Глава 19
Едет мужик на «Жигулях». Сломался у него «Жигуль». Остановился, он, под капот залез, ничего не понимает, вроде все в порядке. Стоит, голосует. Останавливается один, дай-ка, говорит гляну что у тебя. Тоже под капот залезает. Все, говорит в порядке, но карбюратор не работает и все. Не понимаю, может у тебя тайна какая-то? Да нет у меня никакой тайны — отвечает мужик. Хорошо, следующий останавливается и тоже под капот. Все в порядке, говорит, но не заводится… у тебя, что — тайна какая-то есть, мужик? Да нету никакой тайны, сердится тот. Уже третий водитель останавливается и тоже под капот. Все в порядке, мужик… но не заводится. У тебя, наверное, тайна есть какая-то, а? Потому что карбюратор не пашет, хоть убей. Хорошо! — кричит мужик, хорошо! Ну есть у меня тайна! Ну сплю я с сестрой своей жены, но причем тут карбюратор — хоть убей не понимаю!
Советский анекдот.
— … Jets de son dernier coucher de soleil violet, Un autre était tristes lys blancs brillants… Ик! — говорит алкоголик Женечка: — воля ваша, Виктор Борисович но я все же буду стоять на своем, ваш вульгарный эпигон Шекспир со своими рабскими плагиатами создал литературное проклятие, которое довлеет над нами века! Ик! Вы вслушайтесь в эти строки Поля Верлена — сентиментальная прогулка… струил закат последний свой багрянец, еще белел кувшинок грустный глянец, качавшихся меж лезвий тростника… А Шекспир что? На колпаке Фортуны мы не шишка!
— Гильдестерн и Розенкранц мертвы. — вздыхает Виктор: — поражаюсь вашей начитанности, Евгений Сергеевич. Однако не могу согласиться с вашей точкой зрения, хотя готов умереть за ваше право его выражать.
— Они находятся в укромных местах Фортуны, конечно, она особа непотребная. — продолжает мысль Батор и трясет в воздухе пустую бутылку, проверяя не плещется ли что-то на донышке: — то есть Шекспир вложил в уста своих героев вот такие слова. В переводе на современное арго что он сказал — мы находимся у Фортуны в заднице, а сама Фортуна — шлюха. Неудивительно что после такого он помер так рано. От сифилиса. Или от алкоголя? И чего я тут с вами сижу? Меня Светка ждет наверное…
— Ну вот и водка к концу подошла и самогон от Нурдина закончился. — Виктор наклоняется к спящему за столом соседу: — Нурдин Анварович! Домой пора. Ты тут простудишься, ночью холодно бывает.
— Алкоголик никогда не простудится. — поднимает палец бич Женечка: — я помню зимой на Новый Год в сугробе уснул, в театре драмы у нас не хватало людей и конечно меня Дед Морозом отправили по домам… а когда ты Дед Мороз, то в каждом доме тебе наливают. Я, конечно, держался, больше одной рюмочки в каждом доме никогда не пил. Ну… двух. Одна — за Новый Год и вторая — на посошок. Так сказать, на вход и на выход. А иначе не выпустят. Мне еще Снегурочку дали неопытную, молодая студентка, хорошо хоть из медицинского, привычная спирт пить… но все равно долго не сдюжила. Чтобы вы знали, Дед Морозу и Снегурочке завсегда нальют. А вот чтобы закусь нормальную предложить так дудки. На голодный желудок тоже нельзя, а у всех салаты, как салатом закусывать? Так, соленый огурец и кусок сала на хлебе… а то и вовсе шоколадные конфеты предлагают. Не понимают… Ик! Высокого полета души артиста. Сырок там еще остался?
— Остался. — Виктор разворачивает фольгу и протягивает Женечке остатки плавленого сырка «Дружба»: — на вот. Трудно небось в Новый Год Деду Морозу не накидаться водочкой-то?
— Титанические усилия нужно прикладывать. Титанические! — снова поднимает палец вверх алкоголик Женечка: — и как любая попытка человека предсказать свою судьбу или бороться с ней — бесполезная история. Это как Эдип, который бежал от судьбы своей, не желая следовать пророчеству что он убьет своего отца и женится на своей матери, однако стремясь избежать этой судьбы он неотвратимо исполнял каждый пункт пророчества. Точно так же и любой советский Дед Мороз изначально стремится душой своей ввысь, желая порадовать детишек в этот светлый праздник и вот уже на первой же квартире ему чарочку подносят, да не просто чарочку, дорогие вы мои! Хрустальную рюмочку, красоты необыкновенной, запотевшую от животворной влаги, от божественного нектара, в Новый Год не просто «Пшеничную» тебе нальют или там «Русскую». Эх, брат, не понимаешь ты! Хозяин в Новый Год обязательно тебе «Посольской» нальет, да такой, которая на балконе в сорокаградусный мороз трое суток стояла, а не в морозильнике с минус восемнадцать. Дорогие мои, да «Посольская» при минус сорок превращается в нектар и амброзию! Напиток богов! Она на языке тянется, словно живая, она рот не обжигает а обволакивает ласково и нежно, словно поцелуй комсомолки, которая и не целовала никого прежде, а вот тут, на морозе — разрумянилась, раскраснелась и губы свои сладкие приоткрыла! Вот как может простой советский Дед Мороз первой рюмочке отказать, а? Скажите мне дорогие мои, как? В чем смысл всей этой суеты сует и всяческой суеты, ежели от радостей жизни отказываться, да плоть свою усмирять⁈
— Воздержание — это важно. Алкоголь — яд! — поднимает палец Батор: — вон, Витька — воздерживается. У него баб дюжина, а он ни с кем не спит. Вот кто монах. Ик! Или импотент, вот. О! Наверное, не работает у него аппарат, вот он и динамит девчонок…
— Но, но, но! — в свою очередь поднимает палец Виктор и некоторое время все трое сидят, подняв указательные пальцы вверх. Батор — задирает голову, пытаясь что-то разглядеть в ночном небе, куда указывают все пальцы. Некоторое время троица застывает вот так — вытягивая шеи и глядя вверх. В небе пролетает падающая звезда.
— Мой аппарат не трогать! — говорит Виктор опуская голову и разминая шею пальцами: — он иногда так работает, что аж больно потом. Однако я воздерживаюсь от всех этих веселых скачек не потому, что монах, а потому как сперва хоть какой-то душевный контакт найти нужно, а не вот это все. Вот ты, Батор — наконец со Светкой переспал, поздравляю. И что?
— В смысле? — не понимает Батор, опуская палец.
— Ну — счастлив?
— Эмпирически — счастлив. Наверное.
— Не ври собутыльникам, Кривогорницын. Нехорошо получается.
— Несчастлив. Несчастлив я. — роняет голову на руки Батор: — а чего несчастлив-то? Вроде все как хотел получилось… и Светка такая красивая, когда голая, да и рука у нее тяжелая… как даст в глаз! Все как-то наперекосяк пошло у нас… — он вздыхает и заглядывает в свой пустой стакан.
— Всякая тварь после соития грустна бывает. Так Аристотель говорил. Мало кто знает, но в там вторая часть была — всякая тварь после соития грустна бывает, кроме петуха и женщины. — добавляет Женечка, заглядывая в горлышко бутылки: — не знаю что с петухом не так, товарищи, но у нас водка кончилась. Может вынесет кто, а?
— Так у тебя баб вокруг полно. — не сдается Батор: — чего с ними не так?
— Ты серьезно хочешь анализ от меня услышать? Давай вон лучше Евгений Сергеевич нам расскажет, как в сугробе ночевал.
— … ах, да. Точно. Так вот, в тот раз со мной отправили Дашу, студентку из медицинского, она покалымить решила на новогодние, раз уж в деревню не поехала к родителям. Шустрая такая девчонка, худая, но быстрая и глазами так — зырь-зырь, где бы чего стырить… такая — вылитая Снегурочка. Не задавались вопросом, почему рядом с Дедом Морозом вечно какая-то пьяная девка, которая внучкой зовется, а? У него ж детей нет. Так что «внучкой» он ее зовет исходя из разницы в возрасте. Лично мне кажется что Дед Мороз — это метафорическое определение старого алкаша и бабника — всегда пьяный и с какой-то бабой… — продолжает Женечка.
— Не, Полищук, ты же тайну какую-то знаешь, а? Вот точно знаешь… — прищуривается Батор: — а ну колись! Что с тобой и почему до сих пор эта Бергштейн у тебя кроватку не греет в комнате?
— Это для мужчины половой акт — кульминация и достижение. Конец истории. А для женщины это только начало. — хмыкает Виктор: — после которого придется свои обязанности исполнять. И я не против ответственности, просто не готов принять что-то вроде «теперь ты только со мной». Если я начал бы кого-то…
— Например эту высокую. Или эту столичную штучку. Или эту мелкую. Или блондинку… или кто там у тебя? Я со счету сбился, мне бы сейчас товарища Гоги, у нас совместные расчеты по твоим бабам…
— Давай возьмем Икс. Некто, то есть мадам Икс… — говорит Виктор, рисуя на воображаемой доске: — или нашем случае — товарищ Икс женского пола…
— Скучные вы. Почему нужно женщину называть — Икс? Если вы в поисках творческого псевдонима, то назовите Элеонорой. Или там Клеопатрой. На худой конец — Леди Иксетта. — мотает головой алкоголик Женечка: — математика сушит мозги, дорогие вы мои. Так что — ни у кого водочки больше не найдется?
— Водка кончилась. — грустно говорит Батор: — вон Нурдин все выжрал, скотина. У него жена красивая, а он сам…
— Вот! — говорит Виктор: — понял, да? Ты всегда хочешь чего-то, чего у тебя нет. Буддизм учит нас что желания и есть страдания. Вот у тебя идея фикс была — Светку по матрасу повалять. Вот повалял ты и что? Победа — лишь краткая вспышка во мраке уныния и безнадеги. На самом деле я не против секса, но только тогда, когда партнерша отдает себе отчет в том, на что идет.
— В смысле? А на что она идет? Или ты про свои размеры? Отрастил тут конский… а я азиат, у нас всегда маленькие… щас как врежу. Почему все лучшее — славянам? Девушки у вас с вот такими жопами… и сиськами. — Батор показывает руками с какими именно: — тугая коса до пояса. А у мужиков косая сажень в плечах и член до колена. А у нас, у азиатов? У девушек попы плоские, а про писюн у мужиков я вообще молчу. Хорошо быть русским. А каково якуту, а?
— Батор, не в размере счастье. Мужчина не должен зависеть от размера своего клинка — так Миямото Мусаси говорил.
— Ты же говорил, что Светка плачет, потому что у меня писюн маленький! — обвиняюще тычет Батор пальцем: — а у меня нормальный! Может быть я — мутант! Давай, вытаскивай свой, ложи на стол, будем меряться! В неравный бой, он самый крайний!
— Не надо на стол. — интеллигентно поправляет очки алкоголик Женечка: — почему надо члены на стол, мы же тут пьем. И кроме того — не ложить, а класть. Это если вы изволили на него положить — тогда глагол верно употреблен. А ежели меряться, то класть.
— Витька! Колись. — настаивает Батор: — Гоги Барамович сказал, что ты Святой Грааль выкопал.
— А⁈
— Артефакт. Ты как Индиана Джонс, Витька. Знаешь секрет того, Как Завоевать Женщину! Давай, колись, Витька, не по-товарищески…
— В самом деле, Виктор Борисович. — поправляет очки алкоголик Женечка: — если у вас есть таковая способность — поделитесь с… Ик! Коллективом. Возможно, мне не хватает в этой жизни женского влияния. Может быть, я бы мог себе домик в деревне завести, и чтобы зрелая нифма в белом переднике и с косой до пояса, с тугими молочными бидонами и кормой как у флагмана Балтийской эскадры, стодесятипушечной «Императрицы Анны» на всех парусах… а глаза с поволокой, такие, чтобы всю эскадру утопить можно было без следа и только одинокий матрос в шлюпке и с разбитым сердце… чтобы с утра парное молоко и петушиный крик. Чтобы кожа белая-пребелая, такая белая, что синие жилки вен насквозь видны… а руки мягкие-мягкие и душа такая — с надрывом, как у любой русской женщины…
— Все-таки вы поэт, Женечка. — кивает Виктор: — но нету у меня никакого секрета, товарищи. Как там в анекдоте — ну сплю я с сестрой своей жены, но это тут при чем?
— Ты еще и с сестрами спишь. То есть дюжину твоих баб нужно на два умножить⁈ Погоди-ка… а если у кого по две сестры⁈
— Нету секрета. Нет, просто… если вот прямо честно, то я, товарищи — бабник. — говорит Виктор: — вот и весь секрет.
— Ну, — кивает Батор: — так все бабники. Вон даже Женечка у нас бабник. Признавайся, приставал к Снегурочкам, а?
— Как можно! — обижается Женечка: — да я так упился, что не то, что приставать — стоять прямо не мог. И потом — вот как к ней приставать, если она уже на пятой квартире прямо в коридоре все полы заблевала, а ближе к десятой — заснула прямо в лифте и обмочилась? Не всякий может Новый Год Снегурочкой вывезти и в живых остаться. Это экзистенциальное испытание.
— Не. — Виктор качает головой: — я не такой бабник как вы. Я — Абсолютный Бабник. Возведенный в степень и абсолют. Я не могу давать клятвы верности и заранее всех предупреждаю об этом, ферштейн? Ленивый я. А потому не хочу врать. Толку? Женщины — они как Жароптицево перо из сказки Ершова. Потом начнется — туда не ходи, на ту не смотри. А я люблю на берегу все прояснить. Мол так и так, уважаемая, я — бабник. Ходил по бабам, хожу и буду ходить. Крокодил, крокожу и буду крокодить так сказать. И если с этим все в порядке, то добро пожаловать, будем сексом заниматься. А если нет…
— А. Ну тогда понятно почему бабы тебе не дают. — говорит Батор: — нельзя так. Бабе завсегда врать нужно, что она у тебя единственная, вот.
— Сказал человек, который пошел и Светке ляпнул про Марину. Иронично.
— Это все ты мне посоветовал! — ревет Батор: — предатель!
— А НУ-КА ЗАТКНУЛИСЬ ВСЕ! РЕБЕНОК СПИТ! — раздается крик из окна и трое за столом — замолкают.
— Как она может спать, если Самира так орет? — тихим шепотом спрашивает Батор у Виктора: — вот как?
— Все, посиделки закончились. — так же шепотом говорит Виктор: — помоги Нурдина наверх отволочь… а то замерзнет же…
— Алкоголик никогда не замерзнет летом. — шелестит в полутьме Женечка: — пусть на лавочке проспится, я же говорил, всю ночь с тридцать первого на первое в сугробе спал вместе с Снегурочкой и ничего. Даже ноги теплые. А она и вовсе с задранной юбкой… ладно, пойду я пожалуй. — он опускает голову на руки и тут же, без перерыва — начинает храпеть.
— Когда их двое, то идея оставить их тут становится не такой уж дикой. — признается Виктор: — в самом деле, пусть их. Лето на дворе, не замерзнут. А я пойду спать, потому как у нас в субботу поход, а на следующей неделе по региональной турнирной сетке будет жеребьевка, вот. Говорят: «Крылья Советов» приедут! Союзный уровень! А я тут пьяный с тобой…
— Знаешь, Витька… а ты не такой уж и гад. — неожиданно говорит Батор: — не виноват ты. У тебя просто кругозор узкий, вот и все. Были бы у меня такие плечи и все остальное… да и вообще. Я вот пойду сейчас и перед Светкой на колени встану. Бей, скажу меня, режь меня, но давай поженимся! — он встает и покачивается на ногах.
— Куда⁈ — Виктор хватает его за руку: — с ума сошел? Мало тебе вчера вкатили? Сиди! Знаешь сколько времени?
— ТРИ ЧАСА НОЧИ! — раздается страшный голос из окна: — А НУ ЗАТКНУЛИСЬ!
— Вооот. — понижает голос Виктор: — три ночи…
— Самира такая страшная, когда вот так в ночь кричит. — говорит Батор: — а как в коридоре с ней встретишься — так ничего. У нее халатик спереди распахивается и все видно. А когда она Алтынгуль грудью кормит — так я бы во вторую титьку впился бы…
— Хорошо что Нурдин спит. Услышит — несдобровать.
— Я Нурдина не боюсь!
— Эх. Ты то не боишься, а Самире каково будет? Держи свои плотские желания на коротком поводке. Вот я кстати об этом — для тебя это короткое и забавное приключение, а женщине ты так всю жизнь по звезде пустить можешь.
— Не, пусти меня, предатель. Я к Светке пошел. Она меня ждет наверное… плачет.
— Вытрезвитель по тебе плачет, а не Светка. И вообще — ты ж идиота кусок, Батор. Посиди тут, подумай…
— Ладно. — Батор садится обратно на лавочку: — но ты мне секрет расскажешь…
— Расскажу, расскажу… — успокаивает его Виктор: — ты только голову вот так… ага… — он смотрит на спящего соседа и вздыхает: — и все же брат, трудна у нас дорога… эх, бедолага… ну спи, товарищ Батор…