Трон Торна

Глава 4 Магистр Берг. Блед-холл

Фигура в длинном черном плаще, укрытая капюшоном так, что даже свет факела не мог высветить ни единой черточки лица, стояла возле окна и наблюдала за ночной жизнью города, раскинувшегося у подножия замка Блед-холл. Впрочем, в последнее время ночная жизнь здесь поутихла. В воздухе витали грозные предзнаменования, и даже смерды это чувствовали, стараясь после захода солнца не высовывать носа из своих домов. Только несколько запоздалых гуляк торопились побыстрее вернуться к семьям, да многочисленные теперь патрули, позвякивая сталью доспехов, обходили ее владения, освещая себе дорогу факелами.

В глубине комнаты, в углу, скрываясь в тени тяжелых бархатных драпировок, сидел на корточках странный человек. Если, конечно, это существо можно было назвать человеком. Сам к себе он относился по-разному, иногда предпочитал причислять к людям, иногда нет — в зависимости от того, что было выгоднее в тот или иной момент. Сейчас он однозначно причислял себя к категории слуг и по-собачьи преданными глазами смотрел на своего господина. В полумраке было видно, что глаза эти отсвечивают красным.

Господин не баловал слугу вниманием, он вообще предпочитал тишину и редко разговаривал с ним. Вот и сейчас в комнате повисла тяжелая, гнетущая тишина. Тарсис не любил тишину, несмотря на то что многие годы, да что там, сотни лет его первейшими союзниками были тишина и тьма. Он принимал их помощь, но не любил и боялся их, возможно потому, что когда-то, в те давно ушедшие годы, когда он был просто человеком, именно они, тишина и тьма, положили конец бесхитростному существованию бедного крестьянина Тара. Тар умер. Но Тарсис, рожденный в ту ночь, не смог забыть пережитого ужаса. И сейчас, когда тишину нарушили тяжелые шаги господина, Тарсис чуть вздрогнул и расслабился. Тишина ушла. Это было хорошо.

Берг задумчиво прохаживался по одному из просторных залов, отведенных ему под апартаменты. Тея не поскупилась, предоставив Бергу лучшие комнаты, после своих, конечно. Он не стал говорить ей, что теперь, после перерождения, ему было все равно — пуховая перина или гладкий камень, теплая комната или пронизывающий ледяной ветер.

Сейчас его не интересовали ни еда, ни вино, ни женщины… где-то в глубине души, в той ее части, что не была выжжена дотла огнем, вызванным этой проклятой девчонкой, он немного жалел о том, что перерождение произошло слишком рано. Есть все же какая-то прелесть в простых человеческих удовольствиях, которых он нынче был лишен.

Магистр извлек из-под плаща правую руку и в который раз принялся разглядывать перчатку, обтягивающую кисть. Он всегда любил черную кожу, и теперь перчатка, изготовленная по его заказу, напоминала ему о тех днях, когда он еще мог получать удовольствие от красивых вещей. Затем на свет была извлечена вторая рука…

Тогда, два года назад, огненная яма, разверзшаяся под его ногами, поглотила все: мечты о могуществе, планы… и само его тело. Кто знает, что произошло бы, если бы Чаша, к которой он так стремился, соскользнув в раскаленную лаву, не упала бы ему прямо в обугливающуюся ладонь. Нить, связующая с древним артефактом, не дала ему умереть, сохранила его для мести. Но сама Чаша, призванная повелевать первородным огнем, не выдержала жара пламени, потекла, как растаявший воск. И все же древний предмет, неизвестно какими путями попавший в этот мир, устоял. Теперь бесформенный слиток золотистого цвета слепил его пальцы, превратив их в одно целое с тем, что когда-то было источником великой силы давно ушедшего бога.

А Сила, в отличие от формы, никуда не делась. Она осталась здесь, в его руке, навсегда. Если бы он мог усмехнуться такому повороту судьбы! То, к чему он так стремился, теперь с ним навеки. Сила первородного огня, вобравшего в себя все остальные энергии, Сила, в которой кроется ничтожное «могущество» магов этого мира, была теперь в его власти.

И вместе с тем пришло осознание горькой истины. Теперь он мог многое… и ничего. Только дикое, неконтролируемое извержение мощи, хранящейся в Чаше, было ему подвластно, да еще те знания, какими владел он раньше, когда был человеком. А Магистру хотелось большего.

Сейчас, когда проклятая девчонка лишила его плотских желаний, у Берга осталась одна страсть — месть. Месть не столько ей, возомнившей себя знатоком древнего колдовства, с ней он рассчитался сполна, месть всем этим людишкам, гномам, эльфам — всем тем, кто так или иначе встал тогда на его пути. А уж потом, когда эта месть свершится, можно будет подумать и о наведении порядка в этом мире.

Магистр должен вернуть себе живое тело. Но сделать это было непросто…

Древние летописи одна за другой проплывали перед его мысленным взором, но в них он не находил того, что открылось ему в огненном аду, когда неведомый металл, пузырясь, стекал по его левой руке.

Чаша… Ее первородная, не поддающаяся контролю энергия нуждалась в другой силе, организующей и направляющей. Говорят, самому Торну было непросто сладить с этим артефактом, творцом которого он не являлся, но, будучи всего лишь одним из владельцев в длинной цепи, Великий Торн сумел обуздать мощь Чаши, использовав Трон. Только сочетание Трона и Чаши позволяло в полной мере управлять магической силой этого мира, лишь жалкие крохи которой доставались обычным магам, правда, считающим себя великими.

Чем был на самом деле этот Трон, не знал никто — ни писанные эльфийскими рунами задолго до появления на этих землях первого человека летописи, ни духи стихий, не раз вызываемые Магистром, ни сама Чаша. Но Трон существовал, и он не был изъят богом из этого мира, ибо лишь Трон мог обуздать порывы энергии, изливавшейся из Чаши. Берг знал, что Трон Торна был пущен в дело по меньшей мере дважды — уже после того, как сам его хозяин покинул этот мир. Те времена, когда Сила, управляемая Чашей, вырывалась наружу, назвали впоследствии годами бешеного солнца, породившими чудовищ, многие из которых до сих пор сохранились в дальних уголках Империи. Но годам бешеного солнца пришел конец, когда что-то не менее сильное, чем разбушевавшийся артефакт, сумело обуздать его мощь. Берг был уверен, что именно благодаря Трону Торна мир не превратился тогда в выжженную, безжизненную пустыню.

Он хотел найти Трон. Магистр верил… нет, он твердо знал, что, совместив силу Трона и Чаши, сможет не только вернуть себе прежнее тело — он сможет все. Все, что захочет. Он сам станет богом, ни в чем не уступающим тому, что когда-то правил этим миром.

Тарсис сидел неподвижно, сопровождая немигающим взглядом каждое движение господина. Эта поза, ставшая бы очень скоро для любого невероятно утомительной, ничуть его не беспокоила. Как и его Магистра, Тарсиса мало волновали удобства — существовало лишь одно, что могло вывести его из равновесия. Голод.

Он вспомнил уже в который раз ту проклятую ночь… ту благословенную ночь, когда впервые познакомился с господином.

Голод терзал его, ломая волю, сжигая остатки инстинкта самосохранения, лишая разума. Голод гнал его к ближайшему жилью, и Тарсис, прекрасно понимая, что для него это смертельно опасно, все же тяжело взмахивал крыльями, направляя свой полет к одинокому хутору, что стоял в паре лиг от крошечного, ничем не примечательного городка. Сунуться в город сейчас для него было смерти подобно.

А ведь еще четыре дня назад он, Тарсис, мог считать себя довольно счастливым вампиром. Уютный домик, в котором можно было пережидать неприятное время, когда на небе вовсю сияет жгучее солнце. Немного денег, вполне, впрочем, достаточно, чтобы обеспечить себе нормальную жизнь. Ученик, глядящий ему в рот и внимающий каждому слову.

Конечно, если бы он прятался в своем домике в течение всего светлого времени суток, рано или поздно какой-нибудь обормот заметил бы это, а там уж недалеко и до истины докопаться. Любопытные существа эти люди, умеют же делать верные выводы из совершенно неверных предположений. Вроде тех, что вампиры якобы не выносят света. Интересно, может быть, эту глупую мысль людям подкинули его, Тарсиса, родичи? В смысле, родичи по нынешней крови.

Разумеется, вампиры света не любят. Но если разобраться, то и люди не любят, к примеру, долго находиться под водой без воздуха. Так ведь и утонуть можно. Но если очень уж надо, то ненадолго могут и нырнуть. Так и вампиры, если надо, могут и в яркий полдень появиться на свету… Если очень надо.

Вот и случалось Тарсису то самому на рынок сходить, то ученика своего, Пера, к колодцу отправить. Да и на рынок тот бегал нередко. Голод — с ним не поспоришь.

Разумеется, Тарсис очень ценил свое положение — немало его собратьев, увлекаясь утолением голода, теряли осторожность, и тогда на них ополчались все, и приходилось либо принимать бой, как правило, плохо заканчивавшийся, либо бежать сломя голову. Нет, Тарсис, поживший в этом мире уже пять сотен лет, был мудр. К чему рисковать, если более или менее утолить голод можно, к примеру, кровью обычной курицы? Конечно, долго без горячей человеческой крови Тарсис не прожил бы, он просто бы ослаб настолько, что даже ребенок справился бы с ним, поэтому на охоту он все же выходил. Но делал это редко.

Пер, будучи обращенным всего полтора года назад, был сущим сосунком, не умеющим сдерживать рефлексы, не знающим разницы между словами «хочу» и «могу». Он, недоросль-вампиреныш, считал, что может абсолютно все. И просчитался.

Спокойная жизнь кончилась в одночасье. И произошло это так глупо, хотя Тарсис, сколько ни думал об этом, неизменно приходил к печальному выводу: ни предусмотреть, ни изменить случившегося он не мог.

Виноват во всем был, конечно, Пер. Тарсис как раз наслаждался полутьмой и прохладой, когда ученик с выражением ужаса на лице ворвался в дом. Изо рта, недвусмысленно выдавая в нем вампира, торчали внушительные белые клыки. Мальчишка не освоил еще искусство трансформации, научившись пока лишь элементарному — отращивать этот пресловутый символ вампиров. И немудрено, это умение приходит одновременно с обращением, ему толком и учиться-то не надо.

— Тарсис! Там… эта… баба… руку раскровенила, упала, значить… Кровищи… — Он тяжело дышал от долгого бега, глаза, наполненные страхом, смотрели на учителя проси тельно и заискивающе, а руки, предательски дрожа, все время норовили спрятаться за спину. — Ну, у меня, эта, зубы-то… сами как-то… Тарсис, я ить не хотел… я и не тронул… а они… увидали и, эта, за дубины… Тарсис… они, эта, сюда идуть…

Старый вампир в дальнейших объяснениях не нуждался. Все его существо переполнял гнев — надо же, сосунок, сразу домой побежал, скотина, и всю эту толпу, ясное дело, за собой привел. Убить его за это мало. Хотя убить-то как раз убьют, за этим дело не станет…

Конечно, если бы у него было время поразмыслить, он бы понял, что и его, и Пера в городке знали. И, выявив в Пере вампира, народ неминуемо обратил бы внимание и на его «папашу». Так что, поведи себя Пер иначе, это стало бы лишь отсрочкой, да и вряд ли надолго.

— Что делать-то, учитель, а?

— Что делать… ноги делать, — буркнул Тарсис, поднимаясь. — И побыстрее.

Оказалось, что было уже поздно. Не менее трех десятков человек, вооруженных кто чем, окружили дом. В толпе замелькали факелы, кто-то, не тратя зря времени, обкладывал бревенчатые стены охапками сена. Разумеется, хоть этих обывателей собралось и немало, да и с каждой минутой толпа все увеличивалась, иметь дело с вампирами никто особо не хотел. Знали прекрасно, что по крайней мере Десяток из них до дому живыми не дойдет. А то и не десяток.

Нож, меч — этого Тарсис не боялся. А вот стрела, особенно если древко ее сделано из нужного дерева, вполне могла погубить. Опять же, если посмотреть, откуда в здеш67 них местах тот же аркнейский кедр, из которого стрелы выходят на диво… и им, вампирам, на погибель. Да народ, ежели разбирается, осиновых кольев настрогать успел, тут она, осина-то, почитай на каждом шагу растет.

И ко всему, на солнце превратиться в летучую мышь он не мог. Днем его способности падали основательно. В другое время, да после пары-тройки глотков горячей человеческой крови, даже полдень не помешал бы ему сменить обличье, но сейчас из этого вряд ли получится что-нибудь путное. Значит, придется пробиваться с боем и уходить в лес. В лесу это отребье преследовать его не решится, там он сумеет уйти.

— Значит, так, — бросил он дрожавшему от страха Перу, — идем прямо сквозь толпу, пока нас здесь не зажарили. Камень у Белого ручья помнишь? Ну, тот, где ты чуть ногу не сломал.

— Ну…

— Встречаемся там. Ежели что, буду ждать тебя три дня, на закате, потом уйду. Понял?

— Ага…

— Ну, тогда давай!

…Удар ногой в дверь, сильный удар, дверь с треском слетает с петель, разваливаясь на несколько кусков.

…Прыжок прямо с порога, в глубь толпы, ощетинившейся факелами, ножами, вилами и топорами. Отчаянный прыжок, какого никогда не сможет сделать ни один человек — локтей на пятнадцать. За спиной развевается темный плащ, алым отсвечивает шелк подкладки. Да, ему нравится это сочетание цветов, цветов ночи и крови. Крови сегодня будет пролито немало.

…Стремительно отросшие когти бьют точно в горло. Фонтан крови окатывает всех, кто стоит рядом. Визжит женщина, красная жижа залила ей лицо. Еще один удар — визг переходит в бульканье, затем обрывается.

…Нож входит в бок, это ерунда. Тарсис одним резким, как взмах меча, ударом когтей напрочь отрывает руку неосторожному смерду, посмевшему поднять простое железо против высшего вампира. Нож остается торчать в боку — не мешает, и ладно.

…Кто-то посообразительнее уже поднимает к плечу арбалет. Тарсис падает на землю, попутно его клыки дробят бедро какой-то женщине, сжимающей в руках здоровенный мясницкий нож. Тяжелый болт, просвистевший там, где только что было его, Тарсиса, тело, впивается в промежность здоровенному бородатому мужику. Тот роняет топор, воет неожиданно тонким, пронзительным голосом, между пальцев сочится кровь.

…Удар в спину. Вампир успевает подняться — вокруг перекошенные от ненависти лица людей. В спине остро пульсирует боль — видимо, еще один нож. Ерунда. Его когти чиркают по лицу ближайшего человека, выдирая глаза и рассекая кожу.

…И вдруг Тарсис понимает, что между ним и лесом уже никого нет. Он бежит. Он не оглядывается.

…Он старается не слышать позади отчаянного крика Пера.

Он не пошел к Белому ручью — все было и так ясно. А на следующий день голод дал о себе знать. Тарсис поставил несколько силков, даже, поймал одного зайца, но это была не та кровь. Ему нужно было другое — и не было никакой возможности добыть хотя бы несколько капель живительной, горячей, сладковатой человеческой крови.

Город искал его. Всю ночь жгли факелы, люди с оружием и кольями ходили по улицам, чутко вслушиваясь, не раздастся ли откуда зов о помощи. Тарсис понимал, что второй раз уйти ему не дадут — на зов тут же сбежится полгорода, а не те жалкие три десятка смердов, что пытались его остановить.

День проходил за днем, а город все не успокаивался. Теперь вампир жалел, что сразу не подался куда подальше, а теперь он ослаб от голода и боялся, что просто не доберется до другого обжитого места. Как глупо — прожить полтысячелетия и умереть от голода, здесь, возле городка, прямо-таки наполненного свежей кровью. Он терпел, сколько мог, и наконец решился.

Хутор встретил его темными окнами — видимо, жители ушли отсюда. Волна разочарования обрушилась на Тарсиса, он так надеялся, так мечтал о том, чтобы здесь, на хуторе, была хоть одна живая душа. Тяжело опустившись прямо перед дверью, похоже, даже не запертой, и завершив процесс трансформации, вампир осторожно постучал. Может быть, хозяева все же дома, просто свет погасили?

— Эй, люди добрые, пустите путника переночевать!

В ответ — тишина. Тарсис тяжело вздохнул — что ж, неудача. Придется искать другой хутор, да только вот скорее всего все хуторяне сейчас в городе. Он их понимал и даже в чем-то им сочувствовал. Но одновременно его переполняла и злоба, смешанная с диким, сосущим голодом.

Внезапно в глубине дома раздались шаги. Тяжелые и в то же время неуверенные… Так может передвигаться грузный слепой человек, очень грузный и… полнокровный. Много, много свежей горячей крови.

И Тарсис не выдержал. Если бы голод не был таким острым, если бы у него осталось хотя бы немного сил, чтобы держать себя в руках… все могло повернуться по-другому. Но жажда оказалась сильнее разума. И он прыгнул.

Молочно-белый клык, который мог без труда пробить стальной ошейник рыцарских лат, с противным хрустом сломался, наткнувшись на нечто неизмеримо более прочное. Рот мгновенно наполнился кровью — но не той, желанной, горячей и сладкой, а своей, неприятной, отвратительно горькой. А в следующий миг рука, показавшаяся Тарсису стальной, сжала его горло…

Позади раздался легкий скрип отворяемой двери. Магистр оглянулся — в покои вошла Тея. Сегодня на ней было пурпурное платье, длинное, стелющееся за ней по роскошному мягкому ковру. Когда-то он мог бы заметить, что она невероятно хороша. И в самом деле, в свои годы она выглядела великолепно — пусть даже этому в немалой степени способствовали усилия ее служанок.

— Как продвигаются наши дела? — спросил он, заранее зная, каков будет ответ герцогини. Этот ответ он с равным успехом получал уже который день.

— Хорошо, — равнодушно ответила она, бросив косой взгляд в сторону нахохлившегося Тарсиса. Хотя Тея и не знала, что на самом деле представляет собой слуга Советника, но подсознательно испытывала страх каждый раз, когда он попадался ей на глаза. — Солдаты привели еще около сотни холопов. Когда вы займетесь ими, Советник?

— Подождут, — качнул он капюшоном. — Как я пони маю, мы уже готовы начать?

— Вам виднее, — пожала плечами Тея. — Во всяком случае, вряд ли мне удастся найти еще людей. Деревни обезлюдели…

— Вас это беспокоит, герцогиня?

— Нет. Вернее, не это. Слухи наверняка просочились. Думаю, мои соседи уже запасают продовольствие и вооружаются. Вряд ли можно легко скрыть подготовку к войне.

— Согласен с вами.

— Что ж, тогда не будем терять времени.

— Кто будет первым?

— Эту партию ведете вы, Советник. Мне же это безразлично.

Тея не кривила душой. Воистину нашептанный Чаром, план Советника был, по ее мнению, безупречен. Даже если в самом начале он и показался ей отвратительным, то теперь она относилась к грядущим событиям с полным спокойствием, доверяя Магистру целиком.

Армия герцогини за последнюю неделю выросла по крайней мере вдесятеро. Но мало того, Советник обещал, что в любом бою, каков бы ни был его исход, армия будет лишь расти. А в том, что он умеет держать слово, она уже убедилась.

Не говоря ни слова, Магистр плотнее запахнул плащ и вышел в коридор. Она последовала за ним. Тарсис дернулся б за ними, но наткнулся на жесткий, как каменная стена, взгляд хозяина, и остался на месте. Вампир почувствовал, как по животу пробежала легкая судорога, признак приближающегося голода. Но спорить он не посмел — за прошедшее время он убедился, что хозяин умеет заботиться о своем слуге. Может быть, не так регулярно, как этого хотелось бы, но ему все же удавалось утолить жажду до того, как она становилась невыносимой.

Магистр направился во внутренний двор замка, в последние дни он выходил туда часто — каждый раз, как гвардейцы, а затем и простые ратники, приводили туда крестьян. Вот и теперь посреди двора, сбившись в плотную толпу, стояли сервы, испуганно косясь на копья в руках стражей.

Герцогиню в очередной раз удивило, как быстро может двигаться Магистр. Она едва поспевала за ним, он же шагал совершенно естественно, его поступь нисколько не выглядела ускоренной, и все же он, казалось, летел.

— Извините, ваше сиятельство…

Тея оглянулась. Сзади стоял барон Амальрик, ее казначей. Лицо его выражало обеспокоенность — значит, будет говорить о деньгах. Только они могли вызвать какие-либо эмоции у сухого, как щепка, мужчины, получившего дворянство исключительно за верную многолетнюю службу на финансовом поприще.

— Я вас слушаю, барон.

— В замок прибыл негоциант, он привез большую партию оружия.

— Так в чем дело? — раздраженно дернула бровью Тея. — Оплати его товар, и пусть проваливает.

— Прошу простить меня, миледи… — Амальрик замялся, подбирая слова. — Но… я не хочу сказать, что казна пуста, но если так будет продолжаться далее, то ваша сокровищница опустеет очень быстро. Вы приказали скупить все оружие в округе, купцы почуяли наживу и везут сюда весь залежалый товар. Качество его…

— Барон, как вы только что правильно заметили, — в голосе Теи было столько льда, что у казначея по спине побежали мурашки, — речь идет о моих деньгах, и только о моих. Поэтому прошу поменьше рассуждать и выполнять мои приказы. Качество оружия меня не волнует, мы вооружаем армию, а не благородных рыцарей. Эти вчерашние смерды больше привыкли держать в руках вилы… и вообще, не понимаю, почему я должна что-то вам объяснять, барон.

— Да, госпожа… прошу простить меня… — потупился Амальрик и, пятясь, направился к двери.

Проклиная себя за то, что распустил язык, какового мог запросто лишиться, он уже почти скрылся за тяжелыми резными створками, когда герцогиня окликнула его.

— Подождите, барон!

— Да, ваше сиятельство?

— Вы в чем-то правы. Поэтому возьмите десяток стражников и доставьте этого негоцианта вместе с его слугами на задний двор. Немедленно. Вопрос… хм… об оплате его товара мы решим позднее.

Барон заметно побледнел. Он был прекрасно осведомлен о том, что с недавних пор изо дня в день происходит на заднем дворе, поэтому понял, что на оплату торговцу рассчитывать не стоит. Может быть, еще неделю-две назад он рискнул бы возразить, тем более что отношение Теи к нему было достаточно мягким, но теперь, когда в замке появился этот Советник и навел здесь свои порядки, Амальрик не стал рисковать. Он лишь молча поклонился и поспешил убраться с глаз хозяйки, пока она не решила, что его присутствие на заднем дворе тоже желательно.

Когда Тея вышла во двор, Магистр был уже там. Стражники в кольчугах, надетых поверх коротких голубых туник с серебряной оторочкой, где понуканиями, а где и легкими тычками копий заставили холопов построиться в какое-то подобие шеренги. Спустя считанные минуты к толпе сервов присоединился и торговец — тучный бородатый мужчина лет пятидесяти, в узорчатом камзоле, богато украшенном золотой вышивкой, и с тяжелым мечом на поясе, скорее декоративным, чем предназначенным для серьезного боя. Купец что-то громогласно пытался объяснить стражникам, однако же его не слушали, да и саму герцогиню нисколько не интересовало, какие там претензии предъявляет торговец, которого судьба-злодейка заставила появиться не в том месте и не в то время. К нему, испуганно озираясь, жались слуги и молодой парень, судя по внешности — сын, одетый столь же дорого.

Видимо, один из стражников — судя по кольчуге, гвардеец — нашел достаточно веские слова, поскольку купец наконец затих и покорно пристроился в шеренгу поближе к сыну.

Магистр подошел к первому стоящему в ряду серву. Кряжистый мужлан со всклокоченной бороденкой поднял на Советника мрачный взгляд. Магистр протянул правую руку и положил ее на темя холопа, одновременно взглянув прямо в глаза, горящие злобой. Мужик замер… Это противостояние длилось секунду или две, после чего Советник шагнул в сторону, а холоп, понурясь, пошел к ожидавшим его стражникам. Сейчас ему дадут какое-нибудь оружие, может быть даже кольчугу из тех, что привез незадачливый негоциант, и армия герцогини увеличится еще на одного солдата.

Шаг в сторону… вытянутая рука… немигающий взгляд… Один за другим холопы покидали шеренгу. Среди них были молодые мужчины, еще вчера ковырявшие сохой свои наделы, женщины, даже старики — в общем те, кто уверенно стоял на ногах и мог поднять меч, копье или топор. Магистру годился любой материал. Герцогиня заметила, как одной высокой русоволосой девушке кто-то из стражников отрезает под самый корень длинную косу. И правильно делает, солдату длинная коса только помеха. К этой процедуре девушка отнеслась совершенно равнодушно, хотя еще вчера, наверное, коса была предметом ее гордости и вызывала восторженные взгляды всех парней в деревне.

Магистр немного задержался возле одного из стоящих в длинной шеренге. Это был подросток, только-только перешагнувший порог детства. В бою от него вряд ли можно было ожидать какой-либо пользы. Немигающий взгляд, несколько тихих слов, которые герцогиня не расслышала. Мальчишка поклонился Магистру и, выйдя из строя, направился к двери. Он прошел мимо Теи, даже не заметив ее, она вдруг почувствовала, как холод неприятно скользнул спине. Подросток неспешно, но целеустремленно двинулся по коридору в сторону покоев Советника. Тея поморшилась — не первый раз такие вот мальчики скрывались за этой дверью, а наутро их безжизненные тела находили во рву, окружавшем замок. Она никак не связывала эти трупы со слугой Советника, думая, что эти никчемные жизни по какой-то причине необходимы самому Магистру. Поначалу это ее даже возмущало — теперь же она лишь спокойно проводила взглядом удаляющуюся фигуру.

А Магистр тем временем продолжал неторопливое шествие вдоль шеренги рекрутов. Вот очередь дошла и до негоцианта. Видать, не желая мириться с участием в этом странном и пугающем действе, тот схватился за меч — напрасно, солдаты были настороже — и вдруг тут же ощутил затылком прикосновение острия копья. И все же это не остановило купца. Он резко присел, одновременно выхватывая меч… и вдруг его сын, только что обменявшийся взглядами с Магистром, нанес отцу сильнейший удар кулаком в висок. Торговец кулем рухнул на землю, выронив клинок.

Магистр кивнул стражникам, которые тут же подняли непокорного. Глаза его были закрыты, он все еще не приходил в сознание — кулак у сынка был литой и мускулами паренька Торн не обидел. Кто-то из стражников плеснул в лицо негоцианту водой — тот дернулся, распахнул глаза… и встретился взглядом с Магистром.

Тея видела лицо… вернее, то, что когда-то было лицом Советника. И сейчас, спустя неделю, почувствовала, как при воспоминании об увиденном у нее на лбу выступили капли пота. Она представила, что сейчас ощущает несчастный торговец… Но как бы то ни было, его судьба — служить ей, герцогине Тее де Блед.

Спустя несколько мгновений купец успокоился, а затем вместе с сыном отправился туда же, куда до него ушли Несколько десятков холопов.

Магистр Берг проводил взглядом последнего новоиспеченного воина и, не говоря ни слова, повернулся и ушел. Теперь ему здесь делать было нечего.

Он испытывал чувство гордости, понимая, что и в самом деле может считать себя сильнейшим магом в этом мире. Пожалуй, и хваленый Сандор не смог бы так легко и быстро наложить заклятие подчинения, а если бы даже и наложил его, все равно его приказы продержались бы в мозгу этих людишек недолго. Простым смертным недоступна вся сила магии контроля, хотя некоторые из них и называют себя высокомерно магистрами.

Как жаль, что при применении этого заклинания необходим взгляд глаза в глаза — воистину было бы весело, если бы армия, ощетинившаяся копьями и мечами, вдруг, по одному мановению руки Советника, повернулась против своих командиров… да что там мелочиться. Увы, сейчас, когда в его распоряжении лишь Чаша, он может многое, очень многое… но не все.

И не может вернуть себе тело…

Берг стремительно вошел в свои апартаменты и с силой захлопнул за собой дверь. Тарсис, уже сытый и умиротворенный, почувствовал недовольство господина и попытался стать как можно незаметнее в своем сумрачном углу. Иногда на глаза хозяина лучше было не попадаться — Тарсис быстро научился чувствовать эти моменты. Берг мог проявлять эмоции только так — жесты, походка… Его голос, претерпевший изменения во время смерти в огненной купели, теперь всегда оставался спокойным. Что порождало этот голос, он не знал… подозревал, что все это — чистой воды магия, древняя, как сам этот мир, даже еще старше. Магия, накопленная в Чаше и частично вырвавшаяся на свободу в тот момент, когда его пальцы коснулись плавящегося металла.

Память сохранила все, что было потом. Чудовищную боль заживо сгоравшего тела, боль, которая не прекратилась со смертью, которая и сейчас оставалась с ним. Берг заскрежетал зубами от бешенства: каждый раз ему удавалось загнать ее вглубь, притупить, ослабить — и каждый раз он знал, что это ненадолго. Он помнил все дни, постепенно складывавшиеся в месяцы, пока его тело, странным образом Не разрушившееся в огне, искало дорогу наверх, к небу. Дни, когда каждая частичка его сгоревшей плоти мечтала о мести.

Потом он нашел дорогу. Извержение вулкана освободило его… Спустя довольно много времени Берг нашел карты и долго изучал их, отыскивая то место, где его победила эта проклятая девчонка, владеющая необычными, неведомыми ему заклинаниями, и сравнивал это место с тем, где ему удалось вырваться на волю. Как он пересек это расстояние сквозь потоки огнедышащей лавы? И этого он не знал, видимо — Чаша сама искала выход, ибо полную силу обретала только под солнечным светом. Если бы ее можно было навсегда похоронить в жерле вулкана, наверное, Торн так бы и поступил, не доверяя ее хранение сильным, безжалостным, но все же смертным тварям. А возможно, ушедший бог счел, что этот предмет может ему еще пригодиться?

И Берг вырвался из огненного плена, унеся с собой боль. День за днем он брел, не видя дороги, пока впереди не забрезжил свет — зрение возвращалось в сожженное тело. Только теперь он видел мир не глазами обычного человека — два озера сплошной тьмы заменили глазные яблоки. Потом была заброшенная ферма, где он остановился провести ночь. Встреча с вампиром, который под угрозой мучительной смерти дал клятву вечно служить ему. Берг знал, что отныне только смерть может помешать Тарсису уклониться от исполнения клятвы. Магистр не нуждался в телохранителе, прошли те времена, когда его плоти могло что-либо угрожать, но он был рад подвернувшейся возможности заиметь спутника, которому — редчайший случай — мог доверять целиком и полностью.

Во что он превратился? Берг подошел к огромному, в рост человека зеркалу и откинул капюшон. Он не видел своего отражения и о своей внешности знал лишь по рассказам других… того же Тарсиса, к примеру, но привычка подходить к зеркалу осталась. И сейчас он прекрасно знал, что увидел бы в зеркале… если бы мог. Да, лицом человека это не назовешь. Темно-коричневая, местами переходящая в черную кожа обтягивала череп. Он не заметил, когда наросла эта… шкура, но теперь он по крайней мере не напоминал вынутый из костра скелет.

Вместе со зрением вернулись слух и голос. Жалкие, скрежещущие звуки, которые издавал его рот, были так непохожи на членораздельную речь, но со временем он вновь научился говорить. Только голос его теперь не мог выразить ни гнев, ни тоску, ни радость.

Он знал, что этими превращениями обязан Чаше. Она заботилась о своем хозяине, она нуждалась в том, чтобы ее Силу использовали, и шаг за шагом возвращала Магистру жалкие подобия человеческих черт. Ровно настолько, насколько это было необходимо.

Магистр снова с ненавистью взглянул в зеркало в надежде хоть на мгновение увидеть свое отражение. С ненавистью, которая кипела лишь в его душе — на лице, обтянутом новой кожей, все так же спокойно плескались два озера черноты, заменившие ему глаза.

Что ж, когда-нибудь он найдет Трон, обуздает Силу Чаши и направит ее туда, куда захочет. И тогда он вернет себе тело, молодое, здоровое, лишенное всех недостатков, нестареющее, неподвластное болезням, усталости, голоду и холоду, бессмертное и прекрасное… и тогда он сможет любоваться своим новым телом столько, сколько захочет.

Когорта за когортой проходили мимо холма, на котором расположились герцогиня, ее телохранители и небольшая кучка приближенных. Здесь же стоял и Магистр, как всегда закутанный в свой неизменный плащ. Рядом с ним, как тень, сгорбился Тарсис — солнце раздражало его, но он сдерживал свое отвращение к яркому свету. Раз таково желание хозяина, Тарсис потерпит. Не впервой. Он был сыт, а значит, все остальное не имеет никакого значения.

Берг наблюдал за проходящими мимо колоннами — солдаты шли не в ногу, вразнобой, неся оружие как попало, некоторые просто волочили мечи по земле. Даже боевое знамя, по такому случаю извлеченное из Большого зала Блед-холла — голубое полотнище с вышитым на нем серебристым львом, как будто стараясь соответствовать общему впечатлению, не реяло гордо на ветру, как положено знамени, а бессильно висело, как старая блеклая тряпка. И все же это была армия, — страшная в своем презрении к смерти. Это была его армия, куда более сильная, чем собранная когда-то жалкая кучка зомби, павших в первой же серьезной стычке.

Герцогиня, сидя в мужском седле на молодом, полном сил жеребце, тоже смотрела на солдат. Она и не предполагала, что их стало так много. Конечно, всего этого еще недостаточно, чтобы сбить с ног Империю, но начало положено — а в том, что Магистр сумеет довести дело до конца, она не сомневалась.

— Отряды графа Бигфута поджидают нас за мостом, ваше сиятельство, — заметил Хатвик, склонившись к герцогине.

— Так близко? — рассеянно спросила Тея.

— Увы, герцогиня, ваши приготовления к войне не остались незамеченными, — усмехнулся Хатвик, снимая латную перчатку и подставляя вспотевшие ладони прохладному весеннему ветерку. — Мы, конечно, принимали меры, однако выловить всех лазутчиков еще никому не удавалось. Слухи распространяются быстро. И граф Бигфут, и другие готовились к встрече. Просто он оказался первым.

— Чем располагает граф? — спросил Советник, даже не сочтя нужным повернуться к капитану.

Хатвика такое отношение ничуть не покоробило. Гораздо приятнее говорить Советнику в спину, чем стоять с ним лицом к лицу. Даже в том случае, когда лица не видно из-за надвинутого капюшона.

— Армия графства невелика. Чуть более пяти сотен солдат — причем он собрал всех, кого мог. Мои егеря говорят, что других знамен не видно, значит, никого на помощь он не позвал.

— Молодого графа всегда отличала несколько завышенная самооценка, — без тени насмешки заметила Тея. — Думаю, если он сегодня останется жив, ему придется пересмотреть мнение о себе. Его отец был куда более прозорлив… по крайней мере, мне так рассказывали.

— И все же пять сотен воинов могут многое, тем более если он прикажет разрушить мост.

— Он не прикажет, — впервые за это утро улыбнулась Тея, хотя улыбка и получилась больше похожей на злую кривую ухмылку. — Он слишком горд для этого… Удивлюсь, если он не попытается атаковать нас клином латной конницы в лоб.

— Избитый прием, конечно, но по-прежнему весьма действенный. Тем более против этих. — Хатвик с презре нием кивнул в сторону проходящих мимо солдат. — Если бы на их месте была латная пехота гномов, такая атака сразу бы захлебнулась в крови. Но сквозь эту толпу вчерашних холопов латники пройдут как нож сквозь масло. У нас будут большие потери, госпожа…

— Это не важно, капитан, — ответил вместо Теи Советник, все так же неподвижно стоящий в двух шагах от них. — Это все совершенно не важно, особенно если вы помните мои указания. А вы ведь их помните, капитан?

При воспоминании об указаниях, полученных накануне, Хатвик поежился. Если бы еще месяц или два назад ему кто-то сказал, что он будет в бою командовать… язык не поворачивается сказать кем, он вызвал бы этого человека на дуэль. Или просто набил бы ему морду, поскольку столь лживый язык не заслуживает быть отрезанным благородным мечом, доставшимся ему от предков. А поди ж ты, сегодня он, Хатвик, произведенный в рыцари еще прежним герцогом Бледским, мир его праху, будет отдавать указания… отродьям зла, нежити, неизвестно какими силами возвращенной в этот мир. Впрочем, что там говорить, очень даже известно, какими силами… Проклятый Советник! Если бы не клятва верности, принесенная Хатвиком герцогу, когда тот еще был жив, ноги бы его не было в этой стране. Но изменить своему слову капитан не мог. Потеря чести страшнее, чем потеря жизни.

Магистр прекрасно знал о том, что творится в душе у ветерана. Ему, волею Чаши лишенному даже самых незначительных эмоций, так легко было читать на лице капитана все нюансы его внутренней борьбы между долгом и отвращением. Что ж, ему сейчас нужны и такие сподвижники… а если капитан задумает нарушить клятву, его всегда можно будет зачаровать. Жаль только, что тогда он всего лишь пополнит ряды безвольных, неспособных хоть сколько-нибудь размышлять холопов, ставших теперь воинами.

За спиной Теи, все так же отрешенно взиравшей на свое воинство, высились гвардейцы — лучшие из лучших, плечистые воины, закованные в отменные доспехи. Каждого из них придирчиво отбирал Хатвик, лично проверяя умение владеть оружием. Телохранители, элита — они получали щедрое вознаграждение из казны, но служили не за страх, а за совесть. Как и сам капитан. Магистр мысленно усмехнулся — что ж, сегодня они служат ей и готовы не задумываясь обнажить мечи против всякого, на кого укажет унизанный драгоценными кольцами пальчик с длинным узким ногтем. Пусть… пройдет совсем немного времени, и его слово будет для них столь же свято. А позже любой, самый немыслимый приказ Берга каждым из стоящих сейчас на этом холме будет выполнен незамедлительно и без малейших сомнений.

На холм взлетел взмыленный жеребец. Вестовой, слишком юный, чтобы принимать участие в битве, но уже достаточно взрослый, чтобы доставлять донесения, тонким, ломающимся голосом докладывал Хатвику то, что и предсказывала Тея.

— Сообщение, мой господин. Передовые отряды вышли к реке. Граф Бигфут пересек мост и теперь строит конницу для атаки. У него чуть более шестисот человек, из них около сотни — конные латники.

— Сотня латников? — хмыкнула Тея. — Откуда столько?

— Думаю, вам стоит принять командование армией, сэр Хатвик, — тоном, явно означавшим приказ, проговорил Советник. — Если я правильно понял слова герцогини, этот юный болван будет вести войну по правилам. Даст нам выстроиться в боевые порядки и только после этого атакует.

— Наверняка, причем со всеми полагающимися к случаю трубами, герольдами и ультиматумами, — усмехнулась Тея. — Идите, Хатвик. Вы знаете, что делать.

Рыцарь лишь молча кивнул в знак согласия и вонзил шпоры в бока своего коня.

— Думаю, нам тоже следует двигаться вперед, господа, — ни к кому конкретно не обращаясь, сказал Советник. — Было бы глупо пропустить это зрелище…

Графу Бигфуту исполнилось всего двадцать лет. Юношеские годы, проведенные в замке отца, протекли в воинских упражнениях, веселых кутежах, нередко заканчивавшихся весьма приятными часами на сеновалах в компании не смевших ни в чем отказать ему крестьянских девушек… и, как ни странно, в чтении многочисленных баллад о рыцарских подвигах. Когда старый граф умер, юнец, получивший нежданно-негаданно графскую корону, был преисполнен, может быть, и красивых, но совершенно неуместных на бранном поле представлений о чести и благородстве. Возомнив себя наследником древних традиций, он не счел нужным прислушаться к советам умудренных опытом воинов, которые предлагали отвести войска за реку и сжечь мост. В этом случае когортам мятежной герцогини пришлось бы вплавь преодолевать быструю, по-весеннему студеную реку, выбираться на противоположный берег прямо под удары копий и алебард.

Но такая битва юному графу была не по душе, он считал бесчестным рубить в капусту измученных переправой врагов, к тому же был искренне убежден, что враг, кем бы он ни был, должен принять смерть в бою от меча, а не захлебнувшись в ледяной воде. Его вассалы были вынуждены подчиниться. И сотня за сотней отряды молодого лорда пересекли мост, чтобы встретить противника лицом к лицу.

Даже в этом случае у графа оставались шансы, хотя и призрачные. Если бы он не стал ждать, пока войска герцогини Блед построятся, если бы отдал приказ атаковать немедленно…

Две армии замерли на поросшем молодой весенней травой берегу. Влажная, напитанная дождевой водой земля не лучшим образом подходила для тяжелой конницы. Рыцари, закованные в стальные доспехи, могучие жеребцы под кольчужной сеткой — такая сила должна наступать по твердой, сухой почве… но стоит ли великому полководцу думать о подобных мелочах?

— Мы нанесем удар в середину их строя, — произнес юноша, красиво привстав в стременах и указывая вытянутой рукой в латной перчатке на то место, куда собирался на править удар клина тяжелой конницы. — Мы рассечем их на две части, и дальше ваши мечи, благородные сэры, бы стро закончат работу.

— Одумайтесь, граф, одумайтесь, пока не слишком поздно. Мы еще успеем вернуться на тот берег, пусть даже ценой жизни нескольких десятков бойцов, прикрывающих отход. Потом мы зажжем мост…

— Замолчите, барон, я не хочу больше слышать ваши трусливые речи, — вспыхнул граф, возмущенный не столько тем, что ему перечат, сколько попыткой его чему-то учить. Его, прочитавшего чуть ли не все романы о славных деяниях великих предков. — Мы не покажем им спину, мы не ударим исподтишка — только открытый бой. Пусть герольды объявят, что граф Бигфут имеет честь атаковать армию герцо гини Теи, леди Блед. И вообще, я не разделяю ваших опасений, господа. Согласен, что их несколько больше, но посмотрите сами — у герцогини практически нет кавалерии… Что может сравниться с тяжеловооруженным латником, господа? Мои лазутчики сообщили, что в ее армии одни простолюдины. Смерды, господа… Неужели вчераш ний холоп сможет встать против благородного рыцаря? Да они сбегут с поля боя, лишь только заслышат топот наших коней. Думаю, мы славно развлечемся и к вечеру вернемся ко мне в замок.

Казалось, в окружении графа было немало тех, кто разделял его оптимизм. Как бы там ни было, но обученный рыцарь и впрямь в бою стоил десятка кое-как вооруженных, не имевших даже плохонькой кольчуги вчерашних крестьян. Они искренне считали, что их ждет веселая потеха, кровавый пир, во время которого они по-настоящему проучат эту зарвавшуюся выскочку Тею… Вполне возможно, что арбалетчикам и пикинерам графа не придется вмешаться в схватку — все решат копья и мечи рыцарей.

В тот момент они о многом даже не подозревали.

Казалось, сама земля дрогнула, когда кони, спереди и с боков укрытые кольчугой, пошли с места в галоп. Тяжелые копья несли в себе смертельную угрозу любому, кто рискнул бы оказаться на их пути, глухие шлемы, украшенные пышными плюмажами, и латы, сверкавшие золотой и серебряной насечкой, надежно защищали своих владельцев.

Из-под копыт коней во все стороны летели куски мокрого дерна — впрочем, на это никто уже не обращал внимания. Все чувства, все мысли поглотила атака…

Первый огненный шар разорвался на острие стального клина. Дико взвыл заживо сгорающий рыцарь с роскошным алым пером на шлеме — впрочем, мгновение спустя перо превратилось в черную труху, а сам несчастный рухнул вместе с конем под копыта несущихся во весь опор всадников. Вспышка зацепила еще двоих — одного лишь краем, воину удалось усидеть в седле, хотя сожженные до кости пальцы правой руки выпустили копье, другого — сильнее. Он даже не успел закричать.

Надо отдать рыцарям должное — хотя где-то там, за спинами пригнувшихся и уперших в землю свои жалкие копья солдат, находился боевой маг, они не остановились. Да и что может остановить галоп латной кавалерии?

Одна за другой огненные вспышки выжигали проплешины в рядах атакующих. Разгоряченные предчувствием схватки воины не замечали, что теряют товарищей. К тому времени как первое копье ударило в цель, уже не менее двух десятков всадников билось на земле в агонии…

И вот наконец клин врезался в нестройные ряды солдат герцогини.

Но были и такие, кто сбежал с поля боя. Бежал, яростно срывая с себя доспехи, чтобы хоть чуть-чуть ускорить бег коня. Магистр не препятствовал — в его планы вполне укладывалось, что кто-то принесет весть и против него будет выставлена действительно серьезная армия. Гораздо проще разбить противника раз и навсегда, чем постоянно, день за днем, выматывать своих людей в бесчисленных мелких стычках. Конечно, нужды собственных солдат интересовали Магистра весьма мало, но среди них было некоторое количество тех, кому время от времени все же требовался отдых.

Копье пронзило стройную, совсем юную девушку со странным, редко встречающимся в здешних краях цветом кожи. Оно вошло ей в живот, выйдя острием на добрый локоть из спины, и рыцарь еще успел удивиться, почему ж это наконечник чист, почему на нем не видно ни капли крови…

А в следующее мгновение его конь грудью налетел на заостренный кол, подставленный другим солдатом — массивное, обожженное для твердости на огне острие без труда пробило кольчугу и уходило все глубже, ломая кости и разрывая связки несчастного коня. Конь рухнул на колени, хрипя и брызжа кровью во все стороны, рыцарь вылетел из седла и тяжело упал на землю, потеряв сознание от Удара. Когда же спустя несколько мгновений он пришел в себя и открыл глаза, его взгляду предстала удивительная картина. Стройная девушка с большой, просвечивающейся насквозь дырой в животе неспешными, какими-то не слишком уверенными шагами приближалась к нему. И последнее, что увидел воин, был занесенный для удара тонкий, слегка изогнутый меч.

В средней части строя, там, куда пришелся удар латной конницы, рыцарям противостояли зомби — их было сотни полторы, не больше — все, что смог собрать Берг за последние недели практически ежедневных боев на арене. Сейчас ему не требовалось слишком много этих тварей — гораздо проще управляться с зачарованными людьми, чем с медленно, но верно разлагавшимися бойцами, которые к тому же плохо подчинялись кому бы то ни было, кроме своего господина. Но какое-то их количество не помешало — у хорошего хозяина ничто не должно пропадать зря. Даже вчерашние трупы.

Медлительным, плохо вооруженным, физически не слишком сильным зомби удалось все же стянуть с седел нескольких бойцов — рыцарь в полном латном доспехе, рухнув на землю, в первые минуты становился довольно беспомощным. Если ему удавалось встать — ситуация менялась, его меч начинал уверенно крошить неповоротливых врагов. Но это — если рыцарь поднимется. Многим из упавших это не удалось — может, ходячему трупу и не хватало сил наносить удары, способные пробить броню, но неторопливо вогнать тонкий кинжал в смотровую прорезь глухого шлема — это запросто.

Конечно, если бы рыцари имели свободу маневра, все могло оказаться значительно хуже. Развернуться, снова построить клин, снова атаковать… но за спиной у шеренг зомби был лес — не самое подходящее место для кавалерии. Всадники потеряли скорость — и мертвецы взяли их в кольцо.

Тяжеловооруженные рыцари в считанные минуты изрубили в капусту почти всех, до кого смогли дотянуться их длинные мечи. Но в то время, пока латники кромсали не имевших особой ценности зомби, их одного за другим сжигали огненные фаерболы. Берг наслаждался боем, наслаждался ощущением неиссякающей Силы. Любой другой маг, нанесший столько ударов, уже давно потерял бы сознание от слабости — он же не чувствовал ни малейшей усталости и мог, казалось, продолжать игру с огнем до бесконечности. Мягкое тепло, исходившее от руки, в которую навсегда вплавилась Чаша, придавало уверенность и спокойствие. И так ли уж важно, что иногда огненный мячик попадал не в кирасу, закрывающую грудь благородного воина, а в башку неуклюжего зомби, на свою погибель оказавшегося на траектории броска.

Граф Бигфут отчаянно рубился, заставляя коня волчком вертеться на месте. Уже не раз копыта жеребца с хрустом вминали в землю грудную клетку очередного зомби, сам лорд потерял счет раскроенным черепам и отсеченным конечностям… Он чувствовал, как ужас постепенно прокладывает дорогу к его сердцу — зомби, которому он только что оттяпал по самое плечо руку, сжимавшую меч, спокойно поднял выпавшее оружие другой рукой и продолжил бой. И продолжал его даже после того, как меч графа снес ему чуть не полчерепа. Рядом зомби без всякого сожаления рубили ноги коням, и тогда на упавшего всадника набрасывалось сразу несколько омерзительных созданий, пытавшихся нащупать уязвимые места в доспехах.

Пять сотен графской пехоты, состоявшей из арбалетчиков и гвардейцев-пикинеров, качнулись вперед и стройными рядами двинулись на выручку избиваемой кавалерии. Увы, в самом ближайшем будущем им предстояло понять простую вещь — стрелы и копья не лучшее оружие против тех, кто и так уже мертв.

Впрочем, и для них вскоре нашлась достойная работа — зомби сделали свое дело, остановив кавалерию и практически уничтожив тех всадников, что сумели уцелеть под градом огненных шаров, обрушенных на их головы Магистром. Теперь в бой шли зачарованные — их, по крайней мере, можно было убить. И гвардейцы встретили нестройные когорты вчерашних сервов роями тяжелых стрел. Выпущенные в упор арбалетные болты поражали по две цели сразу, пронзая насквозь незащищенные кольчугами или кирасами тела. Теперь армия герцогини начала нести ощутимые потери. И все же ее воины шли вперед, на стрелы и копья, шли не так, как бегут в атаку те, кто поддался азарту боя и в этот момент забыл о страхе смерти. Нет, они просто шагали, не обращая внимание на тех, кто падал рядом. Так, например, когда тот, кто еще совсем недавно был преуспевающим негоциантом, разбогатевшим на торговле оружием, рухнул со стрелой в горле, тот, кто раньше был его сыном, не оглянулся и не замедлил шаг. И эти молчаливые ряды, мерно шагающие под дождем из стрел, наводили на гвардейцев самый настоящий ужас.

А потом они встретились — ветераны, каждый из которых имел превосходную кольчугу и стальной шлем, и толпа крестьян, кое-как вооруженных, зато с полным презрением к смерти бросавшихся на копья и мечи, своими телами прокладывая дорогу идущим следом. Раз за разом опытным воинам удавалось отбросить нападающих и выровнять ряды. Груды мертвых тел свидетельствовали о том, что капитаны графа Бигфута не зря получали свои золотые марки, без устали тренируя подчиненных.

Но и гвардейцам приходилось несладко — их плотные ряды как нельзя лучше подходили для магических атак, и к тому же в войсках Теи хватало арбалетчиков. Стрелы делали свое дело, но основной урон выстроившиеся в каре гвардейцы, укрывшие своими спинами стрелков, несли от неизменных огненных шаров Магистра. Не раз и не два его пытались достать стрелой, но ни одна из них не попала в цель. Многие слышали, что мага почти невозможно убить, особенно когда он готов к нападению, — теперь эти слухи находили свое подтверждение.

И вдруг отряды зачарованных солдат Теи отхлынули от все еще не сокрушенных гвардейцев. Те настороженно вглядывались в медленно отступающих солдат герцогини, пользуясь передышкой, чтобы зарядить арбалеты да сделать глоток-другой воды. Копья и стрелы положили немало бойцов Теи, но силы ее по-прежнему чуть ли не вдвое превосходили остатки графской гвардии. И отступать было уже некуда — мост был перекрыт свежими, еще не принимавшими участия в битве вражескими когортами. Гвардия оказалась в кольце. И теперь ветераны готовились к неизбежной смерти, рассчитывая лишь подороже продать свою щкуру и отомстить за своего господина.

На какое-то время над полем брани повисла тишина. Где-то жалобно ржал умирающий конь, которого кольчужная сетка не смогла защитить от стрел и мечей, где-то — среди тех, кто носил цвета графа Бигфута, — стонали раненые. Изрубленные в куски зомби, еще шевелившиеся, не издавали ни звука, да и зачарованные не чувствовали боли — заклятие позаботилось об этом, и теперь некоторые из них с полнейшим равнодушием разглядывали стрелы, торчавшие из собственных тел. И если падали, ослабев от полученных ран, то делали это молча. Они оставались смертными — но боль над ними была не властна.

Внезапно ряды солдат герцогини раздвинулись в стороны, и в широком проходе возник рыцарь, с ног до головы облаченный в сталь. Его тяжелые шаги были слышны, казалось, на другом конце поля. Он неторопливо шел прямо на ощетинившихся копьями гвардейцев. В руках его не было оружия. Порядком изодранный плащ волочился по земле, обильно политой кровью.

Наконец рыцарь остановился. Медленно поднялись руки в латных перчатках, почти по локоть забрызганные чем-то вязким и темным, так же медленно сняли шлем. Взглядам потерявших всякую надежду на спасение гвардейцев открылось лицо их лорда, графа Бигфута. И лицо его было совершенно спокойно.

— Солдаты… — Несколько мгновений он равнодушно оглядывал израненных воинов. Они молча ждали. — Солдаты… вы храбро бились. Но мы проиграли, и теперь герцогиня Тея де Блед предлагает вам сохранить ваши жизни. Вы показали себя достойными того, чтобы жить, мои гвардейцы. Вы доказали свою стойкость, мужество и выучку. Но сегодня нам не повезло… и я, ваш лорд, приказываю и прошу. Сложите оружие. Довольно крови, сегодня ее и так пролилось немало.

Привычка повиноваться была сильна. Один за другим гвардейцы, не смея ослушаться приказа своего господина, бросали на землю клинки, копья, арбалеты… Они еще не знали, что их ждет, — а даже если бы и знали, все равно их судьбу уже ничто не смогло бы изменить. Ну разве что кое-кто из них мог бы попытаться геройски и бессмысленно погибнуть. А пока никто не бросался к ним с веревками, никто не набрасывал на них сети и уж подавно не пытался убить безоружных.

Магистру все они нужны были живыми.

Граф Бигфут, повернувшись спиной к своим солдатам, медленно двинулся куда-то к лесу, где виднелась фигура в низко надвинутом на лицо капюшоне. В плече у графа торчал обломок стрелы — он не замечал этого, не чувствовал боли. Может быть, потом он этот обломок вынет и попросит, чтобы его перевязали… может быть. Если кто-нибудь напомнит графу об этом.