось.

- Что касается господина Покровского, то я считаю, что мы его уже вполне достойно наградили, а вопрос об оценки его действий в Синьцзяне следует оставить до окончания расследования – произнес президент, давая понять, что новых наград полковник вряд ли получит. Услышав этот вердикт, Слащев моментально почувствовал себя лучше, а Щукин одобрительно кивнул головой. Подобный вариант устраивал все стороны. Алексеев и сам был рад столь удачливому разрешению этого вопроса, в основе которого лежали отнюдь не коварные происки британцев, а элементарная человеческая зависть и желание опорочить боле удачливого и талантливого человека.

Президент видимо почувствовал это, потому, когда генералы уже были у двери, бросил им вслед приказ.

- Пришлите-ка ко мне полковника Покровского, Яков Александрович. Хочу лично познакомиться с человеком, из-за которого столько шуму. Завтра жду.

Когда посетители покинули кабинет президента, в приемной Сталин чуть попридержал за рукав Щукина и когда генерал остановился, спросил его тихим голосом.

- Скажите Николай Григорьевич, а как вы собираетесь использовать господина Покровского на то время, пока будет идти следствие по столь запутанному делу? Насколько я понимаю продолжать держать его в специальных представителей генштаба, вы не собираетесь?

- Честно говоря, я ещё не думал над этим вопросом – честно признался генерал и выжидательно замолчал, ожидая продолжения развития темы, поскольку хорошо знал, что Сталин очень часто высказывал те мысли или соображения президента, которые он не хотел произносить в слух сам.

- Может пока идет следствие, стоит послать его в Германию в составе военной делегации? Насколько я понимаю, вы полностью доверяете господину Покровскому.

- Почему бы и нет. Полковник Покровский хорошо владеет немецким языком, и как показало время, хорошо ориентируется в сложных не только военных, но и политических вопросах. Я думаю, его присутствие пойдет только на пользу нашей делегации – ответил Щукин, моментально расставив все точки в вопросе о Покровском.

- Всегда приятно иметь дело с умным человеком, господин генерал – учтиво произнес Сталин, вежливо пропуская генерала вперед себя – тем более что мне кажется, что родина осталась в некотором долгу перед господином Покровским.

Если вопрос с полковником Покровским самым чудесным образом разрешились, то вот дела у вице-президента страны господина Савинкова были хуже некуда. Едва он пришел в свой кабинет и начал просмотр бумаг, как дверь открылась и в кабинет сначала заглянула растерянная секретарша Аллочка, а вслед за ней внутрь вошли два высоких человека, внешне очень схожих между собой. Подобных типов в народе именуют метким и емким словом «мордовороты».

- Господин Савинков? – глухим грудным голосом поинтересовался тот, что был постарше. Едва только он заговорил, как господин вице-президент, нутром опытного подпольщика почувствовал для себя серьезную угрозу. С какой бы легкостью он разговаривал с этими громилами, имея в руке старый безотказный «браунинг». Но, увы, пост, который занимал Савинков, в настоящий момент не подразумевал наличие у него оружия. Поэтому, за неимением огнестрельного оружия, Савинков решил применить другое, но ничуть не менее грозное оружие.

- Это что такое, Аллочка!? По какому праву эти люди входят ко мне без доклада!? У тебя там что, приемная вице-президента России или проходной двор!? – гневно выкрикнул Савинков, с каждым словом все больше и больше распаляя себя. Этот дешевый прием уличный шпаны очень часто оказывался, весьма действенен в высоких стенах.

Пришедшие громилы, однако, ничуть не испугались грозных криков, а равнодушно смотрели на Савинкова, безропотно давая ему излить свою душу. Единственно кто напугался криков вице-президента, была бедная секретарша, что-то несвязанно лепетавшая, попав между двух огней.

Видя, что его угрозы ничуть не действуют на незваных гостей, Савинков схватил трубку, дабы вызвать охрану и с удивлением обнаружил, что его телефон молчит. Старший из гостей «мило» улыбнулся, давая понять хозяину кабинета, что ему хорошо известна причина его удивления и этим еще больше нагнал на Савинкова грусть.

- Не надо кричать на девушку, Борис Викторович, она ведь не в чем не виновата – с укоризной сказал мордоворот – Мы сотрудники ГПУ и пришли пригласить вас на допрос в качестве свидетеля по делу государственной важности.

- У меня иммунитет – заговорил властным голосом Савинков, но старший прервал его, буднично достав из кармана листок бумаги.

- Вот ордер Верховного прокурора о привлечении вас к делу в качестве свидетеля. Можете ознакомиться, там все написано - чекист вежливо положил бумагу перед Савинковым на стол. Вице-президент тяжко уперся взглядом в белый листок, и внутри у него что-то разом оборвалось. Глаза сумбурно бегали по ровным строчкам аккуратно впечатанных букв и не видели ровным счетом ничего. Однако, даже не читая ордер, Савинков отлично осознавал правдивость слов гостя, без подобной бумаги сотрудники ГПУ вряд ли рискнули переступить порог его кабинета.

Видя внутреннее состояние клиента, чекист не приближаясь ни на шаг к Савинкову, задушевно произнес: – собирайтесь, Борис Викторович, здесь не далеко, быстро доедем.

Пока длился недолгие сборы и переезд из Кремля на Лубянку, Савинков уже тысячу раз пожалел, что поддался давлению проклятых французов, попросивших его помощи в решении вопроса с платиновым прииском. Эх, надо было презреть всякие страхи, и гордо бросив в лицо шантажисту гадкие листки с описанием его пикантных похождений в Париже сказать: «Черт с вами публикуйте». Но тогда он попросту побоялся сделать это.

Побоялся нанести вред своему политическому реноме, который был уже основательно подмочен эсеровским прошлым и сотрудничеством с Керенским, на которого были удачно повешены все грехи февральской революции, вместе со статусом «врага народа».

Не шарахнулся как черт от ладана от француза, поскольку тот умело сочетал методику пряника и дубинки и кроме выкручивания рук попавшемуся политику предложил ещё и богатые денежные отступные за оказанную помощь. Одним словом страх и жадность подкосили волю Бориса Викторовича в тот злополучный день, когда он ударил по рукам с французом Жервэ.

И теперь поднимаясь по крутым лестницам на самый верх здания ГПУ, стиснутый с двух сторон молчаливыми молодцами, Савинков лихорадочно выстраивал линию своей будущей защиты по поводу контактов с французами.

Пережив сильный страх и моральное унижение, Борис Викторович очень сильно нуждался в любой, пусть даже мимолетной поддержке выраженной пусть даже в простом слове или взгляде. Однако его конвоиры одним своим грозным видом, все время заставляли всех встречных испуганно сторониться Савинкова. Все кто раньше заискивал или заигрывал с господином вице-президентом сегодня либо делали испуганные глаза при встрече или вообще старательно его не замечали.

Это давление на несчастного Бориса Викторовича началось ещё в его кремлевских апартаментах и не прекращалось до того момента, как он переступил порог кабинета следователя. Что и говорить, удар был хорошо рассчитан и организован, но полностью выбить из седла такого человека как Савинков, пусть даже порядком разложившегося за два года райской жизни на российском Олимпе, был недостаточно. Поэтому, человек, вошедший в кабинет старшего следователя Груббера Владимира Федоровича, был настроен, драться до конца.

Подвергшийся психологическому давлению со стороны мордоворотов, Савинков ожидал нечто подобное увидеть и в кабинете, однако следователь оказался их полной противоположностью. Невысокий с седыми висками он производил впечатление обычного учителя гимназии и не внушал никакой опасности. Он вежливо предложил Борису Викторовичу сесть, а затем учтиво извинился за причиненное его помощниками беспокойство, вызванное исключительно делами государственной важности.

От подобного обращения Савинков заметно успокоился, обрел былую наглость, и в душе у него зародилась надежда, что все может быть обойдется.

- Я очень надеюсь, что наша беседа не затянется надолго. Через два часа у меня назначена встреча с важными людьми, а в три часа я должен быть на торжественном приеме у президента – многозначительно произнес Савинков.

- Не беспокойтесь Борис Викторович, мы постараемся уложиться в час не более - пояснил Груббер и сделал знак секретарю писавшего протокол допроса.

- Скажите господин вице-президент, вся ли ваша недвижимость на территории России соответствует тому перечню, что вы внесли в вашу личную декларацию государственного служащего. Ради экономии своего времени можете отвечать кратко да или нет. Итак?

- Да. Мой перечень не изменился.

- Есть ли у вас дополнительные доходы, кроме зарплаты госслужащего?

- Да. Это авторские гонорары от моих изданных книг.

- Есть ли у вас недвижимость заграницей и если есть, то когда и на какие средства она была приобретена?

- Нет, заграницей недвижимости у меня нет.

- Есть ли заграницей недвижимость, принадлежащая вашим родным или близким?

- Нет.

- Есть ли у вас акции иностранных или российских предприятий?

- Да. Я имею некоторые акции иностранных и российских кампаний, но какое это имеет отношение к ГПУ. Ведь это прерогатива фискальной полиции – делано удивился Савинков, но Груббер никак не отреагировал на его слова.

- Какой годовой доход они вам приносят? Можете сказать приблизительную цифру.

- Это все указанно в моей декларации! – возмутился Савинков, теперь более искреннее – возьмите и прочтите.

- Вы отказываетесь отвечать на этот вопрос?

- Возьмите и посмотрите – с нажимом произнес вице-президент. Он надеялся вывести следователя из равновесия, но лицо Груббера ничуть не изменилось.

- Запишите в протокол, Борис Викторович отказался отвечать на поставленный вопрос – спокойно, почти равнодушно произнес чекист.

- Я не отказываюсь отвечать, я вам говорю – начал Савинков, но следователь прервал его.

- Борис Викторович, мне нужна цифра вашего дохода с акций. Вы либо говорите её, либо мы фиксируем отказ от сотрудничества и переходим к следующему вопросу. Давайте экономить время – проникновенно предложил Груббер. Савинков сначала пыхнул гневным взглядом, а затем нехотя выдавил из себя ответ: - около ста тысяч рублей. – Прославиться тем, что, занимая второй пост в государстве, он отказался сотрудничать со следствием, означало конец его политической карьеры.

- Прекрасно. Сто тысяч рублей приблизительно – подытожил чекист.

- Сколько издано ваших книг в России за прошедший и этот год?

- Всего одна книга. Предвосхищая ваш следующий вопрос, могу сказать, что она же была издана заграницей вместе с моими двумя прежними произведениями.

Груббер понимающе кивнул, а затем произнес: - Да, зарубежом вас больше читают, чем у нас.

- Да – с вызовом бросил Савинков – мое творчество там больше ценят, чем здесь.

- Конечно – сразу согласился Груббер – иначе как объяснить ваш счет на 192 тысячи в «Банк-Франсес».

- Что!? – затравлено, спросил Савинков. Груббер вновь не изменился в лице и спокойно достал из папки нужный документ.

- Вот, пожалуйста, выписка из банковского счета с указанием сумм и временем их поступлений.

- Откуда это у вас? Тайна банковского вклада неприкосновенна!

- Банковского вклада да – легко согласился следователь – но постоянно пополняемого счета нет. Это все ваши авторские гонорары Борис Викторович?

- Да – быстро произнес Савинков – гонорары.

- О которых вы забыли упомянуть в декларации?

- Это не ваш вопрос господин следователь. Допрашивая меня о них, вы явно превышаете свои полномочия. Я буду давать отчет о своих зарубежных счетах только представителям фискальной полиции – яростно бросил Савинков и начал подниматься со стула.

- Сядьте, пожалуйста, Борис Викторович, разговор ещё не окончен – остановил его следователь.

- Я охотно признал бы правоту ваших слов, если бы не очень интересный факт. Большинство ваши финансовые отправители, в той или иной мере замечены в сотрудничестве со спецслужбами Англии, Франции и Североамериканскими Соединенными Штатами.

- Что за чушь!? С какими спецслужбами!? Что за бредятину вы мне пытаетесь приписать!? Измену Родины!!? – взорвался Савинков, впившись гневным взглядом в невозмутимое лицо чекиста.

- Это данные главного разведывательного управления генерального штаба – уточнил Груббер.

- Да вы что там с ума посходили! Неужели вы не понимаете что против меня, вице-президента России организованная чудовищная провокация! И все эти переводы сделаны только с одной целью, опорочить мое имя! – метал громы и молнии Савинков.

- Видимо этим объясняется тот факт, что зарубежные издательства не прислали вам ни одного сигнального экземпляра?

- Не знаю. Хотя нет, были, были два экземпляра. Один из них я подарил господину Мережковскому, а второй передал в Румянцевскую публичную библиотеку. Можете проверить!

- Уже проверили – следователь отодвинул ящик стола и достал из него книгу – вот этот экземпляр вы передали в библиотеку?

- Да, этот – упавшим голосом произнес Савинков. Увидев книгу, он с ужасом ощутил, как серьезно за него взялись чекисты. От этого понимания лицо его побледнело, а в ногах разлился противный холод.

- Значит провокация? – уточнил Груббер.

- Да, провокация – усталым голосом произнес Савинков.

- Крепко же они взялись за вас Борис Викторович, если открыли счета на ваше имя в «Националь Банк» и «Леон кредит», а так же в швейцарском «Керстен и К». На сегодняшний день там лежат сто двадцать пять тысяч и семьдесят восемь тысяч франков и двадцать восемь тысяч долларов. Вот выписки – следователь вновь открыл свою папку, и аккуратно выложив бумаги на стол, констатировал – видно сильно вы им насолили, раз потратили на вас столько денег.

В голове у ошеломленного Савинкова лихорадочно забилась тоскливая мысль: «Это конец, это конец»! Словно лунатик смотрел он на свои тайные счета, оставшиеся еще с царских времен и аккуратно пополнявшиеся за счет продажи секретных сведений в течение последних лет.

- Значит, вы продолжаете настаивать, что это все политическая провокация против вас? – Груббер ткнул пальцем в банковские счета.

- Да, это провокация – сказал подследственный, словно утопающих хватаясь за соломинку.

- По нашим данным, вы обошлись врагам отечества больше полмиллиона франков – произнес чекист, любовно поглаживая папку, явно намекая на наличие новых документов.

- Очень даже может быть. Мое имя в политике стоит гораздо больше – сварливо заявил вице-президент.

- И так провокация? – в третий раз уточнил следователь.

- Провокация, провокация, что вы как тетерев долдоните одно и тоже? Да, провокация против меня как вице-президента страны, так и запишите – с вызовом бросил Савинков.

- Прекрасно. Тогда скажите Борис Викторович, где и при каких обстоятельствах вы встречались с господином Жервэ? О чем у вас была беседа, и что вы ему обещали сделать?

- О чем вы говорите!? Кто это такой!? Ваш подставной агент!? – вновь взорвался Савинков, отчаянно распыляя себя, чтобы выскочить из петли затягивающейся на его горле.

- Месье Жервэ, второй помощник французского посла – Груббер извлек из папки фотографию и положил на стол. На ней был изображен мужчина в форме подполковника французской армии.

- Вновь продолжаете утверждать, что не знаете его?

- Да, не знаю!

- У вас плохая память Борис Викторович. Вы встречаетесь с ним пятнадцатого и семнадцатого сентября этого года, вот взгляните.

Савинков бросил полный ненависти взгляд на разложенные фотографии на столе и стал лихорадочно думать. Не будь этих проклятых фотографий, факт знакомства с Жервэ можно было отрицать, но все говорило, что чекисты давно следили за ним, и неизвестно что еще лежит в этой чертовой папке Груббера.

- Мы обсуждали условия издания в Париже моей книги – осторожно произнес Савинков.

- Какой книги? Назовите название – быстро спросил чекист и Савинков прокололся.

- У неё еще нет названия, я только пишу её – устало бросил бывший социалист-революционер.

- А каковы сроки сдачи произведения?

- Издательство не обременило меня точным сроком, примерно год или полтора.

- И каковы условия гонорара ненаписанного произведения? – спросил следователь.

- Тридцать тысяч франков.

- И их уже естественно перевели? – многозначительно спросил Груббер.

- Возможно – ответил Савинков, косясь глазом на папку следователя.

- И сразу после этой встречи вы потребовали от господина Шевелева, решить положительно вопрос о передачи концессии на красноярский платиновый рудник французской компании «Франс жерминаль»?

- Нет! – яростно выкрикнул подследственный.

- Ну, как это нет, Борис Викторович? – укоризненно произнес следователь. – Вот показания господина Шевелева, где он полностью описывает два ваших разговора, можете почитать.

Чекист вновь открыл папку и вытащил из неё несколько тщательно сколотых листов допроса.

- Нет, значит, нет. Господин Шевелев оговаривает меня.

- Но вы их даже не посмотрели.

- Я не буду их смотреть. Я устал, у меня болит голова! Я требую прекращения допроса!

- Хорошо, но только скажите, вы признаете сам факт встречи с господином Шевелевым?

- Да, признаю.

- И то, что вы говорили с ним о концессии на сибирский платиновый рудник?

- Да, я его расспрашивал о нем, но больше ничего! Он оговаривает меня, ваш Шевелев! Я больше не буду отвечать на ваши вопросы!

- Хорошо. Как я и обещал, я больше не буду задавать вам не одного вопроса. Подпишите протокол беседы, и вы можете идти.

- Могу идти, прямо сейчас?

- Конечно. Гражданин верховный прокурор дал санкцию только на беседу с вами, а не на задержание.

- Где я должен подписать?

- Вот внизу, на каждой странице, мною прочитано, с моих слов записано верно. Только прочтите внимательно, чтобы потом не было претензий – с расстановкой произнес Груббер.

Савинков склонился над протоколом, и буквы вновь заплясали у него перед глазами. С большим трудом он осилил все листы протокола и внизу каждого из них вывел свою подпись. Следователь нажал кнопку звонка, и в дверь вошли два знакомых молодца.

- Проводите господина вице-президента – приказал чекист.

- Не надо я сам дойду, здесь не далеко – устало приговорил Савинков.

- До дверей проводите – уточнил приказ Груббер и один из чекистов вежливо открыл дверь кабинета. Собрав последние силы, на негнущихся ногах Савинков поднялся с кресла и двинулся к выходу, однако у самого порога чекист остановил.

- А ведь никакого платинового рудника нет, Борис Викторович.

- Как нет!? - упавшим голосом спросил несчастный политик.

- Так нет. Все это выдумка, хорошо составленная легенда. Так сказать капкан для агентов иностранного влияния, и вы в него попались, господин вице-президент. В готовящемся процессе над агентами иностранного влияния, вам будет отведено главное место на скамье подсудимых - учтиво пояснил Груббер – так, что расставание с вами у нас будет не надолго.

Молча, российский вице-президент испил свою чашу позора и как во сне покинул негостеприимный кабинет старшего следователя. Груббер, стоя у стола неторопливо перебирая листы протокола допроса, когда сквозь неплотно прикрытую дверь в кабинет ворвался приглушенный человеческий вскрик, а через некоторое время глухой звук падения.

Когда к распростертому на полу телу подбежали люди, все было кончено. Вице-президент России Савинков, покончил жизнь самоубийством путем выпрыгивания в лестничный пролет. Сопровождавшие его чекисты в один голос заявили, что господин подследственный перескочил через невысокие перила лестничного пролета, находясь в чрезвычайно взволнованном состоянии

Проведено по горячим следам следствие полностью подтвердило их слова. Господин Савинков действительно покинул кабинет в сильно расстроенном состоянии и видимо, опасаясь расплаты за свои прегрешения перед законом, решил покончить счеты с жизнью. Впрочем, официальная версия не устроила определенные круги русского общества и вскоре по Москве пошли гулять слухи, что Бориса Викторовича просто столкнули, благо перила верхнего этажа Лубянки, действительно не были высокими.

Так закончил свою жизнь человек, начавший свой мутный жизненный путь кровавыми актами против государства и закончив его вторым лицом. В этом была какая-то своя символичность ибо, находясь в гуще политических событий, Борис Савинков постоянно стремился быть первым, но его непременно обходили другие. Сначала Азеф, потом Керенский, Корнилов и, наконец, президент Алексеев.

Скоропостижная смерть вице-президента вызвало экстренное совещание у президента, на которое был приглашен весь кабинет министров во главе с премьером Парамоновым. Так же на нем председатель ГПУ Феликс Дзержинский с тремя сотрудниками. Появление в кремле офицеров ГПУ вызвало среди господ министров определенное волнение. Они знали, что утром прямо из Кремля на допрос на Лубянку был вызван вице-президент Савинков, и теперь каждый опасался за себя, грешки имелись.

Однако их страхи оказались напрасными. Присутствие сотрудников ГПУ имело лишь чисто психологическое воздействие на собравшихся министров. Молча, они ложили перед каждым из них принесенные с собой папки с копией банковских счетов покойного, донесений агентов, данные наружного наблюдения. Кроме этого, министрам было предложено ознакомиться с протоколом последнего допроса вице-президента.

При виде того, как глубоко копнули спецслужбы под покойного деятеля, очень многие из присутствующих министров, сильно испугались и потому без единого вопроса подписали обращение к русскому народу предложенное им президентом. В нём с прискорбием извещалось о скоропостижной смерти вице-президента и решении правительства похоронить усопшего на кладбище Донского монастыря. Для исполнения этого решения, была создана специальная комиссия во главе с господином Парамоновым. Похороны было решено провести согласно русскому обычаю на третий день после смерти.

- А кто же теперь будет исполнять обязанности вице-президента – скорее пролепетал, чем спросил министр торговли господин Шульдяков, когда все подписи были поставлены, и министрам было предложено разойтись.

- Не беспокойтесь господа. Мы постараемся найти достойную кандидатуру на этот пост – величественно изрек Алексеев и больше, вопросов не последовало.

Когда господа министры исполнили свой долг и стали покидать президентский кабинет, Алексеев попросил Дзержинского задержаться. Подойдя к окну и наблюдая за выходящими из здания министрами, президент спросили председателя ГПУ.

- Скажите Феликс, есть ли честные люди из числа одиннадцати господ находившихся в этом кабинете?

- Боюсь вас разочаровать Михаил Васильевич. У каждого из присутствующих имеется свой воз грехов. Двое; министр связи и министр здравоохранения имеют небольшие прегрешения перед законом. За министрами транспорта и торговли тянуться более солидные хвосты прегрешений.

- Больше всех у господина Парамонова? – быстро спросил Алексеев.

- Как не странно нет. По нашим сведениям он занимает промежуточную позицию в центре и больше берет «борзыми щенками».

- Кто же больше всех, министр внутренних дел, министр юстиции? – невинно произнес президент, с интересом ожидая реакцию Дзержинского на его скрытого конкурента и формального начальника – или министр финансов?

- Нет, господин президент. По нашим данным больше всех погряз в коррупции господа министры экономики и земледелия.

- А господин Кржижановский? Как дела у него?

- В отношении этого человека, могу с твердой уверенностью сказать одну лишь вещь, Глеб Максимилианович ни в чем порочащем его не замечен. Он целиком и полностью предан работе и своему плану по переустройству России.

- Да, этого и следовало ожидать – Алексеев отошел от окна и направился к столу - Вот, что Феликс, продолжайте наблюдать за господами министрами. Так сказать накапливайте материал, хотя после сегодняшней встряски они наверняка станут осторожнее.

- Навряд ли Михаил Васильевич. Сейчас они испуганы, но очень быстро этот страх пройдет, и они с удвоенной силой примутся наверстать упущенное.

- Успехов вам в вашей трудной, но благородной работе. Я надеюсь на результат.

- Я тоже, но нельзя ли увеличить денежное содержание нашим работникам. Большое количество моих сотрудников готово работать за идею, но малая зарплата по сравнению с остальными государственными служащими вызывают отток людей из органов. Ради прокорма семьи люди вынуждены брать взятки у подследственных, о чем впрочем, сразу извещают начальство. Михаил Васильевич, я прошу не за себя, за людей и за дело. Если мы не увеличим зарплату, то вскоре ГПУ превратиться в сплошную фикцию.

Алексеев внимательно слушал «железного Феликса» о нуждах его сотрудников и в душе хорошо понимал, прописные истинны, у крепкого государства должен быть крепкий аппарат власти.

- Хорошо Феликс Эдмундович, я думаю, что вместе с господином Кудрявцевым мы сможем поправить это положение.

Однако на этом трудовой день президента России не закончился. С момента своего избрания господин Алексеев отдыхал крайне мало, проводя почти все свое время за бумагами либо принимая послов и высоких государственных гостей. Михаил Васильевич уже порядком устал от этой замкнутой кремлевскими стенами жизни и очень обрадовался, когда начальник канцелярии предложил ему посетить цирк.

Причем это был не простой цирк с акробатами, жонглерами и прочими артистами развлекательного жанра. Это был конный цирк под управлением Семена Михайловича Буденного.

Полный кавалер всех четырех георгиевских медалей и четырех крестов, именуемый в народе «полный бант», вахмистр Буденный после окончания войны занялся своим любимым делом, конным цирком. Служа в армии, он долго вынашивал свою идею и уже собирался открыть его в Петрограде, но начавшаяся война перечеркнула планы талантливого человека.

Оказавшись не у дел после демобилизации, Буденный решил заняться реализации мечты и попытался взять в банках кредит для устройства цирка. Однако в послевоенной стране идея конного цирка показалась банковским чиновникам утопией. В кредите было отказано и Семен Михайлович, стал искать спонсора, чтобы сдвинуть дело с мертвой точки.

Вот тогда, полный георгиевский кавалер и обратился с письмом к президенту России, которое попало в руки Сталина. При всей своей загруженности, он нашел время и встретился с вахмистром, который произвел на него довольно благоприятное впечатление. В конце разговора, Сталин в присутствии Буденного снял трубку и позвонив министру финансов и сказал, что есть мнение о создании первого конного цирка в стране и мире. Поэтому он просит оказать полному георгиевскому кавалеру максимальное содействие в столь важном и нужном государственном деле.

Подобные действия начальника канцелярии президента объяснялась тем что, желая отвлечь народ от забот и нужд, президент Алексеев придавал огромное значение кино, театру и прочим направлениям развлекательного искусства. Цирк Буденного хорошо укладывался в эту концепцию и поэтому вахмистр получил зеленый свет.

Семен Михайлович полностью оправдал оказанное ему высокое доверие и уже через год, в Москве состоялось открытие конного цирка. Аншлаг был полным, на представления публика валом валила, стремясь увидеть чудеса конной джигитовки молодцов Семена Михайловича. Чего там только не было; и дикие скачки по арене и грациозный выезд наездников, и конная акробатика, которая заставляла зал сначала замереть от страха, а затем в едином порыве разразиться громкими аплодисментами.

Алексеев так же не остался равнодушным к мастерству конных циркачей. Вместе со всеми он громко хлопал в ладоши, кричал и даже свистел, вспомнив свою далекую молодость. После окончания представления он отправился за цирковые кулисы, чтобы выказать свою личную симпатию магу и кудеснику верховой езды, как называли Буденного газеты.

- Спасибо, огромное спасибо Семен Михайлович – говорил президент, пожимая крепкую руку вахмистра – такой радости от увиденного я давно уже не получал.

- Рады стараться господин президент - говорил Буденный, с достоинством покручивая, свои густые усы черные усы – всегда будем рады видеть вас снова.

- Ох, и не напрасно мне вас кое-кто так усиленно расхваливал, Семен Михайлович. Вижу, что не зря государственные деньги были вложены. С умом и сердцем подошли к такому необычному делу. Вижу, очень лошадей любите. Все кони у вас как на подбор, красавцы, орлы, один к одному.

- Да вы правы Михаил Васильевич, люблю лошадок, души в них не чаю – доверительно признался Буденный, показывая высокому гостю стойла в которых содержались четвероногие артисты. Сразу бросался в глаза идеальный порядок и чистота в загонах у животных, здесь их холили и нежили. Алексеев не поленился, и сам лично проверил лошадиный рацион. Оказалось, что кормежка господ артистов разительно отличалась от той, что полагалась в армейских частях их собратьям.

Узнав это, президент порядком загрустил. Причиной этого были недавние рапорта, поступившие от министра обороны о небрежительном отношении к лошадям в некоторых частях русской армии. Выделенные в особый род войск пулеметные тачанки катастрофически теряли свою тягу.

Алексеев с грустью рассказал об этом Буденному, и черная тень гнева накатила на лицо вахмистра.

- Да за такие дела расстреливать надо! – гневно выдал он, узнав о том количестве копытных которое испустило дух благодаря плохому уходу.

- Ну, уж так расстреливать? – попытался осадить разгоряченного конника Алексеев, но тот был, не умолим.

– Если уж не к стенке ставить, то хотя бы руки выдрать по самый локоть следовало – убежденно сказал вахмистр, гневно вращая глазами.

- Семен Михайлович, а вновь вернуться в армию не хотели бы? Убежден, что с вашей любовью к лошадям такого бы безобразия в армии не творилось – предложил Алексеев, но в ответ собеседник только горько усмехнулся.

- Шутите, Михаил Васильевич, меня вахмистра господа офицеры слушаться не будут. Это мы уже проходили.

- Жаль, очень жаль – с сожалением хмыкнул Алексеев, но вынужден был признать правоту собеседника. Просто так дать вахмистру офицерский чин он не мог, требовалось образование. Видя искреннее огорчение президента, к нему на помощь пришел Сталин. Хитрый горец уже давно имел свои виды на великолепного конника и поэтому не долго думал над возникшей проблемой.

- А может, стоит назначить Семёна Михайловича Генеральным инспектором всей нашей кавалерии. Вы ведь давно говорили о необходимости введения этой должности в связи с огромным числом нашей кавалерии, Михаил Василевич?

- Да! Действительно, как вы на это смотрите, Семен Михайлович? – радостно спросил вахмистра Алексеев.

- Честно говоря, господин президент очень неожиданное, хотя и сильно заманчивое предложение. Разрешите подумать – ответил растерявшийся Буденный.

- Вот и прекрасно. Недели вам хватит на раздумье?

- Вполне.

- Ну, тогда через неделю жду вас к себе в гости в Горки. Не откажитесь?

- Как можно!? – воскликнул конник.

- Значит до встречи через неделю – подытожил президент, крепко пожимая руку хозяину цирка.

Был уже поздний вечер, когда автомобиль президента покинул Москву и направился в сторону Горок. Перед этим Алексеев подвез Сталина к его небольшой квартире в Кремле, которую он занимал вместе со своей семьей. Перед тем как распрощаться, Алексеев взял Сталина за руку и тихо, но очень настойчиво произнес.

- Знаете, Иосиф, я очень доволен вашей работой на посту начальника моей канцелярии, но вам нужно расти. Обязательно расти.

Оставшись один, кавказец неторопливо раскурил свою трубку и стал внимательно анализировать слова своего патрона. Наступало очень интересное время и следовало хорошо подумать о своем будущем и будущем страны, интересам которой он столь усердно служил.

Многое ему в этой стране не нравилось и даже очень но, воспользовавшись милостью фортуны, которая вовлекла его в бурный водоворот жизненных событий и вынесла к вершинам власти, он намеривался попытаться кое-что исправить в государственном механизме России.

Документы того времени.

Из сообщения газеты «Вестник России» от 21 октября 1922 года.

Вчера в Кремле состоялся торжественный прием президентом России представителей независимой республики Восточный Туркестан. Согласно ранее достигнутым договоренностям, между президентом Алексеевым и главой уйгурской делегации Тулеек-пашой, был подписан договор о мире и взаимопомощи на основе открытых и добрососедских отношениях. Срок договора определен в десять лет с возможностью дальнейшего продления, с согласия двух сторон.

В торжественной речи посвященной этому событию, президент Алексеев подчеркнул, что Россия намерена оказывать любую поддержку молодой азиатской республике, если это будет выгодно обеим странам. Так же президент заметил, что недавнее заявление в Лиге наций Англии, Франции, Америки и других стран об их не признании уйгурской республики никак не скажутся, на отношениях между Россией и Восточным Туркестаном.

Корреспондент Лев Рябушкин.

Из сообщений газеты «Известия» от 24 октября 1922 года.

Президент России господин Алексеев направил свои торжественные поздравления строителям Харьковского и Царицынского тракторного завода, которые успешно завершили строительство первой очереди. Особо похвалы был удостоен господин Кржижановский под неусыпным руководством, которого строительство столь важных государственных объектов шло с самого начала.

Собкор Ивлев.

Из сообщения газеты «Вестник России» от 5 ноября 1922 года.

Вчера, на утреннем заседании Государственной Думы господами депутатами было принято и утверждено большинством голосов, предложение президента России Алексеева о назначении на должность вице-президента России, вместо скоропостижно кончавшегося господина Савинкова, начальника президентской канцелярии Сталина И.В.

На представление своей кандидатуры, в Думу приехал лично президент России, который в своей короткой речи охарактеризовал господина Сталина И.В. как грамотного и добросовестного человека, достойного занимать посту вице-президента страны.

Против утверждения Сталина И.В. на пост вице-президента России голосовали только депутаты от кадетов и «союза Михаила Архангела». Указ о назначении нового вице-президента вступает в силу с момента опубликования в правительственных газетах.

КОНЕЦ ВТОРОЙ ЧАСТИ.