Тренировочный день 3

Глава 17

Глава 17

Маленькая девочка приходит из детского сада вся в слезах.

Встревоженная мать спрашивает: — Что случилось, доченька?

— Мне страшно! Воспитательница весь день пугала: съест КПСС, съест КПСС…

Тем временем вечерело. В теплом, летнем воздухе на улице загорелись фонари ночного освещения, об стеклянную поверхность которых тут же начали стучаться мотыльки и прочие мелкие насекомые. Бутылка вина, принесенная Гоги уже закончилась, и Леопольд Велемирович сходил в свою комнату за заначкой — бутылкой «Пшеничной» с крышечкой «бескозыркой», которую тут же свернули набок и набулькали «по пять капель» всем присутствующим.

Гоги Барамович сказал, что пить больше не будет. Потому что он не алкоголик, а гордый сын грузинского народа и весь этот ваш спирт из картофельных очисток сделанный и разведенный водопроводной водой глыкать не собирается… разве что грамм по пятьдесят, потому как хорошо сидим. И, конечно, выпил. Усы вытер и крякнул. Закусил плавленым сырком «Дружба», оставив на усах немного фольги от обертки.

Алкоголик Женечка сказал, что он как бывший интеллигентный человек, то есть Б. И. Ч. и философ в душе вообще всю эту водку отвергает как напиток. Те, кто водку пьют — они душу свою дьяволу продают, потому как после водки в душе наступает тягость и депрессия, тоска тягучая, древняя и темная как судьба русского народа, страдающего за грехи прочих народов. Потому те, кто водку пьют — остаются дремучими варварами в тоске своей дремучей и в поисках высшего смысла на земле недоступного. Так что позволить людям водкой нажираться он, Женечка, позволить не может, но и поделать с этим… а что поделаешь? Разве что только свою долю выпить, чтобы остальным меньше яду досталось. Да, таков путь бича, путь нелегкий и неблагодарный, уж вы будьте так добры налейте, товарищи, а он, бич Женечка — все до донышка выпьет, не извольте сумлеваться. Ибо за человечество и за веру. И за партию.

Батор сказал, что он выпьет без этих всех экивок, потому что у него на работе неприятности, говорил он что ему карбюратор промыть нужно, а они не слушают, вот и результат — завтра целый день на приколе в гараже стоять будет. Все, хана сто тридцатому… будет ремонтироваться дня два как минимум. А план горит. И хер с ним, с планом. Вот что со Светкой делать, а? Она же… такая… и удар у нее поставленный. Я, говорит Батор, стуча своим жестяным стаканом по столу, я еще больше ее любить стал! Вот она — и инженер и маляр и амбиции у нее и в постели — ого! А вы все… наливайте короче…

Леопольд Велемирович сказал, что у него еще водка есть, если бутылка закончится до того, как собравшийся социум найдет ответы на все интересующие их вопросы. Но сам он пить тоже будет чуть-чуть. Буквально вот на донышке… да ты наливай, наливай, Витька, я скажу, когда хватит.

— Чего сидим, мужики, э? — в вечерних сумерках к столу подошел Нурдин, муж Самиры и гордый отец Алтынгуль: — есть че, э? У меня в комнате пузырь самогона есть, сейчас вынесу.

— Да мы уже заканчиваем. — говорит Виктор: — это… как его — философия у нас, вот.

— Вижу уж, э. — Нурдин сплевывает сигарету в сторону: — сейчас выйду, вынесу.

— Неплохой в сущности мужик этот Нурдин. — говорит ему вслед Батор: — хотя Самира конечно лучшего заслуживает. Видели какие у нее ноги? А глаза?

— Вот потому-то тебя и нужно в стойле держать, Батор. — хмыкает Гоги: — ты же кобель, понимаешь. Только потенциальный кобель. А вот Витька у нас кобель кинетический. Так сказать, реализовавший свой смертоносный потенциал на не в чем не повинных девушках и женщинах этого города.

— Продолжая аналогию нашего уважаемого Гоги Барамовича — это же цепная реакция. — говорит алкоголик Женечка: — достаточно заставить делиться один атом плутония, как электроны разрушат еще два ядра рядом и все. Дальше по экспоненте. Так и с девушками — вот рядом с тобой две девушки и остальные уже начинают испытывать нездоровое любопытство — а что там такого, чего мы не знаем? Тайна, секрет, мистика. Самое великое свойство души человеческой, которое вознесло человечество над хаосом первобытной жизни — это любопытство, товарищи! Вот был же первый человек, который сказал — а что будет, если взять горящую палку в руку? Что будет если съесть гриб? Если подоить корову? Если ударить тигра по носу?

— Тебя сожрут. — отвечает Виктор: — для этого не нужно ума много иметь. Вон Батор без ума, потому и пошел тигра за усы дергать. Да я лучше бы тигра по носу ударил чем Светке такое вот сказал…

— Но! Благодаря таким неизвестным героям мы совершенно точно знаем что нельзя есть мухоморы и перебегать дорогу на красный свет! — возражает бич Женечка: — знаем что огонь жжется…

— И что нельзя Светке перечить. — добавляет Виктор: — соглашаться нужно. Я вот с женщинами не спорю.

— Потому ты и подкаблучник, Полищук. — вздыхает Гоги: — да еще и каблуков на тебе… сколько мы там насчитали, Батор? Дюжина?

— Дюжина. — кивает Батор: — вот сволочь. Всем мозги заморочил. Я бы поколотил его, да толку? В больнице всех охмурит, медсестер и врачих… и даже уборщиц. Пусть вон в школе работает, скотина. Хоть там у него вокруг женщин не так много… размаху нет. А то в больнице этот гад развернется…

— Видел я в тот раз его учениц, — задумчиво подпирает голову рукой Гоги: — если бы он не сказал, что это школьницы — нипочем бы не поверил. Там только одна на девочку похожа, а остальным я бы лет по двадцать дал. И куда современная молодежь растет, а? Акселераты. Вот прямо все у них уже выросло. Помните в прошлом году был скандал с пионервожатой в лагере «Орленок»? Я же на место выезжал, там такие пионеры в ее отряде были — вот хоть сейчас в армии отправляй… так лагерь как раз — спортивно-оздоровительный был. О, кстати! — он поворачивается к Виктору: — ты про подработку спрашивал? Так вот, у тебя ж отпуск скоро будет, а в «Орленке» как раз вожатые нужны, только мужчины! После прошлого раза новое руководство на этом настаивает, а где сейчас парней в вожатые набрать? В общем «Орленок» этот рядом с городом, так что даже можешь дома ночевать, днем там работать. Второй сезон через неделю начинается.

— Это не совсем то, о чем я думал. — признается Виктор: — я думал скорей о… ну не знаю. Вагоны там разгружать, типа калым. А то у меня же теперь обязанности, я на полставки помощник тренера в «Металлурге».

— Вагоны грузить, это брат не ко мне. — качает головой Гоги: — у грузчиков свои палестины, они случайных к себе не пускают. Даже если засунуть кого давлением на бригадира — так выживут. Сделают так чтобы сам ушел, ну или подставят там.

— Вот! — на стол ставится бутылка с желтоватой, маслянистой жидкостью и пустой граненный стакан. За стол садится Нурдин и двигает свой стакан вперед: — а что за повод, э? Витька Батору глаз подбил?

— Нурдин, заткнись, а? — бурчит Батор: — думаешь если самогон принес, то я тебе не врежу? У меня в личной жизни неприятности.

— Да все знают, что у тебя со Светкой вышло. — прищуривается Нурдин: — вы же блин едва не через стенку от меня! С утра Алтынгуль разбудили снова. Слушай, Батор, я ничего против не имею, трахайтесь себе на здоровье, но зачем орать-то в четыре ночи⁈ Налейте мне уже, а то…

— Снова в карты проиграл? — понимающе кивает Гоги: — вот несознательный ты элемент, Нурдин. Несознательный и вредный. На… — он наливает в стакан Нурдина водки на два пальца.

— Отвали, Гоги. Мне же карта шла, понимаешь, э? На мизере взял… эх… — Нурдин машет рукой и поднимает свой стакан: — ну так что? Здоровье молодых, э? Когда Батор и Светка поженятся, э?

— Ты чего, глухой что ли? — ярится Батор: — она мне в глаз зарядила со всей дури! Какая к черту свадьба!

— Тю… ну и что, э? Ты же мужик, а она баба, э? Она и должна тебя любить и ненавидеть, это же как у Стендаля «Красное и Черное», панимаешь, э? — задает вопрос Нурдин и не дожидаясь ответа — лихо запрокидывает голову, залпом выпивая свою водку. Сдавленно перхает и хватается за грудь. Виктор бьет его по спине.

— Не в то горло пошла… — хрипит Нурдин: — сгей, шишинам бара, катор джерри, сгей…

— Без матов попрошу. — говорит алкоголик Женечка: — у нас тут интеллектуальное… ик! Общество…

— Погоди, — двигается вперед Виктор: — Нурдин ты чего такого несешь? Что еще за «любовь и ненависть в Сан-Тропе»? Ты у нас на контрасте играешь?

— Эй, Витька, ты молодой еще, у тебя ни жены, ни детей, не понимаешь ты ничего, э. — выдавливает из себя Нурдин и утирает выступившие слезы: — слушай сюда, вот если бы Светка его ига… игно, как это… не замечала бы его, вот! Если бы не замечала, тогда да, худой случай, э. Все, концы сверни, домой айда. А если она ему по голове кулаком, значит — нравишься ты ей, Батор.

— Примерно такой тип ко мне в класс сегодня и пришел. — кивает Виктор: — там тоже думал, что нравится сильно. Даже блузку порвал, герой-любовник.

— От любви до ненависти один шаг. Как и обратно. — замечает Гоги: — не удивительно. Вон Нурдин с Самирой как кошка с собакой живут, ругаются постоянно, но поди ж ты — всегда вместе. Страстная итальянская пара. Южане. А мы с Наташей почитай и не ругаемся никогда, потому что я дома хозяин, понимаете? Как я сказал…

— Гоги! — звучит на весь двор звонкий женский голос: — ты с ума сошел⁈ Завтра тебе на работу с утра! Хватит с этими алкашами сидеть! Домой!

— Сейчас буду, дорогая! — кричит в ответ Гоги: — две секундочки, солнышко!

— И эти люди не разрешают мне ковыряться в носу… — тихо бормочет себе под нос Виктор: да вы сами ничего в отношениях не понимаете, будете Батора учить. Кто тут и разбирается так это я… у меня самые лучшие отношения, потому что их нет! Как там Никулин поет — если б я был султан — был бы холостой!

— Я бы ответил тебе, мой маленький друг, но мне и правда пора идти домой спать. И это не потому, что Наташка меня позвала, а потому что это мое личное, осознанное решение. — говорит Гоги, вставая из-за стола и покачнувшись в процессе.

— Гоги! Домой! Ты меня слышишь⁈

— Иду, дорогая!

Тем временем в квартире у Бариновых

— … миллионов тонн чугуна выдали предприятия черной металлургии нашей страны. — говорит диктор на экране черно-белого телевизора «Рубин». Яна убирает свистящий чайник с огня и наливает кипяток в маленький фарфоровый заварник, заваривая плиточный чай из Грузии. Ставит на стол вазочку с печеньем и конфетами. Сегодня мама работает в ночь, а расходится после того, что произошло в школе им не хотелось. Ксюшу так и вовсе крупная дрожь била, она все в себя прийти не могла и едва они пришли к Яне домой — забралась с ногами в кресло в гостиной и обняла руками коленки, глядя в пространство.

Расходится по домам в таком вот состоянии было как-то неправильно, так что Яна пригласила девочек к себе домой. Благо ее мама в ночную смену вышла на завод.

— Спасибо, Ян. — говорит Лиза: -приютила нас. Я бы и сама, но мама сегодня тетю Люду пригласила, а это значит, что они вино будут пить и смеяться как гиены в саванне. И мама, конечно, мне бы разрешила подруг домой привести, но при этом она с тетей Людой будут к нам в комнату заходить и все время спрашивать все ли у нас в порядке, а то и вовсе — пытаться общаться так, словно они наши подружки! Спрашивать какие парни нравятся и все такое… Бррр… — она ежится и вцепляется в пустую чашку словно в спасательный круг: — нет уж. Лучше на улице сидеть, в канаве мерзнуть… и умереть от холода и голода.

— Никто в канаве мерзнуть не будет. И помирать тоже. Рановато еще. — говорит Инна Коломиец, помогая Яне расставить посуду на столе: — спасибо нашей Яне. Ян, а у тебя мама часто в ночь выходит?

— Сутки через трое работает. — отвечает девочка: — она на учете металла стоит, а там передача раз в сутки. Так что сутки работает и трое отдыхает. Первые сутки после смены просто отсыпается…

— Тяжелый график работы. — Инна поднимает крышечку заварного чайника и тянет воздух ноздрями: — кажется заварился. Лиза, давай свою чашку, чего ты в нее вцепилась, она же пустая. Сейчас я тебе чаю налью. Кстати, у вас квартирка ничего такая. Уютно.

— По сравнению с Лизиной у нас тесно. — скромничает Яна

— По сравнению с Лизиной у всех тесно. Лизины родители крутые. Вернее, папа у нее крутой. По заграницам ездит. — говорит Инна, наливая чай по чашкам.

— Он же представитель Комбината. Контракты заключает. — поясняет Лиза и поворачивается к Оксане: — Терехова! Хватит уже в стенку пыриться. Все уже позади, никто тебя не обидит. Виктор Борисович тебя защитил. Тебя и эту прошмондовку англичанку, чтоб ей неладно было.

— Какая ты… вредная стерва, Лиза! — не выдерживает Яна: — ты чего такое говоришь-то! Видела же какой страшный этот Негатив был. И блузка у нее порвана была! Пуговицы прямо с мясом вырваны… он, наверное, ее изнасиловать пытался! В классе, пока все вышли!

— Прямо изнасиловать. — фыркает Лиза: — да она сама на него запрыгивала каждый раз как он к школе на своей черной «Волге» приезжал. Чего, не помните, что ли?

— Ну, даже если они раньше и встречались, все равно сперва нужно разрешения спрашивать, а не пуговицы на блузке отрывать! — говорит Яна: — скажите же, девочки?

— Я бы его убила вообще. — поднимает глаза Оксана Терехова: — меня от таких трясет просто!

— Мама мне всегда говорила, что для секса нужно информированное согласие. — добавляет Инна: — чего⁈ Чего вы все на меня уставились? Да, мы с мамой про такое говорим. А у вас что, не так?

— Если я при своей маме скажу слово «секс» меня на неделю дома запрут. — говорит Лиза Нарышкина: — а то и на месяц. Она вообще относится ко мне как к маленькой девочке. А я уже взрослая.

— А я с мамой обо всем говорю, но про это… пока не говорила. — признается Яна Баринова: — но поговорю обязательно. Вот как она со смены вернется и выспится, так и спрошу.

— Не надо. Испугаешь маму. — замечает Лиза: — сразу же начнется «а почему спрашиваешь, у тебя уже было что-то»? Не. Ксюша, да что с тобой такое-то? Ты чего? Мы тебя тут отвлекаем-развлекаем, а ты…

— Льюис Стивенсон. Перевод Самуила Маршака. — с чувством говорит диктор в телевизоре: — вересковый мед. Из вереска напиток забыт давным-давно. А был он слаще меда, пьянее чем вино…

— Я таких терпеть не могу. — повторяет Оксана Терехова, глядя в пространство: — твари. У меня… ко мне в детстве такой приставал! А мне никто не поверил потом! Уроды…

— Ой. — сказала Яна: — … ой. А я не знала. Тогда правильно ты его пнула!

— Точно. — кивает Инна: — сказала бы раньше я бы тоже добавила! У меня ж кроссовки а не сандалии, могу и в голову пнуть.

— Иди сюда. — Лиза обнимает Оксану: — все хорошо. Не стоит вспоминать о дурном. Мы все рядом, да и Виктор Борисович нас защитил. А в голову ты ему правильно пнула.

— Я ноготь на пальце сломала…