ТОЧКА РОСЫ [версия 1.1]

Глава 18. Освобождение

Их корабль, со звучным, но ничего не значащим более названием, трясло. Атмосфера, сложно различимая, едва уловимая, переливалась под ними, вспыхивала ярко-синими хвостами, плескаясь, будто бесконечный океан. На горизонте блестели вершины, настолько высокие, что и с той космической высоты, на которой они зависли над новой планетой, слепило глаза. По каюте, набитой людьми, лился, грассируя, глубокий, сочный вокал.

Капеллан, не глядя ни на кого, полностью погруженный в свои мысли, завел тягучую мелодию молитвы. Капитан, отведя со лба светлую челку, коротко хохотнул:

— Ты серьезно, Рэн? После всего?

— Всегда, — хмуро ответил тот.

— Хорошо, продолжай, если так нуждаешься в этом, — и, обращаясь к команде, продолжил разговор, прерванный секундным разглядыванием планеты, что распласталась за иллюминаторами. — Нам нужно сменить имена.

— Зачем так радикально? — прозвучало твердо из серой, безликой сейчас массы, загнанно смотрящей то на капитана, то тихонько, одними губами подпевающей капеллану.

— Тот, кто не знает твоего настоящего имени, не имеет над тобой власти, — прозвучало жестким, дребезжащим плевком в ответ. Капитан бросил взгляд в угол, откуда раздался этот голос. Из мрака на него смотрели темные, подведенные черным глаза.

Серая масса кинула отчаянный взгляд на своего капитана, а он, сделав глубокий вдох и на мгновение прикрыв глаза, продолжил:

— Мы потеряли все и всех, мы сами потеряны для всего и всех, — с едва читаемой тоской в голосе, выкручивая на минимум музыку, сказал он безлико и спокойно. — Жизнь в розовом цвете больше не про нас. Смиритесь. Никто из нас больше не является тем, кем был когда-либо до этого момента.

Он бросил взгляд на скользящую мимо землю. И на одну секунду, на одно крошечное мгновение ему почудилось, что ледяная шапка — это белый мех, снежный белый мех гигантской кошки. Он вспомнил, пробивая собственное сознание, где видел таких, вспомнил руку отца, держащую его, кирпичи дорожки в несуществующем более парке, прутья решетки и их, тех, ради кого они с отцом пришли в этот зоосад. «Только сегодня!» — кричали цветные афиши — и он целую неделю вел себя примерно. И это было так бесконечно давно, что ему, Хэлу Хоупу, осталось только вычеркнуть это из предательской памяти — и повести корабль с ничего более не значащим названием туда, к неизвестной планете. Сколько веков отделяет его от того летнего дня? Во что превратились останки его отца? Он, с вечно теперь поселившейся в его сердце тоской, подсчитывал эти временные отрезки постоянно. В первой своей заморозке он проспал около двухсот лет. И сейчас он бы не мог ответить на вопрос, что бы с ним было, не взорви толпы отчаявшихся, ищущих, чем поживиться людей, криоцентр. А ведь он так и не нашел своих родных… Теперь еще триста лет в состоянии гибернации на борту звездолета, носящего имя того, о чем он грезил в какой-то период своей прежней жизни. Но что осталось от той мечты?

Хэл тряхнул головой, обритой, будто у древнего монаха. Все закончилось, растворилось, распалось у него на глазах. Он ведь должен был понять это — но он был так слеп. Эта Связь, их Связь с той, кого когда-то звали Тэсс, все, что было между ними, все недосказанное и недопрощенное — застлало его глаза. Он отчаянно пытался разобраться в этом уникальном, почти магическом явлении, которое называли Связью, и которое открыло древнее хранилище, как оказалось, не только воды и культур, но и знаний, технологий. Таких, которых он и вообразить не мог. «Рай на Земле», — вещал Ки, бесконечно восхищаясь архивами, которые несли информацию и о том, как наиболее правильно, эргономично разделить ресурсы, скрытые в Точке, между всеми, и о том, как наладить орошение, подчинить себе электричество. В решении этого вопроса можно было обойтись даже без Тэсс и ее сил. И получив все это — Хэл до последнего не хотел верить этому, но это было настолько предсказуемо, что сейчас он никак не мог понять, как это ускользнуло от него — Ки сошел с ума. Он просто заперся в архивах, впитывая, читая, высчитывая что-то с жаром. Все толпы народа, что хлынули в Точку Росы, все, что вырезали, топтали Мастер Диски, сражаясь за собственную свободу, ждали. И когда Ки вышел из своего добровольного заточения — получили. Утренние и Вечерние Молитвы и Повинности. Ки называл эту систему временной. «На данном этапе нам просто надо поддерживать порядок», — твердил и твердил он. Но время шло, а система продолжала работать. Люди снова были поделены, их снова привязали к клочкам земли, снова все, что они вырабатывали, шло дальше — только не к горстке предприимчивых и дальновидных Эолов или безбашенным, презирающим все анархистам Падальщикам — а к одному-единственному человеку. К Ки. То, что он назвал Молитвами — по сути, стало каждодневной регистрацией труда, а так же программой вбивания в растерянные головы четкой линии: так и должно быть, вас освободили — радуйтесь. И люди — те, что недавно и шагу не могли ступить без того, чтоб их действия не были записаны на Мастер Диск и переданы главам Эолам, Высшим в общий Архив Эолов — приняли все, что вещал Ки как данность. И только они, Хэл Хоуп и та, которую он упорно звал Тэсс, снова выпали из системы. И снова пошли против нее. Впрочем, безуспешно.

И вот теперь, проспав в гибернации несколько столетий, они приближались к неизвестности, в надежде наконец-то найти дом. Те, кто присоединился к ним — бывшие анархисты-Падальщики, хиппи-Зеленые, военные-Оборона — теперь сомневались. Хэл очень хотел напомнить им, что он никого не заставлял ступать на борт, никого не звал за собой, что это она — Тэсс — почти что взорвала Точку. Тэсс же — из желания снова поддержать его, спасти — говорила, что тут сработало его обаяние и то, что чувствовалось в нем. Она уверенно повторяла, что причина — это его инаковость, нездешность и прожитые века. И оба знали, она врет, постоянно и бесконечно.

Теперь же он почувствовал, какую ответственность, какую тяжесть из доверившихся ему людей он взвалил на себя. Ему хотелось сбросить это все — и стать наконец-то свободным. Но роль — то, что было всего лишь ролью — уже начинала пускать корни в его разуме. И он приготовился прочитать свою первую проповедь-притчу. Откуда-то в памяти всплыли лекции философии, которые он прослушивал в несуществующем университете на далекой Земле. Вспомнились все, чему его учили в театральном кружке, который он посещал в старших классах. Вспомнился и опыт чтения лекций по литературе, короткий и сбивчивый, прекращенный тем апокалиптическим взрывом, о котором он так и не узнал никаких подробностей, потому что выживание стерло все вопросы. Хэл Хоуп, готовясь сменить имя себе и тем, кто окружал его сейчас, откашлялся, сел по-турецки и указал остальным разместиться перед ним на полу каюты — только Рэн, тот самый «малыш» Рэн, ставший капелланом их отряда, упрямо остался стоять. Это смутило Хэла, но он услышал, как из темного угла, обладательница темных глаз и скрипучего жесткого голоса, Мэмми, его верный друг, потерявшая, казалось всю веру, произнесла: «Давай, мальчик, смелее». Он проследил за ее тонкими смуглыми пальцами, в которых она по давней привычке растирала невесть откуда взятые палочки корицы и зерна какао — и начал свою первую историю, тесно перелетая ее с почему-то пришедшей ему в голову восточной мифологией и философией. Он начал с перерождений.

Он вернулся в свою каюту через час с небольшим. Следом за ним, тяжело ступая по плитам пола, туда вошла Тэсс.

— Что это на хрен сейчас было? — так же твердо задал она вопрос, как и ранее, выделившись из толпы, бросила в него общим сомнением о необходимости сменить имена. — Что это было?

— Я пока не знаю, — Хэл потер переносицу. — Серьезно.

— Ты решил примерить на себя роль гуру? Роль Ки? И так же, как и он, всех обмануть?

— Нет. Послушай же! Им нужна поддержка, им нужно на что-то опереться теперь.

— И ты решил, что то, что ты сейчас вливал в их уши — правильно? Все эти бредни о прежних временах и путешествиях души?

— Я пока этого не понял, но слова сказаны, Тэсс.

— Хорошо. Ты так красочно описал новый мир. Что нас, нас с тобой там ждет?

— Может быть, мы сможем разобраться с нашей Связью? Подумай только, путешествие закончится, не будет ни преград, ни враждебных каст, мы уйдем ото всех, Тэсс. Новая планета, новая свобода, новый шанс…

Он потянулся к ней, чтоб успокоить, словно набрасывая на ее плечи невидимое покрывало, так, как тянулся когда-то — столетия назад, в расписном шатре Мэмми.

— Ты снова идешь по простому пути — пути иллюзии. Я не пойду с тобой! Я столько всего потеряла, еще до того, как мы открыли эту чертову Точку!

— Тэсс, — Хэл снова сделал попытку, будто бы оборачивая, но та, к кому он обращался, вытянула руку вперед, отталкивая, но не прикасаясь, — Я просто хочу, чтобы все было хорошо…

— Я устала от всего этого. Столько вопросов — и ни одного гребаного ответа! Я надеялась, что как только мы откроем Точку, все наладится. Я верила в это! Кто мне докажет, что ты не был в сговоре с Ки? Тем более что все эти мутные понятия, весь этот пафос… я будто вновь услышала его и как он увещевает тех людей, что превратил в свою рабочую силу!

— Но Тэсс, слова — просто слова. Все дело в том, кто их слушает. Все — только в голове, — Хэл больше не сделал попытки приблизиться к ней, просто стоял, опершись о стену.

Какое-то безразличие разливалось в нем. Безразличие — и понимание того, что в споре им не найти истину, что ее вообще теперь не найти, потому что их, этих истин, не осталось больше.

— Я всегда буду против этого, — прохрипела, сглатывая подкатившие слезы Тэсс. — Я должна найти себя, и этот путь не хуже других. Я буду против тебя, Хэл, как ты себя ни назови. Я буду идти навстречу каждому твоему слову и буду спорить с ним. Это мой путь.

Мелькнул и погас слепящий свет Точки Росы, крошечной молнией пронеслась и потухла последняя волна Связи. Рядом больше не было Тэсс, она сменила имя — он чувствовал это. Так же, как и она чувствовала — здесь больше нет и не будет затерянного во времени Провожатого. Так же, как и оба они чувствовали, что только из отчаянного противоречия она изберет злое имя, которое будет означать отныне только разрушение — а он, в противовес ей и из глупого желания загладить каждую свою вину, изберёт другое. И будет его имя — одной призрачной надеждой, для всех, кто встретит его, так далеко от дома, от сада с желтыми розами, увивающими старинную стену. А ее именем, возможно, и против ее собственной воли станет война и отчаянная борьба, до последнего. И оба они поняли, в одну ослепительную секунду, задержавшись взглядами на ледяных шапках планеты, лениво плывущей под ними — дорога, начавшаяся так далеко и так давно отсюда, заканчивалась. Впереди только битвы — до самого горизонта и даже дальше. И, возможно, то был последний раз, когда они действительно смотрели в одном направлении.