Тёмные Звёзды: Дары грома

B. Опасные встречи

Два месяца спустя

28 хлебника 1843 г.

Коронный пансион Гестель, школа медиумов и левитантов

В бывшей монастырской тюрьме пахло кошатиной, слышался мяв. На девятый день неустанных работ новый проект профессора Картерета обрёл, наконец, очертания и материальную базу. Для этого плотники сколотили виварий в пустовавшем складе, а ассистенты наловили в ближнем городке и деревнях полсотни котов и кошек.

– Всё по санитарным правилам! – твердил старикан, шагая вдоль клеток, где блуждали от стены к решётке пушистые узники, обнюхивая углы и жалобно мяуча. – Соблюдать месячный карантин. Ежедневно – чистка, мойка, дезинфекция.

Ассистенты – Сеттен с Китусом, – убито переглянулись за его спиной. Один показал жестом – «Петля!», другой – «Нож в сердце!» Им уже досталось, пока охотились на когтистых зверьков, а тут изволь вдобавок выгребать помёт.

– Гере профессор, у нас много опытов… Потом уход за спящими в подвале… Нужны ещё служители, иначе просто с ног собьёмся.

– Резонно. Китус, пройдись по корпусам пансионеров. Скажи, что я плачу двадцать лик за день службы. Масть, возраст и стати каждой твари должны быть записаны. Взвесить и обмерить их, присвоить номера.

– Опять здесь тюрьма, – поморщилась Бези, заглянув в виварий. – Ненавижу, когда запирают. Бедные кисы! Какой вы всё-таки жестокий, гере…

– В науке нет слов «милосердие», «жестокость». Есть одно слово – «истина».

– …как Чёрный Барон. Он тоже ваш питомец, как Карамо или граф Бертон?..

– Увы, нет. Барон Данкель заканчивал военно-медицинский факультет, где я был редким гостем. Но как учёный он заслуживает одобрения…

Бези сделалось противно, даже к горлу подступило. Учёные! банда извергов и кошкодавов!.. Один – стоило Тёмным Звёздам улететь с Карамо из-под его власти, – нашёл утеху себе по нраву, кошек в клетки сажать. Другой… О другом лучше не думать. Благодарение звёздам, Чёрного Барона она не встречала, зато наслушалась – хоть отбавляй. Шеф лаборатории генштаба, где мориорцев заживо на части разымают. Мучитель в чёрных перчатках.

Как Лара сказала бы – «Тьфу, и погасни!»

– У вас есть громовое небо, – напомнила она. – Там и за кошек спросят, помяните моё слово… Это невинные животные.

– Спросят – не за них. – Картерет обернулся с резвостью, для старца неожиданной. – На кошках я буду изучать наследственность. Жить здесь – куда лучше, чем носиться за мышами или бегать от псов. Представьте, ан Бези, что вы, удрав из стана, не попали к принцу, а стали лесной дикаркой. Боюсь, до нынешнего дня вы бы не дожили. Крестьянские вилы, дубьё… или церковная горелка. Ступайте, займитесь с Лаской уроками вещания. Взялись делать из малявки медиума – так делайте!

Хотя сравнение с ничейной кошкой укололо Бези, она пропустила его мимо ушей.

– Я Ласку отпустила. Пусть погуляет с девчонками.

– Ка-ак? А занятия?

– В эфире нелады. Помехи с северо-запада, со стороны Кивиты. Дальнее вещание совсем закрыто, связь еле пробивается. Похоже на мощный грозовой фронт, хотя… раньше я такого не встречала. И ещё – не во гнев будь сказано, – оговорилась она с язвительной улыбкой, – кошки мешают.

– Стоп, стоп. – Профессор двинулся к ней, в глазах его загорелось хищное любопытство естествоиспытателя. – Кошки? Почему? Вы шутите или…

– Ну… мне так кажется. Если с Кивиты идёт тёмная волна, вроде пульсации, то от вивария – как бы свечение. Эфирный звук в виде света. Очень неровный, слабый, но вещательный посыл сбивает.

Остановившись, профессор собрал губы куриной гузкой и углубился в себя. Потом спросил:

– Вы раньше видели многих кошек одновременно?

– Столько – никогда. Только мать с котятами в Бургоне – она разродилась у садовника, я бегала смотреть. Но без шлема или обруча.

– Ин-те-рес-но… Запиши, – Картерет ткнул пальцем на Китуса, – обшить стены вивария медной сеткой. Затем – поставить в план экспериментов общение медиума с кошкой через медиатор. Исполнитель – ан Бези. Если опыт будет удачным, я назову это… эффект Бези Гиджан! Так велит справедливость.

– Весьма признательна. – Девушка небрежно сделала книксен, подумав, что при всей сухости и беспощадности старик не лишён понятия о чести.

– Отдаю должное вашей наблюдательности, ан. Возможно, это путь к большому открытию.

– Свойства медиумов у животных?.. – вырвалось у Китуса.

– Именно! Я искренне рад, что окружён не тупицами, а людьми мыслящими и сообразительными. Следует проверить эффект на собаках, свиньях и овцах…

Едва Бези вообразила себя в свинарнике, беседующей с боровом, как ей снова стало не по себе, и она поспешила покинуть виварий. Китус увязался следом, нежно воркуя:

– Ты сегодня какая-то бледная…

– Спасибо. Всегда найдёшь, чем угодить барышне. Ласковым словом, например… Ты поэтому холост, верно? не из-за водки же?

– Без, я уже месяц ни капли… с тех самых пор, как Картерет меня током лечил…

Позади Сеттен бубнил, волочась за профессором:

– А одна кошка в ошейнике с бляхой. Надпись – «Шестой пехотный полк», и армейский Молот оттиснут. На свисток приманилась. У нас по соседству нет ни одного полка, как с ней быть?..

– Отвяжись, Кит, – почти умоляюще сказала Бези ассистенту. – Иди за медной сеткой, иди к Ветке в подвал, глаза ей промой… Только чтобы я тебя не видела.

– Понятно, я не принц… – отступил он, вздохнув. – Но семья у меня хорошая, с деньгами. И я без предрассудков. Всё бы по-честному сладили.

От жалости и сдавленного внутри смеха Бези захотелось плакать. Вот дуралей! С кем себя сравнил – бакалавр, из университета выпертый, и – Церес!.. Того гляди, ещё замуж предложит, в церковь потащит – Гром принимать. А то ведь родители в дом с язычницей не пустят.

«Ох, я бы представилась с порога!.. «Здравствуйте, свёкор со свекровушкой! Я из-под земли дьяволица, вдобавок вещунья, мила ли я вам?» Ну тебя, Кит, с твоими нежностями. Если искать семью, моя семья должна быть во дворце… В конце концов! Я не дам себя забыть и бросить. Не кошку выкинули! Пусть не жена, но любимая, близкая…»

Из лабораторного корпуса Китус скорым шагом отправился ловить юнцов и юниц, оставшихся тут на каникулы. Пусть за двадцать лик служат науке. Тогда, глядишь, больше останется времени на обхаживание Бези.

«Она что, ждёт генерала или адмирала? Увы, мужчины с золотыми эполетами давно разобраны, а кто из нынешних вояк выслужится до комдива – поди, угадай. Кукуя в Гестеле, мало кого дождёшься. Мы здесь на отшибе… Надо мужа в чинах – надевай шлем и шли вздохи лысому Куполу. Чем не жених? Штабс-генерал, холостяк, у государя принят, и столько кротов перебил, что давно к ним привык. Опять же, медиум. С ним, может, проще будет столковаться, чем с каким-нибудь котом Тиграном… Видишь? Выбор невелик! Брось свою бледную тоску и улыбнись…»

Когда Картерет вернулся в лабораторный зал, почитать свежих газет, он нашёл Бези грустно сидящей в вещательном кресле. Медиа-шлем был поднят на шарнире, чтоб и случайно его не коснуться. Отчуждённое лицо златокудрой девушки, казалось, сковано гримасой уныния.

– Можете идти к себе, – скрипуче молвил профессор, однако в голосе его мелькнула нотка заботы.

– Я привыкла к креслу. Столько под шлемом просидела… Здесь уютнее, чем в келье.

– Да. Мне понятны ваши чувства.

– Разве? – подняла она печальные глаза.

– После отъезда младших барышень стало тише. Конечно, их болтовня докучала, но без них стало как-то пусто… А навязывать своё общество кому бы то ни было – против моих правил. Что ж, утешимся новостями, затем вернёмся к опытам.

– Вы были женаты? – спросила Бези после долгой паузы, когда Картерет уже водрузил на нос очки и развернул листы «Глашатая». Развязная газета забавляла его и давала повод позлословить над вралями-репортёрами.

– Зачем это вам? – сурово взглянул профессор поверх очков.

– Так просто. Хотела представить вас под руку с женщиной…

– И не смогли?

– Вас я знаю только…

– …старым. Таким и останусь – старше императора и даже патриарха. Государь Дангеро мне годится в сыновья, а вот Отец Веры скорей ровня. Смолоду все позволяли себе вольности, только я и патриарх вовремя остепенились, выбрали одиночество, в то время как Дангеро… хм!

Бези оживилась:

– Вы виделись с отцом Цереса?

– Видел ли он меня? Вряд ли. Лезть на глаза прилично актёрам, певцам, но учёным… Предпочитаю держаться в тени.

– Каков он со стороны?

– Они с принцем разные. Схожи ростом, осанкой, немного манерами, в остальном же отличны. Говорят, Церес и Ингира много взяли от матери, Мариалы из «кузницы королев». Это лишний раз подчёркивает, сколь важно заниматься кошками, чтобы понять, как из рода в род передаются признаки.

– А по характеру? – продолжала выпытывать она.

– Ан, вы могли бы сами разузнать. Что мешало вам представиться Его Величеству? К чужим грешкам он снисходителен. Глядишь, допустил бы к руке фаворитку сынка… В свете принято иметь пассий, тем более неженатым.

– Церес запретил, – глухо отозвала Бези. – Велел сидеть как мышке, пока батюшка в Бургоне. Наверное, стеснялся, что я – кротиха…

Картерет хотел было объяснить ей, почему осторожный принц таил её от батюшки, но вместо этого вновь углубился в газету.

– Смотрите-ка, мы вовремя убрались из Бургона. Если верить бульварной прессе, там появились чудеса в духе Корделя. Какой срам!.. В эпоху, когда прогресс достиг невиданных высот, когда наука идёт семимильными шагами, они позволяют себе писать: «Дерево ожило и растерзало парковую стражу»! Гром небесный, что за времена?! На одной странице – и старинные бредни, и объявление: «Ныне, 28-го хлебника, на космодроме в Эрендине астральный корабль «Авангард-4» будет установлен на стартовом комплексе…»

– Ожило, в нашем парке? – Бези изумлённо заморгала.

– Так пишут! Должно быть, читателям наскучила война, надо чем-то подстегнуть их интерес. Как это сделать? Взять до дыр зачитанные нянюшкины сказки, сборник балаганных пьесок, переврать – и в печать!.. Откуда взято? куда цензура смотрит?

Вернувшись к тексту, он примолк, недовольно шевеля губами. Глаза его бегали по строчкам, а в сердце вкрадывалась смутная тревога.

«Об этом ужасе поведал по секрету свидетель, нижний чин белой гвардии, просивший не называть его имени. Он долго скрывал событие, но больше не в силах был молчать…»

– Принц показывал мне дерево, – заговорила девушка неуверенно, – старый дуб возле той круглой башни, где жандармов запирали протрезвиться. По пути к Нырищу. Дуб так криво стоял, словно он шёл и на ходу застыл. У него корни из земли торчали как подогнутые ноги… Ствол весь изрубленный, в шрамах, и цепью окован – та прямо в кору вросла. Нижние ветви спилены. Церес говорил, что…

– Мне тоже, на прогулке, – огрызнулся профессор. – Чудес не бывает.

– А я? то есть – медиумы?

– Любое так называемое волшебство, – назидательно заметил Картерет, – есть знание, которое пока нам недоступно.

Мир без чудес вдруг показался Бези столь нестерпимо унылым, что захотелось на воздух, в свет и зелень садов. Даже во рту стало пресно, до того было заунывно поученье старца.

«Срочно надо пожевать. Чего-то кислого!»

– Пойду. Скоро обед, а у меня маковой росинки…

Картерет спохватился, что останется один со своей мудростью под низкими сводами, как в склепе.

– Хотите, я велю принести обед сюда?

– Нет-нет, не трудитесь!

В Аптечный сад Бези пробиралась крадучись, кружным путём, далеко обходя и женский, и дворянский корпуса, потом по тенистой аллейке позади лазарета – и через пролазину в живой изгороди. Ложку и нож несла в ридикюле. По дороге осторожно озиралась – не видит ли кто, куда она идёт?.. Благо, заросли старинных – ещё монастырских времён, – сиреней и жимолостей защищали её от чужих глаз.

И даже в саду её не покидали опасения – ну как из кустов кто-нибудь выглянет? Зрелище непохвальное, предосудительное – дворянка, наставница юных вещуний, столовыми принадлежностями выкапывает коренья, кое-как их очищает от земли ножом, споласкивает наскоро в ручье – и в рот. Жуёт как животное, некрасиво сидя на корточках, подобрав юбки. А где манеры, приличия? Какие разговоры после этого пойдут по Гестелю – лучше не думать.

Но что делать, если ужасно хочется – до слюнотечения, до икоты, до спазмов в животе хочется выковырять из земли именно этот корешок, манящий своим горьковатым запахом, сводящий с ума. Хочу-хочу-хочу, никого не слышу, ничего не вижу, просто умираю от желания… Даже почва, в которой сидел корень, кажется вкусной.

Доев, она вздохнула и утёрла платочком губы, испачканные жирной землёй – тут, откуда ни возьмись, из боярышников, густо росших у ручья невдалеке от Бези, вылезли двое военных. Подкрались – веточкой не хрустнули!.. Пехотный штабс-капитан и жандармский нижний чин, оба с револьверами наизготовку. От неожиданности девушка вскочила; в глазах у неё потемнело, словно серая вуаль затуманила высокие кусты, лужайку, фигуры мужчин. Дурнота подступила снизу, остановив дыхание на вдохе.

– Тихо, барышня, – негромко сказал офицер, приложив к губам указательный палец левой руки, затянутой в перчатку.

– Я буду кричать. – В страхе Бези попятилась, чуть не упав. Зрение прояснилось; она смотрела лишь на приближавшегося офицера. – Не трогайте меня! Нет!..

– Где кошки? – наступал штабс-капитан, нацелив ствол в грудь Бези. Он походил на помешанного, а жандарм – тем более, весь какой-то мятый, с бешеными глазами, револьвер в руке трясётся. – Здешние люди украли мою кошку. Я этот паршивый пансион переверну с ног на голову, чтобы…

– Бези! – внезапно воскликнул жандармский сержант. – Безуминка, ты что тут делаешь?.. Ваше благородие, я эту девушку знаю!

– Нож?.. Ножик, а ты здесь откуда? – уронив ложку, исполнявшую роль лопаты, Бези уставилась на парня из полка принца – и не просто из полка, но из команды медиумов. – Вы меня… так напугали!

– Кто эта особа? – рыкнул офицер, взведённый как пружина, того гляди нажмёт на спусковой крючок. Злые глаза его недоверчиво и цепко изучали Бези.

– Наша. Своя. – Нож бессильно опустил оружие. – Не извольте сомневаться, ваше благородие – она поможет. Она добрая, я вам клянусь. Бези…

– Кошки в лаборатории профессора, в виварии, – начала Безуминка медленно, наблюдая за оружием офицера. – Я вас провожу. Только вы… уберите это, ваши пушки. Не надо стрелять. Тут охрана… Давайте всё по-хорошему сделаем. Нож, ты чего такой… пьян, что ли?

– Мы с фронта, с кратера. – Сбив кепи на затылок, Нож с усилием растёр себе небритое лицо ладонью; глаза его блуждали, будто он вот-вот упадёт в обморок. – Без, я трое суток не спал. И его благородие тоже на нервах. Грома ради, дай где-нибудь выспаться… хоть часа два… только обещай одну вещь.

– Ну? – Бези чуть осмелела, хотя со штабс-капитана глаз не сводила – чего от него ждать?

– За его благородием будешь присматривать. Даже на миг не упускать из виду. Я тебе и револьвер отдам.

– Зачем?!

– А попытается бежать – стреляй в него.

«Оба на фронте рехнулись, – в тоске подумала Безуминка, жалея, что пошла в Аптечный сад не вовремя. – Вот она, война, что делает с людьми!..»

Как ни странно, на слова сержанта офицер ничуть не возмутился, только ещё больше помрачнел и, убирая оружие в кобуру, кивнул:

– Нож говорит правду. Вы должны будете сделать это, барышня. Я приношу вам мои глубочайшие извинения за испуг и невежливое обращение. Дело в том, что… я стремлюсь в столицу против своей воли. Я ищу встречи с высочайшими особами и не знаю – зачем.

«В столицу. С высочайшими особами, – повторила Бези про себя, словно запоминая депешу для передачи в эфир, и сразу находя в словах штабс-капитана свой, особый смысл. – Не знаю – зачем… Зато я знаю – зачем».

– Дай сюда, – решительно протянула она руку. Нож послушно вручил ей оружие, которое тотчас исчезло в ридикюле. – Идёмте со мной.

Стрелять она не умела – но какое это имеет значение?

Экспедиция кавалера Карамо

Остров Якатан, царство Гуш

2600 миль к северо-северо-западу от Гестеля

Собраться вместе Тёмным Звёздам удалось лишь за поздним обедом.

Уши Лары заложило от стрельбы, правую руку по самое плечо ломило от напряжения и ударов рукоятки револьвера в кисть. Сарго ученице спуску не давал, натаскивал как взрослую. Будто нарочно измывался, чтоб она от своей затеи отказалась.

Тут кто кого переупрямит! Она сдаваться и не думала, просто железина тяжёлая и сильно в руке бьётся.

С попаданием пока было туго. Мишень украшалась дырками там и сям, но редко – в середине. Лисси стреляла точней.

«Стрельба, сестричка – только полдела! – наставлял корнет. – Собой владеть и содержать оружие в исправности – вот главное. Разборка и сборка вслепую, а самое святое – чистка! Чем хозяюшка гордиться? кухонной посудой. Так вот, драить револьвер ты должна хлеще, чем свои кастрюли. И по сторонам не зевать!»

В стороне у барьера Огонёк палил из «красного грома». У него тоже получалось так себе, хотя пули ложились ближе к центру мишени. Вдобавок он, похоже, нервничал из-за патронов – таких, «бутылочных» калибра 7,5 линий, в Гуше не достать, разве что купишь у восточных офицеров.

А когда перезаряжали оружие, он даже не пытался разговор наладить!

И стрельбу Лары не обсуждал.

Хоть бы сквозь зубы сказал: «Нормально, у тебя уже получается».

Или боялся, что она начнёт его меткость оценивать?..

Лара сделала попытку похвалить: «Ловко работаешь», но он лишь буркнул: «Да, ничего так» и отвернулся.

Грустно.

За обеденным столом наконец выпало время побеседовать – только Эри про свои дела помалкивала, но все замечали, что она держится с плохо скрываемым торжеством. Весёлый взгляд её поблёскивал, жесты выдавали нетерпение, а улыбка на тёмно-пламенных губах вспыхивала чаще, чем обычно.

– Кавалер велел летучую гадину утопить в спирте, – доложила Хайта. – Её повезут на материк, учёным господам на растерзание. Они всё режут на части, что им достанется?

– Хайта, такова наука, – разъясняла Лис. – В академии ищут тайны жизни.

Чтобы вдуматься, Хайта приложила палец к носу:

– Жизнь – это когда живое. А мёртвое – это тайны смерти. Вот профессор Картерет, тот изучает живое… Он тоже в академии?

– Его оттуда исключили. – Разгорячившаяся и проголодавшаяся за день Лара с аппетитом ела мясную поджарку под остреньким перечным соусом. – Бези рассказывала мне… Дедушка Рикс ни с чем не считался, мог человека уморить ради науки. Натуральный живодё… ну, мучитель настоящий, инквизитор. Представляю, как он без нас тоскует – пытать некого! Наверно, за ассистентов примется… Прелесть! мы вернёмся – а Сеттен с Китусом уже заспиртованы! вот их мечты и сбудутся – винищем захлебнутся…

– А я опасаюсь за кошек, – печалилась Лисси. – При нашем отъезде профессор диктовал Китусу заказ на сотню кошек…

– Это ему Карамо нашептал, чем заняться. Учёный спор про… – Лара прищурилась, вспоминая учёное слово, – …наследственность! Вроде, если у кота хвост белый, а у кошки чёрный, то какие будут у котят? Рикс ещё два шкафа тетрадей испишет.

– Цвет хвоста – от бога…

– Лисси, ну какое богу дело до хвостов?!

– …и зачем ради этого кошек неволить?

– Уверяю, кошки будут «за» всеми хвостами и лапами. Казённый корм досыта и любовь без края.

– О, Ларита! пожалуйста…

– Кошачья порода такая, что делать. Через год в Гестеле ступить будет некуда, сплошное «мяу». Они плодущие! Но на самом деле Карамо с профессором хотят вычислить, что станет, если медиум и лунатичка…

Лисси чуть не подавилась от смущения.

– Летающий вещун родится, – вмешалась Эри. – Но слишком редкая пара – с разными дарами.

Подбирая вилкой рисовый гарнир, Лара искоса, чтобы Эрита не увидела, взглянула на неё – «Редкость?.. Да что вы говорите, Ваше Высочество? А ваш ночной полёт в обнимку с Огоньком?» – и продолжила расспрашивать златовласку:

– Хай, много нашли кротовых нор?

– Я с патой – две, Каси – три. Они между домами, а выходят наружу, за стену. Бояться не надо – под гостевой дом ходы не прорыты.

– Мне посчастливилось выведать важный секрет. – Эрита не вынесла переполнявших её чувств и таки решила поделиться с Тёмными Звёздами, приоткрыть краешек своей радостной тайны. – Я опробую его наедине, а потом покажу вам. После ужина, хорошо? Нет, пока не расспрашивайте, я ещё не разобралась хорошенько.

«Подумаешь, какой-нибудь гушитский фокус, – чуть пожала плечом Лара. – С моим небесным ключом не сравнить…»

На свидание с Юнкером Карамо и Лара выехали в мотокарете посланника. Разведка донесла – в Панаке неспокойно, были возмущения черни. При подобном раскладе лучше быть на колёсах, с вооружённой охраной.

– Гере кавалер… – сидя рядом на кожаном диванчике, Лара долго набиралась смелости, и таки решилась. Стрельба в тире, учёба на дирижабле и жизнь в Гестеле, где она стала самостоятельной, придавали ей сил утверждать своё «я».

– Да, ан? – тепло взглянул на неё Карамо, до того наблюдавший в окно дверцы за суетой на панакских улицах.

– Вот, я участвую в ваших делах… конечно, я не должна знать всего, но… Вы мне так много доверили, я вам очень признательна.

Кавалер скрыл ласковую улыбку.

«Может, она далека от того, чем я занимаюсь двадцать лет, но уверен – это её увлекает. Она пытлива и сообразительна… лишнее доказательство тому, что кровь двух орденов в ней не угасла, а напротив – возгорелась с новой силой. Ну-с, милая кареглазка, сделайте ещё один шаг… но помните – прикоснувшийся к тайне отмечен ею навсегда».

Тем временем Лара плела свои простенькие – не чета дворцовым, – хитрости:

– В Гагене так говорят: «Плох кровельщик, если не видит кровлю целиком». Вам ведь нужна помощница, я верно поняла?

– Соратница. Но вы ещё молоды, ан…

– Тогда проще оставить меня в гостевом доме и не звать больше.

– А вы сможете там усидеть?

– Я усидчивая. Буду читать книги из библиотеки. Может, заведу знакомства с умными людьми. Даже когда выйду замуж… мысли-то останутся со мной. И когда-нибудь я доберусь до того, что хочу знать.

– Что именно?

– Почему ключ говорит. Зачем его надо собрать, кто его сделал… ну, и всё-всё-всё остальное.

«Познать тайны Отца Небесного до последней» – вспомнился Карамо орденский завет.

«Голос крови!.. Поразительно – он просыпается порою в нежном существе, чьё назначение – любить, растить детей, вести хозяйство… Нет, нет – та, что задалась целью всё узнать, стоит выше званий госпожи и хозяйки. И дети такой женщины – рыцари будущего века».

– Эти загадки, ан Ларита – не просто девичьи забавы.

– А я не просто девушка, я медиум. И потом, вы же меня посвятили…

Рассмеявшись и встряхнув тёмно-русыми волосами, Карамо хлопнул себя по колену:

– Кто вас учил дискутировать?

– Наш пансионный поп, отец Конь. Он такой языкаст… то есть – красноречивый.

– Сдаюсь. Против красоты и святой церкви я бессилен. Но… возможно, вы разочаруетесь, ан – многих ответов я и сам не знаю.

– Если повезёт, я вам помогу.

– Очень надеюсь. Мы подъезжаем.

Квартал оптовых купцов, где стояла церковь святого Лавана – место благополучное и чистое, улицы тут замощены камнем, дома часто построены на имперский лад, хотя куклы-души на карнизах и здесь попадались. Раскосые гушиты, торговавшие с материком, желали выглядеть респектабельно, даже принимали веру Грома – но оставались собой.

На пороге церкви Лара замялась в неловкости. Входить одетой по-мужски… местные воспринимали её наряд как должное, а что скажет священник? Ступишь – тотчас пономарь выскочит: «Это против устава. Извольте покинуть сень Грома!»

– Я подожду снаружи.

Можно помолиться и перед вратами храма, кланяясь Птице-Грозе, что над входом. Наружная охрана царственных персон так всегда и делает.

Входящие поглядывали на неё. Какая воинственная юная девица! строгая прическа, ремень на талии и револьвер на поясе… наверное, цари-драконы учредили новый род войск.

«Теперь Карамо мне расскажет! – думала она, осеняясь и отдавая поклон. – А то, что я – инструмент, что ли? Я даже голос ключа слышу, а он – небесный. Только странный… Действительно, как граммофонный, неживой. Если ангелы так говорят…»

– Примете ли от меня святой воды? – тихо спросил вблизи молодой мужской голос.

Лара с дрожью обернулась.

Он!

Для встречи Юнкер приоделся, как здесь обычно рядятся торговые агенты – белая сорочка с фатовским воротником, небрежно повязанный чёрный галстук, палевый жилет в кофейную полоску, лёгкий жемчужно-серый сюртук нараспашку, за атласным кушаком – кошель и револьвер. Узкие панталоны бледно-табачного цвета и сияющие ваксой щегольские сапожки. Широкополую шляпу он снял и непринуждённо обмахивался ею, как веером.

– Жаркий вечерок, не правда ли?

– А в другой раз так подкрадёшься – будет худо, – ощетинилась Лара. – Зачем явился? вечерня ещё идёт! И хватит на меня пялиться, я тебе не подружка…

– Мои глубочайшие извинения, Ласточка…

– …и не Ласточка!

– Как же тебя звать, если не позывным?

– Ан Ларита, – надменно процедила она.

– Чудно, – повёл он плечами, не отводя от неё глаз. – А меня зовут Ларион, вот и познакомились.

– Ты это выдумал, прямо сейчас, чтобы ко мне подбиться.

За ними издалека наблюдали водитель, шоффёр и охрана кареты. Старший матрос с карабином на плече уже ступил было на лестницу – что-то разговор у барышни с молодчиком слишком сердитый, не вмешаться ли? – но Лара жестом остановила его: «Спокойно!»

Глубокие глаза Юнкера помрачнели, тонкие губы поджались, он водрузил шляпу на столбик каменных перил и, распустив галстук, развёл в стороны крылья воротника. На бледной коже ниже яремной вырезки у него было красиво, каллиграфически выколото чёрным: «ЛАРИОН».

– Не убеждает?.. Иногда я лгу, но с именем всё строго.

– Извини, – смутившись, хмуро ответила она.

– Пустяки. Кто ждал такого совпадения? Похоже, твоя матушка тоже почитает святых Ларов. А брат у тебя есть?

– Младший… но имя у него не парное.

– Значит, кто-то в семье умер… искренне сочувствую.

– Что ты привязался? это моя семья! я же в твои домашние дела не лезу.

– И не дай бог, – спокойно сказал Юнкер, завязывая галстук, потом замялся и продолжил более мягким, извиняющимся тоном. – Вчера я испортил тебе прогулку… Назначь наказание. Выкуп. Что хочешь. Только… давай говорить без вражды. Помиримся? – Он глядел просительно.

– А… я пока не знаю, – честно ляпнула Лара. – В смысле, не надо мне выкупа. Всё уже стряслось, не поправишь.

– Ты говоришь о том пареньке?

– Не твоё дело!

– Ясно. Если не выкуп, тогда что-нибудь другое.

– М-м-м… как ты вещаешь без шлема?

– О, это случайно! срыв, от волнения. Ты появилась вблизи, я дымил… это должно быть тебе знакомо.

– Дурман действует как гигаин?

– Не пробуй никогда. О чём ещё хочешь спросить?

«В фаранской крепости есть «составная часть устройства»? – вертелось на языке Лары, но она смолчала. Во-первых, Ларион соврёт. Лгать умеет, сам сказал. Во-вторых, это тайна Карамо…

«…и моя» – Впервые Лара ощутила, что повязана большим общим секретом, как в союзе на клятве.

– На кого ты работаешь?

– Я переводчик в посольстве.

– А зачем следил за мной оттуда?.. чур, не ври, я дистанцию чую. Ты меня на луче держал. Кто-то заказал слежку?

На тонком лице парня отразилось замешательство. Похоже было, что он повторяет вопрос в себе, вновь и вновь. Его злил допрос, который ему учиняла девчонка, но – сам вызвался, а тут вдруг слов не находится.

– Просто… я слышу тебя лучше, чем других. Гораздо лучше. Такой звонкий голос… Может, нам святые Лары помогают? – попробовал он отшутиться. – Но заказа не было, клянусь честью. Ты довольна ответами?

– Почти.

– Тогда мой черёд. Где, когда и за какие деньги ты можешь спеть мне ту колыбельную?

– Я что, похожа на певичку из кафешантана?!.. это мамина песня. Её на заказ не поют. Только малым детям… или по настроению.

Похоже, отказ не обескуражил Юнкера, и он готов был добиваться своего, но не успел и рта открыть, как от церковных врат раздался неприязненный, жёсткий голос Карамо:

– Ларион, вы опять за своё?

Лара отпрянула к перилам, чтобы не оказаться между ними – ненависть, как луч, пролегла от кавалера к бледному медиуму, и даже мурашки по коже пошли от чувства, почти ощутимо задрожавшего в душном воздухе.

Ей почудилось: сейчас мужчины – молодой и зрелый, – схватятся за револьверы, грянет выстрел, и один из них упадёт, залитый кровью.

Они сближались. Замерший Юнкер напряжён как струна, он ещё сильнее побледнел, а Карамо прям и твёрд будто клинок, и кофейные глаза его стали как каменные. Даже хромоты у кавалера не было заметно.

Лара быстро переводила взгляд с одного на другого. Точно, они знакомы! Впились друг в друга, следят за малейшим движением. В очах Карамо – лёд и плохо скрытое отвращение, а у Юнкера…

…казалось, он вот-вот заплачет. Но его слёзы закипят, едва выступив из глаз.

– Я воспрещаю вам приближаться к этой барышне, – не допускающим возражений голосом сказал Карамо.

– С какой стати, гере? – мягко и чуть ядовито парировал Юнкер. – Коль скоро вы ей позволили носить оружие, значит, она прошла девичье посвящение и может вступать с беседу с мужчинами…

– …с теми, чья репутация чиста. Пока я рядом – яопределяю, кто достоин говорить с нею. А теперь потрудитесь объяснить, с какой целью вы меня вызвали на встречу. Ваши россказни о бедствии, которыми вы потчевали ан Лариту – лживый повод увидеться или нечто более реальное?

Сделав над собой усилие, Юнкер принял вольную позу и с изяществом опёрся на перила чуть ниже того места, где прижалась к ним встревоженная Лара.

– Реальней быть не может, гере. Шестого зоревика в полдень произойдёт катастрофа, и вы рискуете погибнуть. У вас есть воздушный корабль – улетайте заранее. Лучше всего на восток.

– И что за напасть меня ожидает? землетрясение, шторм?

– Затрудняюсь ответить… что-то ужасающее. Природа бедствия мне не известна, но оно затронет Гуш, и я постараюсь на днях покинуть эту обречённую страну.

– Как велики будут масштабы бедствия? – выспрашивал Карамо штаб-офицерским тоном, сдвинув брови.

– Не представляю. Большое разрушение, тысячи жертв… Луч, который я поймал, был слабым и прерывистым, голос неразборчив.

– Откуда он исходил?

– Этого я открывать не стану. У меня свои тайны.

– И вы поверили голосу – возможно, голосу лжеца или безумца, – а теперь под маской заботы пытаетесь убедить меня, что чей-то шальной луч передавал сущую правду?

– Есть другие доказательства. Я вас предостерёг, а дальше вам решать. Потом вы поймёте, что я был прав.

– Если вам больше нечего сказать – прощайте.

– Ну, зачем так сразу!.. – Юнкер нехорошо улыбнулся. – У меня есть деловое предложение… по части ваших изысканий. Я готов помочь вам – на моих условиях.

– И что вы можете предложить?

– Составную часть ключа. Вернее, путь к ней и, возможно, её местонахождение.

Внешне оставаясь нерушимо спокойным, Карамо наблюдал за Юнкером пытливым взором. По выражению лица худого юноши невозможно было догадаться – знает ли он, что часть, называемая «власть земли», была прошлой ночью похищена из посольства Фаранге ловкой пронырой Хайтой? Впрочем… он лишь слуга фаранцев; они не станут посвящать его во все подробности.

Но Юнкеру известно главное – содержание свитка «Лиген оракви». Он причастен к великому поиску. Именно поэтому он оказался в сговоре с сынами крокодила. Те знали, кого вовлечь в свой тайный круг. Как они пронюхали, что он – обладатель знания?.. Столь глубокое прозрение под силу редким медиумам, могучим провидцам, способным за мили прикоснуться к разуму иного человека и прочесть его. Таких – единицы. Где Юнкер попал на прицел незримого луча?.. Фаранцы стали появляться в южном полушарии – наверняка в составе какой-то из их дипломатических миссий был сильный вещун…

«Так или иначе, – рассудил Карамо, – им может быть известно нечто, пока неведомое мне. Вступим в игру?»

– Любопытно, – сухо ответил он. – Продолжайте.

– Можно, я уйду? – робко попросила Лара.

– Да, – чуть кивнул Карамо.

– Нет, останься, пожалуйста. – Юнкер, не отрываясь, смотрел на кавалера. – В присутствии девушки он в меня не выстрелит. Хоть какая-то гарантия.

– Я должен был сделать это гораздо раньше, – процедил Карамо. – Уж если в первый раз обошлось…

– Да, гере, пасть от вашей руки было бы сладко. И закономерно. Кто даёт, тот и отнимает.

– Не отвлекайтесь. Ваши условия?

– Просить о возвращении в круг братьев…

– Пока я не сочту, что вы искупили свой проступок – бессмысленно, и даже речи заводить не стоит. Достойная смерть – единственный выход для вас. А торг – явно не путь к прощению.

– …поэтому условие – иное. Имя моей матери.

Карамо ярко осознал: если он произнесёт всего два слова – «Рутана Эливис», – то лишится искренней помощницы, им самим посвящённой в тайну ключа. Навсегда. Жаркий интерес в глазах Лары сменится вспышкой недоумения, потом горем, наконец – обидой и брезгливым отторжением.

Так мстит преданная любовь. Иногда жизни мало, чтобы искупить один неверный давний шаг.

«Я виноват перед ними обоими. Что мне выбрать? верность Ордену и новая великая находка – или мир в душе девчонки-медиума?»

На миг ему показалось, что самое правильное – убить Лариона на месте, сейчас. Тогда он перестанет задавать свой вечный вопрос…

«…и преследовать меня».

– Сделка не состоится, – отрезал Карамо и подал руку настороженной Ларите. – Позвольте, ан, проводить вас к карете.

– Но почему? – Юнкер заступил им дорогу. Его голос звенел, готовый сорваться на крик. – Почему вы не хотите этого сказать? Она была недостойной женщиной? падшей? порочной?

– Пропустите нас.

– Кто она была? она жива? я хочу её увидеть!..

– Разговор окончен, – отстранил его Карамо.

– Я едва её помню – лицо, руки, голос… Она не могла быть дурной матерью!

– Вы слишком назойливы. Держите себя в руках, сударь.

– Значит – нет?.. – отступив, Юнкер заговорил с циничной гримасой. – Ну… тогда остаётся думать, что я унаследовал ваш нездоровый вкус, раз мы оба тянемся к доступным, причём к одним и тем же…

Карамо оборвал его сбивчивую, поспешную фразу хлёсткой пощёчиной. На бледном лице Юнкера вспыхнул красный след.

Охрана уже вполне решительно двинулась вверх по ступеням. Выходившие из церкви отпрянули от возмутительной сцены, а Ларе вдруг стало больно на душе, словно её саму ударили.

Теперь кавалеру пришлось остановить матросов жестом запрета.

– Это лишь малая часть того, что вы заслужили, сударь, – отчеканил он, прожигая Юнкера взглядом. – Ещё слово – и я выдам остальное, сразу. Идёмте, ан Ларита, здесь не следует больше задерживаться.

– Я сам принесу братьям то, что могли принести вы, – негромко раздалось им вслед, – и тогда посмотрим, на чьей стороне будет капитул.

Сев в мотокарету и закрыв дверцу, Карамо следовало сказать: «Я предупреждал вас, ан – он скверный человек». Но, встретив взгляд девчонки, он воздержался говорить что бы то ни было. В её глазах он сейчас выглядел гораздо хуже Лариона.

Она всё поняла.

Достаточно взрослая, чтобы понять.

И она была не на его стороне.

– Вы меня осуждаете, – глухо проговорил он, глядя в стекло дверцы.

Ларита мелко, часто покивала, словно трепетала от страха. Что толку притворяться? лучше откровенно, чем врать и врать всё дальше.

– Вы правы. Я грешен, давно и тяжко. И не ведаю, что перевесит на суде Господнем – мой грех или моё служение. Боюсь, теперь вы не сможете мне доверять.

После долгой, томительной, казавшейся бесконечной паузы его слуха коснулись вздох и шёпот Лары:

– Я попробую…

Радости кавалер не испытал. Напротив, камень на душе стал тяжелей – голос болезненно напомнил о Руте. Давным-давно, в мучительный час, в полутьме, она так же шептала: «Ты вернёшься?»

Быстро опустился тёмный вечер. Панак залила синева, зажглись лампы на «Морском Быке». Мелодичный звон баханских храмов таял в синем воздухе, стихали звуки города, к которому – день за днём, как часовая стрелка, – приближалось неведомое бедствие. Сегодня цикады стрекотали тише, сбивчивей, словно их тонкие голоса заглушал усилившийся северо-западный ветер – вчера он лишь колыхал листву, а нынче уже шевелил небольшими ветвями деревьев.

– Передайте Хайте, что я жду её с патой, – попросил Карамо на прощание. Он пошёл к своему коттеджу, прихрамывая на длинных ногах, словно лечение было напрасным, и тугая боль вернулась в суставы. Осанка его изменилась, он – обычно подтянутый, – выглядел почти стариком. Ларе пришли на ум слова отца Коня: «Его окружает прискорбная, тёмная тайна».

Вот, значит, как… Погулял смолоду, поигрался, а потом забыл свою зазнобу – да с ребёнком! – и из сердца выкинул. Даже сынку её назвать не хочет – стыдно своих прежних дел.

«Должно быть, он потом Лариона пригрел-таки – в пансион определил, чтоб как благородного воспитывали… своя кровь, ясно! И про ключ Юнкер знает – посвящён… А дальше? что-то между ними грянуло – и на разрыв. Так оно всегда у незаконных. Они же чувствуют, что родились не по правде, вот и злятся, и томятся. И развод кавалеру – за грех. Бог не прощает… А девушка – та, мать Лариона, – из простых была. На волосок не верю, что падшая. Она по простоте обманутая. Закружилась, обольстилась…»

Ломая голову – как теперь вести себя с Карамо? – Лара взошла на этаж, к своей с Эритой комнате. Только сейчас оставшийся без ужина желудок стал напоминать о себе. Захотелось пирога и молока.

На уме нет-нет да возникал Юнкер – отчего-то представилось, как он понуро бредёт по собачьим улицам Панака, заложив руки за кушак и надвинув шляпу игрока на лоб, с горящим на щеке ударом батюшки. Курильщик дурмана, байстрюк без матери…

«Несправедливо к нему так! – возмутилась душа Лары, даже слёзы к глазам подступили. – Какой ни есть, но светлой крови!.. и медиум, вдобавок мощный… За что его отверг Карамо? И что вышло? парень перешёл к язычникам… отчается – и душу сгубит, станет поклоняться крокодилам».

Оказалось, в их комнату собрались все Звёзды экспедиции.

На столе, под салфеткой, Лару ждал остывший ужин, на который четырьмя глазами поглядывала вечно голодная пата. Животина быстро усвоила, что её – с подачи перепуганной девицы-горничной из Руэна, – теперь зовут Анчуткой, и на новое имя с готовностью откликалась «Тяа?»

Но вместо вечернего уюта и покоя здесь царило молчаливое напряжение. Эрита похаживала по комнате, Хайта сидела на коврике у её постели, а Лисси…

Лис горизонтально висела в воздухе под потолком, в ниспадающей длинной сорочке, и медленно поворачивалась, как колбаса на вертеле. Лицо Лисси было неподвижно-сонным, глаза полузакрыты.

– Что это – мы сонной микстурой разжились? – кивком указав на неё, Лара сразу села к столу и занялась ужином. – Кто раздобыл, Котта Гириц? Я видела, Лис вела с ним разговоры…

– Не-е-ет… – протянула Лисси долгим голосом сомнамбулы, приоткрыв блуждающие синие глаза, похожие на ночные озёра. – Это заклинание баха-а-анов…

– Искусство Лунного Пруда, – деловито и как-то нервно пояснила Эри. – Я купила секрет у туземного мастера. Действует через треть минуты после прочтения. Без удавки, без раствора. Я уже опробовала; Лис – вторая. Но формула – на языке гушитов, она призывает Бахлу, владыку снов…

– Думаешь – насколько нам это дозволено? – откусив от пирога, Лара присмотрелась к Лисси. Ничего, стойко держится у потолка.

– Вот именно. – В глубокой задумчивости Эрита начала было грызть ноготь, но тотчас вспомнила о достоинстве и сплела пальцы перед грудью. – Котта с его познаниями толмача будет нам очень-очень нужен. Кто-то должен точно перевести текст, а потом… надо чем-то заменить обращение к Бахле, верно? Я не хочу ему молиться.

– Главное – совета у попа не спрашивать, – попыталась шутить Ларита, ещё подавленная сценой между отцом и сыном. – Хотя… если буду под шлемом, попытаюсь вызвать Гестель – там отец Конь, он священник понимающий, подскажет что-нибудь. Повезёт – так заодно и с Бези поболтаю.

– Да, теперь ты у нас – единственный медиум, на тебя вся надежда, – со вздохом посмотрела Эри на неё.

– Как…как единственная? – Лара чуть не поперхнулась пирогом.

– Пока ты ездила в город, Огонька послали в порт, на пароход. – Эри говорила негромко, словно боясь задеть её душу. – Если быстро поднимешься на дирижабельную башню – может, увидишь отправление.

– Но почему… – Лара ощутила пустоту в груди и беспомощную, жалкую растерянность. Аппетит пропал, как не было.

– Карамо назначил его письмоносцем, отправил на материк с личной почтой. Огонёк тут бегал напоследок, всё тебя искал… Записку оставил.

– Где она?!

Конверт был без адреса, вообще без всякой надписи, залепленный – и измазанный, – жёлто-бурым пектиновым клеем. С конвертом Лара выскочила в коридор, встала под тусклой лампой. Неровные строчки прыгали перед глазами:

«Лари, прости, мне срочно приказали ехать, там «Королева Халле» под парами. Я так хотел поговорить с тобой, но ты была без обруча…»

«Да, а лицом к лицу у тебя зубы свело!.. Надулся, обида ходячая – нет бы спросить, по-людски разобраться!»

«…я плыву в Гасторию, потом поездом в Руэн. Давай свяжемся? Я буду выходить в эфир…»

С мстительной яростью, беззвучно плача, Лара мелко порвала куцее письмо и выкинула клочки в коридорное окно. Выплакав горести дня, она вытерла глаза платочком и долго стояла у отрытого окна, чтобы свежий ветер сдул с лица малейшие следы горьких слёз.