Тренировочный день 3

Глава 18

Глава 18

Девочки сидят за столом, Оксана глядит в пространство, Лиза ее обнимает и гладит по спине. В воздухе повисло неловкое молчание. Такое, которое хочется срочно разрушить, сказать хоть что-то лишь бы не висела эта неуютная, неловкая, неуместная тишина, напоминающая о чем-то нехорошем. Но пауза длилась недолго — телевизор заговорил вновь, диктор расставлял ударения, повышал и понижал голос, играя тембром и заставляя слушателей переживать события древней легенды.

— … строго король промолвил — пытка обоих ждет, если не скажете черти, как вы готовите мёд! — звучит голос из телевизора, а на экране мелькают и сменяют друг друга картины советских художников в стиле абстракционизма — преувеличенно темны тона, распяленный в гневном крике рот короля и двое маленьких людей перед ним — старший и младший. Отец и сын.

— А вот если бы тебя немцы поймали — выдала бы ты Большую Военную Тайну? — спрашивает Яна, глядя в телевизор: — я вот всегда себе такой вопрос задаю.

— Если бы я знала Большую Военную Тайну — это было бы интересно. — отвечает Инна: — что это за тайна такая, которую всем подряд рассказывают? Из меня же шпион в тылу врага как из Поповича балерина. А он танцевать не умеет, информация стопроцентная.

— Если фашисты бы поймали нас, то Инна первая им бы все рассказала. — усмехается Лиза: — она у нас человек материалистичный. И даже бочку варенья, и корзину печенья не нужно — она сама проболтается, потому что теплую водичку на языке удержать не может никогда.

— Вот уж неправда. — говорит Инна: — неправда!

— Да, конечно. А сколько ты продержалась чтобы всем не рассказать, что Терехова за парнями подглядывала? Или в тот раз — когда Виктор Борисович с Айгулей встретился? Да тебе тайну расскажи — так ты всем на следующий день все разболтаешь. Советская разведчица… не, Штирлица из тебя не выйдет.

— Потому что я — Анка-пулеметчица! Тра-та-та-та-та! — Инна стреляет в воображаемых врагов из воображаемого пулемета.

— Дурынды. — качает головой Оксана Терехова: — если фашисты и правда вас поймают, то вы все расскажете. Под пытками все рассказывают. Вот только толку от того не будет никакого, потому что как они убедятся, что вы правду им говорите, а не придумываете? Вон Инна когда о чем-то говорит — от себя сверху еще больше половины придумывает. Вот и будут пытать пока не помрете, а кроме того, всем фашистам нравится молоденьких советских школьниц пытать. Они вас насиловать по очереди будут, как Зою Космодемьянскую. Слышали небось, что у нее одну грудь отрезали?

— Я видела ее фото после смерти. — тихо говорит Яна: — у нее груди и не было почти. Или так сняли? Но… вот ребята и девчата из «Молодой Гвардии» — не выдали же никого! Олег Кошевой, Ульяна Громова, Люба Шевцова…

— Яна не начинай… — вздыхает Оксана: — а как же Кулешов, Громов и Почепцов? Они всех и выдали, и я уверена, что никто из них сначала не хотел товарищей предавать, а вот как пытать начали… читали вообще, что с молодогвардейцами сделали фашистские звери? Не поверю, что была такая необходимость их пытать. Немецким палачам просто это нравилось. Надеюсь их всех потом советские солдаты расстреляли.

— Все-таки раньше такие люди были. — говорит Лиза: — великие. Сильные. Герои. А мы чего? В гастрономе очередь отстоять и то ворчим. Хорошо, что войны нет и больше не будет, но это только благодаря всем тем, кто на той войне погиб.

— … И вдруг голосок раздался: — «Слушай, шотландский король, поговорить с тобою с глазу на глаз позволь! Старость боится смерти. Жизнь я изменой куплю, выдам заветную тайну!» — карлик сказал королю. Голос его воробьиный резко и четко звучал: — 'Тайну давно бы я выдал, если бы сын не мешал! Мальчику жизни не жалко, гибель ему нипочем… мне продавать свою совесть, совестно будет при нем.

Пускай его крепко свяжут и бросят в пучину вод — а я научу шотландцев готовить старинный мед!..' — говорит диктор.

— Как шотландский король не понял. — качает головой Инна: — никакой отец не будет просить убить своего сына чтобы выдать тайну. Он же отец.

— Отцы тоже разные бывают, — говорит Оксана: — очень разные.

— … я иногда не понимаю эту балладу. — говорит Яна, глядя в телевизор: — всех пиктов убили шотландцы, ничего от них не осталось… ну вот научили бы они шотландского короля как готовить это вересковый мед, ну и что? Хоть какое-то культурное наследие осталось от народа. Мы бы сейчас знали кто это такие, пили бы этот чудесный напиток… и отец с сыном живыми бы остались…

— А если бы фашисты пришли и всех советских людей убили, а ты одна рецепт советского кваса бы знала? — задает вопрос Инна Коломиец: — что вот прямо взяла бы и выдала? Пусть пьют, оккупанты, пусть окрошку делают?

— Почему всегда всех убивать нужно? Не умеют люди в мире жить. Такое впечатление что только СССР хочет мира во всем мире. — вздыхает Яна: — а рецепт кваса какой вообще? Его вроде из хлебных корок делают? Я могу только рецепт чая выдать… как его заваривать. Ну еще у нас с мамой чайный гриб есть…

— Сильный шотландский воин мальчика крепко связал и бросил в открытое море с прибрежных отвесных скал. Волны над ним сомкнулись. Замер последний крик… И эхом ему ответил с обрыва отец-старик: — «Правду сказал я, шотландцы, от сына я ждал беды. Не верил я в стойкость юных, не бреющих бороды. А мне костер не страшен. Пускай со мной умрет моя святая тайна — мой вересковый мед!» — заканчивает диктор.

— Да хватит уже мрачными сидеть! — не выдерживает Лиза, встает и выключает телевизор: — еще и по телеку ужасы какие-то показывают. Давайте не будем о грустном, в самом деле! Развели тут фашистов на кухне у Яны, кошмар! Давайте о чем-нибудь веселом.

— Например о том, что в субботу у нас поход. А Лиза с нами сроду в походы не ходила. — складывает руки на груди Инна: — всегда у нее «дела» находились. Или больной сказывалась. Но в эту субботу она точно пойдет, даже рюкзак приготовила. Почему бы?

— Потому что Тэм Гленн в поход пойдет. — понимающе кивает Яна и не увидев понимая на лицах своих подружек уточняет: — ну как же! Виктор Борисович!

— Любишь ты, Барыня своих иностранных поэтов. — говорит Оксана: — а ну расскажи нам про этого Тэм Гленна. Я в первый раз слышу.

— Правда? Сейчас… это не поэт. Это персонаж из шотландского народного стихотворения. — отвечает Яна: — там точно про Лизу написано!

— Про Лизу? Кстати, ты знаешь, что вас с Нарышкиной в школе уже называют Барыня с Боярыней? — прищуривается Инна: — потому что Нарышкины — боярский род.

— Вот про это я и говорила. Нельзя тебя, Коломиец в тыл врага пускать, ты там первого же эсэсэвца найдешь, за рукав схватишь и все-все расскажешь. Радует только что Большую Военную Тайну тебе и правда никто не доверит. Кроме того, не боярский, а дворянский. Бояре — вон Тереховы.

— Неправда. Бояре в Нарышкиных тоже были. Я и то больше про твоих предков знаю.

— Тихо! Дайте Яне про Тэма Гленна рассказать! — шикает на них Оксана Терехова: — хватит уже собачиться.

— Хорошо. — Яна откашливается и встает: — стихотворение шотландское народное. Написано Робертом Бернсом. «Тэм Гленн». — она поднимает глаза вверх и с чувством начинает читать:

— Ах, тетя, совета прошу я!

Пропала, попала я в плен.

Обидеть родню не хочу я,

Но всех мне милее Тэм Глен.

— Кого-то напоминает. — бурчит себе под нос Инна и встретив выразительный взгляд Оксаны — поднимает руки, сдаваясь, мол — молчу-молчу. Оксана шикает на нее еще раз — для пущей важности, а Яна продолжает читать стихотворение на память:

С таким молодцом мне не надо

Бояться судьбы перемен.

Я буду и бедности рада, —

Лишь был бы со мною Тэм Глен.

Богач мне кивает: «Плутовка!..»

Ну что тебе, старый ты хрен?

Небось ты не спляшешь так ловко,

Как пляшет под скрипки Тэм Глен.

Мне мать говорила сердито:

— Мужских опасайся измен.

Повесе скорей откажи ты! —

Но разве изменит Тэм Глен?

Сулит за отказ мне сто марок

Отец, да не знает он цен!

Сто марок — богатый подарок,

Но много дороже Тэм Глен!

Я в день Валентина гадала.

О как же мой жребий блажен!

Три раза я жребий кидала,

И вышло три раза: Тэм Глен.

Под праздник осенний я тоже

Гадала. И вижу: вдоль стен

Идет — до чего же похожий! —

В штанах своих серых Тэм Глен.

Кто ж, тетя, возьмет меня замуж?

Ты мне погадай, а взамен

Я черную курицу дам уж,

Но только скажи, что Тэм Глен!

— торжествующе заканчивает Яна и осматривает всех окружающих, обведя их взглядом, словно певец в оперном театре после выдающейся арии, ожидающий неминуемых оваций.

— Браво! Брависсимо! — хлопает в ладоши Инна: — наша Барыня снова подколола Боярыню знанием классической литературы! Стихотворение о нездоровой фиксации на объекте своей страсти и жизни в иллюзиях.

— Дурацкие стишки шотландцы придумали. — говорит Лиза: — а мне они сразу не понравились, вон как с бедными пиктами обошлись — «погнали бедных пиктов к скалистым берегам».

— На вересковом поле, на поле боевом лежал живой на мертвом и мертвый на живом! — декламирует Оксана: — а у меня идея есть! Будем в Молодую Гвардию играть! Значит так, Лиза и Инна будут фашистами, а я с Барыней — молодогвардейцы!

— Чего это мы фашисты? — обижается Лиза Нарышкина: — я даже не похожа. Если кто и похож, так это Лиля Берштейн, она ж с Калининграда. Точно немка. Ее в черную форму обрядить и повязку со свастикой — и все. Чистокровная арийка, характер твердый, нордический. Хотя какой у нее твердый нордический… у нее взбалмошный и хаотический…

— Лизавета, Боярыня ты моя. — говорит Инна: — ты суть игры упускаешь. Если мы фашисты, то это означает только одно. Что мы с тобой этих юных и отчаянных девушек-пионерок сейчас пытать будем. Начнем с щекотки. Яна у тебя перья есть? Или кисточки для рисования? С беличьим мехом…

— Эй! Погодите! — Яна поднимает руки вверх: — я вовсе не партизанка! Я и не знаю ничего!

— Йа-йа. — понимающе кивает Инна, вставая позади нее и положив свои ладони ей на плечи: — так фсе коворят, фсе партизанен коворят — ми есть непричастны и лояльны! Только штандартенфюрер Инна может фыфести фас на чистый вода. Сперва мы свяжем фас пионерскими галстуками а потом разденем и я отдам фас на потеху своей зондеркоманде по имени Лисафета! Лисафета! Будем шекотать фаши подмышки и фыфедывать Большой Военный Тайна!

— Ай! Да не знаю я никакой Тайны! Ни большой, ни маленькой!

— Зачем упорстфофать, маленький советский дефочка? О, а тут ты совсем не маленький дефочка, тут у тебя очень даже большой запас… прячешь профиант для софетских зольдатен⁈ Какие большие дфа бидона!

— Инна! Хватит меня лапать! Щекотно же!

— Лисафета, а ты чего сидеть и глядеть? Помогай! Таак, сейчас мы тебе руки свяжем…

— Мне вот интересно. — говорит Оксана Терехова, глядя как девочки споро привязывают брыкающуюся и хохочущую Яну к стулу: — это всегда так? Ведь с первого взгляда ясно кто тут в нашем партизанском отряде мозг и голова, а кто… просто грудь. И нет все равно все бегут Баринову пытать, вот просто из любви к искусству. У меня такое впечатление что молочные железы вообще самая важная штука в жизни. И не только для мальчишек.

— А ты не расслабляйся, Терехова, сейчас зондеркоманда закончит с Бариновой и по твою душу кованые сапоги затопают. — поднимает голову Инна, сдувая с лица упавший локон: — думаешь легко такую кобылу как она вязать? Да прекрати ты брыкаться!

— Девочки, хватит! Щекотно!

— Все, — выпрямляется Нарышкина и бросает взгляд на Оксану: — думаю, что начнем мы все же с этой наглой партизанки. Ясно же что та что с большими сиськами — просто исполнитель. Она заманивает наших солдат своими бидонами и отвращает их от любви к рейху и фюреру. Но главный мозг всех операций советских партизан в нашем районе — эта маленькая и серая девочка, неприметная как мышка, но очень и очень умная. Инна!

— Эй! — возмущается Яна: — чего вы всегда на мои… на меня! Я не просила себе вот такое! И развяжите меня уже! У меня нос чешется!

— Помолчи, Баринова, мы тебя чуть позже насиловать будем. Сейчас главное блюдо сейчас — эта матерая партизанка-диверсант. — Лиза тычет пальцем в Оксану: — Майор Терехова, вы признаетесь, что вели подрывную работу внутри гестапо? За вами волочится парашют, на голове шапка-ушанка с красной звездой, в руках ППШ, а из кармана точит красная обложка партбилета! Инна! Взять ее!

— Яволь, мой фюрер! — и после короткой возни девочки падают на пол вместе со стулом, хохоча во все горло.

— Наверное правильно что меня к стулу привязали. — говорит Яна, глядя на то, как девчонки валяются на полу в кухне и смеются: — такой дурдом.

— Дефочка не хочет фыдать сфой Великий Тайна? Дефочка будет защекотана! Или защекочена? А! — поднимает палец лежащая на полу Инна: — будет подфергнута процедуре щекотания! Третья степень допроса! Лиза, держи ей руки!

— Ай! Ничего вам не скажу, фашисты проклятые! Мучайте меня, насилуйте, делайте что хотите, но ни слова вам комсомолка Терехова не скажет! Врагу не сдается наш гордый Варяг, пощады никто не желает! Ай! Куда ты… Коломиец, убери руки!

— Ну уж нет! Ты сама сказала — мучайте меня! Делайте что хотите, вот я и делаю… и ты не комсомолка пока еще.

— Ай! Убери руки, дура, меня после тебя никто замуж не возьмет!

— Я вам не мешаю вообще? — задается вопросом Яна: — а то я тут к стулу привязана. Не сильно крепко, конечно, но я из роли выходить не хочу. А то вы сейчас в своем каное все втроем на остров Лесбос уплывете, а я тут одна останусь.

— Кстати! — поднимает голову Инна и сдувает с лица упавший локон: — говорят, что Лиля Бергштейн на самом деле — лесбиянка! Только по девочкам, вот!

— Правильно Лиза говорит, нельзя тебе секреты доверять. — кивает Яна: — никак нельзя. Тебя наоборот — как машину пропаганды нужно использовать, подвешивать на парашюте над окопами противника с громкоговорителем, чтобы, так сказать, засрать им головы вражеской пропагандой.

— Постой! — замирает Лиза Нарышкина: — правда, что ли? Лилька — по девочкам?

— Ну, — говорит Инна: — прикинь, да?

— Поверить не могу. — на лице Нарышкиной расплывается было улыбка, но тотчас гаснет: — да она же сама сказала, что она — его девушка.

— Пфф… — машет рукой Инна: — типичная операция прикрытия. Быть розовой в обществе не поощряется, а она спортсменка, да еще наверняка партийная. Наверное, ей на предприятии нужно было парня показать, чтобы все от нее отстали наконец, вот она Поповича и взяла. А что? Все сходится — он ей не ровня ни на каком уровне. Декорация. Наверное, он и не в курсе, бедолага, разобьет она ему сердце, даже жалко его немного стало.

— И прекрасно! То есть ужасно, конечно. — спохватывается Лиза: — ужас-ужас и все такое… но если она ему сердце разобьет — он станет такой уязвимый. А тут — я рядом. В бежевом плаще и в шикарном нижнем белье из Болгарии. Шелковом, между прочим, с кружевами.

— Может вы уже с меня слезете? — говорит откуда-то снизу Оксана Терехова: — пол твердый и холодный, а вы тяжелые. Две коровы…

— А мне вот всегда было интересно, как именно девушки «это» делают с девушками? — задается вопросом Инна: — тебе вот было интересно, Нарышкина?

— Мне? — Лиза моргает и встречается взглядом с Инной. Понимающе улыбается: — еще как! Очень было интересно! Но вот не было девочки на которой все можно было бы проверить…

— Хм… а что если я скажу что у меня тут как раз одна девочка есть… прямо под нами?

— Эй! Хватит шутить!

— Точно, коллега штандартенфюрер! Эта советская партизанка все равно разрешила делать с ней все что угодно…

— Эй!

— Наверное мы начнем с… хм, какой интересный рисунок. Мишки? Серьезно?

— Хватит! Ладно, я все расскажу! Инна! Ай! И… ммм… хватит!

— Я же говорила… в руках профессионала любой расколется… это только вопрос времени…

— Война — ужасная штука. — вздыхает Яна: — вставайте с пола уже. Простудитесь.