Тайная каста Ассенизаторов

Глава 22

Да, что же это такое! Меня вновь утягивает в другую реальность. Этот мир мне уже знаком: коричневые тучи и выжженная, потрескавшаяся земля.

Пахнет смертью, свежая кровь бьёт, словно кувалда по обонянию. Взмахиваю крыльями, верчу шеей, взглядом ищу Пастуха. Нет его, лишь вдали огненная завеса из бушующей грозы.

Как пусто и не уютно, что-то новенькое в Отстойнике. Лечу медленно, едкий воздух раздражает гортань, чешуя на теле закоптилась от жгучих испарений, струящихся из многочисленных трещин.

Что это? Внизу лежат развороченные тела огромных существ. В разные стороны разбросаны ободранные щупальца, в голубоватой слизи застыли круглые глаза, кости, вперемешку с острыми клыками белеют как высыпанные спички на чёрной земле.

Неожиданно с земли поднимается и, нехотя подлетает ко мне, невероятное существо.

— Вновь ты, — равнодушно звучит знакомый голос.

— Славу богу, живой! — искренне радуюсь я, увидев перед собой бесчисленные стебельки с глазами.

— Что со мной может произойти, а вот собак моих кто-то убил.

Внезапно с удивлением замечаю, что множество глаз у Пастуха, словно в капельках росы. Да он же плачет! Для меня это откровение. Неужели такое чудовище может переживать?

— Кто это сделал, и разве такое возможно?

— В этой Вечности впервые. Но, всё, когда-то происходит впервые. Кто-то проник в Отстойник, подбирается душам, спугнули мы его, но собак не уберегли. А ты, что-то часто к нам ходишь. Зачем? — слюнявая пасть приоткрывается, жгучая слюна хлынула на землю, словно серная кислота на цинк.

— Сам не знаю. Если честно, я бы раков половил где-нибудь на чистом водоёме, а не дышал здесь ядом.

— Возьмешь меня с собой? — затрепыхались стебельки с глазами.

— Шутишь? — оторопел я.

— Почти, — тело Пастуха содрогнулось и сбросило с себя скопившееся статическое электричество, в пространстве словно полыхнул пожар. — Отстойник, субстанция постоянная, но если в нём пошли некие процессы, Реальности перекрутит так, что вся эволюция захлопнется в Ноль. Может, на твоих чистых прудах, я буду летать маленькой птичкой, и ловить комаров. Вот жизнь станет беззаботной.

— Но ведь там могут жить и хищные сычи, — ухмыляюсь я, принимая шутку.

— Здесь их, что ли нет? Поверь, таких сычей, что обитают в Отстойнике, ты даже вообразить не сможешь.

— Всё же ты шутишь, — вглядываюсь в огромный зрачок.

— Наверное, — звучит вялый голос, — но, иногда мне хочется поменяться местами с улиткой, ползать по росе, обгладывать нежные листочки и, ни о чём не думать.

— Главное, чтоб случайно не раздавили, улиток часто просто не замечают, — бестактно хмыкаю.

— Об этом я и размышляю, но на каждом уровне ступня, что давит, становится всё больше и страдания, испытываешь невообразимо сильнее.

— Чем выше взлетаешь, тем больнее падать, — соглашаюсь я.

— Именно. И всё же, что тебя тянет в этот мир? — тяжёлые мысли чудовища плющат мой мозг до боли.

— Будешь смеяться, но ты неправ, меня не тянет в Отстойник, меня безжалостно швыряют сюда. Мне не доставляет удовольствие взирать на дымящуюся землю и вздрагивать от присутствия хищных душ, да и общаться с тобой тяжело, не в обиду будет сказано.

— Вероятно, тебе хотят показать, что незыблемое может стать зыбким, — стебельки с глазами колыхнулись как щупальца актинии.

— Зачем?

— Верно, в твоём мире нарушается стабильность, это тянет за собой изменения всех Реальностей, вот и нас затронуло.

— И, что мне делать? — пугаюсь я.

— Действовать.

— Как!

— Посоветуйся со своей совестью.

— Это эфемерно, — я разочарован.

— Совесть является частью души, — все стебельки выпрямились в мою сторону.

— Причём здесь душа? — хмыкаю я.

— Душа, это информация, собранная по крупицам с момента рождения мироздания. Кто обладает всей информацией, тот Бог, — оглушил меня умозаключениями Пастух.

— Вот почему в сказаниях все черти хотят завладеть душой, им нужна информация, а это скачёк в развитии, — меня озаряет словно вспышкой от атомной бомбы.

— Верно. Мыслишь глобально. Теперь понимаешь, зачем пытаются завладеть душами в Отстойнике?

— Главный Бес хочет поменяться местами с самим Создателем, — я холодею от ужаса.

— Где-то так, — соглашается Пастух, — а ведь как хитро поступил, разрушил планеты, согнал все души в одну кучу, теперь и взять их легче всем скопом. Это проще, чем гоняться за каждой в отдельности.

— Кошмар! — я суетливо взмахиваю крыльями, мельтешу перед его бесчисленными глазами, словно муха, дёргающаяся на тонкой паутине.

— У меня сейчас голова закружится, — недовольно громыхнул Пастух.

— Шутишь? У тебя нет головы, — застыл от неожиданности я.

— Считаешь, что у меня одно лишь брюхо? — над землёй пронёсся шквал из молний, — мой собеседник искренне веселится.

Просыпаюсь в купе, уже утро, перестук колёс звучит как музыка.

— Опять неизвестно где шлялся, а предупредить слабо было? — слышится недовольный голос Риты. — Ну, и где раки?

— Какие раки? — сладко зеваю, что хрустнули за ушами косточки.

— А где ты сейчас был?

Обрывки сна выстраиваются в чёткие картинки, я всё вспоминаю и мрачнею.

— Что с тобой? — пугается Рита.

— Там где я был, раки не водятся, — глухо говорю я.

— Расскажи, — требует Эдик.

Смотрю на него с удивлением, он никогда с таким нажимом со мной не разговаривал. Катя отставляет в сторону лак для ногтей, с тревогой смотрит, сквозь контактные линзы пробивается изумрудный свет.

— Сами напросились, — мой рассказ, если не поверг их в уныние, то, обеспокоил основательно. Даже Эдик надолго замолчал, затем с удовлетворением изрёк:- Я давно пришёл к выводу, после смерти человека, их души образуют некие информационные поля и, если кто сможет с ними контактировать, обретёт небывалые познания.

— Один лишь возникает вопрос, а стоит ли это делать? — хищно раздувает ноздри Катя.

— Очевидно, не всегда стоит, "всякому плоду своё время", — кивает Эдик, ласково глянув на Катю, — но иногда хочется, что-нибудь стащить непотребное, — его бородка растягивается от уха до уха.

А ведь не упустит возможности украсть, внимательно глянул на друга, в этом и заключается человек, ему всегда, что-то не хватает.

Рита слушает нас, глаза круглые, на лице недоумение, затем фыркает и изрекает:- Вы, наверное, не читали классиков марксизма-ленинизма, там чётко прописано, бога нет, следовательно, души тоже.

— Что? — мы все оборачиваемся к ней.

— Бездушная ты у нас, — смеясь, одаривает её высокомерным взглядом Катя. — А как же все твои превращения, упыри и прочие.

— А, метаморфозы тела, — отмахивается Рита.

— Всё правильно, крокодилёнок, вылупившийся из яйца, стремится к воде, а не в пустыню навстречу гибели, только потому, что он просто крокодил, а не по велению информации накопленной у него в генах, — улыбается Эдик.

— Всё верно! — упрямо тряхнула головой Рита.

— Гениально. Надо взять это на вооружение. Кстати, Рита, классиков марксизма-ленинизма, в своё время, перечитал и есть у меня мнение, лепят они своего бога.

— Чушь, они против всех богов, главное в мире пролетариат, свобода, равенство и …

— Труд, — ехидно перебивает Катя.

— И труд тоже, — снисходительно улыбается Рита, — вам бы с моим папой поговорить, поставил бы он ваши мозги на место.

— Непременно, — взгрустнул Эдик, — даже его переколбасило от умозаключений моей подруги.

Невероятно, на каждом шагу сталкиваемся с явно нематериальным миром и, всё равно, у неё главенствуют материалистические идеи: Бога нет, души нет, есть партия, которая показывает дорогу, скажет "фас" и ринется Рита в бой.

— Если б вы знали, какой у меня отец, — с гордостью обводит нас горящим взглядом, — сколько для страны сделал. Он даже песни пишет, жаль, гитары нет, так бы напела. У него вообще один хит есть, "Оборотни в погонах", за душу хватает, слезу прошибает.

— Да кто ж спорит, подруга, — Катя с сожалением качает головой, достаёт термос со своим неизменным кофе, — взбодримся, что-то меня в сон потянуло.

Рита надулась, понимает, единомышленников среди нас нет. Обнял её за плечи:- Ты в Москве была? — стараюсь разрядить обстановку.

— Любой советский человек хоть один раз, но должен побывать в Москве, — назидательно поднимает она брови, — конечно, в мавзолей Ленина ходила, — я чмокаю её в макушку, она мгновенно оттаяла, — и ещё в цирк, в зоопарк, в планетарий, в музеи. Мне нравится Москва. Когда я была маленькой, ещё мама была жива, мы любили гулять в парке и собирать шампиньоны. Представляете, они прямо из асфальта росли! А ещё, с мальчишками поджигали тополиный пух, его там как снега зимой.

— И сейчас летом много, — замечаю я.

Рита утыкается мне в грудь, едва не мурлычет от счастья. А я вздыхаю, вряд ли будет у нас время ходить по музеям, засосёт нас Москва, главное, чтоб — не насмерть.

Природа за окнами разительно поменялась, куда не кинь взгляд, всё засыпано снегом, поля, перелески, красота, дух захватывает. Но и похолодало существенно, сквозь щели, в купе, проникают бодрящие струйки воздуха. Недавно, на маленькой станции, поезд тормознул на пару минут, курильщики воспользовались моментом, попрыгали с сигаретами в сугробы, с целью прочистить лёгкие на свежем воздухе и в коридор ворвался холодный ветер с улицы.

Люблю ездить в поездах, это словно другой мир. Мимо пролетают деревни, города, леса, проносимся по гудящим мостам, внизу мелькают реки, видим людей, но они так далеки от нас со своими проблемами. Лежим на полках, слушаем перестук колёс, иногда разговариваем, перекидываемся в картишки, читаем или просто мечтаем. Время словно останавливается, можно расслабиться и наслаждаться покоем. Но, когда-то всё это уходит, вторая половина дня — скоро Москва.

Вот мы и на перроне. Вокруг суетится народ, под ногами чавкает грязный снег, волоча за собой сумки, тащимся в метро.

У турникетов к нам не преминул привязаться патруль. На левой руке у меня собственная сумка, а на правой — Ритина поклажа, поэтому я замешкался с отдачей чести. Капитан мотострелковых войск укоризненно качает головой, надувает щёки, хмурит брови:- Почему не отдаёте честь вышестоящему офицеру?

— Не хотел сумки бросать на пол, — искренне говорю я.

— Ваши документы, — набычился капитан.

Не стал ничего усложнять, раскрываю удостоверение старшего лейтенанта КГБ. Глаза у капитана округляются, искоса кидает взгляд на мою форму, поспешно отдаёт честь и уводит своих бойцов прочь.

— Лихо, — жмурится от удовольствия Катя.

— А то, — ухмыляюсь я.

В авиагарнизон прибываем поздно, почти девять вечера. Солдаты маршируют перед сном на плацу, хрипло горланят песни, где-то на аэродроме мощно гудят турбовинтовые двигатели Антеев, видно разгоняют винтами снег с взлётных полос.

В этом году, как никогда, сыпет снег, леса давно утонули в сугробах, дороги в глубоких колеях выдавленные военными тягачами, скользкие, лёд вперемешку со снегом, с трудом доехали на стареньком автобусе.

Останавливаемся у КПП, почему-то сердце ёкнуло, когда увидел знакомые места. Немногочисленные пассажиры выбираются из автобуса, стараясь не увязнуть в сугробах, бегут на расчищенную солдатами дорожку.

— Вот мы и на месте. В гостинице свободные места должны быть, если нет, поселитесь пока в моей комнате, в общаге, — вдыхаю полной грудью морозный воздух. — Ну, и как вам здешняя природа?

— Берёз много и снега, — неопределённо отвечает Рита, дуя на покрасневшие пальцы.

— Что-то не по сезону мы оделись, — морщит нос Катюша.

— Коньяк здесь можно купить? — Эдик с интересом озирается по сторонам. Снежинки падают на непокрытую голову и бороду и не собираются таять.

— В Стекляшке, как раз мимо будем проходить. Зря шапку с собой не взял.

— Взял, на дно чемодана положил, — радостно растягивает в улыбке, припорошенную снегом бороду, Эдик. На ушах потихоньку образовываются белые холмики, но, вроде от этого, мой друг неудобства не испытывает.

Идём по гарнизону. С умилением рассматриваю знакомые места: по бокам дороги стоят типовые трёхэтажки, где-то высятся дома в пять этажей, виднеются магазины, в стороне затаилось здание гарнизонной гауптвахты.

В Стекляшке народа мало, этот магазин предтеча супермаркетам, на прилавках есть и продовольственные товары, а так же — бытовая химия, одежда, даже имеется отдел с телевизорами, магнитофонами и прочее. А вот и первые знакомые лица, старший лейтенант Мурашко с сосредоточенным видом выбирает семейные трусы, занятие достойное для замполита роты. Он грустно вздыхает, эти паруса, не его тощий зад, явно не подходят, ещё унесёт шквальным ветром.

— Помочь? — ехидно спрашиваю я.

— О, лейтенант Стрельников! — радостно восклицает замполит и неожиданно замечает у меня ещё по звёздочки, теряет дар речи, затем, едва не с осуждением произносит:- Когда это ты успел стать старшим лейтенантом.

— Партия отметила, — нахально изрекаю я. — Как дела в части?

— Что в части? Твои выдвиженцы Осман и Ли, на гауптвахте, я сам распорядился, чтоб их туда спровадили, распоясались, бойцы совсем нюх потеряли, — старший лейтенант кривит тонкие губы.

— Что так? — сощурил я глаза.

— Саботировали моё приказание. Я приказал пруд у финских домиков вычерпать, комаров летом много, спать мешают.

— Это недалеко от вашего дома? — как бы невзначай замечаю я.

— Да какая разница, — хмурится замполит, — приказ отдан, исполнить его нужно в срок. Неделю вроде гремели вёдрами, затем прихожу, рота отдыхает, подзываю сержантов Ли и Османа, так они нагло заявляют, что вычерпать пруд нереально, якобы там подземные источники.

— Они правы, все знают, там бьют ключи, — с омерзением смотрю на тощую шейку замполита.

Старший лейтенант Мурашко покрывается красными пятнами:- Я приказал, а приказы не обсуждаются!

— Товарищ, — Катя слышит наш разговор и не удерживается, чтоб не вставить свои три копейки, — возьмите эти трусы, вам очень подойдут по цвету вашим глазам.

— Лучше упаковку, — вторит ей Рита.

— Что? — теряется замполит.

— А у вас девушка есть? — Катя страстно приоткрывает пухлые губы.

— Что? — замполит отступает назад.

— Я не то спросила, — с разочарованием пожимает плечами рыжая стерва, — вас не любят девушки? Ничего, с такими трусами весь гарнизон ваш!

Старший лейтенант Мурашко, бросает семейные трусы на прилавок и боком, боком устремляется к выходу, от стыда вжав голову в острые плечи. Напоследок он одаривает меня ненавидящим взглядом, в котором просматривается зависть.

Эдик неопределённо хмыкает, Рита зло усмехается, Катя откровенно веселится.

Покупаем продукты, затем коньяк и, заказываю ещё две бутылки водки.

— Не многовато, напарник? — удивляется Катя.

— Жидкая валюта, — улыбаюсь я, — пацанов надо вызволять с гауптвахты.

— Дело святое, — соглашается Катюша.

Так как вещей много, приходится сначала идти в гостиницу, благо не слишком далеко, к счастью места есть, подождал, когда друзья расположатся в своих номерах и двинули ко мне, в общагу. На этаже нос к носу встречаюсь со Стасом, он в изрядном подпитии, в руке сетка, из которой выглядывают горлышки запотевших бутылок.

— Ну, ты брат, даёшь, у тебя нюх на пьянку! — раскрывает он объятия, стеклянная тара в кошёлке призывно звякнула. — А ты попал! — замечает он, что я уже старший лейтенант.

— Попал, — с грустью соглашаюсь я.

— Друзей представь, — требует он, стараясь держаться браво, но крен направо всё, же происходит, но спасает стена.

— Рита, Катя, Эдик, — представляю друзей, — как тебя развезло, — беспокоюсь я. — Что за праздник?

— Илюха развёлся, гудим второй день.

— Уважительная причина, — смеюсь я.

— Это точно, нашему холостятскому полку прибыло! А вы, девочки, холостячки? — выдыхает застоявшийся перегар, чмокает слюнявыми губами.

Рита едва не оскалилась, Катя с интересом смотрит на этого индивидуума.

— Приглашаю всех вас в нашу тёплую компанию! — подмигивает он девушкам.

— Вам не понравится, — рыкнула Рита.

— Прейдём, дорогой, прейдём, — щурится Катя.

— Вот и ладушки, — хлопает меня по плечу, жмёт руку Эдику, без надежды пытается расцеловать наших девушек и, шатаясь, устремляется в путь.

— Упадёт, — беспокоюсь я.

— Нет, не упадёт, — утверждает Эдик.

— С чего ты взял?

— У него есть цель.

Стас скрывается в одной из комнат, на секунду вырывается музыка, довольные возгласы, дверь хлопает, принося относительную тишину.

— Вот моя комната, — пропускаю друзей вперёд.

— Что ж, неплохо, — осматривает моё скудно обставленное жилище Катя.

— Занавески надо повесить, — с хозяйским видом замечает Рита.

Эдик ищет холодильник, находит его под брошенным на него махровым полотенцем, ставит туда коньяк и продукты.

— Коньяк тепло любит, — Катя улыбается краешком губ.

— Да? — сильно удивляется Эдик.

— А ещё, перед глотком, бокал с коньяком необходимо согреть в ладонях.

— С тёплым спиртным солёный огурец в горло не полезет, — Эдик назидательно поднимает длинный перст.

— Так коньяк с солёными огурцами не пьют! — в возмущении восклицает Катя.

— С селёдкой, что ли? — осклабился Эдик.

Катя, выбитая с толку замолкает, затем, догадывается, что Эдик просто напросто потешается над ней, грозит кулаком.

— Вы, пока располагайтесь, а я на губу смотаюсь.

— Ты не задерживайся, Кирилл, есть очень хочется, — Рита ходит по комнате как хозяйка.

— Парней веди к нам, — предлагает Эдик.

На этот раз, на мой стук в фанерное окно гарнизонной гауптвахты, открывается дверь, на пороге возникает колоритная фигура начальника сего заведения, майора Таранова. Мощными плечами подпирает дверные косяки, смотрит отческим взглядом, поглаживает выпирающий живот, китель расстёгнут. У него нет авторитетов, поговаривают, даже офицеров на губе запирал и, вместе с рядовыми заставлял тупым ножиком пилить дрова, затем, ровными штабелями укладывать их на заднем дворе гауптвахты.

Профессиональным взглядом скользнул по сумке:- Заходи, — посторонился он, — ведёт в кабинет, там сидит знакомый прапорщик, что выпустил меня в прошлый раз. Он хмуро улыбается, отсаживается в сторону, освобождая место. На столе нагло стоит водка и много закуски, в углу, на батарее, сушатся портянки.

— А это тот рядовой, что неожиданно стал… старшим лейтенантом, — не сводит с меня пристального взгляда прапорщик.

— Могу я посмотреть ваши документы? — хмурится майор.

— Нехотя достаю удостоверение офицера КГБ.

Майор быстро глянул в документы, взгляд становится ещё более враждебным:- Чем же мы заинтересовали столь влиятельные структуры?

Не мешкая, достаю водку, испытывая неловкость, ставлю на стол.

— Правильный подход, — взгляд майора Таранова смягчается.

Прапорщик мигом наполняет стаканы из початой бутылки, я обречённо вздыхаю, кладу на чёрный хлеб кусок белоснежного сала. Чокнулись, выпили, пищевод, словно вспыхнул огнём, чертыхнулся в душе, чистый спирт.

— Хлебом занюхай, — даёт профессиональный совет майор Таранов, — ещё по одной.

Прапорщик незамедлительно наполняет стаканы. Выпиваем, чувствую, мои глаза неумолимо сходятся на конус. Неожиданно майор обнимает меня:- Наш человек, — улыбается он, — говори!

— За пацанами своими пришёл, — я не стал водить му-му.

— Кто такие? — нахмурился майор Таранов.

— Ли и Осман.

— Это те, кто пруд вычёрпывал? — с насмешкой спрашивает он.

— Они.

— Забавные хлопцы, — неожиданно у майора смягчается взгляд, — сколько мы их не прессовали, а в глазах не появилось совершенно ничего собачьего.

— Настоящие орденоносцы, — с уважением подтверждает прапорщик.

— А зачем, вы, это, их прессовали? — заикаясь от возмущения, говорю я.

Что-то меня начинает тихонько развозить, тянусь за водой, мне услужливо плеснули ещё спирт.

— Это определённый опыт, закаляет. Сильному человеку только на пользу, а слабый становится ещё слабее, — назидательно изрекает майор Таранов и неожиданно ревёт:- Костыленко, мать твою!

Поспешно вбегает плотный сержант, отдаёт честь, лицо бледное от ожидания.

— Ли и Османа сюда!

— Есть! — восклицает сержант и, словно испаряется. Буквально через десяток секунд вталкивает моих товарищей, лица у них чёрные, губы плотно сжатые, глаза горят как молодых волков.

— Осман, Ли! — встаю я, обнимаю их под добродушные смешки прапорщика и майора.

— Тащи их за стол, — покровительственно громыхнул майор Таранов.

— Кирилл, что за шутки? — шепнул Ли.

Осман с невозмутимым видом садится рядом с начальником гауптвахты, в глазах ноль почтения.

— Эх, жеребец! — хлопнул по его широкой спине майор. — Не держи обиды на старого дядьку, это же почти родительская любовь! — он собственноручно накладывает в тарелки котлеты и жареную с луком картошку и наливает в стаканы грамм по пятьдесят спирта.

— Выпьем, что ли, братья славяне, — Ли едва заметно усмехнулся, — за нашу Родину, за наш народ. Смерть империалистам! — мы чокнулись.

— Эх, ребята, ребята, вот смотрю на вас, а сердце кровью обливается. Нормально, ведь, живём, страна сильная, с тысячелетней историей, а рухнет всё в одночасье. Польётся кровь пацанов, шакалы будут рвать страну на куски, развалится советская империя на мелкие брызги, — у Ли и даже Османа округляются глаза в удивлении. Для них это бред, наша держава как никогда мощная и независимая, ничто не должно даже колыхнуть этого колосса и ещё, слышать это из уст товарища майора, нечто невероятное. Но я знаю, это произойдёт, поэтому вздыхаю.

— Вот и ваш друг это знает, — проницательно замечает моё состояние майор Таранов. — Ладно, что должно произойти, то произойдёт, но, в любом случае, надо постараться остаться людьми, — неожиданно его глаза блеснули, словно от набежавших слёз, а может, то спирт испаряется.

Мы долго не сидим, да и майор не стремится нас удерживать, прапорщик выдаёт документы и ремни.

— Будет желание, заходи. Станешь генералом, вспомни старого майора, — добродушно улыбается он.

Идём по заснеженной улице, ветра нет, с тихим шорохом падают тяжёлые снежинки. Воздух чистый, быстро вышибает из организма весь алкоголь, скоро, вообще себя сносно чувствую.

— Ты словно небес слетел, — блеснул белками глаз Осман, — ещё немного, сержантов зубами рвать начал.

— Издевались? — понимающе спрашиваю я.

— Это у них называется: "профилактическая работа с личным составом с целью пресечь в дальнейшем рецидивы", — хохотнул Ли. — Самое гнусное, в туалет не пускали. Затем, засыплют всё хлоркой и… всех туда, толпа мочится, а дверь они закрывают. Через часик открывают, кто может, тот выползает, других вытягивают за руки.

— М-да, стану генералом, зайду, — с угрозой обещаю я. — Ну, а вообще, как в роте?

— Нормально. Замполит, разве, что взъелся. Мне кажется, с мозгами у него не всё порядке, — Ли улыбается, раскосые глаза превращаются в едва заметные щёлочки.

— Гимн Советского Союза под строевой шаг пытается приспособить, вторую неделю бьётся, результат нулевой, совсем со слухом у него не в порядке. До ночи маршируем на плацу, такое ощущение, бабы у него нет, — чуть ли не с грустью замечает Осман.

— Похоже на то. Катюша его подковырнула на этот счёт, так он побледнел, даже трусы покупать не стал, — усмехаюсь я.

— А Катюша, кто такая? — хитро глянул Ли.

— Напарница.

— Ну, конечно! — улыбается Ли.

— Это не то, о чём ты подумал, — отмахиваюсь я, — да сейчас с ней вас познакомлю и… с Ритой тоже.

— Ах, ещё и Рита есть? Уважаю. Мужчина, — Ли продолжает меня подкалывать. Неожиданно до меня доходит, это у него так проявляется реакция после всех издевательств на губе.

— Еще, что-то интересное в дивизии произошло? — меняю я тему.

— А как же, — Осман прячет улыбку в широких скулах, — Индира Ганди приезжала.

— Зачем?

— Самолёты покупать. Вот шороху наделала, в её честь дороги с мылом драили. Всё оцепили, наехало столько генералов и маршалов, больше солдат набралось, на КПП вместо рядовых дежурили генералы и полковники. И вот сцена, едет колона из правительственных машин, вот-вот появятся Индира Ганди, нервы у всех напряжены, — Ли хихикнул, видно эти события хорошо знает, но Османа не перебивает, — а через дорогу перед КПП проложена железка, по ней вагоны иногда гоняют. И представляешь, в сей ответственный момент, едет на кобыле свинарь, везёт отходы из столовой. На подводе огромный бак, в нём плещется параша. И надо же, колесо телеги попадает между рельсами у КПП и заклинивает. Моментально выскакивают генералы и полковниками, рожи красные, брызгают слюной, вращают в бешенстве глазами, требуют, чтоб свинарь срочно убирал телегу. Тот медленно сползает с кобылы, волоча ногу, тащится к телеге, челюсть отвисшая, взгляд дебильный, ну, ты знаешь, кого в свинари берут, и начинает тупо смотреть на колесо. Все орут, угрожают дисбатом, расстрелом, а он, что-то мычит, челюсть отвисла, течёт слюна, сцена ещё та! А тут головные машины показались. И вот началось, генералы с полковниками впрягаются в телегу, параша выплёскивается на парадное обмундирование, объедки валятся на фуражки, руки скользят в жиру. Но, к их чести, вовремя спихивают телегу с дороги, колона промчалась. Генералы в бешенстве орут на свинаря.

— И что с ним сделали? — смеюсь я.

— А, что с ним сделаешь, свинарь, ниже не опустишь, обложили матом и всё, — невозмутимо говорит Осман.

Я гогочу как гусь, представив сцену, Ли так же смеётся, лишь Осман остаётся невозмутимым как далёкие кавказские горы.

В приподнятом настроении вваливаемся в мою комнату. Стол накрыт, витают ароматы кофе, Катюша в своём репертуаре, без него жить не может, Эдик нарезает солёные огурчики, наверное, к коньяку, Рита приветливо улыбается.

— Знакомьтесь, это Катюша, Рита, Эдуард, а это Ли и Осман.