Точка Лагранжа

VII

…Барабаны мы клепали не для сказки.

Мы стянули обручами их стальными.

И никто не виноват, что чёрной краски

Было больше по сравненью с остальными.

Заблестели барабаны чёрным лаком,

Стал их марш предельно чётким и коротким —

Это голос первой утренней атаки,

Это песня барабанщика Володьки…

Нас встретили прямо на вокзале — пятёрка каравелловцев в оранжевых рубашках под распахнутыми, несмотря на мороз, пальто и чёрных беретах. Встретили — и повезли сначала в выделенное нам общежитие, где мы бросили вещи, а потом и к себе: мы вас с самого утра ждём, все собрались, и Владислав Петрович тоже!» Ясное дело, мы не стали спорить и последовали за нашими весёлыми провожатыми.

…В барабанах дремлет эхо синих шквалов,

Что над нашими носились парусами,

В гулкой памяти у них живёт немало

Звонких песен, что придумали мы сами.

В них живут сигналы яростной тревоги,

Что срывала нас с постелей утром рано, —

Это голос нашей парусной дороги,

Это песня наших чёрных барабанов…

Я нарочно не стал брать с собой гитару — ехать с ней в «Каравеллу», это как по старинной поговорке, всё равно, что ехать в Тулу со своим самоваром. Впрочем, самовар тут тоже был — правда, электрический, зато большой, хватило всем, кто собрался за сдвинутыми вместе столами, на которых кроме латунного пыхтящего артефакта теснились плошки с домашним вареньем, блюдца с печеньем, баранки, конфеты, открытые банки со сгущёнкой — всё, что каравелловцы притащили из дома или купили в соседней булочной. Мы вслед за сопровождающими ввалились в помещение клуба, обмели специально приготовленными вениками снег с обуви (покосившись на плакатик «Не забывайте о сменной обуви!») свалили куртки — пижонские фирменные «аляски» с эмблемами «юниорского» Проекта и «школы космонавтов» — в боковой комнатушке, выполняющей сегодня роль гардеробной — и прошли в большой зал.

…Как безжалостны декабрьские рассветы,

Серый снег засыпал дремлющие лодки,

Но опять среди зимы приходит лето

По сигналу барабанщика Володьки —

И мальчишка-ветер тёплою ладошкой

Осторожно бьёт по барабанной коже,

И встают в шеренгу Саня и Антошка,

Дима с Лёшкою, Андрюшка и Серёжа...

Столы с угощениями были сдвинуты к стенам; вся середина зала (судя по размеченной на линолеуме фехтовальной дорожке и стойке со спортивными клинками, он служил, в том числе, и для занятий фехтованием) пустовала, а вдоль дальней стены, на которой красовалось большое изображение летящего по волнам парусника, выстроилась шеренга. Пятеро мальчишек, не старше лет двенадцати — в чёрных шортиках, чёрных и оранжевых рубашках с плетёными из белого шнура аксельбантами и в знакомых уже нам чёрных беретах. Барабанщики «Каравеллы» — один из самых, наверное, известных символов, как флотилии, так и творчества самого Крапивина.

Барабаны. Не обычные, пионерские, толщиной в две мои ладони. Нет, эти больше походили на барабаны петровских и суворовских гренадер, высокие, перетянутые зигзагами шнуров. И — разные: у троих тёмно-синие, с зубчатыми красно-белыми полосами по верху и понизу, а у оставшихся четверых те самые, чёрные.

…Что несёт им ветер солнечного детства?

Будет день их нынче ясен и спокоен?

Или снова бой с циклоном от норд-веста?

Или вновь война со злобою людскою?

Бьётся луч над загорелыми руками,

А по краю неба вновь легли туманы.

И взвели мальчишки палочки курками

Над упругой кожей чёрных барабанов…

Большой, парадной встречи не было, как и торжественного выноса флагов флотилии, да и шпаги с рапирами, которыми вооружался обычно почётный караул, оставались в своих гнёздах. Барабанщики выстучали длинную рассыпчатую дробь, каравелловцы, выстроившиеся вдоль стен, вскинули руки у пионерском салюте — а потом, после залихватского финала, который отстучали лакированные палочки по натянутой барабанной коже, все хором, несколько вразнобой, крикнули : «Здрав-ствуй-те!»

Потом был самовар, чай с вареньями, конфетами и печенюшками, а когда этот праздник живота закончился — столы со стульями споро сдвинули назад к стенам, и все присутствующие выстроились в круг — плотно, плечо к плечу и руки на руках. Из всех гостей я один знал эти песни; остальные старались подпевать, угадывая незнакомые слова…

...Барабаны мы клепали не для сказки.

Мы их сделали для вахты и для строя.

И никто не виноват, что чёрной краски

Было больше, чем других, пожалуй, втрое.

Да к тому же для походов и для споров

Им не нужно красок радужных и броских.

Вот и стали барабаны — словно порох

И суровый траур ленточек матросских...

Но вот главные песни были спеты, и круг рассыпался — часть каравелловцев разошлась по домам, кто-то принялся наводить порядок в зале. Мы попытались принять посильное участие, но были вежливо, но твёрдо отодвинуты: «есть дежурные, это их обязанности». Мы не настаивали — в чужой монастырь со своим уставом не лезут. Помогли переместить остатки пиршества в соседнюю комнату, поменьше, именуемую «кают-компанией»; самовар снова запыхтел, оставшиеся расселись вокруг большого стола, и началось, собственно, настоящее знакомство. «Юлька» и Середа под смешки каравелловцев в который уже раз рассказывали историю появления их имён в «Москве-Кассиопее»; Шарль увлечённо обсуждал с тремя парнями постарше что-то имеющее к фехтованию — если судить по обилию всяких там «туше», «рипостов» и «репримандов». Оля на пару с Юркой-Кащеем зарылись в большой альбом с фотохроникой летней парусной практики; я же отверг их приглашение присоединиться, налил себе свежей заварки, добавил кипятка из только что закипевшего самовара. И принялся наблюдать.

Командор сидел наискось от меня, наполовину скрытый выпуклым боком самовара, и о чём-то увлечённо беседовал с Димой. Мои же мысли были не об устроенном нам приёме (хотя и тут было, о чём подумать, «тот, другой» опыт говорил мне, что воспитанники Владислава Петровича не слишком доверяют чужакам, и сами не лишены некоторого снобизма) — а о его книгах, написанных и ненаписанных. Ведь действие некоторых из них тоже развивались вне нашей Земли — скажем, «Голубятни на Жёлтой поляне», «Оранжевого портрета с крапинками», а уж цикл «В глубине Великого Кристалла» вообще описывает придуманную автором Вселенную. И неважно, что эти книги ещё не написаны — в мыслях-то они есть, пусть и подспудно, пусть только вызревают… Интересно, как скажется на его творчестве Проект «Великое Кольцо» и всё, что с ним связано? Ведь не может же он пройти мимо тот факта, что космос, Дальний Космос скоро приблизится на расстояние одного-единственного шага за порог — если сбудутся, конечно, фантазии нашей «Юльки Сорокиной»? А вот его ребята, похоже, уже мечтают о чём-то похожем, вон как глаза разгорелись… И верно: кто сказал, что в других мирах не будет моря и ветра, который может наполнить новые паруса?

Вновь зазвучала гитара, но на этот раз никто не вставал в круг, устроились на угловом самодельном диванчике. Песня неожиданно оказалась знакома и нашим — «Звёздные пираты», которые мы все совсем недавно распевали на вечерних посиделках а общежитии Центра Управления.

Хозяева удивились, когда услышали, с каким энтузиазмом подпевают гости, причём на этот раз слова тем угадывать не приходилось. Посыпались вопросы: «откуда, да от кого?» Я кое-как отбрехался, сославшись, что вроде, слышал эту песню от одного свердловчанина в Артеке — но не на «космических сменах», а в предыдущий свой туда визит. Положение спас Шарль, затеяв дискуссию о том, как мог бы выглядеть схватка на холодном оружии в невесомости. Тут я был в своей тарелке — подкинул спорщикам мысль, что абордажные топоры-интропели и тесаки, скорее всего, не годятся, поскольку любой замах, не говоря уж о парировании, вызовет, согласно третьего закона Ньютона, непредсказуемые перемещения самого бойца. А вот короткие абордажные полупики использовать как раз можно, особенно, если упереться во что-нибудь прикрученное к полу или переборкам. Ну, и, конечно, ножи с кинжалами — в ближнем бою, в обнимку с противником, отсутствие силы тяжести не особо-то и важно.

Шарль, натурально, заспорил, вкладывая в свои речи пыл истинного парижанина — увы, собеседники не могли оценить их по достоинству, поскольку половина слов была на французском языке, чего разволновавшийся шевалье д'Иври, разумеется, не замечал. Удивил всех Середа: выслушав сбивчивые аргументы сторон, он сказал, что можно будет когда-нибудь испробовать всё это на практике. Не просто же так руководители Проекта намекали, что с нового, малого «космического батута» будут отправляться пассажиры на станцию «Остров-1» — в их числе, возможно и «юниоры»? А там, говорил Витька, есть обширные помещения, лишённые силы тяжести, которые вполне подойдут для подобных целей. А что? Соорудить из кусков пластика тесаки и кинжалы, покрыть чем-нибудь мягким, скажем, пористой резиной — в невесомости наверняка сложно контролировать силу удара, — и вперёд!

Шарль кинулся обсуждать детали будущих абордажных схваток, его поддержали Юрка-Кащей и Андрюха поляков. Кравелловцы слушали из с откровенной завистью, и тут Командор как бы между прочим замечает, что и в Свердловске скоро откроют филиал «Школы юных космонавтов». Как раз сейчас они беседовали на эту тему с руководителем гостей (вежливый кивок в сторону нашего Димы), и не далее, как завтра он расскажет об этом всем, кто захочет послушать.

Назавтра… что ж, назавтра был длинный, насыщенный событиями день. Если поначалу и имела место некоторая натянутость, настороженность хозяев в отношении чересчур много о себе понимающих гостей — то теперь всё это расточилось без следа, оставив вместо себя радость от обретения новых знакомых, дружелюбие и искренний, неподдельный интерес — взаимный, что характерно. Специально для нас устроили импровизированный фехтовальный турнир, и здесь блеснул во всём великолепии наш Шарль — у него, финалиста национального молодёжного первенства Франции, родины современного спортивного фехтования, попросту не нашлось достойного соперника. Надо было видеть, как озадаченною физиономию Командора, когда он поздравлял победителя — честное слово, такого они не ожидали!

Посмотрели и «Робин Гуда» — чёрно-белый, на восьмимиллиметровой плёнке немой фильм, вызвавший, тем не менее у зрителей массу восторгов. Потом прокрутили заодно и другие: самый первый, «Три мушкетёра», снятый почти десять лет назад, с которого, собственно, и начиналась отрядная киностудия, и несколько более свежий «Вождь краснокожих» по рассказу О'Генри. После киносеанса я передал хозяевам кассету с балладами Высоцкого — Дядя Валера расстарался для любимого племянника и добыл не плёнки с домашнего концерта, а студийную запись, сделанную для фильма «Стрелы Робин Гуда». К моему удивлению, баллады ещё не дошли до уральской столицы, и мы сидели все вместе вокруг старенького кассетника «Весна» Запорожского завода «Искра» и ловили хрипловатый голос, выводивший фразы, от которых даже у меня, прожжённого шестидесятилетнего циника что-то замирало в груди и ком подкатывал к горлу:

…Если, путь прорубая отцовским мечом,

Ты солёные слёзы на ус намотал,

Если в жарком бою испытал, что почём —

Значит, нужные книги ты в детстве читал!..

В качестве ответного презента нам преподнесли кассету с отрядными песнями, и я бесцеремонно сцапал её, пообещав, сделать копии всем желающим.

Побывали мы и в «Уральском следопыте». Это был, скорее, визит вежливости: поблагодарили за роль, которую сыграла редакция в организации нашей поездки, полюбовались на оригиналы работ художников-фантастов, в том числе и Стерлиговой. Под конец визита я набрался наглости, и спросил — известно ли в редакции о первом, авторском варианте романа Ефремова «Туманность Андромеды», где место инопланетного звездолёта-спиралодиска на планете Железной Звезды занимает «спиралотор» — не звездолёт вовсе, а портал, ворота к иным звёздам, через которые на тёмную планету проникают страшные электрические твари? Мне ответили, что да, были какие-то невнятные слухи, но ничего конкретного им не известно — но, конечно, очень интересуются, хотят и теперь, в особенности после того, что я сказал, будут рыть носом землю.

Поинтересовались, откуда мне это известно — я отговорился случайной беседой с одним из коллег отца, а себе сделал заметку: по возвращении в Москву обязательно завести этот разговор. Отец, конечно, не знает, что я добрался до его секретного ящика, где хранится рукопись «авторской» версии романа, но о роли Ефремова в обнаружении «звёздных обручей» он мне рассказывал — так не пора ли это обнародовать? Гобийские находки, как и первые работы по проекту «Рейнбоу» и «звёздным обручам» были засекречены задолго до появления совместного с американцами проекта — так не пора ли рассказать миру об истинной роли Ивана Ефремова в этой истории? Ведь, как ни крути, а нынешнего рывка в Большой Космос без него попросту не было бы, и простая справедливость требует снять, наконец, никому не нужную завесу секретности. А заодно — и опубликовать ту, первую редакцию романа — наверняка ведь истинным ценителям его творчества это будет крайне интересно.

Я отдавал себе отчёт, конечно, что подобные решения не в компетенции отца, и даже его начальника, таинственного Евгения Петровича, он же И.О.О. — но почему бы не попробовать? Поговорят с кем нужно, шепнут пару слов в соответствующем кабинете — глядишь, и сработает.

Пятое января, наш последний вечер в славном городе Свердловске, он же Екатеринбург. Кстати, примета времени: я ещё ни от кого здесь не слышал привычного в конце восьмидесятых прозвища «Ёбург» — видимо, тут оно, если и в ходу, то широко пока не распространилось. Как и другого варианта, «Катер» — по аналогии с «Питером». И даже сотрудники редакции «Уральского следопыта», от которых можно было ожидать любой фронды, ничего подобного себе не позволили…

Прощальные посиделки в «Каравелле» — так-то они случались каждый вечер, с самоваром, гитарой, долгими разговорами, но сегодня народу особенно много. Докопались до Командора — Юлька на пару с Середой, насчёт сюжетов ещё не написанных книг, или хотя бы местах, где будут разворачиваться их события. Владислав Петрович добродушно отнекивался, хотя, кое-что и рассказал — например, о несуществующем у нас, на земле побережье, вдоль которого идёт что-то типа морской партизанской войны — только обе стороны используют не флейты и пинасы, как «морские гёзы» во времена Уленшпигеля, а мониторы и казематные броненосцы, вроде тех, что участвовали в американской войне Севера и Юга. Это, конечно, была ещё не реализованная задумка, в результате которой появилась повесть «Выстрел с монитора» — вот уж никогда не подумал бы, что она «вызревала» у автора столько времени…

Тут уж не выдержал я — и рассказал о книге в жанре альтернативной истории, которую написал и даже ухитрился издать небольшим тиражом в «той, другой» реальности. Речь в ней шла о гипотетическом продолжении русско-турецкой войны 1877-78 годов, только закончившееся не обманным для Российской Империи Сан-Стефанским миром, а взятием Константинополя, вторжением английской эскадры на Балтику и крейсерской войной в Атлантике и Индийском океане. Главными же героями были трое юных мичманов, едва закончивших Морской корпус — и вставших на боевые посты на палубах балтийских мониторов и броненосных фрегатов, на мостиках винтовых клиперов, вышедших на охоту в океаны…

История произвела впечатление, и прежде всего, к моему удивлению, на самого Крапивина. Он начал расспрашивать меня о том, где я эту книгу видел, и можно ли её раздобыть. В итоге мне пришлось признаться, что никакая это не книга, а всего лишь плод моего собственного воображения, на что получил категорическое требование как минимум, перенести всё это на бумагу. Поначалу хотя бы в виде конспекта, краткого изложения, а там видно будет — он, Владислав Петрович с удовольствием ознакомится с моими литературными упражнениями и, если нужно, поможет советом.

…А что, может, в самом деле, попробовать? У отца дома имеется неплохая электрическая печатная машинка производства ГДР; навык стучать пальцами по клавиатуре восстановится быстро, а там, глядишь, дело и пойдёт. Книгу я помню почти наизусть, и если убрать оттуда кое-какие эпизоды, связанные с террористами народовольцами — вполне может и получиться что-то толковое…

Когда «литературная» часть беседы исчерпалась, на пригласили приглашение на летнюю парусную практику — «будут же в вашей космической школе каникулы»? А что, я бы приехал — страсть, как хочется снова походить под парусами! В составе каравелловской флотилии, кроме целого выводка одномачтовых «Штурманов» имеются два бермудских кеча и даже самая настоящая, хотя и маленькая гафельная шхуна «Гаврош», перестроенная из старого яла-шестёрки.

Прозвучало и ответное приглашение — Дима, спасибо ему, , заранее провентилировал этот вопрос со своим руководством, и выяснил, что поездку в Центр Подготовки — с экскурсиями, лекциями, знакомством с прочими нашими чудесами вроде вращающегося макета фрагмента будущей орбитальной станции и симуляторов управления космических буксиров и прочего орбитального транспорта — вполне можно устроить, нужно только соответствующее письмо из свердловского ГоРОНО. Наши новые друзья охотно согласились — вот и ещё одна забота прибавилась на это лето, впрочем, приятная…

После обеда этого заключительного дня мы на несколько часов разбрелись гулять по городу — группки "москвичей", по два-три человека каждая, сопровождал кто-то из каравелловцев. Диму Владислав Петрович пригласил к себе домой — как я понял, предстоял предметный разговор по вопросам намечающегося сотрудничества, а заодно, насчёт открывающейся в Свердловске «космической школы. Я сумел отвертеться от провожатых — заявил, что не раз бывал в Свердловске, хорошо помню город, а если что — знаю, как правильно спросить дорогу. На самом же деле, этот ларчик открывался просто: я заранее условился с Лидой-«Юлькой», что на эту прогулку мы отправимся вдвоём, и другие спутники нам не требовались. Нет, ничего такого — просто нам, как оказалось, есть о чём поговорить наедине, а то, что мы половину пути по свердловским улочкам не отпускал её ладошки, не давая ей замёрзнуть на трескучем морозе, хотя у нас обоих и были отличные тёплые перчатки — то кому какое до этого дело?..

Прощальный вечер пролетел быстро — правда, барабанщиков не было, зато был песенный круг, затянувшийся на этот раз надолго. А утром следующего дня поезд уносил нас в Москву — прощание на перроне, мокрые глаза у девчонок, последние торопливые обмены адресами и телефонами…

В поезде нам предстояло провести длинный день и не менее длинный вечер, но особых разговоров, против ожидания не было — слишком много сил и эмоций было потрачено за эти четыре удивительных дня. Мои спутники расползлись по купе, досыпать; я же лежал, привычно закинув руки за голову, смотрел на проплывающее за окном низкое небо в сереньких снеговых тучах и прикидывал, за что взяться в первую очередь, как только мы приедем в Москву. Пожалуй, сходить с Бритькой на Ленинские горы — на склонах полно снега, вот радости будет зверю…

А ещё — пожалуй, стоит повременить с просьбами о переводе в другую школу. Да, конечно, непросто — но другие-то, та же Оля Молодых и Андрюшка — терпят, а я чем хуже? Ничего, поезжу, как и раньше, туда-сюда, зато ребята будут у меня перед глазами, а у меня на них с некоторых пор большие планы.

И, уже уступая дрёме, от которой никуда не деться под нескончаемое «тук-тук» колёс, я подумал, что надо бы улучить момент и побеседовать с Димой: можно ли устроить, чтобы наша семёрка, и «юниоры» и слушатели «космической школы», и дальше занимались вместе? Не всё время, конечно, но хотя бы почаще, так часто, как это позволит плотный график учёб и тренировок?

С тем я и уснул; мне снилось, как мы с «Юлькой Сорокиной», Середой и Юркой-Кащеем готовим к плаванию большую парусную яхту — только вот вода была ярко-фиолетовой, песок под ногами — оранжевый, в точности как рубашки каравелловских барабанщиков, а в зелёном, исполосованном бурыми сполохами небе, стояли сразу три луны…

Конец второй части