Тёмные Звёзды: Дары грома

H. День риска

Если б не война, Удавчик с шиком бы уехал в тот же день, как получил от Галарди ларец и конверт. Спальный вагон-люкс, поезд с рестораном, к утру ботинки наваксят и горячий завтрак в купе подадут…

А вот обломись, прапорщик Сендер Тикен! всё мечты-с! На западном направлении дороги запружены – отдельный корпус «охотников» лысого Купола катит эшелонами в Кивиту, ловить за хвост очередную «тёмную звезду». Посему в Лацию экспрессы ходят через день, жди постника. День в поезде без выпивки и мяса обеспечен.

Зато можно провести выходной в столице, насладиться досыта!

Где до поры спрятать посылку статс-секретаря? Можно на вокзале, в камере хранения, но дешевле – в гостиничном номере, завернув в несвежее бельишко и закинув на верхнюю полку шкафа. Отельная прислуга нерадива, лишний раз веником не махнёт, не то чтоб в шкафу рыться. И в случае кражи сыск простой – все воры в списке горничных и коридорных. Портье – цепные псы, чужим хода нет…

В храмин-день Руэн гудел совсем не празднично. Там и сям – на террасах ресторанов, в кондитерских, и то и прямо на улицах, – читали свежие газеты, спорили, шумели, возмущались и обречённо вздыхали. Толкались у афишных тумб и стен, где было наклеено то же, что в газетах пропечатано – декрет имперской канцелярии о предельных ценах на муку. С 1-го зоревика пуд пшеничной будет стоить дюжину унций, пуд ржаной – девять унций с полтиной. Заводским, трудящимся по найму и прислуге, нанявшейся без харчей, отныне полагались хлебные талоны в треть цены – два фунта в день работнику, фунт жене, на детей по полфунта, а не хватит – докупай по полной стоимости. За выдачу талонов отвечают околоточные надзиратели.

– Эх, и толкучка с утра будет в околотках! бока намнут и рёбра поломают. Вернее всего – с ночи очередь занять… А государь-то знает?! – галдели и выкрикивали у афиш. – Надо собраться, в Этергот идти с общим прошением!

– Канцлером подписано, а императором?..

– Цены – только спекулянтам наруку, магнатам хлебным да Лозе! эти-то мироеды наживутся на любой беде!

– К красным в Куруту надо ехать, у них пуд по семи унций, а где и за шесть отдадут, и дорога близкая, в пару дня обернёшься…

– Езжай, голубок – на границе тебя вытрясут и пошлиной обложат по уши. Заречёшься по дешёвке покупать.

– Сколько ж теперь булка стоит?

– Завтра увидишь.

Рядом молодой монах спешно прилепил плакат от патриарха: «Раздача хлебов по полфунта неимущим и голодным в приходских церквах». С криками «Слава Грому!», «Долгие лета Отцу Веры!» монаха хлопали по плечам, хвалили и давали папиросы, а кто монету совал:

– Бери-ка, брат, бедным на хлеб!

– Держи и от меня полтину.

– Гром воздаст, – кланялся монашек. – Спасибо! Сами видите, какое наказанье нам за звёздные ракеты…

– Чем тут гроши считать – на Дикий Запад бы уйти, к тарханам. Там, слышно, что сам собрал, то всё твоё – хоть продай, хоть пеки каравай. Ни царя, ни канцлера – ты да Бог, ружьё да плуг.

– Брат холостой туда уехал, пишет – стадо коров у него, сам на коне верхом, как кавалер, слуги-тахонцы… Мастеровые, в особенности по железу, очень там в почёте. А здесь мы – как клопы под сапогом…

– Не-ет, друг, негоже родину бросать! Кто оборону-то держать будет от дьяволов?

И в спор, и в крик, едва не за грудки. Кое-где дела доходили до митингов, на гранитную тумбу взбирался крикун – либерал ли, анархист, не разберёшь, – и призывал тут же, на месте, сочинять петицию к Его Величеству. По углам городовые беспокойно озирались – не пора ли вызвать конную полицию или подмогу с карабинами?

Обходя и горлопанов, и городовых, Удавчик смекал, что завтра убраться из города – самое вовремя. Вдруг беспорядки начнутся? подтянут полевых жандармов, на вокзалах будет давка и смятение, отменят поезда…

Пора надеть обруч под шляпу и молча послушать, о чём говорят столичные вещатели. Отсюда передают медиумы министерства иностранных дел, батальона 22, чужеземные шпионы – да мало ли кто! Главное, от вещунов можно узнать новости раньше, чем из газет – если окажешься на пути тонкого луча связи.

Вкруговую лишь юнцы вещают – в упоении своим даром, без ума от восхищения и страха, – пока их не запеленгует граф Бертон или инквизиция. Кто не попался, постепенно совершенствуется, учится сужать луч слуха-голоса до толщины ладони – сперва это плоскость, словно свет солнца, пробившийся в щель между шторами, потом звуковая рапира. Легче всего поймать звенящий луч на уровне головы идущего человека – в трёх аршинах от земли, – но вещуны хитры, они говорят с этажей, с чердаков, они чуют стороны света и держат прицел на собеседника.

Но, так или иначе, когда в городе пара сотен вещунов, сбои лучей и широковещание неизбежны. Ты идёшь как через сеть пересекающихся паутин, нет-нет да заденешь нить.

– На Пешке спокойно, – докладывал парнишка в батальон. – Народ гудит, конечно, но большого возмущения не слышно. Вылез было агитатор, начал разжигать против властей, но его приказчики помяли и городовому сдали. В кукольном театре зазывала новую потеху обещает – вечером будет пьеса «Бабарика и хлебный куль».

– Сошла с конки в Междуречье, у храма Дум-Коваля, – это голос молодой девицы.– Купила фиалок…

– Стрекоза, дело говори, – осёк мужской голос из дежурного поста. – Походи, где толпятся, слушай, примечай.

«Молодняк на тренировке! – Тикен самодовольно ухмылялся. – Но уже умеют говорить сквозь зубы. Выпускники из Гестеля, как пить дать, а теперь на побегушках в батальоне Купола…»

– Вижу тут рукописный плакат, – вскоре сообщила Стрекоза. – Кто-то вклеил между декретом канцелярии и патриаршим объявлением. Оттиснуто грязно и грубо, как на желатиновом гектографе. Это от анархистов… Зовут в неосвоенные земли, чтоб жить по своей воле, без начальства, и налогов не платить. Человек десять читают.

«Не по мне, – мысленно отмахнулся Удавчик. – В степь, в глушь, где ни водопровода, ничего… Фу! пасти коров… Разве что священником».

– …прохождение луча на запад ограничено Гурской провинцией, дальше Гагена передача невозможна…

«С чего это? магнитная буря, что ли?..»

– …семь-два-ноль-ноль-пять, четыре-один-два-шесть…

«О, кто-то шифром сыплет. Не иначе как из старой резиденции – значит, передают срочную диппочту. И куда же? – сверился Удавчик по воображаемой картушке. – На восток, в сторону Эстеи. С паролем для промежуточной станции… Это дела государевы, вникать не стоит – голова дороже».

– …точка вещания – Вторая Сенная улица, дом Соломана, примерно пятый этаж. По голосу – мальчишка. Проверить, брать ночью.

Сверившись – сигнал идёт в Дом Серпа, контору инквизиторов, а из указанной точки во все стороны болтает мальчуган, приложив ко лбу что-то вроде мамкиной сковороды, – Удавчик сокрушённо вздохнул.

«Ну, свистну я ему – беги без оглядки. Куда бежать? в беспризорных – пропадёт, или полиция изловит… скорее сам вернётся, когда изголодается. Там-то его «серпы» и ждут. И марш в покаянный дом… или куда их «серпы» девают? В Гестеле лучше – сыт, одет, пристроен, и какое-никакое будущее».

Шагая, он просчитывал в уме – вот, пара «серпов» в штатском надевают котелки, застёгивают сюртуки, берут трости, выходят на улицу… до Второй Сенной от дома инквизиторов – час без трети на конке, на извозчике быстрее.

Между тем Стрекоза и парнишка в Пешке отклонились от линии связи с батальоном и нащупали друг дружку в эфире:

– Я здесь погуляю ещё и поеду за реку, к Этерготу.

– Может, встретимся? – с намёком спросил малый.

– Зачем? – вроде как не поняла она.

– Ну… так. Пройдёмся. Угощу пирожным…

– Отследят, – проныла Стрекоза тоскливо.

– А я найму рассыльного, чтоб взял наши обручи и ждал, – заявил малый тоном опытного мастера уловок. – Половину вперёд, остальное потом и пять лик чаевых… Хоть часок, зато наш.

У Тикена на сердце рассвело. Ах, эти юные хитрости!..

Господа учёные мечтают смастерить эфирную машину, как бы беспроволочный телеграф – вроде, с помощью медных лепестков и железных опилок она вместо медиумов будет говорить за горизонт. И любой олух, покрутив винты, сможет вещать… В голове у них опилки, у этих учёных, да-да! Чего они хотят? заменить вольного человека мёртвым механизмом, чтоб он был послушен, как кукла. Да никогда этого не будет! Любая машина без человека ничто. При передатчике должен быть телеграфист или связистка, и они всё равно будут общаться втихаря, назначать свидания, передавать поцелуи… их души винтами не скрутишь, даже в инквизиции, значит – замены человеку нет.

Послушав их вздохи и сдержанное воркование, Тикен решился:

«Может, я не в своё дело лезу – но уж очень хочется!»

– Будь проще, – острым лучом поймал он парнишку. – Берёшь коробку деревянную, в которых заводские обед носят. Обруч войдёт, проверено. Несёшь в сумке, металл не у тела. Дошло?

– Ага, – выдавил тот. – Ты… вы кто?

– Прохожий, на тебя похожий. Слушайте и на ус мотайте, – Удавчик выбросил второй луч, на Стрекозу (учитесь, дети!).– Вторая Сенная улица, дом Соломана, пятый этаж. Никаких свиданок и пирожных – со сдобы толстеют, Стрекоза. Мигом туда, денег не жалея. Нашли мальчишку со сковородой, взяли и увели. Чуть помеха – в крик вещать на батальон: «Слово и дело императора!» Добычу сдать графу.

– А… там новый малец прозрел? – чуть не воскликнула девчонка, потом прибавила тише, уважительно: – Спасибо, гере… не знаю ваш позывной…

– И не надо. – Погасив оба луча, Удавчик пошёл дальше, преисполнившись тайной гордыни. Будто загадочный князь Чёрная Маска из бульварной книжки – всыпал в церковную кружку горсть золота или бесприданнице дал кошель алмазов.

«Братство Ларов – пожизненное!.. Хоть граф и батальон чужие мне, но…»

– Благотворительностью занимаешься?– как пуля в затылок, догнал и поймал его нежданный луч.

С ноги Тикен не сбился, лицо сохранил, но новый голос в эфире его удивил не на шутку.

– Ножик, ты? живой?!..

– Даже в форме, при погонах, с револьвером. Заворачивай, что ли, ко мне…

Где сидит Нож, объяснять не требовалось – луч обозначил прямой путь к нему. Одно угнетало Удавчика – от небрежности огрех дал, в одну сторону провещал веером, а Нож тут как тут, взял на пеленг… и спасибо, если только Нож. Не хватало только с «серпами» встретиться: «Вы вмешались в работу святой инквизиции, именем Господним вы арестованы, пройдёмте…» Тут и всплывёт, что ты ни по какому медиа-реестру не легальный, и вообще неизвестно кто в шляпе. Когда ещё тебя Галарди из застенка вытащит! и не затем, чтоб наградить.

По пути Тикен завернул в табачную лавочку и купил коробку для сигар – резную, из липы. Как раз обруч войдёт.

Питейное заведение, в котором Нож угнездился на выходной, было среднего разряда – без музыкантов, зато с пневматической пианолой, игравшей на заказ двадцать мелодий, записанных на валиках с шипами. Друг Тикена по принцеву полку и по делам вещания снял себе отдельный кабинет, отгороженный от зала бордовыми бархатными шторами с золотистой бахромой – сюда б зазвать кабацкую красотку, чтоб скоротать время с удовольствием, однако Нож был в одиночестве. Выбритый, чистый, наглаженный, он с лица был какой-то смурной и насупленный, словно его обокрали или он что-то потерял. Впрочем, по приходе Удавчика Нож посветлел, кликнул полового и велел: «Ещё два салата, штоф красного делинского, салат, жареных сосисок пару порций и всё такое».

– Я думал – что за фокус?.. Наших ребят днём с огнём не сыскать, все по норам да по схронам, и вдруг – ты при деле, в прежней форме… И как оно там, служить у кратера, опасно?

– Привык. Выжил, – кратко ответил Нож, прожевав кусок сосиски. – Ты, вон, из-под расстрела выкрутился – а я чем хуже? Сам-то в легале ходишь или…

– Ну, – подвыпивший Удавчик поудобней развалился на потёртом плюшевом диване, – мы порода ловкая, в колбасе копчёная… Устроился в статс-секретариат к полковнику Галарди; работёнка хитрая, но платят хорошо. Вот, подрядился на запад письмо отвезти и посылку. Сорок червонцев аванс, на месте по чеку ещё шестьдесят с мелочью…

– Ловко ты пригрелся, – молвил Нож без зависти. – Я-то своё письмо уже доставил…

– Так ты не в отпуске?

– При офицере денщиком, при кошке служителем. Обоих без потерь довёз… и произведён за это в вахмистры.

– Ножик, не свисти. За кошку – в вахмистры!..

На насмешливое недоверие сержант не рассердился, хоть и сам был заметно под мухой.

– Это, брат, всем кошкам кошка – Миса-разведчица, взводная богиня. Под землёй на пять мер видит, как сейсмограф. Сейчас она, милаха, в гарнизоне мясом обжирается. Я дежурным по казарме наказал – кормить её от пуза.

– Ладно, верю – а нашивки всё сержантские.

– Приказа жду. Твой командир, Галарди – не тот ли полковник, что вхож к государю?.. – спросил Нож, памятуя о приказах, отданных императором у беседки в Этерготе.

– Он самый, – возгордился Тикен ещё больше. – Особо доверенный.

– Ну-ну… Других из полка встречал?

– Сам – нет. Сарго видел кое-кого… Они, – тут и Удавчик помрачнел немного, представив себе мытарства злосчастных дезертиров, – хотели к принцу податься. Я бы не… не знаю! После расстрельного приговора как-то неловко на глаза ему показываться. Но по большому счёту парни правы – мы без него как дети без отца, и прислониться не к кому.

– Пожалуй… не любой забор годится, чтоб облокотиться. Ты точно решил ехать – с тем письмом? – странно спросил Нож.

– Приказ полковника!

– А у Галарди людей в конторе много? – продолжал сержант допытываться.

– Хватает. «Аспиды» их зовут – в штатском, но одеты на один фасон. Такие стильные молодчики, не менее как кавалерские сынки… – В подпитии вновь возомнив себя князем-благодетелем под чёрной полумаской, Удавчик решил и Ножу оказать покровительство. – Хочешь, слово за тебя замолвлю? Медиумы статс-секретарю нужны.

– Нет уж, лучше к кратеру вернусь. – Нож налил себе полстакана. – Целее буду.

– Тебя там не контузило?.. или вина перебрал?

– Жалко мне с тобой прощаться, друг Удавчик, – выдохнул Нож, проглотив вино. – Ведь ты покойник. Вроде умный малый, а на гибель подписался.

Тикен сел прямо, взглянул со злостью:

– Како… что ты плетёшь?

– Смекни, голова с ушами – у полковника верных дворянчиков целая свора на службе, а с письмом он шлёт приблуду-прапорщика из полка, которого на свете нет. Ясно как молния – ты у Галарди не значишься. А в реестре вещунов тебя сроду не было. Вот и получается, что едешь ты в один конец. Сдашь письмишко, пойдёшь за доплатой – тут тебе и каюк. Ни панихиды, ни могилы.

– Эт-то… слушай… – начал прозревать Удавчик, в растерянности ощупью берясь то за шляпу, то за сигарную коробку с обручем. – Да быть не может!

– Проверь, – предложил Нож, постучав папироской о сгиб пальца. – Ехать когда?

– Завтра поезд… Но ты врёшь! не станет же дворянин, полковник, да ещё флигель-адъютант в придачу…

Нож прикурил и пыхнул дымком:

– Моё дело предостеречь, дальше сам выкручивайся. Ты ведь в колбасе копчёный – от петли ушёл, с расстрела сбежал… везёт до трёх раз, верно? А поминальную службу я по тебе всё-таки закажу – оно полезно, чтоб на громовое небо улететь. Там уж ангелам на полковника жалуйся…

Надежды Удавчика на подъём в жизни рухнули, как дырявый дирижабль. Взамен вспыхнула горькая обида – как же так? за что такой преподлейший обман? ради чего меня в расход?.. Обольстился – золото! доверие! особое задание! – а на поверку вышло чёрт-те что. Пока мечтал, всё выглядело краше некуда, но посмотреть со стороны – вместо пути наверх выходит лестница на эшафот. Ведь если от дурмана отряхнуться, Нож кругом прав…

– Но… моя репутация! – вспыхнул Тикен, цепляясь за остатки надежд.

– Давно подмокшая, – безжалостно добивая, проронил Нож. – Наверно, Галарди твой послужной список изучил – знает, с кем связался. По всем статьям тебя не жаль – чужак, приговорён, лучшего почтальона не найдёшь.

– Тогда… вопрос – что я везу, если обратно не вернусь? – вырывалось у Удавчика.

– Удивляешь меня, друг… Игрок прожжённый – и письма не прочитал!

– Идём. – Тикен решительно встал. – Вместе вскроем.

Скорым шагом до гостиницы – половина хмеля выветрилась. Дорогой Удавчик помалкивал, ломая голову, какое послание ему вручил Галарди, если даже доставка его – смертельная тайна, а курьер должен унести «особое задание» в могилу. Порой ему казалось – Нож всё сплёл потехи ради, задурил его, и теперь про себя хихикает над обмороченным приятелем. Однако, вновь и вновь возвращаясь мыслями ко встрече со Вторым, Тикен понемногу проникался страхом. Кирпич… Даже «аспиды» не догадались, что он вошёл в здание с одним грузом, а вышел – с другим. Посылка и для них была секретной. Исчезнет почтальон – и тайна обеспечена.

Вместе они быстро поднялись по лестницам, Удавчик поспешно повернул ключ в замке и распахнул дверь гостиничного номера.

В первый момент ему почудилось, что он ошибся дверью. Кровать перевёрнула, смятое постельное бельё разбросано по полу, стулья опрокинуты, занавески оборваны, окно настежь, из шкафа всё вывалено…

И посреди комнаты, припав к полу на полусогнутых лапах – здоровенная собака с железным ларцом Галарди, зажатым в зубах!

Плотная, мясистая будто свинья, большеголовая тварь с широкой мордой и акульей пастью прижала короткие жирные уши и издала свирепое утробное рычание. Её толстый хвост подёргивался, мышцы напряглись под грязно-розовой кожей, просвечивающей под редкой буроватой шерстью, а когти словно вытянулись на глазах. Миг – тряхнув башкой, псина выронила ларец, разинула пасть – и язычище, острый как клинок, показался между её клыками.

«Это не собака» – понял Нож, едва шагнув в номер. Его рука машинально – вот где пригодился навык Рыжего Кота! – выхватила револьвер.

– В голову! – заорал он, открыв огонь. – Бей в голову!

Удавчик промедлил чуть меньше секунды, но достал оружие вовремя – тварь уже напружинилась, чтоб прыгнуть на них. Пули встретили её в мере от дружков-вещунов, отбросили на пол; грузно шмякнувшись, она забилась с хрипящим кашлем, вскидывая лапы и выплёвывая ржавую густую кровь, и затихла, лишь когда Нож всадил ей последний заряд барабана, сунув ствол прямо в ухо.

Грохот выстрелов оборвался, в коридоре послышались встревоженные голоса – то ли постояльцы, то ли коридорные загомонили. Поправив кепи и убрав револьвер в кобуру, Нож вышел – вид жандармской формы и уверенный голос должны успокоить публику:

– Господа, сохраняйте спокойствие! Собака была в номере, мы её пристрелили, – потом повернулся к ошарашенному Удавчику, ещё сжимавшему оружие в руках и неотрывно глядевшему на мёртвую тварь. – По-моему, ты на запад не доедешь. Тебя на полдороге убьют, или прямо в Руэне.

– Это что было?.. – севшим голосом едва выговорил Тикен. – А?.. Смотри, кровь какая.

– Насмотрелся уже. Урод, живая машина дьяволов. Поди, догадайся, кто сюда чудище послал…

– Вроде волкодава… не то курутской сторожевой.

– Фляжку с водкой держишь про запас? хлебни, очухайся. Сейчас метрдотель явится – узнать, что и как. Врём в один голос про собаку. Я б на твоём месте с него червонцев пять слупил, за беспокойство и молчание. Если шум поднять про бешеного пса, это ж гостинице позор навеки…

– Как она тут оказалась?.. – Удавчик осторожно обошёл тварь кругом, продолжая целиться в неё.

– Если не портье прошляпил – стало быть, в окно проникла.

– Собаки по окнам не лазят. Тут третий этаж!

– Один вид, что собака. Они как оборотни – то кабаном, то кобелём прикинутся, но я-то их породу распознаю враз. Та коробка – не твоя хвалёная посылка?..

Что подумал метрдотель, войдя в разорённый номер, описанию не поддаётся, но – постоялец жив и цел, с ним жандарм; осталось быстренько избавиться от мерзкой падали, велеть горничным прибрать всё в лучшем виде и уломать нервного клиента не заявлять в полицию. Плюс жандарму на лапу.

– Желаете ужин с вином из кухмистерской? за счёт заведения-с!

– Несите, – снисходительно кивнул Удавчик, озирая вычищенный номер. – И трюфелей не забудьте.

Пусть уж расстараются, если клиента до трясучки довели!

Оба зарядили револьверы, положили под правую руку на стол, и нет-нет да поглядывали в сторону окна. Еда как-то в глотку не шла, зато винцо пришлось кстати. Нож глотнул и водочки, чтоб каждая собака носом чуяла – в номере злой пьяный жандарм.

Поколебавшись, Тикен решился разодрать жёлто-серый конверт, и друзья склонились над посланием Галарди. Написано было не шифром – но витиевато.

– Нич-чего себе!.. – Нож от изумления прищёлкнул языком. – И Мать-Луну приплёл, да с почтением… Это ведь он в Лозу пишет. Измена святой вере, за такое прямиком к «серпам» и на горелку. А вот – чистая измена родине и государю. С этим – под суд и в петлю, невзирая на дворянство. Эх ты!.. виселица и костёр в одной бумажке! Вот так флигель-адъютант!.. Подлость не в казармах, не в предместьях – она возле трона живёт…

– Ты где-нибудь читал такое? – указал Удавчик на строку, которая в уме не помещалась, настолько дико слова выглядели.

– В тех книжечках про колдунов и чернокнижников, что на рынках с лотков продают. Волшебные шипы и тому подобные цацки…

Не сговариваясь, они вместе взглянули на странный железный ларец.

– Веришь? – тихо спросил Удавчик.

– Отмычку надо.

– Я не спец. Сарго бы открыл, он по железу дока.

Опять углубились в письмо.

– Вот! а я что говорил? – торжествующе ткнул пальцем Нож.

«…письмоносец больше ни мне, ни вам не нужен. Чтобы о нашей почте не было разглашено, распорядитесь им по своему усмотрению».

– Подписи нет. – Подавленный Удавчик повертел письмо в руках, оглядывая со всех сторон.

– Случись мне это накатать, я б тоже не подписывался. Черкнул – «Сержант Анкеш Эльен» – как свой приговор заверил. Улика первый сорт!

– «Распорядитесь»… просто убить им мало?

– Если писаки не врут, есть в Лозе богомерзкий обряд – слать депеши на дно, в затонувшее царство. Должно быть, тем гидрам, которых он тут поминает. Приедешь ты, тебя похвалят, обласкают и пошлют чек обналичить, – представлял Нож вслух, не глядя на хмурого Тикена. – А там уже ждут молодые соковыжиматели, все в фартуках. Спасибо, если предварительно удавят. Могут и живьём отправить к гидрам хаоса послом, привязав реляцию на шею. С бантиком.

– Хватит уже сочинять, – прорычал Удавчик.

– Но ты ж честь честью собирался выполнить приказ!

– Я передумал. Только не решил ещё, куда с письмом и ларчиком податься. Одно ясно, что отсюда я съеду сегодня же. Как-то сомнительно жить в доме, где звери водятся. Ведь нашёл же кто-то, где ларец лежит…

– Не Лоза. Эти бы спокойно дождались тебя. Может, кроты?.. в полевике, перед разгоном нашего полка, у больших озёр восьмая звезда рухнула – от Руэна всего триста миль…

– Подавлена! – Удавчик отмахнулся с кислой миной. – Купол забомбил, и лес вокруг ракетами пожгли.

– А черепаха ушла и зарылась. Ты газетную брехню забудь, ты меня слушай! – Нож, видавший дьяволов воочию, и не на аутодафе, а в деле, имел о войне своё твёрдое мнение. – Их так легко не задавишь. И вспомни старый кратер у Бургона, откуда Церес кротов нанимал… Они и их зверь-машины проникают в Мир по-тихому. Вдруг им тоже эта вещьнужна? – Глаза друзей снова сошлись на ларце.

– Впору за море удрать. В Церковный Край или в Вей… Ночным поездом в Гасторию, на пароход, на парусник – и ходу.

– Да погоди в бега пускаться!

– Ну, посоветуй что-нибудь по-умному! – невесело усмехнулся Тикен. – Галарди в фаворе у государя, донеси-ка на него. Лозовики сотнями миллионов крутят, влиятельные как князья. Вдобавок, если ты угадал, кроты на хвосте висят. Был бы принц в силе – тогда к нему; глядишь, простил бы, защитил…

– Да-а… – Нож тоже приуныл. – Мы сироты. В непотребные конторы на погибель нанимаемся… Давай закусим. Всё равно отсюда уходить, так хоть не на пустой желудок.

Выпив, принялись за остывшие трюфеля в сметанном соусе. Деликатесы оказались жестковаты, но на вкус изысканны – да и настроение было такое, что к еде не станешь придираться.

– Зря я тебя впутал, – каялся Удавчик. – Если что – ты меня не встречал, а то и сам попадёшь под раздачу. Но я твой должник теперь. Смогу – отплачу. Ларец ночью прикопаю, где погрязнее… если что, скажу – украли.

– Ну и уходи в могилу со своей тайной. Так-то хоть крикнешь, когда убивать будут, что ларчик цел, а секрет ты уже рассвистел.

– Ага, пытать станут – кому проболтался?

– Всё-таки отсрочка.

– Добрый ты на фронте стал.

– Слу-ушай, а запишись в армию! Потери большие, берут не глядя, назовёшься как попало…

– Про потери мне особенно понравилось.

– …на передовой, в разведке – вообще никто тебя не сыщет. Кто ж полезет под лучи, в мёртвую зону?

– Спасибо, я лучше на Дикий Запад, к тарханам. Надену кожаную шляпу, отпущу бороду…

– Бородатый франт Удавчик!.. чудо из чудес! Безуминка бы умерла со смеху. Фотогравюру с бородой пришлёшь?

– Бези… – Тикен опустил глаза в тарелку. – Ты тут обруч носил – лучом с ней не пересекался?..

– Эм-м-м… – замялся Нож, сожалея, что у него вырвалось имя златокудрой королевы медиа.

– Да или нет? – взглянул в упор Удавчик.

«В Гестеле спрятаться хочешь? – подумал Нож. – Поздно, брат».

– Было раз. Она вышла на связь…

«Сказать? не сказать?»

– …из столицы, вчера. С юго-запада, примерно из Этергота.

«С ума сошла девка, если вздумала у Дангеро милости искать! – Удавчик от жалости едва язык не прикусил. – Дай-то Гром, чтобы её лишь взашей проводили».

– …то ли погулять приехала – всё равно у пансионеров вакация, – уверенно лгал Нож, – то ли пройтись по модным магазинам. Она была не слишком разговорчива. Наверно, решила забыть нас.

– По крайности, в приличную контору угодила – не то, что мы. Ладно! Поели – уходим. Метрдотель рад будет, что съезжаю.

Собираясь, Удавчик задержал в руках сигарную коробку с обручем. Попробовать разве что?.. вдруг она сейчас носит медиатор?

«Так-с, и о чём мы будем говорить? Я расскажу, что влип по уши в дела статс-секретаря и должен исчезнуть – или меня исчезнут, – а уличить Галарди нечем, он от всех моих показаний отопрётся…»

– Чек! – вдруг воскликнул он, запустив руку во внутренний карман сюртука.

– Что? – Нож насторожился.

– Номер счёта, банк, владелец – здесь всё обозначено!

Они уставились на бланк денежного чека. Знак Луны, «Картель Золотая Лоза, Лациан», «на предъявителя»… Чекодатель был обозначен единственной литерой «Г».

– Негусто.

– Ищейкам хватит, – заверил Тикен. – Чекодатель – не призрак, а лицо с именем и фамилией. Но – кто в империи настолько крут, чтоб наступить Галарди на подол?..

– Шеф тайной полиции, кто ж ещё?

«Может, всё-таки к тарханам?..» – Удавчик поёжился. Есть на свете люди, с которыми встречаться неохота – генерал-инквизитор, директор научной тюрьмы генштаба… и шеф невидимой полиции. Войдёшь – и не выйдешь.

– Спасибо за адресок, – кивнул он с наигранной благодарностью, открывая липовую коробку.

– Всегда пожалуйста, только иди без меня. И помни – мы не встречались. Надеешься Бези поймать?.. – с сомнением скривился Нож.

– Мало ли, мне везёт сегодня.

Но, водрузив обруч на голову, Удавчик удивлённо расширил глаза. Потом разинул рот, а выражение глаз стало испуганным. Наконец, он поспешно сорвал обруч и бросил на кровать.

– Серпы? обложили? – быстро спросил Нож, берясь за кобуру. – Напрасно ты встрял в их делишки…

– Н-нет… послушай сам. Молчи! даже не дыши…

Сержант снял кепи, взял обруч как спящую кольцом змею и аккуратно надел его.

И услышал другой эфир, иного звучания, будто под гигаином в Бургоне, во времена службы у принца.

– Господарь, у меня нет другой паты, чтобы послать за сокровищем. Это была лучшая пата из выводка, самая умная.

– Ты уверена, что она мертва?

– Её вынесли из гостевого дома с заднего крыльца, завёрнутую в полотно, и увезли в тачке живодёра, который зарывает падаль.

– Наблюдай за гостевым домом. Я пришлю бойцов тебе в помощь. Жди и следи. Конец беседы.

– Отследил, откуда говорят? – сухо молвил Удавчик, пришедший в себя.

– Девка рядом, вон там, мер сто. Командир – милях в семи отсюда. Гром божий, что за дьявольщина!.. – оторопело поводил головой Нож.

– На гигаин похоже. Но это на других волнах.

– Бред! Гигаин в вино не добавляют, слишком дорогой… ручаюсь – я же торговал, хитрости знаю. Настой табачный, маковое зелье…

– Тогда почему слышим? «Господарь», «пата» – это кроты.

– Что-то… мы что-то не то съели или выпили. – Метнувшись к столу, Нож стал обнюхивать стаканы и тарелки, перевернул пустую бутылку. С другой стороны подскочил Тикен, насадил на вилку недоеденный кусок трюфеля и повертел перед глазами, как цветок – сержант выхватил, прожевал и выплюнул на скатерть.

– Поддельщики, гром их убей!.. Вырышами нас кормили.

– Живо сматываемся. – Удавчик заложил револьвер за пояс под сюртуком. – Через чёрный ход, там девка не увидит. Обручи – от тела подальше.

– Учить будешь? – огрызнулся Нож. – Тебя по пушке видно, олух – ты б ещё ствол в подштанники засунул… Потолще кобуру купи, на бок пристёгивать!

– Вещунья одна; что ей, разорваться – и бойцов наводить, и за нами следить?.. Уйдём на извозчике. Зря я над Бези смеялся…

– Вот она тебя и отшивала – не по делу зубоскалишь и остришь, а девки это не выносят.

– Она трюфели не ела, ни под каким соусом. У Цереса в любимицах – и не отведать!.. ведь ни в чём отказа не было, хоть соловьиных языков в меду заказывай. И ладно б рвало с трюфелей или какая сыпь – нет, и всё. Мол, периджис – традиция, без посвящения ни-ни, а кто её в Бургоне посвятит? И как их посвящают – уши обрезают, что ли?..

Позже, в двухместной карете, в очередной раз с опаской выглянув в окно дверцы – подземных бойцов с их малошумными газовыми пистолями надо примечать заранее, – Удавчик спросил обманчиво наивным тоном:

– Сколько это стоит, а?.. У меня ощущение, что в экипаже мешок денег.

– Тут два трупа, если болтать не перестанешь. Нам бы живыми доехать. И вообще, чем больше я знаю, тем сильней хочу тебя пристукнуть и свалить на Дикий Запад. Продавать мануфактуру и галантерею, а все тайны – позабыть.

– Знать и помнить – судьба вещунов!

– Да ешь её дьяволы! почему я простым не родился?!..

Когда Карамо осознал, что добытые трудом и чудом части ключа пропали, он забыл про боль в коленях и понёсся командовать ловлей сына. Редкий матрос так летает при аврале по коридорам и лестничным трапам, как мелькал по ним красный кавалер, мечась между клапанами переговорных труб, отдавая приказы, требуя, настаивая. Почти все свободные от вахты сбежались в носовую часть «Быка», от чего корабль приобрёл отрицательный дифферент и снижался к воде, пока рули высоты не переложили на подъём.

– Где он? – кричал Карамо, не в силах протолкаться сквозь столпившихся нижних чинов. – Вы его видите?!..

– Сперва стрелял, потом через узел наружу полез!

Снова к клапану:

– Капитан-лейтенант, пошлите людей в пулемётную точку! в переднюю сверху! Пусть возьмут страховочные фалы… и кошки на линях! Ползком, сетью, зацепом – как угодно, но схватите его! Тысяча унций тому, кто поймает!

После такого распоряжения все бросились за червонцами. Вообще присутствие на корабле чужого, стрелявшего по членам экипажа, раздраконило аэронавтов до крайности – а тут ещё и поистине царская премия!..

Суета длилась до момента, пока сверху не передали, что чужак сорвался с носового усиления и упал в море.

– Осмотрите оболочку! пусть такелажники спустятся с хребта! – Карамо отказывался верить, что так может быть. – Там тридцать мер покатого борта, есть, за что зацепиться!..

Вскоре доложили, что борт чист до самого миделя. Даже тканевая оболочка цела. Он просто соскользнул, не пытаясь зацепиться.

При этом известии энергия покинула Карамо, голос сел, глаза потухли, и понурый кавалер, минуту назад шумный и стремительный, побрёл к себе скованной шаткой походкой, держась рукой за стену. Его ободряли, ему предлагали услуги, что-то говорили – он слабо кивал, отвечал односложно, наконец, промолвил:

– Оставьте меня.

Сев за стол, Карамо не знал, на что взглянуть, к чему приложить руки, за что взяться. Всё выглядело бесполезным и пустым.

Бесценные плоды его многолетних усилий за считанные минуты развеялись прахом… когда успех был так близок!

Тот, кого он растил как преемника, кому внушил сознание высшего рыцарского долга и служения, сначала нанёс ему незаживающую душевную рану, потом перешёл к язычникам, а сегодня зачеркнул годы работы отца – и самого себя.

«Я остался с пустыми руками, один. За что?.. Неужели всё это – расплата за увлечение юности, за один неверный шаг?.. Значит, я заслужил такой удар Молота. Моё усердие в глазах Отца Небесного – меньше, чем слёзы Руты. А он… предатель, мерзавец… ушёл, так и не узнав её имени, не прощённый и не простивший… Бедный мой заблудший мальчик…»

Его горькие размышления нарушил визит Сарго и Касабури.

– Не будет ли каких нам приказаний, гере кавалер? – Верзила Сарго держался неловко, будто костюм его стеснял или каюта была мала.

– Отдыхайте пока, – отпустил он их нетерпеливым жестом, но парни остались.

– Нижайше извиняемся… – начал издалека Сарго, а брюнет подхватил:

– …и просим простить нашу нерасторопность во время тревоги.

– Мы поздно узнали, что тут стряслось…

– …были далеко на корме, и пока добежали…

– Да я бы этого ублюдка, что посмел до Лары прикоснуться!.. – рыкнув, Сарго поискал глазами, на чём показать силу своих ручищ, но пожалел вещи кавалера и потому только сжимал кулаки.

– Хвала бессмертным звёздам, девица не пострадала, – завершил Касабури. – Только очень икает от волнения.

– Я ни секунды не сомневался в вашей готовности служить мне и защищать барышень. Никто не винит вас за задержку, так сложились обстоятельства, – как можно мягче ответил Карамо, тронутый их заботой о девчонке и смущением за то, что они запоздали и оказались не у дел, как лишние. Лишь слово «ублюдок» из уст Сарго болезненно резануло его по сердцу.

Приязненный тон кавалера успокоил здоровенного корнета – вздохнув свободней, он забасил с откровенностью:

– Грешен я, ваше благородие – мало с Ларинкой занимался и не тому учил, чему следует. Ей бы надо показать броски, захваты, куда подлеца двинуть, если нападёт…

Краем глаза Карамо приметил, как Касабури отвёл лицо в сторону, поджимая губы, чтоб спрятать улыбку.

– …мускулишки у ней есть, и становая жила тоже, хоть сама тоненькая. Большой флотский револьвер держала крепко, палила храбро и не ныла, что устала. Но парню не сумела дать отпора, допустила сцапать себя, а ведь способная… эх! беда с юбками – не бойцы они…

– Ты несправедлив, друг Родан, – возразил голубоглазый крот. – Бывают весьма храбрые и боевитые девицы – не уступают юношам-ровесникам и даже старшим.

– Разве что вейские рукопашные убийцы, эти, девки-змеи!

– …но в женской природе заложена слабость от нежности. Если юноша обнимет девушку, она невольно впадает в столбняк…

– Ну, нет, Ларита не такая!

– Все такие. А уж если юноша поцелует её…

Пока друзья в задоре не забыли о его присутствии, Карамо хлопнул в ладоши, привлекая их внимание:

– Братцы, вы развеяли мою печаль. Благодарю вас, можете возвращаться в каюты.

Коротко поклонившись на прощание, они столкнулись в двери со штурманом и младшим унтером.

– Кавалер, у меня для вас срочная… и необычная новость, – рывком козырнул штурман. – Этот малый стоял наблюдателем в задней гондоле, он видел… Расскажи кавалеру.

– Ваше благородие, осмелюсь доложить, – держа руку под козырёк, отрапортовал мелкий худенький унтер, – я слежу за нижней полусферой. Оставался на месте, когда объявили тревогу – мне без особого приказа покидать гондолу не положено… Вдруг по левому борту человек падает, руками и ногами машет. Тут же сзади, с северной стороны, полтора румба влево к нашему курсу – летит что-то. По скорости корабля судя – вдвое быстрей «Быка». Я лунных ведьм в воздухе видел – это не ведьма, но навроде человека. Такой буроватый, но в шерсти или голый – не понять.

Взгляд Карамо заострился; кавалер замер, стараясь не упустить ни слова. Так же, затаив дыхание, слушали матроса все присутствующие.

– …а за спиной будто крылья, но не птичьи, а быстрые-быстрые, в глазах мерцают и сливаются. Он подлетел под упавшего, извернулся как-то и схватил, а затем лёг на обратный курс.

– Точное направление? – жёстко спросил Карамо, доставая карту, на которой Лара обозначала локацию «храма бури» – другой под рукой не было.

– Если изволите дать карандаш и линейку…

Примерившись, опытный унтер начертил линию – она пролегла по Гушскому проливу почти строго на север, между Якатаном и Кивитой, чуть западней Панака.

– Дело верное, как божий гром – ручного гарцука за ним послали, – углом рта тихо процедил Сарго брюнету. – Они с крыльями, а ведьмы – без.

– Боюсь, что… – Касабури выглядел озабоченным, если не сказать – испуганным. – Мне надо увидеть самому.

– Мы возвращаемся. Прошу передать капитан-лейтенанту, – тем временем властно говорил штурману Карамо, показывая карту, – что корабль должен сейчас же повернуть против ветра и со всей возможной скоростью идти в этом направлении.

– Разумеется, гере, я доложу командиру… но ветер заметно нас задержит.

– Сбросьте балласт, поднимитесь выше, найдите высоту, где ветер слабее. Вы лучше знаете, как это сделать.

– Это существо может изменить курс…

– …а я знаю, как идти за ним по следу. Выполняйте!