Тайная каста Ассенизаторов

Глава 9

— А где же я был? — несказанно удивляюсь я.

— Наверное, бессонница, может, в тамбуре стояли?

— Вам приснилось, — улыбаюсь я.

— Может быть. Я так плохо спала этой ночью, — нехотя соглашается женщина.

Настроение пятибалльное, подхожу к туалету. Закрыт. Ах, да, сейчас же стоянка. Выхожу в тамбур, дверь открыта, проводница проверяет билеты. Улучаю момент, спрыгиваю на перрон. Не холодно, снега нет, явно на подъезде к Крыму.

Станция небольшая, чистенькая. Ходит народ, кто-то продаёт вязанки ялтинского лука, кто-то яблоки. Бабка везёт тележку с пирожками, запах одуряющий, не удерживаюсь, покупаю несколько штук. Затем вижу мужчину с вяленой рыбой. Хорошие такие лещи, длинные щуки. Останавливаю его, выбираю рыбу, он, видит мой орден, даёт целую вязанку бесплатно. Страшно смущаюсь, пытаюсь сунуть деньги, но он наотрез отказывается, говорит, сын его служит на границе.

— Лейтенантик, трогаемся! — завёт проводница.

Прыгаю на лестницу, она мило улыбается:- Чаёк принести?

— Не против. В Севастополь скоро приедем?

— В Крым въезжаем, полдвенадцатого будем.

В купе, кроме долговязого подростка, уже все проснулись. Мужчина собирается бриться, женщина скатывает постель. Кладу на столик ещё горячие пирожки:- К чаю.

— Как спалось, лейтенант? — мужчина с одобрением глянул на мои гостинцы.

— Спал как убитый, — покосился на хмыкнувшую соседку.

— Я тоже. Люблю спать в поездах. Отвлекаешься от всего, перестук колёс. В принципе, у меня вся жизнь на колёсах, — вздыхая, добавляет он. — Эй, Вадик, вставай, — трясёт своего сына.

— Папа, дай поспать! — брыкается подросток.

— Дядя Кирилл такие пирожки принёс!

— Оставите, — Вадик отворачивается к стене, нарывается с головой одеялом.

— Вот, так всегда, нет в нём военной закалки.

— Рано ещё, закалку эту приобретать. Не буди ребёнка, вступается за его мать.

— Четырнадцать лет парню, чрез три года в училище пойдёт.

— Типун тебе на язык, поступит в институт, пускай гражданским человеком остаётся. Намыкалась с тобой, по дальним гарнизонам шастать. А толку? Лишь на пенсии вздохнула. Не хочу, чтоб у сына такая участь была.

— Что вы опять спорите, — наконец просыпается Вадик, — вот возьму и в ПТУ пойду.

— Шалопай! — беззлобно даёт подзатыльник отец.

Парень спускается, заспанный, глаза щёлочки:- Доброе утро, — приветливо здоровается со мной. — О, пирожки!

— Иди, умывайся! — хором говорят отец с матерью.

За окном знакомые пейзажи. Крымскую природу не спутаешь ни с чем. Нет кричаще ярких красок, как это есть под Москвой, где по осени она вспыхивает словно бриллиант, излучая тысячи цветов. Здесь всё приглушенно, но, от этого мне милее. Словно благородный топаз неназойливо подсвечивает листву багровым и медным отблесками, и всё это на фоне красноватых скал, а вверху, как бирюза — высокое небо.

Сейчас, правда, глубокая осень, но, всё, же не все деревья сбросили листву. Лес стал прозрачнее, явственно виднеются корявые можжевельники, как свечки — кипарисы, где-то шумят сосновые леса.

А вот и знаменитые крымские туннели. Постоянно пытаюсь, сосчитать их количество и, никак не могу, всё время отвлекаюсь.

Наконец выкатываем из последнего, поезд несётся мимо пещерного монастыря. Он заброшен, виднеются чёрные провалы, высеченные лестницы, пустые площадки на скалах. А вверху стоят мощные круглые башни. Когда-то здесь было древнее поселение.

На противоположной стороне плато — каменоломни, выработка в виде цирка. Камнережущими механизмами оголили подземный водоток, и теперь он заливает искусственный каньон водой. Скоро здесь будет глубокое озеро. По бокам уже растёт камыш, и прилетают на зиму птицы.

В принципе, это уже Севастополь, виднеется бухта, сплошь заставленная военными кораблями, мелькают заводские стены завода Орджоникидзе. Он огромный, как город. Многоэтажные здания цехов, морские доки — одни из самых больших в мире. У причальных стенок пришвартованы корабли, вспыхивают огни электросварок, тяжело двигаются морские краны, снуёт рабочий люд.

Поезд резко замедляет ход и незаметно вползает на вокзал. Вот я и дома! На сердце сладость, настроение чудесное. Прощаюсь с соседями по купе, улыбаюсь милой проводнице и выпрыгиваю на перрон.

Здорово! Тепло, небо ясное, иду в расстегнутой шинели, сумка с гостинцами матери, через плечо. Всё знакомо и не знакомо одновременно, так бывает после длительного отсутствия.

В отличие от Москвы, где люди привыкли к различной форме, в Севастополе на меня все обращают внимание, парадная форма авиации очень красивая. Симпатичные девушки строят глазки, шушукаются, хихикают, я улыбаюсь в ответ. Для меня сейчас весь мир хорош. Суровый морской патруль, капитан-лейтенант и три курсанта, тормозит около меня. Я, можно сказать, не по форме, шинель расстегнута, тёплая шапка в руке, но видят орден, улыбаются, отдают честь, неторопливо уходят.

Шикую. Ловлю такси. Мчусь сквозь город. Словоохотливый таксист всё пытает меня, где служил, на чём летал. Так хочется сказать: "коровам хвосты крутил", но лишь улыбаюсь.

Стрелка. Так называется мой район — Стрелецкая бухта. Здесь я живу. Водитель лихо тормозит у подъезда, даю ему деньги и сверху три рубля. Он вообще деньги не берёт, тогда дарю ему три жирных вяленых леща. Благодарит, от этого не отказывается, с пивом нет ничего лучше.

Стремительно взлетаю на свой этаж, звоню, сердце радостно стучит.

— Кто? — слышу родной голос.

— Мама, это я!

Она долго не может прийти в себя. Плачет, не может насмотреться на меня, ведёт в комнату. Скидываю шинель, она видит орден, в глазах появляется тревога. Пытаюсь успокоить, говорю, что вручили его за хорошую службу. Наверное, поверила. Успокаивается, всё расспрашивает меня. Достаю гостинцы: овсяное печение, конфеты и импортные сапоги. Угадал с размером! Она светится от счастья и как сразу помолодела.

Сидим на кухне, пьём чай, она нахваливает печенье, надо же, какой дефицит. Мне хорошо в обществе матери, но на месте уже не сидится, хочу встретиться с друзьями, да и в военкомат надо зайти, отметиться.

Как всегда включен чёрно белый телевизор и, как всегда произносит речь Леонид Ильич Брежнев. Сейчас я не фыркаю, глядя на него, вижу, как он сильно сдал. Совсем постарел, едва говорит, с трудом держится за трибуну, за ним зорко наблюдают, чтоб не дай бог не упал. На износ работает человек. Ему б на заслуженный покой. А может, не отпускают на пенсию?

Далее идёт сводка новостей: хлопкоробы Туркменистана собрали рекордное количество хлопка; всё так же поднимают целину, называют героев нашей эпохи; затем, идут события в мире, в социалистическом лагере всё хорошо, все друг друга любят. Диктор бодро рассказывает об успехах в ГДР, братской Польше, Венгрии, Чехословакии…. Но вот, как бы между прочим, диктор сообщает:- У берегов США пронёсся разрушительный смерч, военно-морская база во Флориде значительно пострадала. Правительство Советского Союза приносит соболезнования родным и близким погибших. Затем реклама секунд на пять и Танцы Народов Мира.

В уме считаю деньги, отпускные, зарплату. Точно, на цветной телевизор хватит! Сегодня или завтра куплю, сделаю матери приятное.

Весть о том, что я приехал, распространилась молниеносно, стоило мне об этом сообщить своей однокласснице Эллочке. Звонки за звонками, в итоге решили встретиться в ресторане "Дельфин", это рядом с древним Херсонесом.

Долго думаю, идти по гражданке или в форме. Решаю в форме, надо разбавить ею морских офицеров. У нас пару человек окончили Нахимовское училище.

— Ну, ты и дракон! — обступают меня одноклассники. — Колись, за, что орден?

— В воздушном бою Юнкерс сбил, — шучу я. Не рассказывать же им как меня, словно в тире, поливали очередью с калаша.

— В Афгане был? — не унимаются они.

— Да под Москвой, самолётам хвосты заносил, — говорю почти правду.

— Вот ты скрытный, Кирилл, — возмущаются Элла и Таня.

— А он всегда такой был, — вторят им ребята.

— Хватит меня рассматривать как музейный экспонат. А вас как дела? — обращаюсь к Константину и Александру, они морские офицеры.

— Да как у нас? Служба идёт, с каждым годом становимся всё дороже и дороже, — шутят они.

Весёлой гурьбой заваливаем в ресторан, сдвигаем два стола, засуетились официанты. И, понеслось! Разговоры, музыка, танцы.

Эллочка прижимается ко мне, корчит рожицы, всё допытывается, надолго я или нет.

— А где Эдик? Чего не пришёл? — спрашиваю одноклассницу.

Эдик единственный, кто не является нашим одноклассником, он старше нас на два года. Но, я, как-то подружился с ним, наверное, потому, что мы, соседи по дому.

Потихоньку он затесался в нашу компанию, и все его воспринимают как своего.

— Закрутила его нелёгкая! — смеётся Элла. — Встречается с какой-то мелюзгой, школу недавно закончила, несуразная такая и, представляешь, рыжая и конопатая! У Эдика всегда были экстравагантные вкусы. А вот и они, легки на помине!

Оборачиваюсь к другу. Он длинный, сутулый, короткая бородка от уха до уха, нос как у пингвина, но, глаза, они могут свести с ума любую девушку. А с ним, уцепившись за сухой локоть, чешет моя старая знакомая. Когда-то её спас от подонков.

Она моментально узнаёт меня:- Ты, что ли, Кирилл!

— Оп па, — раздаются восторженные возгласы, — ты, Эдик, попал!

— Это он попал, — бурчит он, крепко жмёт мне ладонь.

— Привет, Катя, — киваю ей. — Как ты, как дела?

— Нормально. Представляешь, мне тогда три ребра сломали.

— Не фига ж, себе! — искренне восклицаю я.

— Кстати, поймали того гада, — слегка тупит она взгляд. — Деньги мои нашли.

— Вот и славу богу, — вздыхаю я. — Помню, как ты на меня посмотрела.

— Что я могла подумать, у тебя столько же было.

— А мне менты, не вернули, — усмехаюсь я.

— Гады, — кривит губы рыжеволосое чудо.

А ведь, похорошела, с удивлением замечаю я. Вероятно, этот гусёнок очень скоро превратится в роскошную паву. Эдик не дурак, работает на перспективу, ухмыляюсь я.

Гуляем в ресторане до позднего вечера. Вспоминаем школу, встречи под Луной, смеёмся.

Катя моложе всех, и такая несуразная. Наши девицы поглядывают на неё с высокомерием, подшучивают за её спиной. Но как женщины, интуитивно чувствуют, она выше их всех на порядок, вот и злятся. А Катю, похоже, забавляют их ужимки. Она корчит из себя полную простушку, но я её моментально раскусил, и она это поняла, смотрит на меня, заговорщицки подмигивает. Внезапно в её взгляде вижу такую силу, что буквально оторопь взяла. Как это не характерно для столь юного создания.

Стихают последние аккорды, всем говорят спасибо и до завтра. Ресторан закрывается, пора и честь знать, разгорячённые, вываливаем на улицу. Светятся зелёными огоньками такси, прохаживаются суровые дружинники, следят, чтоб из ресторана не выходили пьяные. Патруль косится на нас, но, пока не пристаёт. В принципе мы весёлые, но не в сильном подпитии.

Всё же быстренько минуем ресторанную зону, идём по тротуару, по бокам которого, нависают кипарисы, травим байки. Костя рассказывает, как они получили первое жалование, причём — трёшками. Так, ничего умного не придумали, как соорудили барабан, наклеили на них деньги и, пошли в ресторан. Начали расплачиваться, вроде денег не хватает, тогда достают барабан, крутанули, трёшка вылетает, второй раз, ещё одна, затем ещё и ещё. У официанта потихоньку глаза на лоб лезут, незаметно исчезает и, очень быстро нагрянула милиция:- Где фальшивомонетчики? — крутят руки, кидают в "обезьянник". Правда, быстро разобрались, что ребята шутят, но, сами шутить не захотели, вызвали патруль из комендатуры. Ох, и разбирательство было! Чуть с флота не полетели! Мотивировка:- Издевательство над советскими гражданами. Хорошо, что в Штабе родственники были, с трудом загасили конфликт.

Костя рассказывает в лицах, все хохочут. Катя тоже смеётся, крепко цепляется за руку Эдика, но, часто поглядывает на меня.

— Кстати, я тоже в Москву скоро поеду, — заявляет она, — буду поступать в Университет имени Патриса Лумумбы, на факультет арабских языков.

— Лучше английский изучай, полезнее, — советую я.

— Английский я знаю.

— Во, как.

— Повезло с преподавателем. Она англичанка.

— Самая настоящая?

— Почти. Русская, но, родилась в Лондоне. В своё время её дедушка и бабушка, скрываясь от царских репрессий, эмигрировали в Великобританию. А вот сейчас, ей предложили вернуться. Она ярая коммунистка, Ленина цитирует, и Капитал Карла Маркса знает.

— Патриот, значит, — слегка улыбаюсь я.

— Наверное.

— Дура она, — встревает в разговор Эдик.

— Ты, что, против Ленина? — округляет глаза Катя.

— Причём тут Ленин. Она дура. Шило на мыло поменяла. И, что, нравится ей жить здесь? Что, в Англии плохо было?

— Она говорит, нравится.

— Вот я и говорю, дура.

— Эдик, ты бываешь несносным, — равнодушно говорит Катя.

— А я бы хотела б в Англии пожить. На королеву посмотреть. Да я бы, полжизни отдала, чтоб лишь одним глазком посмотреть на Биг Бен! — мечтательно закатывает глаза Танюха.

— Я б тоже съездил туда, на танке, — дурачится Александр.

— А мне больше Париж по душе. Эйфелева башня, наряды, а какой язык красивый, — с придыханием говорит Элла.

— Туда б я тоже съездил, на танке, — не унимается Александр.

— Слушай, отстань со своей бронетехникой! — возмущаются девушки.

— Ну, уж лучше, чем на Жульке, — продолжает ехидничать Александр.

Мы смеёмся. Да, действительно, наша жизнь желает быть лучшей, "но крепка броня и танки наши быстры". По крайней мере, мы сверхдержава и нас, если не уважают, то боятся. Хотя чему бояться? Наше правительство всегда выступает за мир во всём мире, даже лозунги такие. Вот и в Афганистане воюем за тем, чтоб мир там был. Проклятые империалисты! То Вьетнам, то Кампучия, Гренада. На Кубу хотели напасть, и если б Хрущёв не постучал ботинком по трибуне ООН, точно война была.

Как-то незаметно разошлись по домам, мы все живём в одном районе, лишь Катя поселилась в Камышовой бухте, да и Эдик, сейчас на Северной стороне. Абсолютно противоположные стороны. Он порывался проводить её до дому, но я веско говорю, что катера скоро перестанут ходить и пусть не волнуется, сам провожу. Вижу, ему не очень понравилось эта идея, но Катя чмокнула его в нос и мы распрощались.

Идём рядом, как школьники, на расстоянии. Что-то меня притягивает к ней, но, что именно, не пойму. Рыжая, несуразная, гордо вздёрнутый нос и острые лопатки. Обалдеть! Никогда такие не нравились. В то же время проникаюсь к ней уважением. Сразу видно, сильная личность, хоть вроде ещё совсем "молоко", недавно семнадцать исполнилось.

— У меня такое ощущение, что тебя давно знаю, — метнула на меня взгляд.

— Больше, чем полгода. Уже срок.

— Нет, вроде до того ещё знала. Иногда мне кажется, что жила другой жизнью. А иногда мне снится, как летаю.

— Растёшь, — откровенно смеюсь я.

— Наверное, — искренне соглашается она, — но сны такие странные, я в них дракон.

Смотрю на её тщедушную фигурку. Скромное пальтишко, на шейке серебристый платок, но глаза горят как два прожектора. Хотел усмехнуться, но не стал. Пускай мечтает, девочка.

— И ты мне снился, — неожиданно заявляет она.

— Неужели, — оборачиваюсь к ней, думая она вновь затеяла какую-то свою игру.

— Снился. Кошмарный сон. Тебя двое, в длинных рясах, пытали.

— Тьфу ты! — от неожиданности ругаюсь и сплёвываю. — Что за гадости выдумываешь?

— Они тебе жилы на ногах резали.

— Замолчи! — взрываюсь я. — Другой темы для разговоров нет? Лучше расскажи, как школу закончила, скольких мальчиков с ума свела.

— Нормально закончила, мальчиков многих с ума свела, — мигом надувается она.

— Не сомневаюсь! — фыркаю я.

Некоторое время идём молча.

— Мне кажется, наши судьбы связаны, — не удерживается в игре в молчанку Катя.

— Влюбилась, что ли, — бестактно замечаю я.

— В тебя! Да мне, такие как ты, никогда не нравились! Вечно корчат из себя, а втихаря пялятся со спины, уже не одну дыру мне прожгли!

— Да нечего там нет на что пялиться, — откровенно ржу я.

Неожиданно у Кати брызжут слёзы и она бежит вперёд. Вот кретин! Ругаю себя. Она же, совсем малыш. Чего я на неё окрысился?

— Катя! Катюша! Стой! Я не прав, — останавливаю её за руку. Она останавливается как вкопанная, размазывает слёзы по лицу, такая несчастная. — Извини, Катюша, — примеряющее, говорю ей.

— Проехали, — слёзы быстро высыхают на конопатом лице.

— Ты симпатичная, — почти не кривлю душой я. В ней есть, что-то, завораживающее, не могу понять что.

— Не ври, — откровенно ухмыляется она. — А мальчики на меня действительно западают! — с вызовом выкрикивает она.

Я смеюсь, и неожиданно хочется обнять её. На этот раз она не обижается, срабатывает женское чутьё, задирает нос:- На троллейбус опоздаем, кавалер.

Успеваем на последний маршрут, троллейбус почти пустой. Небольшая компания расположилась на задних сидениях, молодой человек бренчит на гитаре. Худенькая девчонка, держит скромный букетик, задумчиво улыбается своему отражению в стекле. Неприятный тип, прислонившись к дверям, не сводит с неё масляного взгляда.

Катя глазами указывает на него.

— Вижу, — киваю ей.

— Точно к девушке пристанет.

— Думаешь, стоит её проводить?

— Обязательно.

— А ты, боец, — хвалю её.

— Просто, меня бесит несправедливость. Она такая счастливая, а этот, явно, что-то замыслил.

Подходим к девушке. Она вскидывает на нас удивлённые глаза.

— Мы тебя проводим. Тот тип тобой заинтересовался. Плохой он человек.

Девушка внимательно смотрит на нас, во взгляде ни следа страха и такая она хрупкая и нежная.

— Знаю. Он не просто плохой, нелюдь. Он насилует, затем убивает, — этим откровением едва землю из-под моих ног не вышибает. Я в шоке. А Катя как-то внимательно к ней присматривается, щурит глаза, словно нечто хочет вспомнить.

— Вы за меня не переживайте, я Ассенизатор.