Том 5: Секта

Глава десятая Человек-невидимка

Обычно тихий в эти утренние часы Скатертный переулок был взбудоражен завыванием милицейских сирен. На вызов, доследовавший в 11 часов 45 минут из пресс-агентства «Блиц-Новости», примчалось чуть ли не все московское начальство: заместитель мэра, префект, с десяток крупных чинов из ГУВД и уголовного розыска. Руководство Федеральной службы безопасности, опередив конкурирующие организации, уже изучало обстановку на месте.

Вкратце случившееся можно было охарактеризовать, как дерзкое нападение на генерального директора агентства в его собственном кабинете, но ни самого нападавшего, ни каких бы то ни было следов его пребывания обнаружить не удалось.

«Да был ли мальчик?» — так и порывался спросить подполковник Корнилов, по третьему разу выслушивая довольно-таки путаные показания секретарши директора. Вздор по поводу дверей, которые сами по себе вдруг начали открываться, следовало отнести за счет расстроенных нервов. Начальник отдела по борьбе с оргпреступностью в нечистую силу не верил, но тамбур для порядка обследовал. Двойные двери из добротного дуба толщиной в пять сантиметров могли выдержать порыв ветра ураганной силы. Единственная причина, не считая полтергейста и «Чебурашек», таким образом, исключалась. Листья тополя во дворе едва трепетали, да и герметические рамы в кабинете, где работал кондиционер, были закрыты наглухо.

Ни охрана, ни ближайшие сотрудники никакой посторонней личности не заприметили. Единственный, кто мог внести в столь загадочную ситуацию хоть какую-то ясность, был сам потерпевший, но он пребывал в тяжелейшем состоянии, которое врач скорой помощи охарактеризовал как инсульт.

На все вопросы Юрий Пантелеевич Красиков откликался бурной жестикуляцией и нечленораздельным мычанием, в котором едва угадывались проблески слов. Чаще всего слышалось нечто похожее на «оставил» или «аставил», что могло быть истолковано, как «заставил» и даже «наставил».

Дальнейшие расспросы ни к чему не привели. Опасаясь ухудшить положение, вице-мэр потребовал немедленно доставить Красикова в больницу. Его осторожно вынули из кресла и уложили на носилки.

— «стрился… вдхе», — были последние произнесенные им звуки, записанные на магнитофон.

— Что вы сказали? — наклонился над носилками Корнилов. — Повторите, пожалуйста.

— Оставьте его в покое! — тут же последовал генеральский окрик.

Подполковник вздрогнул, выпрямился и отошел в сторонку. Он понял, что в случае чего вся ответственность падет на него. Начальством владела одна забота: довезти Красикова живым до больницы, а там, что будет.

«Еще один золоторизец на мою голову», — подумал Корнилов.

Хочешь — не хочешь, а для протокола требовалось дать разумное объяснение. Отбрасывая один вариант за другим, кое-как удалось выстроить некий каркас, подозрительно напоминающий карточный домик.

Что знал Корнилов о гендиректоре Красикове в дополнение к сведениям общеизвестным? Кое-что все-таки знал…

Независимое пресс-агентство «Блиц-Новости», отпочковавшееся от прежнего АПН, занимало двухэтажный особняк, построенный в середине прошлого века. Его генеральный директор Юрий Пантелеевич Красиков отличался незаурядной пробивной способностью. Ему не только удалось заполучить в аренду этот замечательный голубой домик с колоннами, но и каким-то образом его приватизировать.

Восхождение Красикова началось в середине семидесятых годов, когда он привлек внимание своими умеренно прогрессивными очерками на международные темы. На общем фоне «Правды», давшей заметный крен в сторону национал-большевизма, даже малейшие проблески здравомыслия воспринимались широкой общественностью с пониманием и надеждой на конечную победу прагматического крыла. Считалось, что в ЦК идет ожесточенная борьба между сталинистами-консерваторами, которых почему-то именовали «правыми», и либерально настроенными «левыми», так сказать, «детьми двадцатого съезда».

Вот почему переход Красикова на Старую площадь, где он занял должность консультанта в новом пропагандистском отделе, нацеленном на заграницу, был воспринят как небольшая, но ощутимая победа прогрессистов.

Об успехах и поражениях в схватках под ковром общество судило опять-таки по газетам, вычитывая главным образом между строк. Уверенно продвигаясь вверх по номенклатурной лестнице, Юрий Пантелеевич верно служил всем генеральным секретарям, вплоть до последнего, который, став Президентом СССР, посадил его на агентство печати.

Путч Красиков встретил сдержанно и с достоинством. Формально выполнив указания гекачепистского эмиссара, он нигде не засветился прямой поддержкой «кучки пьяниц», как писалось уже на третий день провалившегося мятежа, и вышел сухим из воды. Однако руководство вторым по значению информационным монстром страны вынужден был уступить активному защитнику Белого дома, который вскоре впал в немилость и переметнулся в лагерь коммунистической оппозиции. Наступил период бесконечной чехарды и смены масок.

Революция не пожирает своих детей, вернее, не с них начинаются людоедские пиршества. В первую очередь приносят головы на алтарь отечества дураки, возомнившие себя отцами. Одни, опьяненные победой, не успевают перестроиться и рвутся на новые баррикады, другие, чувствуя себя обделенными, тоже начинают совершать глупости. Слава Богу, если все ограничивается перетасовкой колоды, без крови. Гильотина вовсе не обязательна для номенклатурного передела, тем более неизбежно наступает момент, когда возрастает цена на людей благонадежных, не только умеющих, но и любящих служить власти как таковой, независимо от цвета знамен.

Пробил час и для Красикова, и он не упустил своего, выказав способности прирожденного бизнесмена. Талантливый человек всегда выплывает, если не помешает такой атавизм, как принципы.

Родовое гнездо князя Орлова, флигель-адъютанта и пассии последней русской царицы, подверглось коренной реконструкции. Пришедшее в полный упадок при последнем владельце — райкоме комсомола, — оно вновь засияло алебастром и небесной лазурью, Кариатидам вернули утраченные конечности, райкомовскую столовку превратили в бар-ресторан, затмивший аналогичное заведение мидовского пресс-центра, а спальня хозяйки дома, безвременно отошедшей в лучший мир графини Стенбок-Фермор, приняла облик служебного кабинета. И какого! Ни на Старой площади, ни в Кремле не видели ничего подобного. Суть не в размерах, а в стиле. Эклектичное соединение делового модерна с холодным ампиром времен Александра Первого производило на посетителей прямо-таки завораживающее впечатление. Уже сама обстановка внушала почтительное чувство дистанции и некоторой загадочности. Сами собой приходили на ум вопросы по поводу владельца всей этой, рассчитанной на внешний эффект роскоши. Каков он на самом деле? Тщеславен, лишен вкуса и чувства меры или же настолько богат и влиятелен, что не считает нужным это скрывать? Озадачивала нарочитая несопрягаемость вещей и предметов.

Компьютерный терминал с новейшим оборудованием от Макинтоша и переоснащенный под электричество огромный бронзовый кенкет, подобающий скорее игорному заведению в Монте-Карло. Рядом с иконой Иверской богоматери висела цветная фотография Президента, снабженная дарственной надписью. Диплом почетного гражданина захолустного американского городка, который Красиков посетил в составе правительственной делегации, соседствовал с неотличимой от подлинника копией Модильяни, заключенной в золоченый багет с явно неуместными завитушками. Синие, лишенные зрачков глаза обнаженной были устремлены на противоположную стену, где висели цветные фото самого Красикова, запечатленного в момент дружеского общения с сильными мира сего: нидерландской королевой Беатрикс и папой Войтылой, актером Сталлоне и Мадонной в соблазнительном неглиже. Словом, много было всего: премьеры, знаменитые писатели, негры-бегуны и белые теннисисты из первой десятки, а также генералы различных армий и родов войск.

И Юрий Пантелеевич представал в широкой комбинации образов: в смокинге и с бокалом вина, в камуфляже на броне БТРа, с ракеткой на корте.

Столь же неоднозначным мог показаться и набор книг, если бы кому-то пришло в голову заняться в присутствии хозяина изучением корешков. Впрочем, они сами так и били в глаза иноязычными буквами, а подчас и причудливой иероглификой. Недаром же Красиков слыл чуть ли не полиглотом. Собственно, его труды, дублированные во множестве экземпляров, занимали отдельную, во всю ширину стены, полку.

Сотрудники, кроме ближайших замов, чувствовали себя здесь неуютно и спешили при первой возможности покинуть кабинет. Редко кто осмеливался явиться сюда по собственной нужде, то есть без вызова. Тем более что упомянутую дверь из мореного дуба бдительно охраняла Анна Павловна Воротынцева, секретарь. Именно секретарь, а не секретарша. Седая, но с модной укладкой, приветливая и неумолимая, она сама решала, кого допустить к шефу, а кому дать от ворот поворот. Ни проскользнуть, ни прозвониться, минуя ее, было решительно невозможно. Трубку белого, еще со старым гербом СССР, телефона она тоже снимала первой. Не всякому губернатору, а тем более депутату выпадала удача сподобиться соединения.

Над столом Воротынцевой, где по соседству с коллекцией разнокалиберных телефонных аппаратов тоже был установлен компьютер с яблоком Макинтоша — все оборудование Красикову досталось в качестве гуманитарной помощи, — висела афиша Политехнического музея с именем Красикова, набранным аршинными буквами. С той памятной, но не вызвавшей заметного волнения в культурной жизни Москвы, лекции и началась загадочная для многих дружба подающего надежды пропагандиста и скромной пожилой секретарши, то бишь секретаря. После краха общества по распространению всяческих знаний, довершенного его председателем, академиком по прозвищу «Крокодил», Анна Павловна перешла под крыло Красикова и сопровождала оного во всех передрягах.

Под приемную, где она безраздельно властвовала, пришлось отвести бывшую комнату горничной и туалетную самой графини, для чего в капитальной стене прорубили обширные ниши. Таким образом, путь от внешней двери к директорскому столу был сопряжен не только с длинным проходом, но и двумя поворотами под прямым углом.

Эти, на первый взгляд, несущественные подробности архитектуры оказались необходимы для понимания небывалого и совершенно необъяснимого инцидента в доме на Скатертном. О полном понимании, однако, речь не идет, ибо понять случившееся оказалось выше возможностей здравого Смысла. И слово «объяснение» здесь равно неприменимо.

Короче говоря, никто не сумел ни понять, ни объяснить, каким способом неведомая личность сумела проникнуть в святая святых независимого агентства.

Судя по состоянию рабочего стола, Юрий Пантелеевич в тот момент был занят разгадыванием кроссворда в обновленном журнале «Огонек». Не то чтобы у него не было более важной работы, но так уж повелось с юности, что один вид незаполненных клеток вызывал неодолимое желание схватиться за карандаш. Остро отточенный «Кох-и-Нор» с красной резинкой на другом конце так и остался зажатым, в пальцах. Корнилов отметил, что на позиции 6 по горизонтали разгадывание остановилось. По всей видимости, журнал стал предметом внимания исключительно по причине публикации биографической справки с приложенным к ней портретом гендиректора «Блиц-Новостей». Безупречная импортная полиграфия наверняка доставила герою чисто профессиональное удовольствие, а кроссворд попался уже совершенно случайно. О дальнейшем оставалось лишь смутно догадываться.

Между тем все происходило именно так, как пытался объяснить Юрий Пантелеевич.

Пункт 6 по горизонтали («объект, общение с которым доставляет удовольствие») заставил его надолго задуматься. В пять букв ничто мало-мальски подходящее не укладывалось. «Радио?» — вздор, «родня» — не подходит, ибо все заканчивалось на «а». Оказалось: «кошка».

«Вот идиоты!» — удовлетворенно усмехнулся Красиков, отбросив журнал. И тут его взгляд уперся в медленно и бесшумно открывшуюся дверь. «Кого еще черт несет?» — успел подумать он, прежде чем осознал, что в тамбуре никого нет.

Человек самой невзрачной наружности и затрапезной одежды возник в полном смысле слова из ничего. Проявился, словно на фотобумаге, из сумеречной глубины тамбура.

Дальнейшее протекало, как в бреду, и закончилось всамделишным бредом.

— Вы… ко мне? — слегка приподнялся и тут же упал в кресло Юрии Пантелеевич, раздраженно удивляясь тому, как подобного субъекта могла пропустить Воротынцева, и вместе с тем испытывая беспокойство, похожее на страх.

Казалось бы, чего бояться и, главное, кого, но откуда-то словно болотной хлябью дохнуло, и по спине пробежал леденящий озноб.

«Кто такой? Почему не доложила?» — рука сама потянулась к звонку, но так и замерла в сантиметре от кнопки.

— Сидеть! — то ли скомандовал незнакомец, то ли передал взглядом. А взгляд его был достаточно странен: устремлен куда-то, в ему одному открытую даль — сквозь предметы и стены, за невидимый горизонт.

Подполковник Корнилов верно истолковал Красиковское «аставил», как «заставил», но возобладало иное — «наставил». А что можно наставить? Конечно же, пистолет, револьвер, автомат! Ну почему обязательно пистолет, да еще с глушителем? Какой там пистолет! Если он даже и был, то не сыграл в происшествии никакой роли. Пистолет — пустяк, мелочь, несущественная, а то и вовсе мифическая деталь.

Пришелец — нашлись умники, которые посчитали обыкновенного рэкетира пришельцем из космоса, поскольку его никто не видел и, следовательно, не мог описать внешность, — так вот, этот самый пришелец включил, или Красикова заставил включить, компьютер. Затем, ни слова не говоря, вынул дискету и спрятал ее в карман. Зачем, спрашивается? Она не содержала никакой секретной информации, которую можно было бы использовать в корыстных или, допустим, шпионских целях. Более того, вполне разумно предположить, что загадочный визитер даже не притронулся к злополучному файлу.

Кто, кроме самого Красикова, мог видеть, куда гость из космоса положил эту никому не нужную вещь? Был ли вообще у него карман, у пришельца? Ведь макинтошевская дискетка осталась, как выяснилось, в гнезде. Куда разумнее допустить, что чудаковатый злоумышленник, если, конечно, не сам Юрий Пантелеевич, просто-напросто стер информацию? При первом опробовании экран оставался чистым, и компьютер по прошествии нескольких минут выключили.

Однако лучше все по порядку, хотя реконструировать события приходится, опять-таки опираясь на домыслы, ибо единственный очевидец пребывал после таинственного визита в состоянии, которое иначе, как неадекватное, не назовешь.

Руководствуясь знаками, которыми он объяснялся, и нечленораздельными обрывками речи, можно лишь попытаться воссоздать более-менее вероятную картину разыгравшейся сцены. И здесь без пистолета не обойтись, не важно, с глушителем или без, так как никаких следов выстрела обнаружить не удалось. Да и Анна Павловна наверняка бы услышала выстрел, хотя по-прежнему непонятно, как она могла не заметить человека, проследовавшего мимо нее прямиком в кабинет? Вот почему и необходим пистолет. Лишь с помощью оружия можно было заставить преданного и бдительного секретаря не поднимать тревоги. Зная, что в противном случае шефу грозит смерть, она не вызвала охрану и пропустила налетчика в кабинет. Не исключено, что он принудил ее войти с ним вместе. Тогда и поведение Красикова вполне объяснимо, независимо от того, оставался ли он с глазу на глаз с вооруженным бандитом, или Анне Павловне пришлось разделить участь начальника. В ящике стола Юрия Пантелеевича, правда, лежал «Макаров», но он не пустил его в ход, хотя имел разрешение на хранение и ношение и мог не волноваться за возможные последствия. Суд бы его оправдал, но кто способен поручиться за налетчика? Быстрота реакции достигается тренировкой, а дерзкий «инопланетянин» был явно не новичком. В общем, Красиков поступил так, как и подавляющее большинство людей в его положении: тревоги не поднял, к заветному ящику не притронулся и покорно выполнил все требования террориста с иной галактики. Кем же надобно быть, чтобы поверить в подобные бредни?.. Куда плодотворнее прозондировать ситуацию несколько с иной стороны, более приземленной. Увы, получение взятки в особо крупных размерах почти исключается. Такого рода операция проделывается без излишнего шума.

Подполковник Корнилов отмел подозрения на сей счет и попросил Воротынцеву открыть сейф. Она знаками показала, что ключ находится в кармане у шефа.

— Не надо, — сказал начальник ГУВД, смерив Корнилова хмурым взглядом. Менее всего ему улыбалось связываться с неприкасаемыми. Мало ли что лежит за бронированной дверцей!

— Там могли быть ценные вещи, деньги? — все-таки не удержался от вопроса Корнилов.

— Нет, — не моргнув глазом, ответила Воротынцева. — Только документы.

Приходилось верить на слово. А ведь был в жизни Юрия Пантелеевича тяжелый этап, когда он чуть не погорел по вине жены. Пользуясь зеленым диппаспортом, она ухитрилась переправить за бугор несколько картин и прочих произведений искусства. Схваченная буквально за руку таможенниками, она даже предстала перед следователем, но тем и закончилось. Сведения, просочившиеся в печать, были опровергнуты друзьями дома и собутыльниками по Сандуновским баням в более авторитетных газетах, с которыми в те годы не вступали в полемику. Словом, как в итальянском фильме «Следствие закончено — забудьте». И, правда, нужно забыть. Взятки за непонятную манипуляцию с компьютером Красиков определенно не получал, а его прошлое по линии жены не имеет никакого отношения к данному инциденту.

Короче, стер ли неизвестный дискету или же вставил на ее место свою, не столь существенно.

С достаточной достоверностью можно утверждать только одно: Юрий Пантелеевич какое-то время просидел тихо и молча, словно прирос к своему креслу из красного дерева, обитого гобеленом ручной работы. Сколько это продолжалось, точно определить невозможно, потому что голубой квадратик со стальным колесиком посередке вмещал в себя информацию, которой хватило бы на несколько книг.

Сначала экран светился ровным голубоватым светом, словно иллюминатор батискафа в морских глубинах, где нет ни рыбок, ни медуз, ни планктона. Потом все пространство дисплея заволокло густой мутью, как будто какая-то глубоководная каракатица ни с того ни с сего вдруг выпустила чернильное облако. Тут-то и началось нечто несусветное: чередование тьмы и ослепительных вспышек, ритмическая пляска непонятных фигур, мелькавших с такой быстротой, что не успевал схватить глаз, и жуткие звуковые сигналы на самой нижней границе слышимости, от которых вскипала кровь.

Юрий Пантелеевич почувствовал, как налились готовые выскочить из орбит глаза, закричал от пронзившей все его существо нестерпимой боли и потерял сознание.

На этот крик и вбежала перепуганная Анна Павловна. По крайней мере так она рассказала прибывшим по ее вызову высоким чинам милиции и контрразведки.

Сам Красиков ничего путного поведать не мог. Только мычал, нацелив на дисплей палец, и тыкал им себе в висок. Именно этот жест и породил версию о приставленном к голове пистолете.

Когда руководство, не сговариваясь, направилось к выходу, Корнилов позволил себе присесть, но тут же поднялся и пригласил Анну Павловну занять соседний стул возле длинного стола заседаний. В голове царил полнейший сумбур. Нужно было успокоиться, привести мысли в порядок и начать все сызнова.

— Давайте подумаем вместе, Анна Павловна, — он достал пачку сигарет «Прима». — Вы позволите?

— Сделайте одолжение, — Воротынцева пододвинула хрустальную пепельницу, не преминув заметить: — Вообще-то Юрий Пантелеевич не одобряет.

— В самом деле? — подполковник чиркнул зажигалкой, глубоко затянулся и, разгоняя дым, в который раз оглядел впечатляющую фотовыставку на стенах кабинета. И, как ни странно, обнаружил несколько новых персонажей: Майкла Джексона в частности, и — кто бы мог подумать! — министра внутренних дел.

— Странный случай, — он протяжно вздохнул и смял сигарету. — Не находите?

— Кошмарный!

— Вы уверены, что кто-то на самом деле мог незамеченным войти в кабинет?

— Я же не сумасшедшая!

— Нет-нет, помилуйте, Анна Павловна, у меня и в мыслях такого не было… Но все же, все же… Вы допускаете существование человека-невидимки?

— Не знаю, — сделав над собой усилие, тихо выдавила она. — Не знаю, что и сказать.

— Значит вы точно видели, как открылась, а затем затворилась первая дверь?

— Совершенно точно.

— Это не показалось вам странным?

— Показалось.

— Вы не попытались узнать, в чем дело?

— Каким образом?

— Ну хотя бы открыть эту самую дверь, посмотреть?

— Была такая мысль, но я воздержалась.

— Почему, интересно?

— Во-первых, Юрий Пантелеевич не вызывал…

— А во-вторых?

— Я сумела убедить себя, что мне показалось.

— Может, действительно?..

— Не думаю. Впрочем, я уже сама ничего не понимаю.

— Потом вы услышали крик и кинулись в кабинет? Так?

— Так.

— И кого там застали?

— Никого. То есть Юрия Пантелеевича, — поспешно поправилась она. — Он сидел у себя за столом, и я сразу поняла, что произошло нечто ужасное.

— Почему?

— Таким я его никогда не видела. Весь красный, глаза налиты кровью, руки дрожат… Ужасно!

— И он был один? Больше никого в кабинете не было?

— Никого.

— Попробуем рассуждать логически… Только не обижайтесь, договорились?.. Сколько примерно времени прошло с того момента, когда вам показалось, что дверь пришла в движение, до крика из кабинета?

— Затрудняюсь сказать. Я была вся на нервах.

— А там, в кабинете, вы не обратили внимания на дверь? Она была закрыта, открыта?

— Не знаю, не помню.

— Жаль… Но если кто-то вошел, то должен был и как-то выйти. Другого не дано, даже допуская существование невидимки. Согласны?

— Согласна, — нехотя кивнула Анна Павловна.

— Тем не менее вы утверждаете, что в кабинете никого, кроме, разумеется, вашего шефа, не обнаружили?

— Никого.

— Что же тогда побудило вас вызвать охрану? Да еще заявить, что совершено нападение?

— Как что? А состояние, в котором я застала Юрия Пантелеевича?

— Боюсь, этого мало. Гипертонический криз зачастую застигает человека врасплох, без видимого воздействия. У него ведь повышенное давление?

— Откуда вам известно?

— Нетрудно заключить: работа, особая ответственность, образ жизни… Кроме двери, были еще какие-то настораживающие признаки?

— Мне показалось… я почувствовала, — Анна Павловна мучительно напряглась, словно пытаясь восстановить в памяти нечто исключительно важное и вместе с тем неприятное, нежелательное, — какое-то дуновение, что ли… Как будто кто-то пробежал мимо меня.

— Когда именно? До того, как раздался крик, или же после?

— Незадолго до того. Я теперь вспоминаю… Это произошло, когда я закапывала в глаза.

— Закапывали в глаза? — Корнилов обратил внимание на ее припухшие, воспаленные веки. — Подхватили инфекцию?

— Похоже. Сперва я думала, что это ячмень, но оказалось — конъюнктивит. Врач выписал мне раствор альбуцида и мазь.

— Хорошее средство. Даст Бог, поможет… и где вы в тот момент находились?

— Как где? На своем месте.

— Значит, закапывая в глаза альбуцид, вы почувствовали движение воздуха, словно кто-то пронесся мимо вашего стола, — Корнилов вытащил из пачки сигарету и принялся задумчиво ее разминать. — А звуки шагов случайно не расслышали?

— Нет, а вообще-то не знаю, не хочу врать.

— И не надо, Анна Павловна, и не надо… Закапывали пипеткой?

— Как же еще?

— Больше никак, вы абсолютно правы… Но это значит, что вам пришлось запрокинуть голову и смотреть, так сказать, в потолок?

— Не понимаю, — она обидчиво вскинула подбородок, — что вы этим хотите сказать?

— Ничего, кроме того, уважаемая Анна Павловна, что, закапывая в глаза, вы не могли видеть этой самой злокозненной двери, которая находится прямо против вашего стола.

— Это продолжалось какую-то минуту.

— Вполне достаточно, чтобы выйти и проскользнуть мимо вас. Но и в этом вполне вероятном случае остается в силе единственно возможное объяснение.

— Объяснение? — она все еще не понимала.

— Человек-невидимка, — выкрошив половину табака, Корнилов выцарапал новую сигарету. — Круг замыкается. Порочный, надо признать, круг… Куда отвезли Юрия Пантелеевича, случайно не знаете?

— Как это — куда? В Кунцевскую больницу! Извините, но мне необходимо позвонить Валерии Андреевне… Прямо не знаю, как ей сказать…

— Это вы меня извините. Столько времени отнял… Вы звоните, звоните.

Пока Анна Павловна, с придыханием, похожим на плач, вела длительные переговоры с женой Красикова, Корнилов вызвал капитана Софронова, дожидавшегося в машине.

— Вот что, Сергей, я сейчас отбуду, а ты пока задержись. В случае чего, позвоню. Поспрошай, между делом, вокруг: может, кто чего и видел? Не видел, так слышал. На мелочи напирай, понял? И, самое главное, найди их компьютерщика. Инженера, программиста — не важно, лишь бы смыслил. Прокрутите еще раз дискету. С начала и до конца.

По пути на Петровку он порвал протокол. Неизвестный налетчик, даже его пистолет с глушителем — это еще куда ни шло. И не такое высасывалось из пальца. Но невидимка? Извините, слуга покорный. Красиков — фигура весомая. Хочешь — не хочешь, кому-то придется возбуждать уголовное дело по факту, а перспектив никаких. Ну и ладно, и пусть. Под оргпреступность не подпадает — действовал одиночка. Выход один: переписать наново, да так, чтобы без разговоров ушло по принадлежности.

Сплошной театр абсурда: «Печеночник», комедия с чемоданчиком, человек-невидимка. Что ни день, то обухом по голове. Поневоле в чертовщину поверишь. А тут еще судья отпускает заведомого бандита под залог. Не успел он уединиться со следователем, чтобы вместе с ним придать документу обтекаемую форму, как позвонили из главка: капитан Софронов и один из лучших аналитиков компьютерных систем Поддубный в бессознательном состоянии были увезены в Институт имени Склифосовского. Оставалось лишь гадать, что опять приключилось в кабинете гендиректора, где, похоже, не на шутку разбушевались темные силы.

Служба безопасности, вновь оказавшись впереди забега, нашла злополучный компьютер в рабочем состоянии. Первым делом изъяли дискету. Складывалось впечатление, что имение этим и был более всего раздосадован глава московской милиции. Трения между соседними ведомствами приобретали довольно жесткий характер. Найти стрелочника не составляло проблемы. Подполковник Корнилов приглашался на следующий день на ковер, ровно в 16.00.

Не зная за собой особой провинности, ибо действовал быстро и грамотно, он постарался сдержать эмоции. Придя поздно вечером домой, как следует подкрепился, выпив две рюмки водки, собственноручно настоянной на черносмородиновых почках, под разогретый, но наваристый борщ с сахарной костью, и завалился спать.

Жена передала, что звонил Круглов, просил по возможности с ним связаться. Константин Иванович подумал и решил отложить всякие хлопоты до утра. И правильно сделал, потому что, придя на работу, узнал прелюбопытные новости. Во-первых, вызов наверх откладывался на неопределенный срок, а во-вторых, информацию о событиях в агентстве «Блиц-Новости» срочно затребовали в Кремль, и не куда-нибудь, а в четырнадцатый корпус, на третий этаж, где раньше размещалась легендарная «девятка», а ныне — Управление президентской охраны. Только законченный кретин мог не допереть, что первое является закономерным следствием второго.

Прежде чем засесть за составление отчета, Корнилов связался с главврачом Института Склифосовского. Состояние Софронова не внушало опасений. Он довольно скоро пришел в себя, хотя жаловался на сильную головную боль и никак не мог вспомнить, что произошло в кабинете. С аналитиком обстояло куда серьезнее: он умер на рассвете, в 5 часов 12 минут.

— Не тяните со вскрытием, — посоветовал Корнилов. — Того и гляди, начнут пороть горячку.

— Есть признаки, Костя? — с усталым безразличием спросил давний знакомый.

— Маразм, то бишь невроз в высших сферах крепчает.

— Мне бы их заботы, а с прозекторской у нас напряженка.

— Пригласи Левита. Если надо, сошлись на меня: старик не откажет.

— Ты что, лично заинтересован?

— Еще бы! Мой человек у тебя. Причина одна и та же.

— С Софроновым будет тип-топ, не беспокойся.

— Надеюсь, — Корнилов положил трубку и, порывшись в записной книжке, нашел номер Круглова Владислава Игнатьевича, генерал-майора в отставке.

— В среду хороним Светланку, Константин Иванович, — коротко сообщил бывший командир «Стяга».

— Еще раз примите мое глубокое соболезнование, Владислав Игнатьевич! Обязательно буду.

По просьбе полковника Всесвятского из налоговой полиции, Корнилов постарался облегчить мытарства по моргам: следователь по делу «Печеночника» тянул с выдачей тела.