Тренировочный день 3

Глава 14

Глава 14

Он стоял под высоким деревом и смотрел вдаль, на раскинувшуюся у ног зеленую равнину, в воздухе стоял дурманящий аромат летнего луга. Вдохнув полной грудью, он наконец поворачивается и протягивает руку Яне, которой только что исполнилось двадцать пять лет.

— Все-таки Бартам прекрасен в это время года… — говорит он: — останешься здесь со мной? Навсегда? У нас будет свой тихий домик на окраине города у озера, свой садик и удобная кухонька. Оставайся, любимая…

— Витька! Витька, вставай! — говорит Яна и трясет его за плечо: — вставай давай! Сколько дрыхнуть можно! Вставай!

— Погоди… — улыбается он: — ты мне еще не дала ответ, озорница. Иди сюда, я тебя поцелую…

— Витька! Отстань, скотина! Ах ты так! Получай! — в глазах вспыхивает, и Виктор падает куда-то далеко, в груди захватывает дух, и он ударяется об твердую поверхность со всего маху!

— Ай! — он ощупывает твердую поверхность. Ага, это пол. Он открывает глаза и ощупывает себя. Вроде все на месте, но что это было?

— Витька! Ты проснулся? — шипит рядом кто-то. Виктор поднимает голову и в слабом свете, проникающем сквозь шторы, видит какое-то белое пятно. Чье-то лицо? Но чье?

— Батор? — произносит он: — а ты чего тут делаешь⁈ Который час вообще?

— Четыре часа утра! Вставай! Ты сколько спать вообще можешь⁈ Да еще храпишь, идиота кусок! — повышает голос его сосед: — еще раз полезешь целоваться я тебе снова врежу!

— Так ты меня еще и ударил! — Виктор нащупывает на голове значительную шишку: — Батор, скотина! А ну пошел прочь из моей комнаты, дай выспаться! Я тебе сейчас как наваляю!

— Витька! Тихо! — шипит на него Батор: — тихо! У нас в общаге сам знаешь какие стенки тонкие, чего ты орешь-то! Люди спят кругом!

— Конечно, они спят! Я — спал, пока ты ко мне не вломился! Чего тебе нужно вообще в три часа ночи⁈

— Четыре! Утро уже!

— Четыре это нихрена не утро! Это глубокая ночь! — Виктор садится на полу и чешет пострадавшую макушку: — нахрена ты меня ударил вообще?

— Ты ко мне с губищами своими полез, скотина такая! А я не такой!

— О, господи, да заткнитесь вы уже! Поспать дайте! — стучат в стенку справа: — кому какая разница, какой ты там!

— Я не такой, чем вы там слушаете! Он первый начал! — повышает голос Батор.

— Батор, насрать. — говорят из-за стенки: — умри уже. Мне уже сегодня с утра на работу, а если ты…

— Уаааааааа!!!

— Самира! Алтынгуль снова проснулась! Кто по ночам орет⁈

— Это снова Витька из седьмой!

— Да не я это! Это Батор ко мне приперся!

— Батор какого черта тебе не спится, а⁈

— ДА ЗАТКНИТЕСЬ ВСЕ УЖЕ! — гремит голос, который Виктор не узнает. Реально страшный голос. Только по направлению звука… страшный голос идет из комнаты Абдулаевых… но это совершенно точно не Нурдин. Да и не Алтынгуль, которой от роду даже году не исполнилось. Неужели… Самира?

В звенящей тишине он перевел взгляд на Батора, который тоже выпучил глаза и затих.

— Самира Нурлановна? — прошептал он одними губами. Батор молча кивает и прижимает палец к губам. Кивает, мол следуй за мной. Виктор только вздыхает и натягивает треники, вставляет ноги в тапочки и молча выходит за ним. В коридоре они крадутся вдоль стены, потом так же молча — спускаются вниз. Во дворе их встречает утренняя прохлада и Виктор невольно ежится, майка-алкоголичка не сильно-то и спасает от холода, в ней только по вентиляционным шахтам небоскреба «Накатоми Плаза» ползать с зажигалкой в руке, отбиваясь от террористов с австрийским акцентом. А от утренней прохлады провинциального сибирского города белая майка-алкоголичка не спасает совсем. Скорее дань приличию.

Наконец Батор останавливается, зайдя за кирпичное здание трансформаторной будки во дворе, оглядывается по сторонам и тянет из кармана пачку сигарет. Молча протягивает Виктору, тот так же молча качает головой. Батор достает пачку спичек, вставляет сигарету в рот. Чиркает спичкой, прикуривает. Пламя от спички озаряет его лицо в утренних сумерках, делая его похожим на суровое лицо памятника героям Брестской крепости, которое по ночам освещают красными прожекторами.

— Так и чего тебе надо? — прерывает затянувшееся молчание Виктор: — чего приперся ни свет ни заря ко мне в комнату?

— Тут такое дело, Вить. — Батор отводит взгляд в сторону: — ты не подумай, я все понимаю. То есть… в общем так… с самого начала же нужно начать. Как бы его выразить… — он чешет затылок: — вот ведь, дикость какая. Жан Жак Руссо знаешь, как говорил? Это… типа тысяча дорог ведет к заблуждению и лишь одна к истине, вот. — он снова затягивается и с тоской смотрит на небо, которое потихоньку начинает заливаться алой краской зари.

— Угу. — Виктор складывает руки на груди и прислоняется спиной к кирпичной стенке трансформаторной будки. Отчаянно зевает, потому что рань-прерань, спать охота как из пушки.

— А мне сегодня еще на работу ехать. — делится Батор: — сегодня аврал объявили, наши план по человеко-километро-часам опять не выполнили, говорят премии лишать будут. А у меня карбюратор на сто тридцатом барахлит, снимать нужно и продуть, а не носиться между карьером и заводом по убитой дороге. Ты вот знаешь, что такое вибрационная болезнь, Витька? То-то же. Редкий водитель большегруза до своей пенсии доживает здоровым, я так сказать свое здоровье на алтарь всесоюзной стройки приношу, для будущих поколений и все такое. Эх… — вздыхает он и снова затягивается сигаретой.

— Угу. — кивает Виктор и снова зевает. Он уже понял, что пока Батор не выговорится — к делу он не приступит, а перебивать его и вопросы уточняющие задавать, типа «какого хрена ты меня в четыре утра поднял чтобы о Жан Жаке Руссо поговорить⁈» — только растянет эту болезненную процедуру. Лучше уж помолчать и подождать пока его сосед сам ниточку беседы в нужное русло выведет. Быстрей будет.

— Вот ты скажи, Полищук, у тебя баб много — как ты с ними справляешься, а? — спрашивает Батор: — что ты такого делаешь? Я же слежу за тобой, ты, падла такая, жрешь в три горла, довольный ходишь, лыбу вон на тридцать два по всей шайбе давишь, вчера тете Глаше помогал вареники на кухне лепить, счастливый ты конь. А ведь у тебя… мы с Гоги Барамовичем со счету сбились… дай-ка сообразить… — он вытягивает вперед свою руку, распопырив пальцы во все сторону: — вот смотри… Айгуля высокая, которая за тобой в общагу приходила, красотка и спортсменка, тебя на голову выше. Эта, которая училка в шляпе, как ее там, со сложным именем… потом Гоги говорит, что за тебя в парке четыре девицы дрались, это уже шесть… да еще та, которая в бежевом плаще, это семь. А ты ходишь довольный, скотина такая!

— Угу. — машинально говорит Виктор и зевает. Сталкивается с яростным взглядом Батора и поднимает руки: — то есть ужас какой, конечно. Поступки несовместимые со статусом комсомольца и все такое.

— Да насрать мне на комсомол! — вскипает Батор: — ты мне скажи, как это у тебя получается⁈

— Ээ… в смысле? Я и сам не знаю. И потом, Батор, вот зафига тебе столько баб? От них одни непрятности…

— Знаю! Именно поэтому… мне и не нужно много! Я хочу знать как хотя бы с одной справится!

— В смысле? — хмурится Виктор: — я думал ты сейчас как Гоги — будешь просить открыть секрет «стрел Купидона» и рецепт «Как кадрить девушек щелчком пальца».

— Да не. Я уже понял, что это… как там говаривал Демосфен — берегись своих желаний, вот. — Батор гасит сигарету об кирпичную стенку трансформаторной будки и чешет в затылке.

— Ни Демосфен, ни Жан Жак Руссо такого не говорили… — машинально замечает Виктор: — это ты сам все придумал.

— Ой, заткнись, Витька. Ты вообще физрук, что ты в классике понимаешь. Твое дело — ноги на ширине плеч, раз-два… — сердится Батор: — в общем как его… у меня свидание было со Светкой, вот!

— Ну и прекрасно. — пожимает плечами Виктор: — она хорошая девушка. Умная, в институте учится. Не гляди что в малярной бригаде работает, она далеко пойдет. Да и жена из нее что надо будет. Совет да любовь. Или ты на мою комнату нацелился? Не надо, вам предприятие свою комнату выделит в малосемейке, как только поженитесь.

— Что за бред ты несешь, Полищук⁈ — шипит на него Батор: — ты себя сам слышишь вообще⁈

— А что? Не понравилось? То есть ты такой «поматросил и бросил» нашу Светлану? Ну так у меня для тебя дурные новости, она тебе это припомнит. Человек она незлобивый, обязательно отомстит, а чтобы не забыть — в книжечку тебя запишет. В черную. Земля тебе пухом товарищ Кривогорницын Батор Маданович. — Виктор снова зевает. Рановато все-таки…

— Млять. Полищук. Ты издеваешься? Сейчас я тебе точно врежу.

— Только попробуй. Я тебе уже аванс простил, ты и так меня по голове стукнул. Вот только попробуй, Батор, я тебе голову в задницу вобью. — предупреждает его Виктор: — у меня вчера тоже день был не сахар, надо мной целой командой потешались, а у меня психика хрупкая.

— Витька! — повышает голос Батор: — ты не понимаешь! Я бы на ней прямо сейчас женился!

— Ну. — моргает Виктор: — я ж говорю — совет да любовь, испачканные простыни потом во двор вывесите, загс по будням и выходным работает с девяти до пяти, вперед. Только свою комнату я вам не уступлю, так и знай.

— … бросила она меня. — отводит взгляд в сторону Батор: — я ничего не понимаю! Как так? Витька!

— Чего?

— Чего-чего! Бросила она меня, говорю тебе! И… ну не делается так! Если сразу не нравился, так чего на свидание пошла⁈

— Ну… не понравилось свидание? Она тебя прямо на свидании послала? — осторожно спрашивает Виктор.

— Да в том-то и дело, что нет! Все нормально было! Мы с ней даже к ним в комнату потом пошли, Маринка же в деревню уехала на три дня, все было нормально!

— Погоди-ка… так вы… — Виктор прищуривается: — а я думал что за звуки вечером… это кровать скрипела?

— Мы что идиоты? — обижается Батор: — на полу все было, чтобы не скрипеть, сам знаешь какие у нас стены, все слышно. Она рот руками себе зажимала, чтобы не стонать и все было хорошо, но потом она вдруг плакать начинает и… вот… — он разводит руками: — что делать, Вить? Я ее люблю.

— Не любишь ты ее, Батор, это у тебе запущенный случай спермотоксикоза.

— Щас как дам!

— А ты за советом пришел или люлей огрести хочешь? — Виктор на всякий случай слегка отодвигается от своего буйного соседа.

— За советом. Но ты меня не обзывай, ты же педагог, а выражаешься как грузчик на пристани. — отвечает Батор, сжимая кулаки: — и Светку не обижай, а то точно врежу. И никому чтобы! Не хочу, чтобы про нее трепались!

— А ты джентльмен, Батор. Неожиданно. — вздыхает Виктор: — кто бы мог подумать, а? Так и чего у вас там произошло со Светкой?

— Ну я ж тебе все сказал — мы с ней в кино сходили. А я на этот фильм ходил уже. — сопит сосед: — вот и положил руку на ее руку… не подумай, случайно вышло. Подлокотник между креслами один, вот и… а потом… — он разводит руками: — как-то вот так вышло… матрац на полу раскатали. И… ну вот.

— Очень содержательно. — кивает Виктор.

— Да чего ты прикопался! — не выдерживает Батор: — было все! Но потом она — в слезы, а меня за дверь! Почему⁈

— Ага. — говорит Виктор: — она тебя за дверь, а ты вместо того, чтобы спать — пошел ко мне в комнату. Вот теперь цепь событий мне наконец стала понятна. Слушай, Батор, шел бы ты спать и не морочил людям головы. А со Светланой завтра… ну то есть сегодня вечером после работы поговори. Русским языком и через рот, а не подавая странные сигналы дрожанием левой икры, ты ж не Наполеон в конце концов.

— Вот что ты за человек, Полищук. К тебе за советом в трудный час, а ты…

— Какой у тебя трудный час, Батор⁈ Ты только на моих глазах ее уже полгода добиваешься, а тут тебе дали наконец, пойди и съешь лимон, чтобы лыба на лице не проступала так явственно. И самое главное — вот какого черта ты ко мне приперся за советом, я тебе что — Дом Советов? Или там справочная по матримониальным ритуалам в современном обществе на этапе развитого социализма⁈ — складывает руки на груди Виктор: — ты чего, Кривогорницын? Вон лучше у Гоги Барамовича спроси, у него счастливый брак и Наташка довольная ходит, а у меня у самого девушки нет, а Анжела меня три месяца назад бросила, какой из меня советчик!

— Не свисти, Полищук, есть у тебя девушка. Даже несколько. Это ты все от широкой общественности скрываешь, как буржуй какой-то. Истина она всегда выплывет, она как покойник в старорусских обрядах на масленицу, а весна покажет кто где насрал как снег растает. И вообще, я же к тебе всей душой, как товарищ к товарищу, а ты… эх. — машет рукой Батор: — что за судьба у меня такая? Я же Светку люблю, а она вечно мне Маринку подсунуть пытается…

— Ну так, наверное, в этом и причина. — предполагает Виктор: — она хотела такого красавца как ты для своей лучшей подруги сохранить, но не выдержала и сорвалась. Это… ну как если бы она торт на день рождения Марины хранила, а потом сама все съела — вот и заплакала. А теперь видеть тебя не может, потому что ты у нее как тот торт — символ ее слабости и падения.

— Че, правда?

— Не могу точно знать. Я ж не доктор. Предполагаю.

— Предполагаешь… а что еще можешь предположить? — оживляется Батор: — что эти двое получается сейчас из-за меня подерутся? Ну как из-за тебя волейболистки в парке! Серьезно?

— Да не дрался никто из-за меня! Гоги Барамович как всегда все гиперболизирует! Его же хлебом не корми, дай историю рассказать! «Однажды, давным-давно, одна маленькая, но очень гордая птичка-физкультурник» — передразнивает говор своего соседа-милиционера Виктор: — все было совсем по-другому!

— Да погоди. Лучше скажи что ты там раньше говорил! Что получается я Светке так понравился, что она меня приберегала для Марины, но потом не выдержала и сорвалась?

— Эээ… это только гипотеза. Возможно — несостоятельная. Не выдерживающая критики и экспериментов в лабораторных условиях. — говорит Виктор.

— Точно. Все-таки ты голова, Витька! — радуется Батор: — точно, так все и было. Вот чего она разревелась! Наверное такая сидит сейчас и думает «вот я дура, сорвалась и всего Батора себе заграбастала, какая же я подруга после этого!». Бедная девочка. — он качает головой: — вот до чего доводит мнительность и органичность.

— Органичность? Ты хотел сказать — ограниченность?

— И это тоже. — Батор прячет пачку сигарет в карман и хлопает Виктора по плечу: — а ты голова, Витька! Не зря вокруг тебя столько баб вьется, как мотыльки на огонь летят! Верно говорят что ум — это самый сексуальный орган у мужика! Так держать. Ну а я пойду к Светке все ей скажу!

— И… чего именно ты ей сказать хочешь? — прищуривается Виктор, предчувствуя нехорошее.

— Как чего? Скажу, что она зря переживает, меня и на нее, и на Маринку хватит! — гордо выпрямляется Батор.

— Ой, дурааак… — стонет Виктор: — да погоди ты… может лучше потом с ней поговорить, а? Может отложишь хотя бы до вечера?

— Как говорил Ли Сун Цзы, великий китайский полководец — куй железо пока горячо! Чего откладывать до вечера? Там девушка плачет!

— А если она плачет, потому что ей ваш секс не понравился? Или потому, что писюн у тебя маленький? — предполагает Виктор: — давай сперва разведданные соберем, а? Вот куда ты на саблю с голой пяткой?

— Хватит шуточки свои шутить, Витька. Вот порой человек человеком, а порой шуточки свои несмешные и глупые шутишь. — укоризненно качает головой Батор: — я все понимаю, ты ревнуешь, но имей совесть. Ты же комсомолец и у тебя своих баб полно. Все, я к Светке пошел!

— Аве Цезарь, morituri te salutant… — вздыхает Виктор ему вслед и задумывается — не перекрестить ли спину товарища Кривогорницына Батора Мадановича, но по зрелом размышлении все же отказывается от этой мысли. Он же комсомолец в конце концов.