Точите ножи! (СИ)

п.2; г.3; ч.2

— Послушайте, парни, — чуть спокойнее начал я, громким многозначительным вздохом показав, что раскаиваюсь за глупые нападки и готов приступать к настоящим переговорам, — не могу знать, что вы задумали и кто за этим стоит. Но вот что нужно знать вам — выкуп за меня платить не станут. А еще моя смерть ничуть не остановит Нискирича. Более того, приведет его в ярость… Ах, да, и еще момент: работать на вас по доброй воле я не намерен ни при каких условиях. А против воли специалист из меня говно, вы уж простите…

Всю минуту моего проникновенного монолога чу-ха не меняли поз. Разве что Безухий что-то негромко бубнил, наверняка запуганный страшилками про чудовищный дар Бледношкурого. Стоило мне закончить, он снова сфокусировал на мне не самый осмысленный взгляд и равнодушно повторил:

— Я же велел захлопнуть пасть.

А затем все же подошел к стулу и с добротного размаха влепил мне широченной ладонью по правому уху. Голова моя мотнулась, зубы клацнули. Удар получился не очень сильным, но весьма болезненным и наполнил череп длинным глухим звоном.

Охнув, я закусил губу и зажмурился, пытаясь избавиться от этого противного гула. А когда тот медленно сошел на нет, услышал еще один голос.

— Ох, терюнаши, — негромко раздалось из-за спины, и я оцепенел, — все такой же несдержанный, самоуверенный, самовлюбленный… Думает, что священное колесо мироздания вертится исключительно вокруг оси, имя которой Ланс Скичира…

Я знал этот голос. Не так давно услышав впервые, я совершенно точно знал его, хотя многое бы отдал, чтобы было иначе…

— Дружище, ты упорно не желаешь слушать других, особенно когда речь идет о мудрецах.

При первых же словах третьего подельника Глушилка тут же убавил громкость музыки, и теперь по складу, будто ядовитый туман, разносился лишь этот вкрадчивый, чуть вибрирующий голос:

— Тебя просили. Ты наплевал на предостережение, а затем еще и нагло наследил на Гариб-базаре… Затем тебя попросили еще раз. Но и тогда ты оказался глух, ведя себя с недопустимой грубостью…

Он с хрустом камешков под подошвами дорогих ботинок прогулялся вокруг меня, наконец вышел в световой круг и остановился напротив стула. Недобро улыбнулся в своей гадкой манере, почти не обнажая зубов, и скрестил на груди крепкие лапы с матово-серыми когтями.

Пепельно-серая ткань костюма, казалась, поглощала свет потолочной лампы; лакированная челка, аккуратно уложенная к правому виску, напротив — поблескивала.

Специалист по решению незаурядных задач, господин фер Сакага, больше известный под именем Пыльного, выглядел так, будто выпил эликсира непомерной блистательности. Или искупался в нем при рождении. Да что там! Он наверняка мочился им по утрам!

Я выдавил жалкую улыбку. Чу-ха, стоявшие вокруг меня, были отнюдь не «Верткими прыгунами», и это обстоятельство делало ситуацию куда более грустной…

— Добрейшего вечерочка, — как можно более уверенно кивнул я.

Выходит, Песчаный Карп остался недоволен. А это в свою очередь могло означать, что Перстни так и не узнает, на что были потрачены тысячи его кровных.

— Ланс, дружище, — Пыльный наклонился ко мне и облизнул губы, на секунду продемонстрировав изогнутые выдвижные клыки-имплантаты, — я вынужден констатировать, что моему казоку-хетто не понравилось, как ты с ним разговаривал. А ты ведь помнишь, что я пообещал тебе, если он останется недоволен?

Разумеется, я помнил.

Но вместо того, чтобы задрожать или повинно опустить голову, я до боли в плечах распрямился и взглянул Сакаге прямо в холеную морду. Страх (а его наличие было бы глупо отрицать) внезапно ушел. Его сменила злость. От безысходности, от глупости, от недобрых ожиданий — противников было трое, «низкий писк» против них не сработает, я связан, а верный башер лежит совсем рядом, но с таким же успехом мог покоиться на дне Вишаль.

Ожидание скорой конечной остановки подстегнуло меня, обозлило и открыло рот. Да, это очевидно, ярость не лучший союзник в откровенно патовой ситуации… но что я мог поделать?

А поэтому подкопил слюны, метко сплюнул Пыльному под лапы, и в красках предложил, что тот может сделать со своей мамкой. И с папкой, если не побрезгует. А еще с сестрами и свиньями местных ферм. И даже с капризным казоку-хетто, если тот хорошенечко нагнется.

Глушилка и Безухий угрожающе двинулись вперед, но Сакага остановил их легким движением хвоста. Слушал внимательно и терпеливо, не перебивая и не меняя взгляда, будто и правда получал некую ценную информацию или запоминал.

Глядя на эту непрошибаемость, я запнулся. Нервно сглотнул, а затем поток оскорблений и вовсе иссяк.

Запоздало спохватившись, что такой подход к вопросу, пожалуй, в самом деле не является лучшим решением проблемы, я торопливо перевел дух; с усилием поменялся в лице, натянул протокольную улыбку и как ни в чем не бывало поинтересовался:

— А теперь, когда формальности соблюдены, могу я узнать, что тут делаю? Кулона у меня нет, и если речь пойдет о повторном предложении твоего господина, то я могу лишь с сожалением повторить, что вынужден отказаться, потому что трезво оцениваю свои силы и могу со всей ответственностью заявить, что, несмотря на заманчивые перспективы оплаты и выказанное мне внимание с его стороны…

Фер Сакага покивал, словно соглашался с собственными мыслями, но медленно поднял лапу и все же остановил поток моего дипломатического красноречия.

— О каком еще кулоне ты говоришь? — хмыкнул он, заставив меня мгновенно заткнуться.

Отступил на шаг, задумчиво оперся на хвост, расправил на сером рукаве невидимую складку. Казалось, мой недавний демонстративно-злобный выпад ничуть его не задел.

— Дело в том, Ланс, — все тем же бархатистым голосом сказал чу-ха, — что ты играешься не с теми ребятишками. И продолжаешь совать свой крохотный уродливый носик, куда не следует.

У меня екнуло сердце.

Серьезно⁈ Весь этот балаган с удушением, похищением и транспортировкой в заброшенный склад оказался связан не с отказом от поисков кулона и невольным оскорблением господина Киликили, а с делом фер Приша? Мысли понеслись лихорадочной иноходью, в горле пересохло еще сильнее.

Мне и в голову не могло прийти, что некая вшивая «Репутация» оказалась фигурой такого жуткого масштаба, что привлекала внимание «Уроборос-гуми»… Неужели Перстни, сам того не зная, ненароком заскочил в сферу чужих интересов, а затем еще и меня за собой потащил? Это казалось невероятным, но скованные за спиной руки намекали на обратное.

— Вообще-то, господин Сакага, — проскрипел я, стараясь не выказывать удивления, — я уже взрослый. Мне даже дорогу переходить самому разрешают и в лифте ездить. Так что до этого момента считал, что сам решаю, с кем и когда общаться.

— Ох, Ланс, — вздохнул Пыльный, и колкий страх вернулся ко мне в десятикратном размере, — теперь уже нет…

Он отошел к ящику, лениво перебрал мои сокровища, выщелкнул и снова закрыл клинок выкидного ножа. Затем задумчиво помычал, искоса взглянул на меня, и устало покачал головой. Блеснула лакированная челка.

— Все же ты прав, не стоило пренебрегать предложением моего господина, — с легкой грустью посетовал Сакага.

А я осознал, что скрученного хвоста все же не избежать…

В груди похолодело, стало трудно дышать. Вместо того, чтобы разрабатывать дерзновенные планы решительных побегов, я вдруг задумался, что последнее успел сказать своим близким? Отцу, Амме, Магде, Сапфир, Щупу и Зикро, другим немногочисленным друзьям и знакомцам. Да и просто любым чу-ха, которые видели меня в последний раз. А, точно: «я обещал не создавать неприятностей». Грустно осознавать, что твое последнее публичное заявление — неприкрытая ложь…

Собравшись с мыслями, я постарался выбросить из головы все лишнее и сосредоточиться на искусстве переговоров. Причем настоящих, а не основанных на яростных плевках и кабацкой ругани.

— Надумали меня ликвидировать? — глядя в темноту склада, спросил я Пыльного. — Не уверен, что это лучшее решение. Наша казоку, разумеется, отнюдь не уважаемая «Уроборос-гуми», но в управляющих эшелонах все равно должны осознавать, к чему приведет такое скоропалительное решение.

Фер Сакага оглянулся на меня с таким видом, будто хотел попросить не смешить его подобными сравнениями. Оттопыренным мизинцем неспешно пригладил густую бровь, тронул челку, задумчиво фыркнул, бросил короткий многозначительный взгляд на подельников, и вдруг направился прочь.

Минуя стул, он задержался на пару секунд, по-отечески похлопал меня по затекающему плечу, чуть нагнулся и негромко произнес.

— Я обещал, Ланс, помнишь? А слово нужно держать… так что теперь придется применить к тебе методы, чуть более действенные, чем простые предостережения.

А затем его опасные титановые когти исчезли с моего черно-желтого плеча, и Пыльный бесшумно растворился во мраке преданного забвению зала. Эффектно, что уж скрывать…

Я облизнул губы и уставился на оставшихся чу-ха. В голове крутились прощальные слова Сакаги, и ничего доброго они не сулили. Кипящая в груди злость пока еще сдерживала растущие волны страха, но мне казалось, что это совсем ненадолго…

А затем Глушилка и его крепкий приятель подступили ко мне, и дали понять, что любые переговоры окончены.

Сперва меня ударили в живот, начав с безобидного и наименее кровавого. Я издал протяжное «бхооо», попытался сложиться пополам, но надежно связанные руки не позволили.

Хрипя, я задергался на стуле, а лапа Глушилки придерживала за спинку, не позволяя тому упасть или опрокинуться. Через минуту (сущая ерунда) дыхание почти вернулось. Все это время палачи молча изучали меня, терпеливо дожидаясь нужного момента.

Когда я со стоном втянул воздух и попробовал что-то спросить, этот момент наступил — меня рубанули по левому уху, затем еще раз туда же, а сразу после двинули в челюсть. Голова мотнулась, еще раз, клацнули зубы, а один из них опасно хрустнул. Рот наполнился теплым и соленым, неожиданно приятным на вкус.

В глазах искрились молнии, отбитое ухо опухло, но это не помешало мелькнуть четкой и шальной мысли — только бы ублюдки не повредили голосовые связки.

Ага, точно. Как будто бы когда я совсем скоро предстану перед Благодетельной Когане Но или Двоепервой Стаей (в зависимости от того, кто там первым заявит права на душонку жалкого мутанта), мне понадобится «низкий писк»! Или все же понадобится? Наверное, будет даже забавно испытать чудесный талант на божестве…

Кулак Безухого снова впечатался в мои ребра.

Это было больно, причем весьма. Что не говори, а бить эти ребятки умели профессионально… Задумавшись, будто художник перед мольбертом, чу-ха легонько почесал кончик носа и еще раз ударил меня в челюсть.

С влажным треском открылась едва поджившая правая скула, рассеченная в лавке слепого мешочника; хрустнувший до этого зуб зашатался с новой силой, грозясь вот-вот выпасть… впрочем, тогда им можно будет метко плюнуть в глаз ближайшего истязателя…

Я попробовал поговорить. Капая кровью на клетчатый жилет казоку, попробовал предложить парням выслушать одну важную и очень интересную историю. Разумеется, вместо «низкого писка» или вообще хоть сколько-нибудь связных слов с моих губ сорвались только стоны и скомканное лепетание.

Отступив на несколько шагов, Безухий и его приятель с удовлетворением оценили проделанную работу. Решили сделать перерыв. Сквозь розовый туман я рассмотрел, как они вынимают из сумки пару банок эля, и по пустынному складу прокатилось приятное шипение пузырящегося напитка.

Глушилка сделал погромче музыку, приглушенную при Сакаге, и аккомпанементом моему убиванию стала очередная беззаботная песня «8-Ра». Коллектив энергичных юнцов распевал о том, что если ты подкрасишь кончик хвоста и махнешь мне, я пойду за тобой за край мира, а еще нам обязательно нужно прогулять уроки и обязательно увидеть город на рассвете.

Было очевидно — обоим бойцам Пыльного происходящее в радость. А еще им явно приказали не спешить… Я попытался собрать в одну стаю остатки утекающего здравомыслия и взвесить шансы на выживание.

Палачи были умелыми. Но при этом увлекающимися. Так что даже если предположить, что Сакага велел не убивать бледношкурого мутанта, а лишь проучить, эти двое могли и перестараться…

А еще я снова ничего не понимал. Даже на пороге смерти, на котором, как поговаривают, умирающим являются самые искренние и чудные откровения.

Какого *уя Сакага так мутно обрисовал мою вину? Неужели мне действительно не стоило встречаться со слибу Мокки и копать под некого фер Приша? Или все же причина, по которой крепкий стул с высокой спинкой становился моим смертным ложем, крылась в оскорблении, которое я нанес фер Шири-Кегарете?

Удивительно, но когда ты связан и ежесекундно глотаешь собственную кровь, в голову подчас приходит так много интересных вопросов…

По затекшим запястьям внезапно побежало жгучее тепло.

Будто бы очнувшись по щелчку пальцев, я вдруг сообразил, что услышанный секунду назад звук был коротким чиркающим прикосновением ножа. Пошевелив тяжелыми кистями, я обнаружил, что путы разрезаны. Пьяно подняв голову, хотел было обернуться, но на плечо предостерегающе легла узкая лапа, а в ноздри ударил запах свежепережеванного «бодрячка».

— Мой гендо у западной стены, брат, — прошипел в ухо знакомый голос, а затем в световой круг ворвалась вертлявая тень.

Глушилка звонко вскрикнул и выронил почти полную банку эля; его приятель недоверчиво обернулся, а затем в воздухе сверкнул метательный нож. Зачарованный и еще не поверивший в случившееся, я бесконечный миг провожал его серебристое вертящееся тело затуманенным взглядом.

С протяжным свистом клинок сделал еще пару проворотов, после чего врезался точно в висок Безухого, чуть ниже безобразного рваного ошметка… правда, врезался короткой рукояткой, в лучшем случае оставив синяк…

Боец Пыльного взвыл и отшатнулся, оторопело рассматривая отскочивший от башки нож. Его тощий напарник с подавляющим имплантом в морде оказался чуть сообразительнее — отскочил, рванул на груди куртку и потянулся за башером.

Неудачливый метатель с отчаянным воем кинулся на парочку головорезов в клинч, хлестнул хвостом Безухого, заставив отскочить еще дальше, затем крутанулся волчком и набросился на Глушилку.

Хлопнул затвор башера, ему вторил крик боли, а затем невысокий босолапый чу-ха в стареньком плаще навалился на стрелка и я услышал, как звонко клацают его челюсти. Боец Сакаги зарычал, пискнул и завалился на спину, увлекая противника за собой.

— Беги! — заверещал мой спаситель, и теперь я окончательно убедился, что мне не померещилось…

Я поднялся со стула, приложив примерно столько же усилий, как если бы пытался приподнять фаэтон. Покачнулся, устоял, с зубовным скрежетом пошевелил опухшими пальцами.

Мне казалось, все происходит очень и очень медленно, предательски медленно для полноценного спасения… но на деле я оказался возле ящика с трофеями весьма быстро для затекших ног.

Безухий уже кидался ко мне с нацеленными в лицо когтями, когда «Молот» привычно наполнил мою ладонь, уставился в морду бандита и дважды харкнул фанга прямо в оскаленную пасть. Мой истязатель взвыл и схватился за окровавленную голову, из-под него будто вышибли нижние лапы, и он с размаху опрокинулся на спину.

Глушилка с рычанием продолжал борьбу, но вцепившийся в него неприятель оказался слишком цепким, вертким и необычайно сильным для своей комплекции, не позволяя ни встать, ни отползти.

Чужой башер хлопнул еще раз, другой, и через секунду палач Сакаги сбросил с себя хрипящее и подвывающее тело. Попробовал выбраться, поднимая оружие в мою сторону, но я уже перехватывал свое отяжелевшее запястье второй рукой, целился и стрелял.

С сочным шлепком фанга пробила левый глаз Глушилки, вышла чуть ниже правого уха и царапнула по бетону. Вздрогнув всем телом, долговязый чу-ха опрокинулся, его хвост судорожно хлестал из стороны в сторону.

При экранизациях манга в таких случаях обычно наступает полная тяжелая тишина. В действительности все происходит совершенно иначе — несмотря на окончание скоротечной схватки, многочисленные звуки и не думали покидать склад: беззаботно подпевали ребятки из «ВЦР», шумно шипели уроненные банки с элем, хвост Глушилки продолжал скоблить бетон в посмертных судорогах.

А лежащий на животе молодой чу-ха, перерезавший мои путы, но так и не научившийся толково метать ножи, надрывно хрипел и силился встать из расползающейся красной лужи.

Я попытался сфокусировать расплывающийся взгляд. Повел стволом «Молота», будто во мраке могли прятаться другие головорезы Пыльного. Покачнулся, подошел к раненому, присел и осторожно перевернул на бок. Грудь черно-желтой жилетки без нашивок и значков слишком быстро перекрашивалась в темно-красный.

Прогиб умирал — первая фанга Глушилки лишь навылет прошила ему правый бок, а вот последующие вошли в грудь и горло, не оставляя ни единого шанса. Глаза парнишки закатились, сверкая ослепительными белками, когти отчаянно хватали пустоту, в пасти пузырилась коричневая слюна.

— Байши… — простонал я, в отчаянии схватившись за измочаленную голову и даже не заметив боли. — Проги… да как же так⁈

Дебил! Малолетний кретин, болван, недоношенный придурок! У юного «Дитя» хватило крохотных мозгов увязаться за мной от самой «Сдержанной благодати», терпеливо дождаться у «Перпекто» и даже проследить за фаэтоном Пыльного в стремлении любой ценой угодить и помочь.

Но я был готов спорить, что вместо того, чтобы вызвать полноценную подмогу, парнишка с жаром поцеловал клинок ножа и отважно бросился в драку, уцелеть в которой не смог бы и более толковый боец…

— Байши… — повторил я, осторожно приподнимая край жилета и ощупав края ран. Нашел исчезающий пульс Прогиба, взъерошил слипшийся от крови мех на горле и не без стона изучил входное отверстие от третьей фанга Глушилки. — Да как же так?..

Самый бесполезный казоку-йодда «Детей заполночи», так и не заслуживший ни одной регалии, любивший «бодрячок» и жалевший денег на обувь, издал последний хриплый вздох, цепко ухватился когтями за пустоту, и умер у моих ног.

Он спас меня. От пыток и избиений, от подступающей смерти, от позора и возможного использования в грязных играх «Уроборос-гуми». Спас ценой собственной жизни, словив сразу три фанга, но не переставая драться и отвлекать противника, пока я вооружался…

Байши, байши, байши… Байши!

Я поднялся на ноги, застонав от судороги в оживающих конечностях. Осмотрелся, лихорадочно выстраивая план дальнейших действий. Подступил к палачам и убедился, что они тоже мертвы.

Машинально потер «Молотом» щеку, вскрикнув от боли в разбитом лице. Тяжело оперся на ящик. Подняв брошенную банку с элем, жадно опрокинул его остатки в рот; кривился, стонал от огня в разбитых зубах, но выпил все до капли.

Труп Прогиба пялился на своего убийцу. Тот изучал высокий потолок склада. Третий мертвец запрокинул голову и смотрел в темноту. Меня окружали тела двоих бойцов одного из крупнейших криминальных синдикатов гнезда, а также пустая бренная оболочка собственного собрата по казоку.

Все это представало тревожной, навевающей самые недобрые мысли картиной, которую можно было охарактеризовать единственным метким словом.

— **здец, — пробормотал я, отставляя пустую жестянку на ящик.

Да, он самый. Потому что убивать подельников самого фер Сакаги, это отнюдь не стрелять вонючее безродное отребье в подвалах Гариб-базара…

Я поймал себя на том, что теперь брожу по границе светового круга, невидящим взглядом рассматривая тела и брошенное оружие. Забыв о боли, моя левая ладонь растирала лицо, превратив его в маску из запекшейся крови.

Спохватившись, я уставился на заляпанный багровым гаппи — сигнал был устойчивым и четким, вероятно, со смертью Глушилки его блок-устройство тоже отключилось. Вернувшись на стул, на котором чуть не погиб, я еще минуту посидел в тяжелых и неприятных раздумьях, постукивая стволом башера по лбу. Затем решился и вызвал Сапфир. Без свето-струнного слепка, конечно же…

— Привет, детка, — как можно спокойнее сказал я, стараясь не шепелявить и не морщиться.

— Малыш? — тут же вскинулась она, и я воочию представил ее за барной стойкой чингайны, с полотенцем в руке, вдруг застывшую с невидящим взглядом перед собой. — Что-то случилось?

— Все в порядке, детка, — я попробовал улыбнуться, но губы будто смазали кислотой. — Просто все мои заказы перенеси на следующую среду, хорошо?

В заушнике наступила тишина, не нарушаемая даже дыханием синеволосой чу-ха на обратном конце соединения. Разумеется, моя помощница прекрасно знала, что значит такая просьба о переносе заказов. Более того, однажды она уже слышала ее через «болтушку», а позже мы выпили не одну бутылку паймы за то, чтобы подобное не повторилось.

Тишина продолжала давить.

Я нахмурился, даже заподозрив очередную потерю сигнала, но через пару секунд Сапфир все же подала голос. Спокойная и приветливая, как лучший официант на свете.

— Я разогрею тебе чингу с сиропом, — сказала она.

В тот раз Сапфир немного запаниковала. Сейчас говорила уверенно и негромко, хотя я отлично представлял, как сейчас ей давит в груди… Она у меня была просто умничкой, и я до самой смерти (возможно, весьма скорой) не перестану этого повторять…

Разорвав сеанс, я тяжко поднялся со стула.

Собрал в рюкзак обрывки пластиковой удавки, которой мне стягивали руки, пустую банку из-под эля с моими отпечатками; порылся в запасах и нашел нужный бутылек ароматического масла, причем не для повседневного использования, а самый едкий, от которого лично у меня непрерывно слезились глаза. Щедро обрызгав стул, ящик и пол, я натянул кобуру, пальто и рюкзак. Еще раз осмотрелся.

Поздравляю, Ланс! Ты встретил царицу переделок и она вознаградила тебя своим царственным прикосновением! Как там сказала старуха-кочевница? Над тобой копится буря близкого ненастья… Вот уж точнее и не скажешь.

Первым делом нужно уходить. Как можно быстрее и как можно глубже. Нужно залечь на дно и подумать, взвесить, оценить. Именно для этого в подвале «Угля» у меня и имелась резервная нора, за которую я тоже исправно платил. А своим ответом на кодовую фразу Сапфир только что обещала оперативно подготовить ее к моему возвращению…

Задержавшись на границе светового круга, я оглянулся и еще раз взглянул на скрючившегося Разрушителя.

— Прости меня, пунчи, — пробормотал я, проклиная едкий маскирующий секрет, наполнявший мои глаза предательскими слезами. — Прости…

И неловко заковылял в темноту склада, направляясь к западной стене.