Темный орден (Оболенский, том 3)

Глава 1

— Помни все, что я тебе говорила, — шепнула Друзилла, когда перед нами распахнулись стрельчатые готические двери. — Слушай все очень внимательно, но сам не вмешивайся — у тебя и без этого найдутся защитники. На твоей стороне справедливость.

Я поправил узел галстука и кивнул.

— Хорошо.

Облаченные в строгие черные костюмы безмолвные распорядители встали по обеим сторонам дверей. Но когда мы с братом Луцией попытались войти, один из них преградил нам дорогу.

— Начало заседания пройдет без присутствия приглашенных, — сказал он нахмурившейся Друзилле и жестом пригласил ее. — Только члены Совета. Темная мать, прошу вас.

Старуха бросила на Луция взгляд, значения которого я не понял. Дисциплинарий кивнул мне.

— Подождем здесь, ваше сиятельство.

Мы сели на убранные черным бархатом кресла прямо в коридоре, а мимо нас прошли человек двадцать советников. Крайне колоритные личности, и подавляющему большинству было глубоко за пятьдесят.

— Это нормально, — сказал Луций, когда за ними закрылись двери. — Сам факт того, что ради вас созвали Совет, уже событие из ряда вон выходящее. Тем более здесь.

— Здесь? — переспросил я.

— В Лиговском дворце. Вы знаете, что это за место?

Я слабо улыбнулся.

— Разумеется, нет. Откуда мне?

— Ну, быть может, Темная мать успела рассказать вам кое-что об Ордене. Впрочем, насколько я могу судить, вы чисты как лист.

— Именно так, темный брат, — улыбнулся я. — Так чем же знаменательно это место?

Дисциплинарий мечтательно улыбнулся.

— Тем, что именно отсюда и начался Орден. Здесь впервые проснулся Темный дар. Раньше ведь это была больница. Евангельская женская, на благотворительных началах.

А вот это мне было известно. Место и правда казалось мне крайне любопытным, и я хорошо запомнил это здание, когда отец водил меня на прогулки по центру города. Отец вообще много знал о Петербурге — больниц, правда, не любил, но к этой относился по особому.

И я понимал, почему. Она была самой красивой. Ни за что не скажешь, что этот мрачный домина был больницей. Скорее он напоминал дворец какого-нибудь сказочного злодея. Быть может, поэтому Темный Орден выбил это здание под свои нужды. Эти ребята любили производить впечатление.

— Первым зарегистрированным носителем была внебрачная дочь графа Ламздорфа. Евдокия Федорова, по фамилии матери, — уточнил темный брат. — В годы Революции Ламздорф с семьей эмигрировал в Париж, но бастардов оставил здесь без содержания. Их положение было настолько скверным, что семья Федоровых оказалась на грани гибели. Мать Евдокии и младший брат скончались от тифа. Сама же Евдокия заболела пневмонией. И поскольку средств на существование у них не было, то единственным местом, где ее смогли принять, оказалась эта больница. Девушка умирала — медицина уже не могла ей помочь. Но, по преданию, которому учат здесь, она заключила сделку с Тьмой. Она настолько ненавидела отца за то, что тот предал ее мать и оставил на погибель, что… Тьма откликнулась.

— И что случилось дальше?

— Девушка выжила. Правда, ценой жизни всей остальной больницы, — Луций обвел рукой пространство вокруг себя. — Тьма взяла свою первую жертву, и эта жертва была кровавой. Сила — величина постоянная, Владимир. Чтобы у кого-то ее прибавилось, у кого-то должно убавиться. Это…

— Закон сохранения энергии, — улыбнулся я.

— Верно. На силу он тоже распространяется. По крайней мере, исследования Ордена это подтверждают.

— А что случилось здесь?

— Точно неизвестно. Евдокия была немного не в себе, и попытки ее допросить ни к чему не привели. Все, кто находился в больнице, погибли в один миг. Осталась лишь Федорова. Когда за ней пришли, она продемонстрировала дар, но этот дар был иным. Так появилась Тьма.

— Значит, она появилась из боли, ненависти и отчаяния?

— Боль, ненависть и отчаяние привели ее в этот мир, — пожал плечами Луций. — Наши ученые полагают, что Евдокия Федорова оказалась некой дверью, через которую сила излилась сюда. Сама из себя эта девушка ничего не представляла, но именно после нее начали появляться другие носители Тьмы. В течение года зарегистрировали двадцать случаев. Затем больше, больше… Но это место с тех пор считают проклятым — столько смертей. Поэтому когда Орден подал прошение о покупки этого здания, его с радостью удовлетворили.

— Значит, здесь все началось, — задумчиво произнес я, разглядывая стрельчатые своды потолка.

Высокие резные двери зала заседаний снова медленно отворились, и к нам вышел один из распорядителей.

— Господа, Совет готов вас принять, — с легким поклоном проговорил он. — Прошу следовать за мной.

Я поднялся, застегнул верхнюю пуговицу пиджака и переглянулся с Луцием.

— За чью команду вы в итоге играете, темный брат?

— Я дисциплинарий, ваше сиятельство, — отчеканил он. — Я всегда играю за тех, кто соблюдает закон и правила. И я убежден, что в вашем отношении они были нарушены.

Я улыбнулся. Ничего другого от Луция я не ожидал. Нет, все же этот мужик мне нравился. Принципиальный, упрямый, но… правильный. Моральный компас у него работал исправно.

Чего, судя по всему, нельзя было сказать об остальных членах Ордена.

Распорядители посторонились, и мы вошли в роскошный зал. У меня даже перехватило дыхание от восхищения. Такая красота! Не знаю, что располагалось в этом помещении до того, как сюда въехал Орден, но темные братья и сестры вбухали сюда кучу денег.

Стены были отделаны черным мрамором с золотыми и серебряными прожилками. Одна из стен — я окрестил ее парадной — и вовсе была инкрустирована здоровенной жеодой аметиста. Падавший свет от сотни свечей мерцал на каждом кристаллике, и жеода вспыхивала мистическим светом.

Соседнюю стену занимал гигантский камин, в пасти которого даже я мог легко выпрямиться в полный рост. Над камином висел портрет молодой женщины в длинном узком черном платье и черной легкой накидке. Она не казалась красивой, но художник очень тщательно изобразил ее глаза. Взгляд был пронизывающим, пробирающим до самой глубины души. Взгляд, сочетавший в себе бесконечную боль и ненависть.

— Это Евдокия? — шепнул я Луцию и украдкой указал на портрет.

— Да.

В центре зала за круглым столом заседала одетая во все черное, но все равно пестрая делегация советников. Сам стол заслуживал отдельного внимания. Нет, это не была карта страны или мира. Это была карта звездного неба.

Столешница была выполнена из матового черного камня — идеально ровного. Ее поддерживали массивные ножки в виде бронзовых птичьих лап. А созвездия, подписи и звезды были нанесены золотом, серебром и самоцветами.

Я засмотрелся на потолок, но ничего толком не увидел — зал освещался только свечами, и он утопал в полумраке. Лишь декоративные колонны темнели, врастая в это темное небо.

— Владимир Андреевич Оболенский, — представил меня распорядитель и отодвинул передо мной один из трех высоких стульев с резной спинкой.

— Темный брат Луций, дисциплинарий, — следом разместили и моего товарища.

Ещё одно кресло оставалось пустым. Но ненадолго.

— Юлия Дмитриевна Дашкова, — объявили возле дверей.

Я обернулся, а пальцы сами собой сложились в кулак. Луций заметил это и настойчиво потянул меня за плечо, чтобы я сел.

— Тише, ваше сиятельство. В этом месте никто не допустит кровопролития.

Дело было не в этом. Я не боялся Дашковой и ее дара. В конце концов, в прошлый раз она проиграла окончательно, провалив миссию и едва не лишившись жизни. Просто меня раздражала необходимость с ней возиться. Но это было необходимо.

Дашкова шла, опираясь на трость. Она была облачена в черное, хотя, как я понял, еще даже не была послушницей. Луций ведь говорил, что она оставалась незарегистрированной носительницей Тьмы. Значит, прав на форменные отличия Ордена у нее не было.

И все же она с ног до головы была облачена в черное. Звучало как заявление. Только какое именно? Таким образом она признавала власть Ордена над собой? Или, наоборот, уже считала себя частью Ордена?

— Юлия Дмитриевна, прошу, — распорядитель отодвинул перед ней стул, и теперь она оказалась сидящей по левую руку от Луция, а я — по правую.

Двери зала снова захлопнулись, а все распорядители словно растаяли в воздухе. Я даже начал сомневаться в их реальности.

— Итак, приступим к рассмотрению версий наших свидетелей, — старик, которого я помнил как отца Вергилия, поднялся с места и уставился на дисциплинария. — Полагаю, справедливее начать с вас, темный брат Луций. Поведайте нам о событиях, свидетелем которых вы стали.

Я заметил, что у некоторых советников были особые знаки отличия. На плечах пятерых — трех мужчин и двух женщин — лежали тяжелые цепи с массивными круглыми кулонами. В центре каждого кулона был гладкий отполированный темно-красный камень, похожий то ли на рубин, то ли на гранат. Друзилла была одной из двух дам, что удостоилась такой цепи. У отца Вергилия, к слову, такая тоже имелась.

Знак Примогена?

Дисциплинарий отодвинул стул с тихим скрипом и начал свой рассказ. Причем зашел совсем издалека и затронул события, которые случились еще на острове.

— Уже тогда моим заданием был поиск незарегистрированного носителя Тьмы, которого мы нашли на территории Академии, — сказал Луций. — Однако, прибыв на остров, я обнаружил двоих. Как сейчас понимаю, Юлия Дашкова находилась там по поручению Примогена Эребуса. И тогда же на господина Оболенского было дважды совершено покушение. Из чего я делаю вывод, что задание госпоже Дашковой было дано уже давно. Это не импульсивное решение, господа советники. На Оболенского объявили охоту. И я лично убедился в этом в Изваре.

Друзилла слушала Луция, слегка кивая. Остальные советники, в том числе отец Вергилий, эмоций не показывали, однако я чувствовал, как сгущалось напряжение в зале. Что-то мы сковырнули. Что-то очень неприятное.

— Вы подтверждаете, что находились на острове в Ладожском озере с заданием убить господина Оболенского? — спросил Дашкову отец Вергилий.

Юлия равнодушно пожала плечами.

— Да, такое задание было дано мне еще в июне. Я произвела две попытки, но обе потерпели неудачу. После этого я вернулась в Петербург за дальнейшими распоряжениями.

— Вы подтверждаете, что распоряжения вам отдавал Примоген Эребус?

— Да, Примоген Вергилий, — кивнула Дашкова. — Подтверждаю. Третий приказ я получила, когда Примоген Эребус выяснил, что Оболенского намеревались отправить в Извару. Тогда в срочном порядке меня направили туда.

— С тем же заданием?

— Именно, Примоген Вергилий. С тем же заданием.

— Как оно звучало? Процитируйте, пожалуйста, формулировку.

Дашкова слегка улыбнулась.

— Приказ звучал — лишить Оболенского дара Тьмы. Как известно, существует лишь один гарантированный способ избавиться от дара — умереть.

— Юлия Дмитриевна, вы осознавали, что выполняете незаконный приказ?

— Я получила этот приказ лично от Примогена вместе со знаком его полномочий, — ответила девушка. — Я была уверена, что все согласовано.

— Черта с два! — выпалил я, и Луций едва успел усадить меня на место. — Она знала, что Орден этого не одобрит! Она сама сказала! Именно поэтому привлекли ее, незарегистрированную — чтобы не бросать тень на членов Ордена! Луций, ну скажите же вы им!

Вергилий уставился на нас красными от усталости глазами.

— Вы подтверждаете этот факт, дисциплинарий?

— Да, — отозвался Луций. — Дашкова знала, что действовала тайно. Однако я допускаю, что Примоген Эребус мог утаить от нее детали.

Вергилий жестом велел всем сесть.

— Юлия Дмитриевна, два последних вопроса.

— Разумеется.

— Ваш уровень владения Тьмой высок, а техника отточена. Кто обучал вас ремеслу?

— Примоген Эребус.

— Второй вопрос. Почему вы, зная, что задание крайне рискованное и потенциально незаконное, согласились его выполнить?

Дашкова хищно улыбнулась и уставилась на Вергилия в упор.

— Потому что я видела то, что видел Примоген Эребус. Я видела то, что так его напугало. Вы ошибаетесь, если думаете, что он сошел с ума или что я решила помогать ему ради какой-то выгоды. Единственная выгода от этой затеи — выживание всего Ордена. Эребус пошел на это ради вас, ради всех вас. А я, понимая, что тоже вскоре стану частью Ордена, не могла не вмешаться.

По залу прокатился ропот.

— Вот мы и подошли к ключевой части заседания, — сказал Вергилий, переглянувшись с Друзиллой и остальными Примогенами. — Эребус, друг мой. Покажите же наконец, что вас так обеспокоило.

Эребус оказался живым мужчиной лет шестидесяти — невысоким, сухим, с залысинами и слегка всклокоченными отросшими седыми волосами. В отличие от многих присутствующих, одет он был скромно и свое примогенство явно не выпячивал — только цепь и больше никаких украшений.

Говоря откровенно, он единственный из этого сборища выглядел похожим на ученого и того, кто действительно заботился о постижении каки-то истин. И это меня пугало больше всего. Потому что ему я бы и сам поверил.

Эребус с готовностью кивнул и жестом подозвал распорядителя. Тот вынес из темноты несколько длинных тубусов, в каких обычно носят карты или чертежи.

— Вот, прошу внимания, — он откупорил первый тубус и вывалил на стол какую-то бумагу. Это не было похоже ни на чертеж, ни вообще на что-либо из ранее мной увиденного. Какие-то символы, расчерченные на клеточки квадраты с причудливыми знаками…

— Что это? — шепнул я Луцию.

— Звездная карта господина Оболенского, сделанная по заказу его матери в день его рождения, — пояснил за дисциплинария Эребус. — Тогда я лично делал этот заказ.

Советники повставали со своих мест и уставились на символы. В отличие от меня, они явно что-то в этом смыслили. Друзилла равнодушно хмыкнула.

— Ничего особенного, почтенный Примоген, — проворчала она. — Да, в шестом и десятом Домах большие риски, но карта совершенно обычная.

— Вот именно! — возведя палец к небу, воскликнул Эребус. — А теперь посмотрите на эту карту…

Он вытащил следующую бумагу, размером с четыре ватмана. В отличие от первой, эта была выполнена чуть менее аккуратно. Зато на полях я заметил множество подписей, заметок, каких-то стрелочек и указаний…

Увидев начертанное на второй карте, советники переполошились.

— Совершенно другой расклад, верно? — Триумфально улыбнулся Эребус и ткнул на заголовок карты. — Это звездная карта Владимира Анлреевича Оболенского, которую я сделал в конце июня этого года. Когда выяснилось, что юноша носит на себе печать Тьмы. Смотрите, почтенные коллеги. Смотрите внимательно!

А вот сейчас Друзилла действительно напряглась. И без того сморщенное, как урюк, ее лицо и вовсе превратилось в одну большую складку.

— Этого не может быть, — безапелляционно заявила она. — Подобное попросту невозможно. Это карта другого человека.

— Конечно, я тоже так подумал. Подумал, что ошибся в расчетах или использовал неверные данные. Но нет, Прима! Я трижды переделывал карту, по двадцать раз все перепроверял — а вы знаете, я щепетилен в подобных вопросах. И всякий раз я получал эту картину.

Отец Вергилий нахмурился.

— Крайне редко, но все же схемы карты могут меняться. Это зависит и от положения светил на небесах… Хотя, разумеется, такие случаи редки, если не сказать, хрестоматийны… Но карта действительно выглядит так, словно принадлежит иному человеку.

— А теперь главное, — Эребус настолько увлекся доказательством своей гипотезы, что уже не замечал страха в глазах советников. Им хватило уже и этой новости. Меня пока что спасало полное непонимание этих астрологических тонкостей.

Примоген бережно поставил на стол черный тубус, украшенный золотым гербом Ордена. Жестом велев остальным отойти, Эребус достал из кармана белые перчатки, быстро надел их и аккуратно, стараясь даже не дышать на тубус, снял крышку.

Это явно был какой-то старый документ. Точнее, судя по размерам, точно такая же звездная карта. Только бумага была плотнее, пожелтела от времени, а изображения и знаки на ней были нанесены с большей искусностью.

— Прошу вести себя осторожно, господа, — сказал Примоген. — Это подлинник из архива. Я специально принес его сюда, чтобы ни у кого из вас не осталось сомнений.

— Тьма… — шепнула еще одна Прима. — Это же…

— Это звездная карта Евдокии Федоровой, — шепотом отозвался отец Вергилий.

— Да! — Эребус развернул рядом мою обновленную карту и уставился на Примогенов. — А теперь сравните, господа. Сравните и ужаснитесь. Карты идентичны. Пророчество брата Гордиана сбывается, почтенные советники. И если не принять меры, нам всем конец.