Тренировочный день 6

Глава 16

Глава 16

После страстного секса француженка лежит в своей постели, поворачивается на один бок и говорит: — «Жан, подай мне сигарету.» Поворачивается на другой бок: — «Поль, огоньку…». Закуривает, выпускает клуб дыма в потолок и так задумчиво: — «Знала бы мама, что я курю в постели — убила бы…»

— … на самом деле я и не узбечка вовсе. — говорит Айгуля, лежа рядом и подкидывая его ладонь своей ладонью: — у меня папа русский был. Но в аварию попал. А в кишлаке и не жила почти, когда в гости приезжаю — половину не понимаю, чего говорят. Якши, якши рахмат… половину не понимаю, честное слово. Мы в Ташкенте жили сперва, а в Айри-кишлак к бабушке приезжала на лето, а потом сюда переехали. Знаешь, как сейчас помню, с утра бабушка встает раньше всех и на кухне гремит посудой, начинает тесто для лепешек заводить, у нас в каракалпакском ауле хлеб никто не покупает, все лепешки сами готовят, у бабушки самые вкусные лепешки всегда были… до сих пор помню — горячие, мягкие, с хрустящей корочкой…

— Ммм… — неопределенно отвечает девушке Виктор, который находится на грани сна и бодрствования. Засыпать под откровения Айгули как-то неудобно, так что он усилием воли поддерживает себя от того, чтобы не закрыть глаза и не захрапеть, хотя спать очень хочется. Сперва день выдался волнительный, соревнования, потом ресторан, потом беседа с Соломоном Рудольфовичем, потом Айгуля, Маша и Лиля поехали на квартиру к Лиле… а он до сих пор так глаз и не сомкнул. Из-за этого все происходящее вокруг казалось каким-то нереальным, и бледный свет раннего летнего утра, пробивающийся через шторы и рисунок на обоях и одеяло, которое наполовину сползло на пол, ничего уже не прикрывая и не согревая.

— У моей бабушки киляна Ясмина была, она в тандыр лепешки прилепляла, так у нее ресниц вовсе не было, она шутила что все в тандыре сгорело. — продолжает вспоминать Айгуля: — а я помогала раскатывать тесто. И заводить тоже. Собака у бабушки была, черно-белая такая, маленькая, но шустрая, Тузиком звали.

— Тузиком? — вяло удивляется Виктор: — вот прямо Тузиком?

— Ага. Тузиком. Я с ним три лета подряд играла, а потом он убежал. На три дома жил, поганец, у бабушки киляна Ясмина и киляна Наташа, вот к ним в дома и бегал, там поест, тут поест, в гости зайдет… мы думали, что он в другом доме пропал, вот и не искали. А он под машину попал. — вздыхает Айгуля.

— Ммм… — невпопад отвечает ей лежащий рядом Виктор. Она поднимает голову и смотрит ему в лицо. Заснул наконец.

— Спишь? — спрашивает она. Ответом ей служит негромкий храп. Она кивает. Значит спит. Приподнимается на локте и оглядывает диван. С той стороны от Виктора спят Волокитина и Бергштейн, спят в обнимку, Лилька прижалась к Машиной груди и лицо у нее во сне такое… блаженно-счастливое, даже несмотря на фингалы под глазами. Некоторое время Айгуля изучает девушек. Невольно восхищается скульптурными изгибами Бергштейн, та словно из розового мрамора изваяна, руками Микеланджело или Джана Лоренцо Бернини. Каждая линия — совершенство, а все целиком, да еще из без одеяла, с откинутыми в сторону волосами и полуоткрытым ртом, все целиком — может и удар у неподготовленного человека вызвать.

— Картину бы с вас рисовать. — ворчит она себе под нос: — «Комсомольская оргия» назвать. Или там «Спящая коммунистка». В стиле соцреализма. Лилька, Маша! Спите? — в ответ тишина. Она садится на диване и оглядывается вокруг в поисках своей одежды. Спать ей почему-то вовсе неохота, хотя вроде весь день на ногах была, но поди ж ты — ни в одном глазу. Охота поговорить с кем-нибудь. О том, как она наконец показала все, на что способна, как перестала боятся — и на площадке, и в личной жизни. Раньше во время ответственных соревнований на нее всегда ступор находил, коленки слабели и руки дрожать мелкой дрожью начинали. Ладони потели, а под ложечкой, в солнечном сплетении начинало предательски сосать… потом она втягивалась, забывала о том, где она и начинала играть нормально, но все равно — стоило оглянуться и понять, что она не на тренировке и что на ней скрестились взгляды многих людей — как сразу же возвращалась слабость. То же самое и в личной жизни… она никогда бы не решилась просто первой заговорить, не то что… вот такое. Айгуля еще раз осмотрела всех лежащих на диване и вздохнула. В ее родном кишлаке ее за такое бы назвали гулящей девкой, но она давно уже не девочка и сама решает, что делать. И потом, времена домостроя прошли, женщина тоже человек в стране Советов, хотя, конечно, стыдно, если подумать. Но внутри что-то ликовало — она смогла! Играть в полную силу! А потом — не стушеваться и пойти вместе с Лилькой, Машей и Витькой на квартиру и там тоже — не испугаться и не уйти домой, а признаться Витьке… ну хорошо, не словами, но другим способом! Все равно они с Лилькой только номинально, видно же что Лилька не для отношений создана, она вообще стрекоза по жизни, лето красное пропела… а уж Волокитиной Витька вовсе не нужен. А вот ей — в самый раз. А что? Айгуля и Виктор… нормально же звучит. И… она вполне может сменить фамилию. Айгуля Полищук, вот. Или как Чамдар — она же для всех Аня, хотя на самом деле ее настоящее имя Ай-Кыс. Звучит смешно для русской речи, проще Анной назваться. И она тоже может. Анна Полищук. Или нет — Анюта. Да, свадьбу сделать летом, в саду у Федосеевых например, там такая красота! Она в белой фате, Витька в строгом сером костюме с галстуком, она его таким и не видела никогда. Если его постричь как следует, да волосы уложить… а то он вечно со своим ежиком на голове ходит. Но ничего, она за него возьмется, он у нее станет красавцем… но не слишком. Потому как тут такие акулы плавают… она еще раз оборачивается и смотрит на Машу с Лилькой.

Хмурится, пытаясь определиться со своими чувствами к этим двум. С одной стороны, она их должна ревновать, наверное. Потому как они тут чего только не вытворяли и с друг дружкой и с Витькой… она-то видела, как у того глаза горели. Но с другой стороны… они и с ней все это тоже вытворяли. И уж сама себе она могла признаться, что ей все это не было совсем неприятно. Вовсе даже не было. Наверное, даже было немного приятно. Может даже очень приятно… и о чем это говорит?

Она хватается за голову. Думать о том, что она извращенка как Лилька — не хочется. Хочется не думать. Какого черта? Еще только сутки назад она хотела нормально сыграть в товарищеском, и чтобы с Витькой у нее все наладилось. И вот пожалуйста — они сыграли вничью, ее отметили все, она играла как никогда прежде. И да, вон Витька лежит в ее постели, все же осуществилось, чего голову ломать? Есть конечно нюансы… вон два голых нюанса лежат в обнимочку, одна другой в грудь уткнулась и сопит, счастливая.

— Я подумаю об этом завтра. — говорит она вслух: — или послезавтра. Как будут силы думать — так и подумаю.

Еще раз оглядевшись вокруг в поисках своей одежды, она находит взглядом только желтые, домашние Лилькины шорты, а из кучи вещей выуживает Витькину майку. Напяливает это все на себя, находит на ощупь тапочки и, зевая, — выходит из комнаты. Задумчиво сидит в туалете, слушая мелодичное журчание струи, потом — моет лицо холодной водой и изучает себя в зеркало. Из зеркала на нее мрачно смотрит незнакомая девушка в мужской майке и желтых шортах. Майка ей велика, а круги под глазами напоминают о том, что она не спала вот уже целые сутки.

— Айгуля Полищук. — произносит она вслух, пробуя слова на вкус языком. Как они звучат. Представляет себя в роли молодой невесты. Потом мотает головой. Дура. Это тут просто по пьяни все, никакого будущего у них нет, тем более что Витьке Лилька нравится. Конечно, Лильке Витька никуда не уперся, но разве ж ему объяснишь?

— Мы советские люди. — говорит она своему отражению в зеркале, вставая в позу, закладывая одну руку за отворот воображаемого пиджака, а в другой нянча воображаемую же трубку: — мы не можем ждать милостей от природы, панимаешь. Взять их у нее — наша задача. Если товарищ Полищук нэ понимает куда он идет, задача партии — объяснить товарищу Полищуку его заблуждения. Есть мнение, что товарищ Полищук вообще не понимает в чем его счастье. — она расправила воображаемые усы, еще раз посмотрела на себя в зеркало и прыснула со смеху. Мрачная девушка по ту сторону зеркала наконец-то развеселилась.

— Не грусти, подруга. — сказала ей Айгуля: — все будет хорошо. Терпение и труд все перетрут. — она вытирает мокрое лицо полотенцем, потом принюхивается к нему. Так и есть, терпкий цветочный аромат… все-таки пахнет Лилька чудесно… она снова мотает головой. О чем только она думает⁈ Она — нормальная девушка, ее задача — отбить у Лильки мужика, а не нюхать ее полотенца… или ее саму, если на то пошло. Потому что пока они все спят она вполне может прокрасться обратно в спальню (главное на хомяка не наступить) и… например наклониться над Лилькой и вдохнуть одуряющий запах ее волос полной грудью. Интересно, какими цветами она пахнет? Сирень? Точно не лилия, лилии не пахнут вовсе.

Она снова наклонилась над раковиной и решительно открыла кран с холодной водой, снова побрызгала себе в лицо. Успокойся, подумала она, успокойся, ты нормальная советская девушка, тебе нужен нормальный мужчина, вон как Витька. Он, конечно, кобель, ну а кто не кобель? Все мужики такие. Она его сейчас у Лильки уведет, там дел-то на два пальца, пару раз вот такие встречи провести, а потом — залететь. Витька ответственный, он не бросит, женится. А потом — стерпится-слюбится. Лилька будет порхать, Машке вовсе не до него, а у них уже молодая семья будет. Завод квартиру выделит, участок дачный, сервант чешский и цветной телевизор на свадьбу подарят, а у них дети пойдут, дети, жит-быт, через пять лет очередь на машину подойдет, будут на дачу ездить, Витька потолстеет, пузо отпустит, залысины появятся, да и она тоже раздастся в стороны, будет в очередях с бабками ругаться и про терпкий цветочный аромат Лилькиных волос позабудет. Как про странный сон, где она могла быть совсем-совсем другой. Не такой.

Она вытирает лицо подолом майки, избегая полотенца, которое пахнет Лилькой, ее терпким, цветочным ароматом. Прищуривается на свое отражение в зеркале.

— Ты чего удумала? — спрашивает она у отражения: — чего удумала, а? Такая возможность… да и мама наконец будет довольна. Если я домой мужа приведу — обязательно будет довольна. Вот никогда она мною не была довольна, а если я Витьку приведу — то будет. Не смей мне все портить… Лильке он не нужен, а Машке и подавно, а больше никто на него и не претендует. Я его первая нашла, мне и водить. И… — она смотрит на отражение. Отражение ей не верит, крайне скептически относится к сказанному, вон даже руки на груди сложила.

— Да ну тебя, — наконец говорит она: — ну тебя. Я пойду… покурю. Вот. Где-то у Лильки тут сигареты были.

Она выходит из ванной, закрывает за собой дверь, находит на кухне початую пачку сигарет (американские! В красно-белой пачке с красным кругом и надписью «Lucky Strike») и зажигалку. Выходит, на лестничную клетку и прикрывает дверь, следя чтобы английский замок не защёлкнулся вслед за ней. Будет глупо стоять потом на лестнице в Витькиной майке да в шортах и в дверь колотить, четыре часа утра на дворе.

В подъезде ощутимо пахнет тушеной капустой и кошачьей мочой. Она с легкой тоской вспоминает цветочный аромат полотенца в ванной. Достает сигарету и рассматривает ее. На самом деле она не курит, никогда не курила. Но вот сейчас почему-то охота. Она прислоняется к стене спиной, щелкает зажигалкой, затягивается и тут же — закашливается, роняет сигарету на пол, сгибается едва не пополам, зайдясь в приступе кашля. Отвратительно!

— Ты попробуй не в затяг. — раздается сочувственный голос рядом и кто-то хлопает ее по спине, как будто она поперхнулась едой: — а курить вообще-то вредно.

— Ты… — она наконец откашливается и выпрямляется, утирая выступившие слезы: — ты-то как тут… кха-кха! Оказалась…

— Сама не понимаю. — разводит руками в стороны девушка. Айгуля ее знает. Айгуля хорошо ее запомнила, ее мимику, ее движения, ее манеру раскачиваться из стороны в сторону как змея перед броском. Десятый номер на футболке, доигровщица «Крылышек».

— … удивительно. — говорит Айгуля, складывая руки на груди: — я уже думала меня ничем не удивишь, но удивительно. Скажи-ка, а остальные тоже тут? Железнова ваша как себя чувствует? Казиева? Что десятка «Крылышек» забыла в этом подъезде в четыре ночи?

— Уже утро. — рассеяно замечает девушка: — что я тут делаю? Лучше скажи, что вы тут делаете вместе со своим тренером⁈ Я все слышала! Вот! — она демонстрирует красное и слегка опухшее ухо.

— Что мы тут делаем? Ты что из Одессы родом⁈ Кто же на вопрос вопросом отвечает?

— Кто я? — изумляется девушка-десятка «Крылышек»: — да я, между прочим, ничего такого не делаю! Я за ваш моральный облик переживаю! У вас там секретные тренировки, да⁈ Да же? Да же? Скажи, скажи, я все знать хочу! Поэтому вы нас выиграли, да⁈

— Мы не выиграли! Ничья же!

— Ой, да брось, все знают, что вы выиграли, ваш тренер просто наших пощадил, дальше с вами играть пришлось бы всерьез, с травмами и на полную, а у нас жеребьевка скоро! Короче — ты мне говоришь, как вы там тренируетесь, а я молчок! Честное комсомольское! Никому! Даже тренеру! Только для личного пользования! Да и не будет у нас никто вот так с тренером, даже если кубок мира на кон поставят, у нас Вячеслав Михайлович старенький уже, у него морщинки… даже если и захочет — то помрет пока всех оттренирует! Так что — говори! — девушка подпрыгивает на месте от переполняющей ее энергии, словно резиновый мячик, отскакивающий от каменного пола — прыг-скок, прыг-скок…

— Не буду я тебе ничего говорить! — возмущается Айгуля, придя в себя: — ты мне вообще кто? И не было у нас никаких секретных тренировок!

— А что это было? Поощрение? Наказание? — прыг-скок продолжается, у Айгули в глазах рябить начинает от этого непрестанного движения.

— Ничего у нас не было!

— … — девушка-десяточка перестает прыгать. Она смотрит на Айгулю и качает головой, снова демонстрирует свое красное ухо.

— Я три часа вас слушала. — доверительно сообщает она: — знаешь как ухо болит все время к стакану прижиматься? Я почти каждое слово слышала. Как там… «Ой, только не туда! Салчакова прекрати!»

— Что⁈ — Айгуля чувствует, что начинает стремительно краснеть, жар удаляет в щеки и уши начинают пылать.

— Но я никому! Честное комсомольское! — клянется девушка и протягивает ей руку: — уговор!

— … ты! — Айгуля оглядывается по сторонам. Они одни на лестничной клетке, что вызывает соблазн затащить эту десятку в квартиру и… что с ней делать потом она совершенно не знает.

— Катя! — дверь в соседней квартире открывается и оттуда высовывается сонная мордашка: — ты куда пропала? Мы там ужастики поставили на видике… ой! — глаза на мордашке нашли Айгулю и остановились на ее груди. Айгуля запоздало поняла, что Витькина майка ни черта не прикрывает, болтается и просвечивает через нее все. Она машинально прикрыла грудь руками.

— Это… это же майка Виктора Борисовича, да? — даже не спросила, а скорее констатировала факт печальная мордашка: — еще одна значит. И чего вы все на чужих мужиков лезете?

— А? — Айгуля окончательно теряет нить реальности и решительно не понимает, что тут происходит.

— Лиза, я сейчас буду. — успокаивает мордашку десятка: — не переживай.

— Ну уж нет. — говорит мордашка: — ты же слышала, что они с ним делали, изверги. Она, наверное, жениться на нем хочет. Как честный человек теперь должна.

— Это не ваше дело. И вообще, кто вы такие⁈

— Я — Громова. Номер десять, мы же играли вчера, ты что не помнишь? Катя Громова, кличка «Гроза». Ты мне обещалась что секретную методику расскажешь.

— Не обещала я ничего⁈