Том 5: Секта

Глава сороковая Нью-Йорк

Вечерние выпуски газет вышли с аншлагом: «Кровавое убийство Вольфины Клоссан».

Мисс Клоссан, настоящее имя Эвелин Ожер, погубила не одну репутацию. За связь с ней поплатились карьерой двое сенаторов, трое конгрессменов и помощник одного из бывших президентов по национальной безопасности. Последний покончил жизнь самоубийством, запустив двигатель у себя в гараже. Согласно официальной версии, его срочно вызвали в Белый дом, но в тот самый момент, когда он собирался открыть ворота, произошел мозговой спазм. Стояла глубокая ночь, в доме все спали, и скопившиеся в закрытом пространстве выхлопные газы привели к трагической развязке. Мало кто поверил в несчастный случай. Ходили слухи, что Клоссан была замешана в скандальной истории «Иран-контрас» и с помощью шантажа нагрела ручки на поставках оружия.

Теперь вся грязь вновь выплыла на поверхность. Назывались имена известных кинопродюсеров и бизнесменов, с кем ее последний раз видели в свете.

На следующее утро газета «Ю. Эс. Тудэй» напечатала снимок, запечатлевший героиню порнофильмов с русским дипломатом высокого ранга — советником по вопросам науки. Стоя вполоборота с бокалом шампанского, Клоссан демонстрировала вырез вечернего платья, уходящий значительно ниже талии. Поскольку фотография была сделана в Глинкове, загородной резиденции миссии при ООН, газета воздержалась от комментариев. На официальном приеме и совершенно незнакомые люди могут обменяться протокольной улыбкой. «Нью-Йорк Таймс» и в этот раз оказалась впереди заезда. Полицейскому репортеру удалось добыть сведения о последнем приключении «лонгайлендской Венеры», не менее таинственном, чем ее смерть. В колонке, озаглавленной «Ее последний мужчина», сообщались пикантные подробности ареста и освобождения молодого программиста из Петербурга, которому выпало сомнительное счастье «ласкать самую неотразимую леди Америки за час до его гибели».

Ради красного словца репортер сознательно допустил неточность: «за час до гибели» счастливец ласкал не женские прелести, а клавиши своего компьютера, ставшего для него настоящей золотой жилой.

Виктор Рогожин, 1967 года рождения, кандидат физико-математических наук, лишний раз доказал, что невзирая на утечку мозгов в России еще остались гениальные люди. Жаль только, что все свои незаурядные способности он направил в русло, которое с большой натяжкой можно назвать научным поиском. Оба компонента присутствовали: наука и поиск, но их итоговая составляющая свелась к чистой воды криминалу.

Рогожин организовал в Петербурге процветающую компьютерную фирму. Его личный доход исчислялся сотнями тысяч долларов, которые шли в основном на дальнейшее развитие. «Научный поиск» программист вел параллельно бизнесу. Имея счета в американских банках, Рогожин разработал программу, позволившую ему проникнуть в их компьютерные системы. Сидя у себя на Литейном проспекте, он ухитрился перекачать по компьютерной связи несколько миллионов долларов на счета дутых фирм, зарегистрированных в Рио-де-Жанейро, Буэнос-Айресе, Андорре и Лихтенштейне.

Утечка была вовремя обнаружена, и банкам удалось вернуть почти все деньги назад. Прокуратура Нью-Йорка возбудила уголовное дело, потребовав привлечь афериста к суду. Москва после долгих проволочек подключилась к юридической процедуре, но когда дошло до ареста, выяснилось, что Рогожин ударился в бега. В помещении на Литейном милиция нашла одни пустые столы и горку черного пепла от распечаток, сожженных в унитазе. Рогожин был объявлен в розыск.

Искать его могли бы до морковкиных заговен, если бы не агент Интерпола, случайно обративший внимание на пассажира, прибывшего в Буэнос-Айрес из Парижа. Держа в руке синий, с серебристым орлом паспорт гражданина Соединенных Штатов, представительный, хорошо одетый мужчина, видимо, по рассеянности, встал не в ту очередь. Беглого взгляда оказалось достаточно, чтобы свериться с пачкой фотографий, среди которых находился и присланный из Нью-Йорка портрет.

Паспорт, как и следовало ожидать, оказался липовым, хоть и выдержал проверку в трех аэропортах: Пулково, Хитроу, имени Шарля де Голля. Рогожина задержали и ближайшим рейсом переправили в США.

Тогда-то и появилась роковая вамп-мисс Клоссан, за каждым шагом которой, в надежде на поживу, следили репортеры скандальной хроники. Как потом выяснилось, именно она наняла адвоката, добившегося освобождения Рогожина под залог в миллион долларов.

Через три дня его нашли мертвым на ее вилле в Лонг-Айленде. Рогожин сидел за включенным компьютером, слегка откинувшись в кресле, словно решил на минуту передохнуть.

На теле не оказалось ни малейших следов насилия, лишь глазные белки опеленала кровавая сетка. Врач предположил инсульт.

Приехавшие вслед за полицией агенты FBI забрали труп вместе с компьютером. Полицейские слегка заартачились, но отступили: Рогожин проходил по федеральной линии.

Его смерть каким-то образом удалось скрыть от прессы. Вольфину Клоссан предупредили, что она привлекается в качестве свидетеля, и посоветовали не покидать город, а также не слишком распространяться по поводу случившегося. Она и сама не была заинтересована в огласке. И без того ее имя трепали по всякому поводу. «Секс-бомба», перед которой не может устоять ни один мужчина» — это был еще не самый забористый из расхожих штампов. За выражение «вагина-мышеловка», допущенное в газете «Нью-Йорк Пост», она содрала через суд полмиллиона.

Так уж сплетались вселенские струны причин и следствий, что они оказались рядом, мертвая Вольфина Клоссан и мертвый Рогожин, ее последняя добыча.

Сущность времени в его беспощадной необратимости. Даже ничтожную долю мгновения невозможно вернуть назад. Оно уже неразрывно слито с прошедшим и жестко определяет набегающий миг. Нам дано узреть лишь обрывки причудливой сети, заброшенной из вечного мрака в вечный мрак, и мы, а вместе с нами все живущее на Земле, трепещем и бьемся в ней, как в паутине, связанные единой кровью и общей судьбой.

Могла ли думать Клоссан, что достигнет апогея триумфа, когда о ней заговорит вся Америка? И все газеты дадут ее фотографии на первых страницах? И она появится на экранах по всем каналам, но мертвая, не живая?.. Где, когда завязался тот первый крохотный узелок? Чьими руками?

Бесполезно выкликать пустоту. Щемяще прекрасен мир с его заснеженными хребтами, пустынями, джунглями, дикой тайгой. В пожарах вечерних и утренних зорь, в чередовании приливов и отливов, в ходе вечных светил теряются микроскопические вспышки смертей и рождений, словно пылинки на ярком персидском ковре. Его изнанка не откроет тайну причудливого узора. Что толку разглядывать под лупой узелки, считая, сколько сотен их уместилось в квадратном дюйме? Все сцеплено воедино, и единая нить образует и орнамент, и райское дерево, и длиннохвостую птицу на нем, и плоды, и цветы из нездешнего мира.

Лучше всего фотографии пропечатались в «Кроникл». Моркрофт долго не мог оторвать глаз от обнаженной фигуры, слегка размазанной в толще воды. Клоссан убили на ее собственной вилле, в ванной. В остальном же полностью повторялся парижский вариант: удаленная печень и апокалиптический рисунок на груди: «Жена, облаченная в солнце» в звездном нимбе и месяцем под ногами.

Кроме заезженных общефилософских идей, ничего путного в голову не приходило.

Проститутка, авантюристка, порнозвезда — все так. Наверняка пробавлялась наркотиками и каким-то образом оказалась вовлеченной в секту. Тем не менее вопросов возникало значительно больше, чем возможных ответов. Русский компьютерный вор никак не вписывался в общую схему. Он-то с какой стороны? Татуировки на нем нет, к наркобизнесу, в первом приближении, не причастен; судя по его финансовой активности, по уши влез в махинации. Между тем она как-то узнает о его аресте, молниеносно находит нужного адвоката, да еще выкладывает миллион долларов.

Моркрофт пребывал в полной растерянности. Мешала какая-то затаенная, смутная и навязчивая мысль, которую никак не удавалось вытащить на поверхность. Так бывает обычно, когда на зубах навязает мотив, который вроде бы помнишь, но почему-то не узнаешь.

Он поймал себя на том, что рисует на полях газеты человечков со звездочками на голове, и тут его что-то тупо ударило в самое сердце.

«Клоссан!»

Где-то он уже встречал похожее имя.

Моркрофт выплеснул в мойку остывший чай, быстрым шагом прошел в гостиную, зажег торшер и присел у книжных полок, встроенных в стену справа от камина. Пролистав несколько справочников, он обнаружил лишь три более-менее сходных созвучия: русский инженер Классон, швед по происхождению, изобретатель метода добычи торфа, получившего название гидроторф; опять-таки русский шпион Клаусен, работавший в резидентуре Рихарда Зорге, и, наконец, виноторговец из Прованса.

На нем, единственном из ныне живущих, след, который вел в никуда, обрывался.

Или все же куда-то вел?

Машинально выписывая абсолютно ненужные ему фамилии, Моркрофт почувствовал, что неотвязный мотив зазвучал явственнее и четче. Его рука, безотчетно перечеркнув вполне достойных деятелей — шпион Клаусен в конце концов работал против общего врага, — вписала имена парижской танцорки и нью-йоркской актрисы горячего жанра: Фесоле — Вольфина Клоссан.[17]

И между ними с треском проскочила искра, как между шариками памятной со школьной скамьи электрофорной машины. И в этом прерывистом треске морзянкой отстукалось то исходное, что так беспокойно вертелось в мозгу. Голубоватыми вспышками обозначились опорные буквы: «Жена, облаченная в солнце»…[18]

Осталось лишь подчеркнуть извилистой, как молния в тучах, линией.

Моркрофт погасил лампу и долго сидел в темноте, безучастно глядя в окно, за которым густели фиолетовые чернила, слегка разбавленные желтоватой водицей отсветов фонаря на крыльце.

«Зачем? — спрашивал он себя. — Зачем секта гасит свои самые яркие звезды? Своими руками режет — и как! — курочек, несущих золотые яички? Или перестали нестись? Не на смену ли Вольфине Клоссан, порочной дэви, готовил О'Треди юную красавицу шакти — Патрицию Кемпбелл?»

Чем проще объяснение, тем вернее оно угадывает скрытые мотивы. Убирают нежелательных свидетелей — раз, проболтавшихся дураков — два, двурушников — три, и, наконец, тех, кому села на хвост полиция — четыре. Клоссан попадала по крайней мере под два пункта — первый и четвертый. Тоталитарные секты в этом смысле ничем не отличаются от гангстерских шаек. В той же «АУМ сенрикё» по личному указанию Асахары устранили несколько наиболее активных деятелей. Есть еще и пятый пункт, равно присущий практике террористических организаций и политических партий фашистского толка: ликвидация возможных соперников. Сталин убрал Троцкого, Гитлер — Рема. Едва ли Клоссан и эта гризеточка Фесоле претендовали на первые роли, а, впрочем, кто знает? Двенадцать звездочек о чем-то ведь говорят. Что, если всем верховодят женщины — высшие жрицы, «жены, облаченные в солнце»? Стояла же девка во главе Белого братства в России — Мария Дэви Христос!

Моркрофт вспомнил, что на другой день после появления статьи Клайва Доусона, «Нью-Йорк Таймс» напечатала еще одну подборку сообщений на данную тему. Приводились выдержки из молодежной газеты, выходящей в Москве. Там в частности говорилось, что Белое братство возникло отнюдь не на российской почве, а было заимствовано и, как прочие благоглупости, доведено до абсурда.

Автор, Моркрофт не запомнил фамилии, доказывал, что секта впервые возникла еще в двадцатые годы в Болгарии, где и по сей день ее сдвинутые приверженцы встречают рассвет, чтобы зарядиться от солнца энергией. Еще в той же Болгарии живут женщины, которых зовут нестинарками. Они славятся тем, что танцуют на раскаленных углях, не получая при этом ожогов.

Словом, от идеи насчет того, что в Лиге последнего просветления господствует матриархат, отмахиваться не стоило.

Наконец, но не последнее,[19] демонстративный, вызывающий характер убийств. Киллеры не только не пытаются уничтожить или хотя бы спрятать труп, как бы сделала это любая бандитская шайка, но, бросая наглый вызов обществу, выставляют его напоказ. И всюду один и тот же почерк: татуированное голое тело, вырезанная печень. Москва, Париж, Нью-Йорк. Где в следующий раз найдут «женщину, облаченную в солнце», обагренную собственной кровью? В Токио, Сеуле, Буэнос-Айресе?

Невольно напрашивался параграф шестой, непосредственно вытекающий из практики преступных сект и тайных религиозных братств, вроде тагов-душителей Индии, или африканского «общества леопардов»: ритуальное убийство, жертвенная кровь.

Не приходится удивляться, что маньяки, замыслившие спровоцировать светопреставление, взяли на вооружение самые дикие обряды. Обращение во тьму архаики, порука кровью, демонстрация силы и готовности умереть — и все это символизирует принесенная в жертву жрица.

В данном контексте макабрическая загадка с печенью разрешалась сама собой. Согласно первобытным верованиям многих народов, печень служит вместилищем души. Тело глумливо швыряют на всеобщее обозрение, а печень… Печень, возможно, бальзамируют и помещают в своем людоедском капище, а то и поедают сообща, как это делали в войну самураи, как доднесь практикуется где-нибудь в недоступных дебрях Новой Гвинеи.

Моркрофт по праву слыл на редкость образованным и широко мыслящим человеком. Для него важнее всего было выстроить логическую схему, устраняющую, пусть временно, основные противоречия. Только тогда открывался путь к действию.

Пока автоматика записывала телефонные переговоры Пола О'Треди, детектив заставил себя не вспоминать о преступном гуру. Все равно никуда не уйдет, только даст лишние поводы зацепиться. Пусть FBI вынюхивает, от кого он получает и кому отдает бумагу, пропитанную дьявольским экстрактом спорыньи, вызывающим видения почище тех, что смущали Святого Антония в африканской пустыне. Бесполезно срубать головы огнедышащей гидре. На месте одной вырастают три еще более жуткие морды. Главный удар следует нанеси в самое сердце или в печень, где пребывает черная душа гада, низринутого с небес в адские бездны.

Не один Моркрофт бодрствовал в ту августовскую ночь, когда на Нью-Йорк налетел сухой и горячий ветер.

В прозекторской тюремной больницы близились к завершению кропотливые исследования внутренних органов Виктора Рогожина. Помимо обширных кровоизлияний в мозгу, вскрытие выявило инфаркт печени.

После того как были взяты образцы тканей, к работе подключилась лаборатория токсикологии. Никаких следов наркотиков и галлюциногенов хромотографический анализ не показал.

Изъятым в качестве вещественного доказательства компьютером занялись лучшие специалисты FBI. Были все основания предполагать, что удастся раскрыть секрет, позволяющий грабить банки, не прибегая к автомату и газовой горелке. Рогожин не был пионером в этой новой для полиции области криминала, но разработанная им программа оказалась наиболее эффективной. По-прежнему оставалось загадкой, каким образом он сумел получить необходимые коды.

Следственные действия неожиданно были прерваны на самой начальной стадии, когда снимались отпечатки пальцев. Поднятый с постели звонком из Вашингтона, в информационный зал вбежал шеф нью-йоркского отделения секретной службы Глен Конолли. Его сопровождал Реджинальд Уэлдон. Оба были взволнованы и тяжело дышали. Что ни говори, а годы берут свое. Гонка среди ночи далась пожилым джентльменам нелегко. От Уэлдона к тому же ощутимо веяло характерным амбре виски «Бербон».

— Где дискеты? — выбросив руку, Конолли нетерпеливо пошевелил пальцами. — Давайте сюда!

— И компьютер, — подсказал Уэлдон.

— И компьютер. Упакуйте в какой-нибудь ящик… Сколько их было? — забирая дискеты, спросил Конолли.

— Четыре, сэр.

— Это точно? Вы уверены?

— Согласно описи.

Высокое начальство отбыло тем же порядком, что и нагрянуло — озабоченно и торопливо.

— Наверняка подозревают вирус шестьсот шестьдесят шесть, — высказал предположение кто-то из операторов.

Примерно в это же время детективы закончили обыск на вилле Вольфины Клоссан. Джесси, старуха-домоправительница, заперла за ними парадную дверь, вызвала такси и, наскоро переодевшись, вышла через черный ход. Она ни за что не хотела оставаться в доме, где поселилась смерть. Старшая дочь, которая жила в Бронксе, звонила уже три раза. Лучше скоротать остаток ночи вдвоем. Заснуть все равно не удастся.

Никто так и не узнал, отчего на вилле вспыхнул огонь. По мнению пожарных, она загорелась под утро. Бушевавший над Лонг-Айлендом ураган раздул пламя, оно перекинулось на соседние дома, потом на сосны в парке, окаймлявшем чудесные пляжи, и вскоре излюбленное место отдыха ньюйоркцев превратилось в бушующий ад.

На борьбу с пожаром были брошены команды со всего города, но шквальный ветер порождал новые очаги, охватившие прерывистым полукольцом побережье, на которое с гулом и грохотом обрушивалась штормовая волна.