Точка Лагранжа

VI

Старт «орбитального автобуса» не произвёл на Диму Ветрова особого впечатления. Это было не так эффектно, как запуски первых кораблей по программе «космического батута». Обошлось без стартовых ускорителей, подбрасывающих контейнер с людьми вверх, сквозь «горизонт событий». Вместо них сработали сравнительно бесшумные гидравлические толкатели, и когда пассажиры опомнились после довольно-таки чувствительного толчка под мягкое место (при посадке объяснили, что ложементы, где они помещались в своих «Скворцах» устроены так, чтобы максимально смягчить нагрузку на позвоночник сидящего) и осознали, что уже находятся в невесомости. Если бы не привязные ремни, удерживающие людей, и не специальные защёлки, в которых перед стартом пометили чемоданчики системы жизнеобеспечения — Дима наверняка взмыл бы под потолок и принялся бы летать по кабине, наслаждаясь невиданными ощущениями. Но процедура выхода из «орбитального автобуса» была отработана до мелочей и подчинялась строгим правилам безопасности. Сначала над люком загорелся красная лампа, потом из потолка и стен выдвинулись на металлических кронштейнах поручни. Дима покорно ждал; снаружи раздалась серия металлических звуков, и сигнальная лампа стала жёлтой. Новые щелчки и поскрипывания, сигнал сменился на зелёный, люк дрогнул, и распахнулся. За ним висел в воздухе, держась за поручень, человек в точно таком же «Скворце».

Он постучал по шлему, потом ткнул себя пальцем в район пояса. Дима, спохватившись, нашарил коробочку с устройством управления, нашёл рычажок, приводящий в действие встроенную в шлем рацию. В гарнитуре зашуршали помехи, и через них пробился голос встречающего — он был слышен ясно и отчётливо, не хуже чем в телефонной трубке.

— Поздравляю вас с прибытием на орбитальную станцию «Остров-1», товарищи! А сейчас по одному, по порядку номеров отстёгиваем ремни и плывём к выходу, держась за поручни. Не забудьте прихватить индивидуальные контейнеры жизнеобеспечения, — добавил он, увидав, как сидящий на переднем кресле левого ряда парень взлетел над виденьем — и повис, удерживаемый натянувшимся шлангом-воздуховодом, идущий от чемоданчика.

— А наши сумки? — раздался в наушниках женский голос. — Их тоже брать с собой? Только тогда обе руки будут заняты, чем же держаться за поручни?

Дима, уже освободившийся от привязных ремней, обернулся и увидел, что спрашивает девушка, на которую он обратил внимание ещё при посадке — высокая, с копной каштановых волос, она представилась спутникам как инженер-кулинар. «Вот уже и повара появились на орбитальных станциях… — удивился он, хотя и знал, конечно, о существовании такой профессии. — Значит, действительно обживаем хотя бы пока ближний космос?»

В кабине раздались смешки — кто-то из пассажиров собирался дать симпатичной попутчице совет, но, видимо, никак не мог сообразить — какой именно, и чем, собственно она должна держаться за упомянутые поручни. Девушка метнула на весельчаков гневный взгляд и покраснела.

— Насчёт багажа не беспокойтесь. — отозвался встречающий. — Его достанут и переправят в шлюзовой отсек станции. А то вы, уж извините, в невесомости пока как щенята новорожденные котята, сломаете себе что-нибудь…

Действительно, припомнил Дима, свою сумку (особую, с эмблемой Проекта, специально выданную каждому из отправляющихся на орбиту, куда полагалось упаковать пятнадцать килограммов личных вещей, которые дозволялось взять с собой) он, как и прочие пассажиры, оставил в ячейке, в хвостовой части кабины. Сейчас она была отделена от общего пространства крупноячеистой сетью из широких строп. Он дождался, когда пассажир, сидящий перед ним, минует люк, после чего ухватил покрепче ручку аварийного чемоданчика и оттолкнувшись, взмыл к воздуху. Правая рука была занята и хвататься за поручень пришлось левой — после чего, нелепо перебирая ногами, плыть к люку. Это оказалось сложнее, чем он думал, и оставалось надеяться, что привыкнуть к невесомости получится достаточно быстро. Люди опытные, уже побывавшие «там, вверху», уверяли, что у новичков на это обычно уходит два-три дня, причём сложное — освоиться с гигиеническими процедурами. Но тут уж ничего не поделаешь: вращение «бублика» станции пока не задействовано, и ближайшие два, может три месяца обитателям станции жить и работать (в том числе, принимать душ, а так же справлять большую и малую нужду) придётся в невесомости.

За люком оказалось нечто вроде гофрированной мягкой трубы, стенки которой медленно колыхались и подавались при попытке опереться на них рукой — видимо, они были надувными, наподобие шлюзовой камеры космического корабля «Восход-2», из которого совершил свой первый выход в открытый космос Алексей Леонов. Дима слегка поёжился, поняв, что за мягкими стенками трубы — уже открытый космос. И к этому ощущению тоже придётся привыкать…

Вдоль переходного рукава — так правильно называлась труба— был протянут толстый шнур, за которому Диме было предложено зацепиться карабином, прицепленным к поясу «Скворца» метровым отрезком стропы. «Вообще-то шнур должен двигаться… — пояснил встречающий. — Цепляешься к проушине, и тебя тянет в шлюзовой отсек станции. Там карабин отсекается, и всё, свободен! Но пока систему ещё не установили, придётся самому…»

Что ж, самому так самому — в конце концов, не пристало покорителю ближнего и дальнего Космоса бояться таких пустяковых трудностей! Тем более, что трудностей-то никаких и не было — путешествие по трубе заняло не больше минуты, по истечение которой он оказался в большом цилиндрическом помещении, где уже плавали в невесомости пассажиры «орбитального автобуса», добравшиеся сюда до него. Пришлось подождать ещё минут пять, пока шлюзовой люк не захлопнулся за спиной девушки-кулинара и встречающего. Снова замигали красные и зелёные лампочки, после чего Дима услышал лёгкое, всё усиливающееся шипение, и стрелка манометра, встроенного в переборку, поползла вправо — шлюзовая камера заполнялась воздухом.

Ну, вот он и на орбите!

Миновало не меньше пяти суток, наполненных досадными недоразумениями, неловкостями и обидными ошибками, прежде чем Дима смог с чистой совестью сказать: «да, в невесомости я обвыкся — хотя бы в первом приближении». Он больше не забывал пристёгивать спальный мешок к койке и не обнаруживал себя посреди ночи парящим под потолком каюты — причём в самой унизительной позе, вниз головой. Утренние гигиенические процедуры стали не столь мучительными, как в первые дни, а о посещении уборной он теперь мог думать без дрожи, откладывая этот необходимый физиологический процесс, пока хватало терпежу. А ещё он научился принимать пищу, и больше не приходилось гоняться за упущенным гибким контейнером с борщом или солянкой по кают-компании под комментарии остальных — не всегда, надо сказать, доброжелательные, потому как, кому понравится, когда над головой со время еды болтается инженер Ветров, так и норовя заехать кому-нибудь из сотрапезников ногой, скажем, в ухо?

Еда, кстати, Диму удивила. Он-то полагал, что питаться придётся так, как он неоднократно видел в документальных фильмах про нелёгкую работу космонавтов — из тюбиков. Но красавица-кулинар Нина (Дима узнал её имя на второй день, когда был отправлен помогать по камбузу) не зря занимала своё место на станции — пища была свежеприготовленной, хотя и из весьма подозрительных на вид ингредиентов, среди которых была масса каких-то почти твёрдых, полужидких и вязких ингредиентов, зато напрочь отсутствовали рассыпные продукты, вроде вермишели, муки и круп. В меню попадались даже такие неожиданные на орбите блюда, как блинчики с разнообразной начинкой — правда, пекли из готового теста, поставлявшегося с Земли в виде килограммовых замороженных брикетов. Эти брикеты приходилось потом оттаивать в хитроумном устройстве под названием «микроволновая печь», а начинку, говяжий фарш, рыбная паста и малиновый джем,выдавливали из мягких пластиковых бутылок с широкими горлышками, и Дима изрядно намучился, заворачивая эти тягучие, липкие субстанции в свежеприготовленные, с пылу, с жару, блины.

Хватало так же овощей и фруктов — по большей части свежих, только что доставленных с очередным грузовым контейнером. Но с ними требовалось обращаться аккуратно, особенно с помидорами, в чём Дима убедился на собственном горьком опыте — когда он чересчур сильно сжал сочный овощ, и пришлось потом уворачиваться от его содержимого, разлетевшегося по всему камбузу.

Чай и кофе заваривали в толстостенных чашках из небьющегося закалённого стекла с плотно притёртой крышкой, и из этих же чашек потом пили — хотя, большинство обитателей станции предпочитали соки, которых тут было великое множество, в пластиковых полупрозрачных тубах со специальными «сосками». И особенно удивила его автоматическая посудомойка — немаленькое устройство, где очистка посуды производилась не водой, а струёй сжатого воздуха под давлением, в герметичном боксе, куда эту посуду следовало предварительно загрузить и расположить в зажимах…

На всё это, включая обязательные занятия по освоению оборудования — сварочных аппаратов нескольких типов и скафандра «Кондор-ОМ\С» — новейшая модификация хорошо знакомого Диме «Кондора-ОМ», предназначенного для орбитального монтажа, только специально приспособленного для сварочных работ в вакууме, на что и указывала буква «С». На шестой день руководитель группы будущих вакуум-сварщиков, инженер Павел Васильевич Папанцев принял у них зачёт (будущие вакуум-сварщики немедленно окрестили его «Папандопуло» чему, надо сказать, способствовал облик инженера, действительно напоминавший персонажа из «Свадьбы в Малиновке»)— причём гонял немилосердно и по теории сварочного дела, и по матчасти. Ну а назавтра… назавтра, на седьмой день пребывания Димы Ветрова на орбите состоялось то, чего он ждал с замиранием сердца — выход в космос.

На первый раз Папандопуло вывел своих подопечных, числом пять человек (все, как и Дима, будущие космические инженеры, осваивающие смежную рабочую специальность) за пределы панциря станции с пустыми руками — без инструментов, газовых горелок и ракетных поясов, предназначенных для полётов на короткие расстояния, непосредственно возле рабочей площадки. Разумеется, они были пристёгнуты фалами (Папандопуло, перед тем, как отдраить люк, тщательно проверил карабины) и, разумеется, сразу же этими фалами перепутались. Пришлось, обливаясь потом и бормоча под нос нехорошие слова, высвобождаться из объятий однокашников. Зато потом…

Дима уже имел случай полюбоваться Землёй их космоса. В первый раз он увидел её в иллюминаторе «орбитального автобуса» — правда, совсем недолго, пока «крабы» не подхватили контейнер своими клешнями и не поволокли к причальной ферме, а Земля при этом оказалась заслоненной строящейся секцией станции. Кроме того, в одном из уже готовых отсеков жилого «бублика» для этой цели имелся зал — обитатели станции называли его «обзорной площадкой», одна из стен которого представляла из себя большое, в полтора человеческих роста, окно, распахнутое в космос. Толстое кварцевое стекло, как говорили, с повышенным содержанием свинца для защиты от радиации, массивные переплёты — «окно» повторяло изгиб внешней стенки станции. К сожалению, расположение этой секции было таково, что в сторону Земли оно смотрело лишь по несколько часов в течение суток, и Дима старался, чтобы именно в это время освободить минутку-другую, чтобы полюбоваться зрелищем родной планеты. Отсюда она выглядела гораздо меньше, чем на снимках, сделанных космонавтами со станций «Салют» и «Скайлэб» — такой, подумалось ему, Земля предстала перед участниками лунных миссий в иллюминаторах их "Аполлонов" и "Селен".

Но это не шло в сравнение с тем, что Дима увидел сейчас. Земля, громадная, выпуклая, нависла у них над головами, и оставалось только пожалеть, что примерно треть земного диска закрывал от него причал с зашвартованными грузовыми контейнерами.

Подготовка к первому выходу в пространство оказалась довольно-таки нудной. Дважды повторенный инструктаж, совмещённый с двухчасовым сидением в барокамере, где они дышали чистым кислородом, чтобы вымыть из крови азот — оказывается, кессонная болезнь угрожает не только водолазам, но и космонаввтам... Потом облачение в «Кондоры» с взаимной проверкой всех систем, и особенно тщательно — креплений страховочных фалов. Ещё один инструктаж, и вот они уже висят в шлюзовой камере, и круглая плита люка медленно распахивается наружу, в бархатную, усыпанную алмазными точками звёзд пустоту.

В наушниках зашипело, сквозь помехи (тут они были не в пример сильнее, нежели в «переходном рукаве») прорвалась команда Папандопуло.

— Так, стажёры, всем проверить пристяжные фалы!

Стажёрами их стали называть с первого дня появления на станции. Дима послушно ощупал сначала карабин на поясе, потом второй, которым кончик фала крепился к тросу, протянутому вдоль трапа, и наконец, сам фал, собранный в бухту. Длины в нём было всего ничего, около тридцати метров — для первого раза больше им не полагалось.

— По моей команде — оттолкнуться от трапа и отдалиться от фермы на полную длину страховки. Внимательно следить, чтобы снова не перепутаться фалами с соседями, а то растаскивай вас потом…

Дима и сам успел подумать о такой опасности, и заранее решил, как будет действовать. Он дождался, когда соседи справа и слева (Папандопуло расставил их вдоль трапа с интервалами примерно в десять метров) взлетят и отдалятся хотя бы на половину длины своих фалов. Прикинул их траектории, по которым их несло и только потом, рассчитав, насколько это было возможно,направление и силу толчка, оторвался от сетчатого настила.

Понадобилось не больше пяти секунд, чтобы раскрутить фал почти на полную длину — и вот она, Земля, видимая без всяких помех, огромный шар, видимый почти целиком, за исключением небольшой части, пребывающей в тени Луны. У Димы захватило дух — на миг ему показалось, что вот сейчас он сорвётся с фала и улетит — туда, в бесконечном, длиной в тридцать пять тысяч километров, падении вверх.

Натянувшаяся стропа мягко рванула его назад и Дима, упустивший этот момент (хотя и готовился к нему заранее) закувыркался — вернее, закувыркались в прозрачном забрале шлема и Земля, и испещрённая разноцветными огоньками громада «Острова-1», и торчащие вбок, вверх, вниз швартовочные фермы и причалы для вспомогательных аппаратов. Кое-как, судорожно дёргая руками и ногами, он сумел погасить вращение и завис на месте, ожидая дальнейших распоряжений.

В наушниках заквакал тревожный ревун; одновременно по периметру «бублика» станции вспыхнули лиловые проблесковые маячки.

— Внимание, стажёры! — закаркал в наушниках Папандопуло. — Ожидается прибытие посылки с Земли. Напоминаю, что при срабатывании «Батута» связь некоторое время будет невозможна, а потому — не паниковать, висеть, где висите сейчас, руками-ногами не сучить и ждать, когда восстановится связь. Обычно на это уходит около трёх минут, но нам с вами торопиться некуда.

Дима вздрогнул. Ничего нового он, собственно, не услышал — то же самое инструктор повторил им не меньше трёх раз, пока они сидели в барокамере. Но — одно дело там, за толстыми стальными стенами, в надёжном коконе обитаемой секции «Острова-1», и совсем другое — здесь, где от бесконечной пустоты его отделяет только слоёный из дюраля, пластика и особой керамики панцирь «Кондора»…

Ревун в наушниках сменил тональность — теперь это был не пульсирующий заунывный вой, а отдельные гудки. Одновременно в такт с ними запульсировали и сигнальные огни на «бублике».

— Предупреждение! — раздался в наушниках голос диспетчера. — даю обратный отсчёт. Срабатывание батута через двадцать пять… двадцать четыре… двадцать три…

— Внимание, стажёры! — снова ворвался в эфир Папандопуло. — Напоминаю: всем опустить фильтры на шлемах и не пялиться в сторону «горизонт событий». Глаза испортите, олухи!

Дима торопливо опустил щиток светофильтра, и увидел, как то же самое сделали и остальные — снаружи их светофильтры отливали густым золотом. Но отворачиваться от «батута» не стал — как не сделали этого и прочие его товарищи. Дождался, когда отсчёт дойдёт до «четыре» — и изо всех сил зажмурил глаза.

Полыхнуло так, что на пару секунду он ослеп — несмотря на светофильтр и плотно сжатые веки. А когда радужные круги на чёрном фоне исчезли, и Дима Ветров стал что-то видеть, было уже поздно — грузовой контейнер с большими латинскими буквами на боку уже отплывал от ртутно сияющего горизонта событий. Из прикрепленного к задней стенке маневрового блока вырывались прозрачные струйки — это срабатывали газовые рули, контейнер шёл на дистанционном управлении. Со стороны торчащей в стороне фермы причала к нему уже торопились две ослепительно-белые фигурки — швартовщики, пристёгнутые к своим «холодильникам» готовились вести прибывший груз к месту разгрузки.Дима отвернулся — больше смотреть было нечего. Он только позавидовал двум ловким парням в «Кондорах», которые сейчас будут выполнять свою нужную, полезную работу. А ведь это, припомнил он, такие же «стажёры», как и члены их групппы — только, кажется, из Новосибирского академгородка, где находится филиал Проекта. Группа оттуда прибыла на орбиту на две недели раньше их, и уже приступила к настоящей работе — пока они тут видами космоса любуются…

Проблесковые маячки по контуру «батута снова запульсировали» в такт начавшемуся обратному отчёту. Но на этот раз Папандопуло обошёлся без грозных предупреждений, да они были и ни к чему — ослепительная вспышка сопровождала только инициацию «горизонта событий», дальнейшее, включая прибытие или отбытие «полезной нагрузки» происходило уже без световых эффектов.

На этот раз готовилось именно отбытие. Небольшой космический корабль, тот самый «орбитальный самолёт», судя по отсутствию хвостового оперения, которое заменяли загнутые вверх кончики коротеньких стреловидных плоскостей — неторопливо развернулся в полукилометре над станцией и, плюясь маневровыми, совершил кувырок. Теперь его нос был нацелен точно на горизонт событий, и ритм перемигиваний огней по его контуру в очередной раз изменился — «космический батут» был готов принять посылку, отправляющуюся, надо полагать, на лунную орбиту.

Дима не знал, кому и зачем понадобилось гонять «космический самолёт», предназначенный, вообще-то для аэродинамической посадки на Землю, в прямо противоположном направлении, к спутнику нашей планеты. Он слышал что-то насчёт того, что на только-только начавшейся строиться «Звезде КЭЦ» какие-то проблемы со швартовкой — что ж, если это так, то решение вполне разумное, фирма «Боинг» разработала свой аппарат так, чтобы он мог не только состыковаться со станцией, но и совершать довольно длительные межорбитальные перелёты. А может, они вообще собираются садиться на поверхность Луны — для этого в корме корабля предусмотрены выдвижные опоры, а мощности маршевого двигателя вполне достаточно для последующего взлёта. Возвращаться к Земле они будут, ясное дело, уже через «батут» «Звезды КЭЦ» — разумеется, когда тот будет смонтирован. А пока крылатый корабль поработает лунным извозчиком — собственного запаса топлива и резерва систем жизнеобеспечения не хватит для перелёта между орбитами Земли и её спутницы.

В наушниках «Кондора» не было слышно переговоров между диспетчерской станции и отбывающим кораблём — они велись на другой частоте. Но в какой то момент снова прозвучало предупреждение, женский голос начал обратный отчёт, «космический самолёт», повинуясь ему, неторопливо поплыл к сияющему зеркалу «горизонта событий». Дима наблюдал за происходящим с расстояния меньше полусотни метров от края «батута» — смотрел на него, как человек смотрит на гладь пруда, стоя на возвышающемся на пару метров бережке. Потому он хорошо видел, как нос «Боинга» коснулся сверкающей поверхности, и стал неторопливо в ней тонуть — по линии соприкосновения вспыхнула нить, словно свитая из лилового света — вспыхнула и стала удлиняться, меняя свою форму, по мере того, как аппарат всё глубже погружался в горизонт событий. Вот раструб дюзы на корме выбросил струю газа и аппарат, повинуясь приобретённому импульсу, провалился в ртутное зеркало. Фиолетовая нить стянулась в точку и погасла, а вслед за ней с секундным интервалом погас и сам «горизонт событий». Наушники отозвались на это продолжительным всплеском помех, а когда они рассосались в околоземном эфире — Дима услышал голос Папандопуло, призывающий подопечных перестать считать мух и подтягиваться уже на фалах к станции.