Тайна дома № 12 на улице Флоретт

Часть III. Глава 1. «Д-с-с-к/срочное».

В городе Габен ночь вступила в свои права нагло и самодовольно, словно алчный родственник, вырвавший из рук душеприказчика завещание в ту же секунду, как престарелого дедушку начало бить в предсмертных судорогах.

И когда успело стемнеть? Вроде бы, только что был пятичасовой чай с подгорелыми пирожными, а вот уже в небо над городом кто-то будто налил чернил, и один за другим загорелись фонари.

Когда к дому № 7 в переулке Трокар подъехал коричневый клетчатый «Трудс», и из него вышел огромный констебль, миссис Роббни из дома № 6 нисколько не удивилась: в последнее время полицейские к доктору зачастили.

Прежде приходил мистер Дилби, вежливый и благовоспитанный констебль: он неизменно желал ей доброго дня, справлялся о самочувствии и – более того! – терпеливо выслушивал ее размышления о погоде и ценах на нафталин. Что касается усатого громилы, который выбрался из экипажа и протопал к двери дома напротив, то его миссис Роббни никогда прежде не видела. Он не был похож на того, кто будет желать доброго дня, скорее, на того, кто запросто может этот день испортить.

От глядящей в окно гостиной старушки не укрылось также и то, что из «Труддса» вслед за констеблем выбралась еще парочка незнакомых джентльменов – они шмыгнули в узкий проход между докторским домом и домом миссис Перкс и скрылись на мусорной аллее.

– Что-то затевается… – пробормотала миссис Роббни, наблюдая за тем, как констебль стучит в дверной молоток.

Никто не ответил, и полицейский огляделся по сторонам с очень подозрительным видом, а затем – миссис Роббни ахнула! – у него в руках появился небольшой ломик.

– Ой-ой-ой! – прошептала старушка. – Что делается-то?!

Незнакомый констебль выломал замок и скрылся в докторском доме.

Миссис Роббни боялась пошевелиться. Что там? Что там происходит?

Долго гадать ей не пришлось.

Вскоре полицейский и его спутники показались вновь – они вышли из дома все вместе: то ли те двое так же взломали и задние двери, то ли констебль их впустил. Незваные гости что-то обсуждали и выглядели при этом крайне недовольными – видимо, были разочарованы, что никого не застали.

Забравшись в свой клетчатый «Трудс», они захлопнули дверцы, и экипаж покатил в сторону вокзала. Не прошло и минуты, как он свернул за угол и исчез из виду. Дым от растопки постепенно развеялся, а туман затянул прореху – больше в переулке ничто не напоминало о незваных гостях. Разве что дверь дома доктора Доу осталась распахнута настежь…

– Таинственные дела творятся… – пробормотала миссис Роббни и задернула шторы. – Это несомненно самый странный дом во всем Тремпл-Толл!

Миссис Роббни была не права. Пусть дом доктора Доу и мог показаться несколько странным, все же были в Саквояжном районе дома и постраннее. Те, в которых обитали жуткие и постыдные тайны, где творилось такое, от чего у миссис Роббни мигом встали бы дыбом ее седые волосы.

Взять, к примеру, дом № 24 на Каштановой улице, в котором жила злобная кукла, прикидывавшаяся маленьким мальчиком. Или дом № 35 на улице Слив, где происходили события настолько… чудны́е, что иначе как сумасшествием их и не назвать. Или оплетенный паутиной дом по адресу «Комодная улица, № 7», где кошмары оживали и прятались по углам. Или дом № 11 по улице Своррол, на крыше которого разместилась небольшая обсерватория, наблюдающая вовсе не за звездами, а за теми, кого якобы даже не существует. Или зловещий черный особняк «Чайноботтам» на углу улиц Ламповой и Тёрнс, из которого по ночам раздается детский смех, притом, что там нет никаких детей. Или… старый дом на пустыре у канала, возле разрушенного моста и заброшенной трамвайной линии – дом № 12 на улице Флоретт.

Разумеется, миссис Роббни из переулка Трокар ничего не знала о тайнах всех этих мест, а последнее она и вовсе отнесла бы к домам благополучным и почтенным. Когда-то старушка ездила в Фли на рынок, еще до того, как мост был сломан. Трамвай останавливался возле дома № 12, и она любовалась стоящей за ним оранжереей, представляя себе, какие там причудливые растут цветы и растения. Миссис Роббни любила цветы и мечтала жить в доме, у которого есть оранжерея…

Старушка очень удивилась бы, если бы узнала, что незнакомцы, которых она видела из окна гостиной, прибыли как раз оттуда.

Вскоре миссис Роббни уже позабыла о странном вторжении в дом соседа. Она взяла дневник, макнула ручку в чернильницу и вывела: «Наблюдения за переулком продолжаются… Сегодня человек с железными зубами не появлялся. Быть может, он вернется завтра вечером. Я должна доказать миссис Перкс и мистеру Уигли, что он мне не примерещился…»

Закончив писать, миссис Роббни проворчала:

– Иду, уже иду! Сейчас, мистер Роббни! Я о вас не забыла! Время ужина, да!

Она открыла стоявшую на столе банку, полную жужжащих мух и, выбрав одну пожирнее, опустила насекомое в широко раскрытую пасть мухоловки в горшке. Муха прилипла к тонким волоскам внутри, и ловушка закрылась.

Ну а коричневый клетчатый «Трудс» все отдалялся, в то время как трагичные события, которые вскоре должны были взбудоражить весь Тремпл-Толл, все приближались.

Ну а миссис Роббни вернулась к окну и своим наблюдениям за переулком. В тот момент она и представить не могла, что прочтет завтра в «Сплетне». Утренняя статься, которой пока еще не было даже в голове ее автора, должна была заставить старушку из дома № 6 взглянуть на мистера Роббни по-другому.

***

Темнота квартиры лишь подчеркивала отвратительность происходящего.Нотный пюпитр лежал на полу, повсюду были разбросаны клубки ниток, выкатившиеся из перевернутой корзины, в углу замерло кресло-качалка. По ковру скреблось нечто тонкое, извивающееся, шуршащее листьями. Это нечто отрастало от шевелящегося рядом большого бесформенного кома.

– Да, я знаю… знаю, миссис Паттни, – негромко проговорил констебль Шнаппер. Он стоял в двух шагах от клубка лоз и стеблей и глядел на него, гневно сжав кулаки.

Растение, прикованное к стене и полу, дернулось – зазвенели цепи.

– Она не должна была так с вами поступать. Нет, не должна была…

Пасть мухоловки раскрылась, и из нее исторглось преисполненное муки шипение.

– Вашей вины здесь нет, – сказал констебль. – Это все проклятый доктор Доу. Хотя если бы Браун не трогала девчонку Трикк, он не схватил бы вас, и нас бы не разоблачили.

Лозы растения-монстра рванулись к нему, но железные кандалы удерживали крепко, они разрывали плоть мухоловки, на пол капала зеленая кровь.

– Она не должна была так поступать с одной из нас. А я говорил… я предупреждал старуху, но она ведь никого не слушает. И вот к чему мы пришли. Я всегда был против того, чтобы она усыпляла тех, городских. Вы можете понять этот абсурд?! Браун заботит, чтобы мы размножались, но ей плевать на то, что будет в дальнейшем с детьми Праматери.

Миссис Паттни попыталась подползти ближе к констеблю, но цепи не позволили ей этого.

– Я освобожу вас, – пообещал Шнаппер. – Позже. Когда сделаю то, что должен. Браун не сможет мне помешать, а Праматерь… она будет довольна, когда я ее накормлю по-настоящему. Потерпите немного.

Констебль развернулся и двинулся к выходу из квартиры учительницы музыки. За его спиной раздался приглушенный стон.

Выйдя на лестницу, он прошел по дому, стуча в некоторые двери: два стука, пауза, еще стук. Двери квартир начали скрипя открываться.

Время выжидания и пряток в тени прошло.

Здесь и прежде не все верили старухе Браун, кое-кто сомневался в ее решениях, но, учитывая последние события, количество приспешников этой карги заметно уменьшилось. Доктор Доу, сам того не зная, сыграл Шнапперу на руку: и если недавно почти все жильцы дома выступали на стороне Браун, когда миссис Паттни вернулась и они узнали, что произошло, уже никто не требовал от Шнаппера сдерживаться в выражениях. Да, он спорил со старухой, обвинял ее, требовал от нее действий, но его слова предназначались вовсе не ей. Кто бы каких взглядов ни придерживался, теперь буквально каждый в этом доме понял, что все, как раньше, уже не будет.

Ну а Браун… Видимо, она рассчитывала, что они с мистером Уилксом и капитаном Блейкли схватят доктора Доу и его мерзкого племянника, приволокут их сюда и тем самым разрешат возникшие, как она это называла, временные трудности.

«Временные трудности» разрешаться не спешили, поскольку дом в переулке Трокар оказался пуст. Констебль выяснил, что и в Доме-с-синей-крышей Доу не появлялся, но это вовсе не значило, что он просто собрал чемоданы и сбежал из города. Скорее следовало полагать, что доктор затаился и придумывает, что бы предпринять. Даже законченный идиот понял бы, что он что-то затевает. Да, законченный идиот понял бы, но не Браун. Что ж, это бессмысленное упрямство старуху и погубит.

Постучав во все нужные двери, констебль пошагал вниз по лестнице. У портрета мистера Карниворри он остановился и подкрутил усы. Домовладелец глядел хмуро и осуждающе. Плевать! Ты ничего не знаешь и не сделаешь, старик!

– Мистер Шнаппер! – раздался обеспокоенный голос, и констебль обернулся.

На площадку поднялась миссис Тирс, приказчица из книжной лавки «Переплет» и преданная сторонница старухи Браун. Чего она хочет? Попытается остановить его?

– Вы не видели Джейки и Уилли?

– Вот еще! – буркнул Шнаппер – он ожидал чего угодно, но только не этого вопроса. – Разве они не должны сторожить пленницу?

– Эти негодники снова куда-то убежали. Я их повсюду ищу, а что это…

Она вдруг увидела на лестнице соседей, которые молчаливо стояли на следующем пролете; среди них был и ее собственный супруг.

– Дерил? – ахнула миссис Тирс. – Что происходит?

– Время пришло, Марша, – сказал он.

– Но миссис Браун…

– Осталась во вчерашнем дне вместе со своими заблуждениями! – рявкнул Шнаппер, прошел мимо удивленной миссис Тирс и продолжил спуск.

За ним потянулись и темные сутулые тени – жильцы дома, раздосадованные, требующие ответов, клокочущие… Супруг взял за руку Маршу Тирс и повел ее, все еще сбитую с толку, следом за всеми.

– Ты не видел наших сыновей? – только и спросила она.

– Сейчас не время… – пробубнил мистер Тирс.

Вскоре все сторонники Шнаппера и недоуменная приказчица спустились в холл.

Констебль стоял спиной к лестнице у постамента со Скверлум Каберботам. Золотистые искорки пыльцы отплясывали в воздухе под футляром. Цветок чувствовал, что его вот-вот освободят – лозы развернулись и потянулись к стеклянным стенкам, бутон чуть качнулся на дрогнувшем стебле. Он так долго был здесь заперт… Старая тюремщица неусыпно следила за тем, чтобы он не вдохнул воздуха – она годами душила его…

– Время пришло! – возвестил Шнаппер, не отрывая взгляда от цветка. – Вы думаете, только он здесь пленник? Нет! Пленник – каждый из нас! Сумасшедшая старуха подрезает нам корни, не дает нам питаться, она игнорирует болезнь, охватившую весь дом. «Это для вашего блага» – ее излюбленные слова. И ее излюбленная ложь. Браун пытается сохранить удобное для нее положение вещей, чтобы и дальше указывать нам, что делать, куда ходить, что думать. Может, когда-то, когда нас было мало, когда мы были слабы, а Праматери угрожали различные недоброжелатели, мечтающие воспользоваться ею для своих целей, скрываться и было нужно. Но сейчас… Мы сильны, наши расселены по городу, мы готовы сбросить маску. Мы слишком долго прозябали в этой клетке. Слишком долго безропотно подчинялись старухе Браун. Все вы знаете, что случилось с миссис Паттни. Вы знаете, что нас разоблачили. Мы не можем прятаться и ждать, пока к нам придут. Мы придем первыми!

Пока он говорил, жильцы дома № 12 сгрудились вокруг постамента и уставились на цветок: светящиеся рыжие искорки отражались в их глазах.

– Скверлум Каберботам – наше оружие, – уже тише продолжил Шнаппер; его голос слегка вибрировал от предвкушения. – Когда пыльца разлетится по Тремпл-Толл, никто ничего нам не сделает. Полиция не придет на помощь к «мухам»… Никто не придет к ним на помощь.

Шнаппер стянул перчатки и, заткнув их за пояс, осторожно положил обе ладони на футляр. Скверлум Каберботам почувствовал это и потянулся к нему.

– Я освобожу тебя… освобожу нас…

Констебль чуть надавил на футляр и начал его проворачивать. Стекло, за долгие годы вросшее в постамент, скрипнуло, но чуть сдвинулось. Приспешники Шнаппера затаили дыхание. Еще чуть-чуть… еще немного…

– Отойди от него! – раздался яростный голос с лестницы.

Шнаппер и все остальные обернулись. И тут же холл заполонил недоуменный шепот: «Она спустилась?..»

Миссис Браун, которая не покидала свою квартиру последние десять лет, стояла на ступенях, а за ее спиной чернели фигуры ее последователей. Первый испуг отступил, и констебль с удовольствием отметил, что их было намного меньше, чем его собственных сторонников.

Шнаппер вдруг почувствовал, как все его существо разрывается надвое. С одной стороны, он понимал, что нужно немедленно поднять футляр и тем самым одним махом закончить все споры и распри, но с другой… как он мог упустить момент триумфа? Ведь он достиг своей цели, он переиграл Браун, он победил…

– Взгляните на нее! – воскликнул констебль, поддавшись слабости. – Первая наследница Праматери! Вы видите, как она стоит там, облаченная в свое искусственно созданное великолепие, и глядит на вас, как на какие-то сорняки?!

– Шнаппер, ты не понимаешь, что пытаешься сделать…

– О, я прекрасно понимаю! – перебил констебль. – И получше той, которая наплодила десятки детей Праматери и которая изувечила их, не дав им зацвести и обрести себя!

– Если бы все они обрели себя, они обрели бы и голод, тогда нас бы…

– Да-да, нас бы разоблачили! Хотя постой-ка! А не это ли произошло сейчас? Несмотря на все твои правила, несмотря на то, что мы годами вели себя осторожно.

Миссис Браун ничего на это не сказала. Она походила на статую, высокую, по-королевски величественную и при этом чрезмерно утонченную как для человека. Совсем не похожую на человека.

– Она молчит! – усмехнулся констебль. – Ну разумеется! Она полагает, что ничего действительно страшного не произошло. Вы, те, кто стоит за ее спиной! Вы понимаете, что на месте миссис Паттни мог оказаться любой из вас? Или на месте тех, кто расселен по меблированным комнатам на границе с Гарью – на месте наших несчастных братьев и сестер, подрезанных, доведенных до состояния увядания! Спросите ее, почему она молчит? Спросите миссис Браун, которую вы так почитаете, предупреждал ли я ее о последствиях? О том, что нельзя связываться с доктором Доу?

– Этот доктор и его мальчишка ничего нам не сделают! – взял слово капитан Блейкли, ближайший соратник миссис Браун. – Им никто не поверит!

– И что дальше, капитан? – Шнаппер сжал кулаки. – Мы снова будем прятаться? Мы продолжим побираться, голодать и болеть?

Капитан хотел было что-то на это ответить, но миссис Браун подняла руку, веля ему замолчать.

– Мы следуем правилам мистера Карниворри, – сказала она. – Он знал, чем нам грозит то, что ты по своей наивности называешь «освобождением».

– Мистер Карниворри мертв.

Стоящие в холле жильцы согласно загудели.

– Так что же ты задумал? – спросила миссис Браун с изрядной долей презрения в голосе. – Захватить Тремпл-Толл? А что дальше? Сонн? Набережные? В Старом центре не допустят этого! Они пришлют парострелков, боевых автоматонов и грохочущие шагоходы! Они уничтожат нас!

Шнаппер язвительно усмехнулся, выражая тем самым безразличие к словам старухи, но усмешка больше напомнила оскал.

– Пусть. У нас есть Скверлум Каберботам. Они не остановят меня. И ты меня не остановишь…

Миссис Браун покачала головой.

– Я не остановлю, – согласилась она, поглядев на что-то над головой констебля. – Но Праматерь остановит.

Шнаппер поднял взгляд. Растение, покрывавшее своды холла, шевелилось. То, что совсем недавно походило на искусный рисунок, ожило…

Несколько увитых листьями лоз-щупалец спускались к констеблю.

Сторонники Шнаппера отпрянули от постамента и вжались в стены, сам же констебль остался на месте в некоем оцепенении. Его рот чуть приоткрылся, он завороженно глядел, как лозы, изгибаясь, медленно приближаются к нему.

– Праматерь… – прошептал Шнаппер и вытянул руку.

Одна из лоз коснулась пальцев констебля, нежно обернулась вокруг его запястья. Констебль ощутил жар. Все внутри забурлило от этого прикосновения. Холл наполнился мягким тягучим ароматом…

– Я же прав, да? – сорвалось с губ Шнаппера.

Лоза поползла ниже, спиралью охватывая его рукав, при этом плавно, но уверенно подбираясь к его плечу. В какой-то момент она сдавила руку констебля так сильно, что он вскрикнул и очнулся.

Мгновенное непонимание за одну секунду переросло в осознание того, что происходит. В попытке освободиться, он схватился за лозу, но та сжала его руку еще сильнее – хрустнули ломающиеся кости.

Шнаппер закричал, и тут одновременно несколько лоз ринулись к нему, оплетая его вокруг пояса, захватывая конечности и обвиваясь вокруг шеи. Констебль бился и дергался, пытаясь сбросить с себя тугие зеленые жгуты, но они безжалостно затягивались. Даже пособники миссис Браун глядели на происходящее с ужасом, ну а что касается сторонников Шнаппера, то они и вовсе застыли на своих местах, боясь сделать вдох, моргнуть или пошевелиться.

Констебль из тринадцатой квартиры больше не выглядел зловещим или угрожающим. Под хруст собственных костей он все еще пытался освободиться и кричал:

– Нет! Праматерь! Не нужно!

Но растение не вняло. Толстые сильные лозы обхватили его тело, сдавливая хватку. Всего за пару мгновений он был уже почти полностью опутан и походил на огромную катушку ниток. Ну а затем растение оторвало его от пола…

– Помогите мне! Чего вы стоите?! Помогите!

Жильцы дома № 12 не шевелились. Они не мигая глядели на то, как ревущий и трясущийся зеленый кокон поднимается все выше. С головы констебля сорвался шлем – с глухим стуком он ударился об пол и, покачнувшись пару раз с боку на бок, замер рядом с постаментом.

– Отпусти меня! Отпу…

Крик прервался, когда одна из лоз обхватила голову констебля и проникла ему в рот.

Растение затянуло Шнаппера под самый потолок. Спустя пару мгновений кокон прекратил дергаться и затих. Лозы снова вросли в своды холла и больше не шевелились так, будто Праматерь снова заснула. Из переплетения стеблей и листьев наружу осталась торчать скрюченная в судороге неподвижная рука.

– Так будет с каждым, кто пойдет против Праматери, – сказала миссис Браун. – Возвращайтесь в свои квартиры.

Хозяйка дома № 12 выставила локоть, и капитан Блейкли, поддерживая, повел ее наверх.

Жильцы послушно потянулись к лестнице. Никто не издавал ни звука, никто не решался взглянуть на кокон, замерший под потолком.

Вскоре в холле никого не осталось.

Когда хлопнула, закрываясь, последняя дверь, и дом снова погрузился в тишину, Скверлум Каберботам шевельнулся под своим футляром. Бутон качнулся, тонкая лоза коснулась стекла. Скоро…

***

Багровый дым от химрастоки «Труффель» вырывался из толстой черной трубы, смешиваясь с грязно-серым туманом. Шесть колес стучали по неровной брусчатке.

Громоздкий парофургон свернул у паба «Сварливый Кот» на улицу Файни и покатил вдоль трамвайной линии в сторону канала.

К ночи туман и не подумал отступать – наоборот, он сгустился еще сильнее и стал наползать на стены домов, залепливая окна и забираясь в водостоки. Частные экипажи и городские кэбы ползли в нем, зарывшись едва ли не по самые крыши, и из-за их фонарей создавалось впечатление, будто во мгле в обоих направлениях по мостовой двигаются темно-рыжие комья света, и не более.

Прохожих практически не наблюдалось – для прогулок было поздно и так сыро, что даже какая-нибудь болотная жаба сейчас сказала бы: «Благодарю покорно, но я уж лучше посижу в своей норе у камина, с чашечкой горячего чая, пледом и книжкой».

Человек, сидевший в пассажирском кресле кабины парофургона, также предпочел бы сейчас оказаться у себя дома в тепле и уюте, но, к его сожалению, в ближайшее время подобную роскошь позволить он себе не мог. Все только начиналось…

– Добрались, сэр, – сообщил водитель фургона и потянул на себя тормозной рычаг.

Махина качнулась и встала у высокой двери, над которой располагалась большая бронзовая вывеска: «ПОЖАРНОЕ ВЕДОМСТВО ТРЕМПЛ-ТОЛЛ»; под ней разместились часы, показывающие, сколько времени прошло с последнего пожара (три с половиной часа). По обе стороны от двери на посту стояли двое пожарных в темно-красных мундирах, белых перчатках и натертых до блеска медных касках с кокардами. Когда парофургон остановился у входа в часть, они недоуменно переглянулись, но с места не сдвинулись.

Дверца кабины открылась, и на тротуар с подножки спустился доктор Доу. Подойдя к пожарным, он приветственно прикоснулся к цилиндру.

– Мистер Бонни, мистер Ходж.

– Добрый вечер, господин доктор! – синхронным басом ответили пожарные, отдав честь.

– У меня дело, не терпящее отлагательств, – сказал Натаниэль Доу. – Могу я увидеть господина брандмейстера?

– Разумеется, сэр, – кивнул мистер Бонни, пожарный с черными обожженными губами и большим квадратным подбородком. – Следуйте за мной.

Он открыл дверь и вошел в здание пожарной части, доктор пошагал следом. Эхо от их шагов разошлось по недлинному коридору, который вел в бранд-казарму. Вдоль прохода ровным рядом выстроились манекены в тяжелых монструозных костюмах для пожаротушения.

– Как ваша рука, мистер Бонни? – справился доктор, и пожарный обернулся.

– Ожоги почти затянулись, сэр. Правда, перед сном кожу изредка жжет.

– Я пришлю вам мазь. Она должна унять жжение.

– Благодарю, сэр.

Пожарный толкнул дверь в тупике коридора, и они нырнули в облако пара.

Бранд-казарма представляла собой одновременно и эллинг, и депо. У арок выездов стояли два багровых, увенчанных колоколами, экипажа, готовые сорваться с места в ту же секунду, как провоет сирена; черные от копоти и похожие на сутулых кротов механики ремонтировали третий, который выглядел так, будто прошел не одну войну.

В бранд-казарме стоял грохот, словно в каком-нибудь фабричном цеху. Гудели помпы, качающие воду через уходящие под землю трубы, громыхала лебедка, наматывая на огромные катушки резиновые шланги. По залу носились колесные автоматоны-тушители, представляющие собой пузатые металлические бочки для воды и порошковой засыпки. Руки им заменяли свернутые спиралью рукава с брандспойтами на концах, некоторые латунные пожарные были оснащены механическими лапами.

Один такой автоматон едва не налетел на мистера Бонни и доктора Доу.

– Эй, потише, АП-17! – прикрикнул на него пожарный, после чего повернулся к доктору и сказал: – АП-17 – тот еще обжора.

Автоматон встал в очередь к патрубкам, отрастающим от баков с водой. Стоявший там пожарный по очереди открывал лючки на брюхах механоидов, заправлял внутрь шланг, а когда тот или иной автоматон наполнялся, завинчивал крышки и провозглашал: «Следующий!» Все это походило на кормежку голодных бездомных в ночлежке мадам Роммс.

АП-17 в нетерпении покачивался на колесе и даже вытягивал латунную гармошечную шею.

Дошла ли до него очередь, доктор Доу так и не узнал – они с мистером Бонни свернули в проход между стойками, завешанными пожарными фонарями, и вошли в эллинг.

Уходящие под самые своды кирпичные стены эллинга были сплошь покрыты черными и белыми трафаретными надписями, предостерегающими огнеборцев от ошибок во время тушения и напоминающими о соблюдении не только правил, но и манер. Среди них особо выделялись: «Если вы спасаете даму, в первую очередь следует отрекомендовать себя!», «Для пожарного не существует понятия “сумасшедшая старуха”!», «Пожарный должен пресекать неуместные шуточки, вроде: “Дело пахнет керосином”, “В самый раз, чтобы погреться” и “Пожар вызвали рыжие”!», «Разрешение на Форменные Усы выдается после десяти лет службы при наличии в деле отметки “Без Нареканий”!»

Из-под сводов эллинга сыпались снопы искр. Доктор Доу задрал голову и увидел умостившийся на ложах стапеля под крышей выкрашенный в алый дирижабль. Махину облепили механики и ремонтники – на прошлом пожаре ей, видимо, неслабо досталось.

Отметив состояние дирижабля, доктор уже собрался было что-то спросить у мистера Бонни, но в последний момент так и не стал озвучивать свой вопрос.

Они шли дальше. Внимание Натаниэля Доу привлек стоящий у стены высокий чугунный короб с тяжелой вентильной дверью и круглым окошком. Вывеска над ним гласила: «Печь для поджигателей». Согласно законам Тремпл-Толл, поджигателей не отправляли ни в тюрьму Хайд, ни на каторгу в графстве Думм. Считалось, что после приговора их доставляли сюда, в пожарную часть, где их запирали в этом коробе и заживо сжигали. Натаниэль Доу, в свою очередь, знал, что это просто страшные байки, которые распускали сами пожарные, чтобы человек со спичками и дурными намереньями лишний раз подумал прежде, чем делать свое гнусное дело. К сожалению, подобная хитрость не работала в случае пироманьяков, которые изредка появлялись в Габене.

– Добрый вечер, господин доктор! – воскликнул один из пожарных, завидев Натаниэля Доу.

Доктор кивнул и отметил, что к ним с мистером Бонни повернулось не меньше дюжины голов. Со всех сторон начали раздаваться приветствия.

– О, доктор Доу! – Пожарный у шкафа с баграми отдал честь.

– Доктор в здании! – раздался еще один возглас; огнеборец чистил стекла на тяжелом шлеме и даже взмахнул тряпкой, приветствуя доктора. – Ударьте в колокол!

Бонни раздраженно глянул на него.

– Никаких ударов в колокол, пока все шлемы не заблестят! – и добавил, повернувшись к доктору: – Прошу прощения, сэр, я знаю, как вы не любите внимание.

– Ничего страшного, мистер Бонни, – сказал Натаниэль Френсис Доу.

Пожарные в Габене пользовались безграничным уважением доктора Доу. Это были честные люди, готовые прийти на помощь, спасти каждого от алчной багровой стихии и не взять за это ни пуговки-пенса. Набирали в Пожарное ведомство Тремпл-Толл парней с нерушимыми принципами, неспособных лгать, клеветать и лицемерить, и в городе не зря считалось, что господин пожарный – это тот, на кого можно положиться.

Доктор Доу знал о плачевном состоянии пожарной части на улице Файни, знал о том, что город финансирует пожарных Саквояжного района из рук вон плохо (львиная доля перечисленных из Старого центра средств оседала в карманах департаментских клерков), и его это неимоверно злило. А еще его злило то, что доктора в Больнице Странных Болезней (особо презираемые им личности) требовали с нищих героев, которые каждый день рискуют жизнями в пожарах, оплату за лечение ожогов и травм, полученных на службе. Когда он узнал, как эти лишенные совести люди обдирают пожарных и прописывают им лишь то, что вызовет максимальное количество побочных эффектов (чтобы их близкий друг господин Медоуз, владелец аптеки, также не был обделен), он лично явился к господину брандмейстеру и предложил ему свои услуги. Гордец-брандмейстер принял предложение, но от бесплатного лечения своих людей отказался: «Мы – люди чести, господин доктор! И никто не посмеет сказать, что мы, словно бедные сироты, просим подаяние!» В итоге они сошлись на плате в десять фунтов за каждый ожог – подобный компромисс устроил всех. При этом получаемые деньги доктор Доу неизменно переводил в фонд «Отставных пожарных» при профсоюзе «Бездымник». Разумеется, все пожарные об этом знали, поэтому ничего удивительного в том почтении, которое они выказывали перед Натаниэлем Френсисом Доу, не было.

И все же, как и сказал мистер Бонни, доктор не любил привлекать лишнее внимание к своей персоне…

Тем временем они оказались у лифта.

На карнизе над ним сидел почетный пожарный, бранд-кот Мёбиус. В нескольких местах его шкура зияла проплешинами и была покрыта плохо затянувшимися ожогами: кот принимал участие в тушении всех пожаров. Он был не только талисманом, но и ценным служащим части – и всегда первым забирался в гондолу дирижабля.

Мёбиус помнил, кто однажды пришил ему хвост на место, поэтому приветливо мяукнул доктору.

– Добрый вечер, мистер Мёбиус, – сказал Натаниэль Доу, и вошел в кабинку лифта следом за Бонни…

…Лифт пробирался сквозь горловину пожарной башни невероятно медленно, и доктор Доу в нетерпении постукивал пальцем по ручке саквояжа. План, который они придумали с сэром Пемброузом и Джаспером был рискованным и крайне опасным – все могло сорваться в любой момент. Также доктор переживал за племянника – он хорошо знал характер Джаспера и боялся, как бы тот чего не выкинул.

После встречи в «Злобб» прошло почти два часа. Когда план сложился, сэр Пемброуз отвел своих нежданных союзников в небольшой пакгауз у границы с Гарью. Там хранилось около двух дюжин тяжелых баллонов, наполненных ядом для растений, который изобрел охотник, – сэр Пемброуз действительно долго готовился к этому дню, хоть и сам не предполагал, что он настанет так скоро.

Втроем они загрузили баллоны в парофургон, после чего разделились: Доктор Доу отправился вместе с баллонами в пожарную часть Тремпл-Толл, где, как он рассчитывал, ему окажут помощь, сэр Пемброуз вернулся на улицу Флоретт (он должен был отыскать место, где держат Полли Трикк), а Джаспер занял наблюдательный пост у окна в доме на Пыльной площади.

«Как же медленно он поднимается! – раздраженно думал доктор. – Это ведь пожарная часть – здесь все должно быть быстрым!»

Мистер Бонни нарушил тишину:

– Должен предупредить, сэр: он в дурном расположении духа.

– Как и всегда.

– Сегодня особенно. Нас посетил человек из Старого центра. Департаментский проныра…

Кабинка остановилась. Мистер Бонни отодвинул решетку.

Они прошли по коридору, все стены которого занимали таблички с именами погибших пожарных и портреты старых брандмейстеров, хмурых усачей с неизменно поджатыми губами.

Коридор упирался в тяжелую дубовую дверь, на которой висела бронзовая табличка: «Брандмейстер Тремпл-Толл, Роберт Р. Кнуггер».

Бонни не успел постучать. Из-за двери раздалось гневное:

– А я настаиваю на этом!

Доктор Доу сразу же узнал раскатистый голос главы пожарных Саквояжного района.

– Вы спятили, Кнуггер! – А этот голос доктору был не знаком: тонкий, чуть визгливый – он явно принадлежал человеку склочному и вредному. – Нет никаких свидетельств того, что эти пожары связаны!

– Что? Нет? – прорычал Кнуггер. – А как же визитная карточка, которую этот мерзавец оставляет для нас?

– Только не начинайте снова об этой спичке! Спичка на пепелище! Только вы могли углядеть в этом тайный знак. До Департамента доходили слухи, что вы помешались на этой спичке! Ваша навязчивая идея…

– А я говорю вам: в Тремпл-Толл действует пироманьяк! Я руку даю на отсечение: прямо сейчас он замышляет новый пожар!

– Вы видите то, чего нет. И знаете что, Кнуггер? Я склоняюсь к мнению, что вы слишком стары, чтобы возглавлять Пожарное ведомство такого большого района. Я все укажу в своем отчете в Департамент. Непременно.

– Да указывайте вы, что хотите! Меня не запугают какие-то канцелярские крысы, которые дыма не нюхали!

Доктору Доу надоело стоять за дверью.

– Стучите, мистер Бонни.

– Но, сэр…

– Время не ждет.

В голосе доктора прозвучал металл, и пожарный понял, что лучше не спорить. Он несколько раз стукнул в дверь и, дождавшись окрика «Что там еще такое, провалитесь вы все пропадом?!», открыл дверь и пропустил доктора в кабинет.

Брандмейстер Кнуггер, широкоплечий и статный, обладающий пышными седыми усами и облаченный в темно-красный мундир, сидел за столом. Перед ним в кресле для посетителей устроился худосочный прилизанный джентльмен с узким лощеным лицом и выдающимися вперед крысиными зубами.

– Доктор Доу! Только вас сейчас и не хватало! – пророкотал брандмейстер, хмуря кустистые седые брови. – Вы очень не вовремя, знаете ли.

– Как впрочем, и всегда, – ответил доктор. – Но, боюсь, сейчас я к вам пришел по делу, не терпящему отлагательств.

– Дайте угадаю, вам снова нужна помощь славных пожарных?

Доктор коротко кивнул, и брандмейстер продолжил:

– Что сейчас? Помнится, в прошлый раз вы ловили какую-то… гм… тварь неподалеку и просили не вмешиваться. Устроили настоящее шоу с красным фонарем. Поймали свою тварь?

– Ту да. Но, боюсь, появилась еще одна.

– Что от нас требуется?

Доктор не успел ответить, когда в разговор влез лощеный тип с крысиными зубами:

– Вы спятили, Кнуггер? Вы готовы растрачивать ресурсы Ведомства в интересах какого-то постороннего лица?

– Доктор Доу вовсе не постороннее лицо, – скрипнул брандмейстер. – Он лечит моих пожарных практически бесплатно, в то время как Департамент удавиться готов за каждый пенс на лечение в Больнице Странных Болезней.

Департаментский клерк вскинул кривой палец.

– Меня это не волнует! Я вам запрещаю!

Губы брандмейстера изогнулись в улыбке. Что бы он прежде ни говорил, все же доктор явился как нельзя вовремя – лучшего момента, чтобы поставить на место этого типа сложно было бы и представить.

– Что от нас требуется, господин доктор? – спросил он.

***

Сомнение. Это то, что может остановить человека от совершения чудовищной, ужасной, непоправимой ошибки. И в то же время – это то, что может поселить в человеке неуверенность и не позволить ему сделать то, что требуется.

Сэр Уолтер Пемброуз был решительным человеком и обычно не поддавался сомнениям. Его твердость, непоколебимая убежденность в собственной правоте и закаленная опасностями воля не раз спасали ему жизнь. Коварные джунгли, в которых он провел большую часть этой жизни, не оставляли шанса тому, кто склонен к промедлению: бросок кобры, проламывающиеся под ногами доски трухлявого моста над пропастью, свист выпущенной из трубки отравленной иглы туземца-каннибала из племени Любителей Хрустящей Корочки – все это может стать концом экспедиции, если зазеваться хоть на мгновение.

Что ж, сейчас сэр Пемброуз впервые за много лет испытывал упомянутое сомнение. Когда острие его охотничьего ножа коснулось тяжело вздымающейся груди мальчишки, он вдруг застыл.

Сомнение заползло к нему в голову и остановило его руку.

«Что ты делаешь?! Ты уверен?!»

Он не был уверен. Впервые в жизни.

«А что если все это обман? Вдруг ты сошел с ума?»

Он ведь не видел превращение своими глазами. Он просто поверил на слово этому доктору и его племяннику, ведь их рассказ соответствовал истории старого пьяницы Гохха о братьях Лэмп, а между тем…

Между тем он сжимал за шиворот обычного мальчишку. Это же просто перепуганный ребенок!

Расширенные от ужаса огромные глаза, взлохмаченные волосы, сугубо мальчишеская щель между зубами…

Еще полчаса назад сэр Пемброуз и не предполагал, что вскоре перед ним встанет то, что сам он называл недопустимой дилеммой.

Он стоял у двери своей квартиры и вслушивался в происходящее за ней. По лестнице вниз топал констебль Шнаппер; с ним были мистер Уилкс из пятой квартиры и капитан Блейкли из двенадцатой. По их разговору он понял, что возвращение миссис Паттни побудило жильцов дома к решительным действиям: они направлялись навестить доктора и его племянника.

Когда их шаги и голоса стихли, он перешагнул стоящий у двери капкан и подошел к своей кровати. Вытащил из-под нее дорожный чемодан. Открыв его, сэр Пемброуз снял с шеи цепочку с ключом.

Время пришло. Доктор Доу понял все правильно: он собирался медленно травить жильцов дома № 12, пока один за другим они не зачахнут. Это был хороший план, он требовал терпения и времени, но он бы точно сработал. Все было продумано, существовала схема последовательных отравлений – он действовал выверенно, соблюдал осторожность. Его не подозревали. Он добрался даже до старухи Браун – пришел к ней с жалобами на портрет мистера Карниворри, мол, тот вызывает у него хандру и вообще действует на него подавляюще. Разумеется, старуха сказала, что портрет покойного домовладельца останется, но это был лишь повод, чтобы оказаться в шаге от миссис Браун. Сэр Пемброуз уже даже начал разрабатывать подходы к особо трудным целям – Шнапперу и капитану Блейкли…

Все шло своим чередом. У его плана была первая жертва – мистер Типпин из восьмой квартиры, а симптомы миссис Жиббль из десятой вышли на финальную стадию, и скоро она должна была присоединиться к Типпину…

Ну а теперь… Долгая, кропотливая работа была испорчена. Треклятый доктор и его мальчишка все испоганили своим вмешательством. Времени больше не оставалось…

Сэр Пемброуз открыл узкий ящичек в чемодане и достал из бархатного углубления стеклянный шприц, заполненный густой янтарной жидкостью. Как только охотник коснулся его гладкой поверхности, в голове возникла мысль: «Кажется, это и правда кульминация».

Сэр Пемброуз подошел к письменному столу и достал из кармана письмо. Он написал его в ту же ночь, как вселился в эту квартиру, и все это время оно терпеливо ждало своего часа.

Перечитав письмо, он поместил его в конверт.

– Это именно тот день, – прошептал он, – когда все наконец изменится. Когда они увидят. Когда они поймут…

Выйдя в прихожую, сэр Пемброуз засунул конверт в капсулу пневматической почты; ярлычок с адресом получателя также был подписан заблаговременно.

Охотник откинул крышку почтового патрубка и на миг замер, собираясь с мыслями. Он ждал этого мгновения так много лет. Он так долго готовился к нему, что даже не верил, что это происходит на самом деле. Пора…

Сэр Пемброуз подкрутил усы и позволил трубе проглотить капсулу, после чего аккуратно поместил шприц в карман пальто и вышел за дверь.

Спускаясь по лестнице, он попытался унять внезапно охватившую его дрожь: каждый шаг, каждая ступенька приближали его одновременно к двум вещам, которые были между собой неразрывны: к величию и провалу. Он вдруг поймал себя на мысли, что больше не делает все это ради того, чтобы спасти людей или остановить жуткую тварь – он просто хотел… даже не так… всем его существом завладело непреодолимое желание восстановить справедливость. Кто-то назовет это обидой или гордыней. Пусть!

Сэр Пемброуз спустился на первый этаж, наделил Скверлум Каберботам презрительным и в то же время торжествующим взглядом: скоро ты подохнешь, как и твой хозяин.

Выйдя за дверь, охотник погрузился в туман, который к вечеру стал гуще и поднялся уже на высоту второго этажа. Похолодало, но сэр Пемброуз не замечал этого – ожидание и нетерпение жгли его изнутри.

Пройдя вдоль стены дома, он свернул за угол и подошел к заброшенной оранжерее мистера Карниворри. Обнаружить лаз, через который внутрь проник Джаспер Доу, не составило труда.

Нужно отдать должное этому пронырливому хорьку: он сделал то, что не удавалось ему, Пемброузу, долгое время – отыскал главное растение. Хотя все же стоит признать, что мальчишка засек Гранта и нашел тайный ход лишь благодаря удаче.

Проникнув в оранжерею, сэр Пемброуз окинул ее взглядом и убедился, что в ней никого нет.

Ему предстало грустное зрелище, навевающее тяжкие, меланхоличные мысли. Все растения, которые здесь росли, никому не могли причинить вреда – сухие, увядшие, при должном уходе они могли цвести и радовать своим видом окружающих, но важному профессору Гранту из Габенского научного общества Пыльного моря не было до них дела. Конечно! Ведь его заботил лишь тот монстр, который живет под домом!

«Просто не верится, Грант! – подумал сэр Пемброуз, двинувшись по проходу вдоль затянутой плющом стеклянной стены. – Тайный ход в собственную квартиру! Это же насколько нужно бояться своего питомца, чтобы придумать такое! Хотел бы я взглянуть в твои глаза! Хотел бы послушать невнятные отговорки о редких видах, о важности их для науки и прочую чепуху… Я был прав. Все эти годы я был прав!»

Представив себе встречу со своим старым врагом, сэр Пемброуз сжал кулаки. Как так вышло, что человек, на совести которого множество смертей ни в чем не повинных людей, является уважаемым и почитаемым членом общества и деятелем науки, в то время как тот, кто всю жизнь пытается спасать людей от ужасной участи быть переваренными в чреве какого-то гадостного растения, презираем и осыпан насмешками?

Мысли охотника прервали зашуршавшие вдруг сухие листья. Звук раздался от пролома в стене оранжереи.

Сэр Пемброуз резко пригнулся и спрятался за стеллажом с горшками. Это было не просто шуршание – на листья кто-то встал. И этот кто-то понял, что его присутствие обнаружили – таиться больше не имело смысла.

– Мистер Дра-абблоу… – позвал Джейки Тирс. – Вы решили поиграть с нами в прятки?

– Мы ведь знаем, что вы здесь! – добавил его брат Уилли.

«Проклятье! – пронеслось в голове сэра Пемброуза. – Только вас не хватало!»

Он глянул в зазор между горшками. Мальчишки озирались по сторонам. Эти двое раздражали охотника особенно – они вечно ошивались поблизости и именно из-за них он пару раз едва не попался. Маленькие вездесущие гаденыши… Порой сэру Пемброузу казалось, что на них его зловонный папиретный дым не действует. Однажды он застал этих двоих, карабкающимися по стене дома в попытках заглянуть к нему в окно и узнать, что же такого интересного находится в его квартире. Что ж, против проказливых братьев у него был свой репеллент, а именно их мать, миссис Тирс. Обычно угрозы позвать ее срабатывали, но сейчас сэр Пемброуз не мог допустить появления в оранжерее еще и злобной приказчицы из книжной лавки «Переплет».

Мальчишки будто подслушали его мысли:

– Мама запрещает нам к вам приближаться, мистер Драбблоу! – воскликнул Уилли. – Потому что у вас есть адвокаты!

– А кто такие адвокаты? – спросил Джейки.

– Понятия не имею, – ответил его брат. – Наверное, какие-то очень жуткие люди, если их даже мама боится. Кажется, он там. – Уилли ткнул рукой, указывая на стеллаж с горшками, за которым прятался сэр Пемброуз.

Мальчишки двинулись к нему. Оказавшись у прохода, они выпрыгнули с криком «Попался!», но там никого не было.

Уилли и Джейки с досадой переглянулись.

– О, вы тоже любите прятки, мистер Драбблоу?! – воскликнул Джейки.

– Мы вас найдем. Мы хорошо умеем искать! – добавил его брат.

Мальчишки разделились. Джейки остановился у ржавого автоматона-садовника и окинул его подозрительным взглядом. Постучал костяшками пальцев по железной груди механоида.

– Вы там, мистер Драбблоу?

– Не глупи! – бросил Уилли, окидывая пристальным взглядом черные карликовые деревья в кадках, которые были расставлены в соседнем проходе. – Конечно же, его там нет! Как бы он забрался внутрь этой железяки!

– Сам не глупи! – проворчал Джейки и продолжил поиск.

Мест, где можно спрятаться, в оранжерее было не так уж много. Уилли заглядывал под стеллажи, но там стояли лишь ящики с рассадой и были свалены мешки, из прорех которых высыпалась зеленоватая земля.

– Мама не узнает, если мы с вами немного поиграем, – проговорил Джейки, следуя вдоль ряда пыльных стеклянных футляров с зачахшими растениями. – Спорим, я первым его отыщу?

– Как бы не так!

Уилли усмехнулся, заметив, как колыхнулись листья бордового вьюнка, разросшегося в углу оранжереи.

Мальчик на цыпочках подкрался к зарослям и, вытянув руку, отвел путанные лозы в сторону.

В следующий миг сэр Пемброуз выскочил из укрытия и схватил Уилли за шиворот.

– Попался… – прошипел охотник, приставив к его груди нож.

Он не собирался медлить и тянуть. Нужно было сразу же разделаться с этим недомерком, но что-то остановило его – то самое сомнение.

– Мистер Драбблоу… – заверещал Уилли. – Пустите! Пустите!

И тут сэр Пемброуз вздрогнул.

– Я не Драбблоу, – процедил он. – А ты – не ребенок.

Нож вошел в грудь Уилли Тирса, и мальчишка задергался.

Сэр Пемброуз вырвал нож из раны, и с него на пол оранжереи закапала зеленая слизь. А потом он ударил снова. И еще раз. Охотник бил ножом до тех пор, пока тварь, прикидывавшаяся ребенком, не затихла. С последним ударом лезвие вошло в сердечный клубень.

– Ты убил Уилли! – раздался крик, и сэр Пемброуз повернул голову.

Стоящий в конце прохода, у гнилых ящиков с удобрениями, Джейки начал меняться.

– Я все расскажу маме! – закричал мальчик, и это было последнее, что вырвалось из его рта.

Через губы Джейки ровно посередине прошла тонкая ломаная трещина, и затем они распались. Лицо покрылось продолговатыми трещинами, после чего начало разворачиваться. Джейки Тирса больше не было…

Кошмарная трансформация ужаснула сэра Пемброуза, и несколько мгновений он лишь стоял и потрясенно наблюдал за происходящим.

Прямо на его глазах мальчишка обратился в путаное, постоянно переплетающееся-клубящееся нечто. Ничего человеческого не осталось.

Буро-зеленый ком из стеблей и листьев прибился к полу и, перебирая корнями, пополз по проходу прочь, к выходу из оранжереи. Существо собиралось сбежать! Существо собиралось привести свою кошмарную мамочку!

Сэр Пемброуз рванул нож, пытаясь выдернуть его из тела Уилли Тирса, но он застрял – сердечный клубень оплел его по самую рукоятку.

Проклятье! Тварь сбегает! Нужно остановить ее! Она не должна покинуть оранжерею!

Сэр Пемброуз отшвырнул от себя тело Уилли и уже бросился было к пролому в стеклянной стене, когда вдруг понял, что в погоне нет смысла.

Охотник со злостью усмехнулся и, оглядев стеллажи, взял с одного из них большие садовые ножницы. Несколько раз клацнув ими, сэр Пемброуз неторопливо двинулся к ворочающейся у пролома твари.

Пытаясь сбежать, то, что еще минуту назад было мальчишкой, зацепилось своими лозами за черные пожухлые заросли плюща. Оно билось, рвалось, но лишь сильнее запутывалось – и уже спустя несколько мгновений нельзя было распознать, где заканчивается плющ и начинается мечущаяся мухоловка.

Сэр Пемброуз подошел к твари и замер над ней, разглядывая ее. Стебель был покрыт блестящей слизью, в нос ударил резкий запах гнили с болот.

Пасть-ловушка мухоловки повернулась к нему. Существо издало шипение. Оно боялось… и не напрасно.

– Поразительно… – прошептал сэр Пемброуз. – Если бы еще год назад мне кто-то рассказал о подобном, я бы ни за что не поверил.

Мухоловка потянула к охотнику одну из своих лоз, но он безжалостно наступил на нее, придавив отросток к полу. Тварь задергалась еще сильнее.

– Сейчас ты чувствуешь… – процедил сэр Пемброуз, – чувствуешь то, что чувствовали все те, кого вы сожрали. Это называется «ужас», это называется… – он на миг замолчал, глядя, как десятки мягких чуть заостренных листочков мухоловки судорожно сворачиваются и разворачиваются, – «отчаяние»…

Сэр Пемброуз взял садовые ножницы за обе ручки и раскрыл их.

Мухоловка попыталась отстраниться. Ее лиственный воротник подернулся будто от невидимого порыва ветра.

Охотник приставил лезвия ножниц к стеблю под самым основанием бутона-ловушки.

– Ты умираешь…

Он резко свел рукоятки, лезвия щелкнули, и голова твари упала на пол оранжереи. Из стебля брызнул зловонный зеленый сок.

Ком из лоз сотрясся в агонии. Его корни и листья корчились и исходили спазмами. Но это был еще не конец…

Сэр Пемброуз размахнулся и воткнул острие ножниц в тускло светящийся сердечный клубень. Провернул их и вырвал наружу.

Мухоловка прекратила шевелиться.

Охотник еще какое-то время глядел на мертвую тварь.

– Я уничтожу вас всех…

Бросив ножницы, он вернулся к убитому первым мальчишке. Схватился за рукоятку ножа обеими руками и, уперев ногу в мертвое тело, вырвал оружие из раны. Вытерев лезвие об одежду Уилли Тирса, он спрятал нож в чехол на поясе и двинулся в дальний конец оранжереи. Нужно было сделать то, ради чего он сюда пришел.

Сэр Пемброуз быстро нашел потайной ход, о котором говорил Джаспер Доу. Оглядев напоследок оранжерею, он поднял крышку люка и спустился под землю. Лестница… коридор… еще одна лестница… вот и дверь квартиры № 1.

Когда охотник оказался в кабинете Гранта, его неожиданно охватили ностальгические чувства. Он будто бы на миг вернулся во времена, когда посещал лекции в ГНОПМ. Его окружали полки с ботаническими справочниками и картины с изображением растений. В квартире даже пахло, как на кафедре научного общества. Не хватало лишь самого профессора. Казалось, он вот-вот войдет в дверь, усядется в кресло и нахмурится, глядя на своего нерадивого студента, который допустил какую-то глупую и нелепую ошибку.

Сэр Пемброуз стиснул зубы. Это не он ошибся. Он всегда был прав.

Чулан!

Открыв дверь каморки, охотник замер на пороге. Карниворум Гротум был здесь. Толстый корень рос прямо из стены, из него торчали трубки, соединенные с колбами. Все, как и говорил Джаспер Доу.

– Я нашел тебя…

Уняв дрожь, сэр Пемброуз достал из кармана пальто шприц.

– Пора просыпаться…

Он подошел к корню, вырвал одну из трубок и воткнул иглу в место рассечения.

– Простите, доктор, но я сделаю все по-своему. Я слишком долго этого ждал…

Сэр Пемброуз надавил на поршень. Янтарная жидкость вошла в растение.

Сработало?

Мгновения потянулись… Ничего не происходило.

Охотник нахмурился: неужели он ошибся в расчетах? Неужели микстура выдохлась?

А затем… Корень мелко задрожал.

Дом вздрогнул.

***

Джаспер Доу умел удивляться. А еще он любил удивляться. Он был в настоящем восторге от вещей, которые случались внезапно и неожиданно. Он их обожал даже больше, чем подтрунивать над дядюшкой, больше, чем слушать, как Полли сравнивает миссис Баттори с пьяной блохой, больше, чем печенье «Твитти». Ну ладно, так же, как печенье «Твитти».

За последние дни произошло много внезапного и неожиданного, а сам Джаспер влез в пучину интриги и не упустил случая приковать к ноге якорь, чтобы его затянуло на глубину уж наверняка.

Вот только он не ощущал того самого, книжного, духа приключений. Мистер Суон из «Романа-с-продолжением» часто спасал попавших в беду компаньонов или прекрасных незнакомок, и при этом никогда не унывал. К сожалению, вымышленный герой любимых джасперовых историй не мог поделиться своим главным секретом: как не терять бодрость духа, когда близкие тебе люди в опасности. Все мысли мальчика были о Полли, и с каждой утекающей минутой тревога в нем все крепла.

План, который они придумали с дядюшкой и сэром Пемброузом, представлял собой весьма рискованную авантюру, и Джаспер был рад, что ему позволили в ней участвовать. Хотя, правильнее будет сказать, что у дядюшки просто не оставалось выбора: будь его воля, племянник отправился бы вместе с миссис Трикк к миссис Баттори, но мальчика подобный вариант не устраивал. К тому же им нужен был наблюдатель.

Вот так и вышло, что Джаспер сейчас не изнывал от скуки в доме подруги их экономки, выслушивая ее уничижительные замечания, а стоял у окна на чердаке некоего пятиэтажного дома на Пыльной площади. Через большое круглое окно он глядел в бинокль на мрачное логово заговорщиков у канала, опасаясь пропустить сигнал от сэра Пемброуза.

Джаспер нервно покусывал губу и во все глаза высматривал условный знак (огонек лампы в окне квартиры мистера Драбблоу, описывающий дугу по часовой стрелке), но он все не появлялся.

Время тянулось неимоверно медленно, и у Джаспера уже устали руки держать бинокль, но он не опускал его ни на мгновение. А потом случилось… очередное внезапное и неожиданное.

Племянник доктора Доу был так напряжен и взволнован, что не сразу заметил, как что-то начало происходить.

Сигнал так и не появился, и вместо этого дом у канала вздрогнул, а затем…

Джаспер распахнул рот.

В бинокль он увидел, как крыша дома № 12 на улице Флоретт пришла в движение. Дымоходы заходили ходуном, черепица, словно старая змеиная кожа, поползла вниз. Карнизы прямо на глазах пораженного мальчика стали трескаться, большие куски кладки посыпались на землю кирпичным дождем, а трубы начали одна за другой отделяться от стен, изгибаясь и ломаясь…

Дом ожил!

До Джаспера долетали лишь отдаленные отзвуки, и он боялся представить, какой там сейчас стоит грохот. Шум у канала привлек внимание жителей ближайших кварталов. В домах начали загораться окна – в них стали появляться недоуменные и испуганные лица.

Но Джаспер не видел всего этого: бинокль словно приклеился к его глазам.

Из дымоходов дома № 12 одно за другим вырвались длинные извивающееся лозы ужасного растения. Несколько таких лоз пробили пару окон на втором и третьем этажах. Из прорех крыши вверх поползли лианы.

Карниворум Гротум пробудился…

Хоть до сего момента Джаспер и предполагал, что растение, о котором было столько разговоров, гигантских размеров, но он и помыслить не мог, что оно настолько громадное! Он знал, что мухоловка прячется в доме, но, не увидев все своими собственными глазами, ни за что не поверил бы, что она… и была этим домом!

Карниворум Гротум шевелился, разламывая стены своей тюрьмы…

Подлый охотник все-таки сделал это! А ведь дядюшка предупреждал, что сэр Пемброуз, наплевав на договоренности, в любой момент может испортить весь план и запросто способен сделать все по-своему. И он сделал это! Он не стал искать Полли и…

– Полли! – воскликнул Джаспер, и оцепенение спало.

Он сорвался с места и, бегом покинув чердак, бросился вниз по ступеням, на ходу пряча бинокль в заплечный мешок, в котором было собрано все то, что сам мальчик называл «противомухоловочными средствами».

Джаспер преодолел один этаж, другой. Двери квартир были открыты, на площадки выглядывали жильцы. Какая-то женщина спросила: «Что происходит?!» – но у него не было времени объяснять.

Оказавшись на первом этаже, Джаспер выбежал из подъезда и припустил по площади сквозь туман.

У полицейской сигнальной тумбы в ожидании перетаптывался констебль, сжимая в руках капсулу пневмопочты…

Джон Дилби, которого доктор и его племянник считали пропавшим, внезапно появился на пороге их дома в переулке Трокар прямо перед тем, как они уже собирались отправиться на встречу в кафе «Злобб». Доктор Доу потребовал разъяснений, и недоуменный констебль сказал, что все это время… следил за Шнаппером. «Вы ведь сами велели мне наблюдать за ним», – начал он и уже было собрался изложить все, что узнал, но доктор прервал его, предложив обсудить все по дороге.

Они сели в кэб, и Дилби методично и последовательно выдал отчет о наблюдениях: Шнаппер вел себя как обычно и больше никаких шушерников в дом у канала не приводил. Доктор и Джаспер слушали его вполуха, и от констебля это не укрылось. «Все это уже не важно», – проворчал Натаниэль Доу и рассказал Дилби последние новости: о похищении Полли, о допросе миссис Паттни и о том, кем на самом деле являются жильцы дома № 12. Констебль слушал, выпучив глаза, – он не мог поверить в эти казавшиеся невозможными для любого здравомыслящего человека вещи и все твердил: «У нас дома растут мухоловки… мама их поливает и кормит… что если они набросятся на нее?..»

Доктор велел Дилби прекратить молоть чепуху и сообщил, что их ждет встреча с непосредственным участником событий и что вскоре все разрешится. А затем он изложил племяннику и констеблю свой план.

Ни Джасперу, ни Дилби план этот не понравился, но ничего лучше они предложить не смогли. А уже потом, после встречи с сэром Пемброузом, доктор добавил к плану пометку: «На случай, если все пойдет не так, как задумано…»

И вот все именно так и вышло…

Завидев мальчика, констебль шагнул к нему навстречу.

– Мистер Дилби! – закричал Джаспер на бегу. – Отправляйте! Сигнал! Сигнал!

Дилби повернулся к тумбе и опустил капсулу в раструб – с хлопком она исчезла в черной горловине. После чего констебль переключил рычаг, и все четыре трубы взвыли. Вой полицейской тумбы взмыл в небо над площадью и пополз над городом. Спустя секунд десять взвыла тумба с ближайшего перекрестка, за ней еще одна и еще… Вскоре выл уже весь восток Тремпл-Толл.

Джаспер между тем был уже у тумбы. Констебль Дилби испуганно поглядел на него.

– Началось? Уже началось? Вы видели его?

Джаспер перевел дыхание.

– Все, как и говорил дядюшка! Он не стал следовать плану!

– Кошмар… сущий кошмар… – часто-часто моргая, забормотал констебль. Он явно предпочел бы оказаться сейчас где угодно, но только не здесь.

– Ждите дядюшку, мистер Дилби! – пытаясь перекричать вой взбесившейся тумбы, завопил Джаспер. – Я должен найти Полли!

Констебль не успел его остановить. Мальчик развернулся и бросился бежать в сторону Флоретт.

– Вы куда?! – закричал ему вслед Джон Дилби. – Мастер Джаспер, вернитесь! Доктор велел нам его ждать!

Но Джаспер не слышал. Он бежал… Туда, где творилось подлинное безумие, туда, где разворачивало свои лозы монструозное растение.

Где-то там сейчас находится бедная Полли! Он должен ее спасти!

***

На другой площади, а именно – на Неми-Дрё, в редакции газеты «Сплетня», как и всегда в это время дня, царили кутерьма и неразбериха.Подвал тонул в рокоте линотипов. Последние полосы вечернего номера, горячие и исходящие паром, выходили из-под вращающихся валиков, а служащие в круглых защитных очках и форменных козырьках разрезали бумажные ленты, после чего компоновали выпуски и складывали их стопками.

Топчущиеся у лестницы мальчишки тянули шеи в нетерпении – каждый пытался первым прочесть заголовки с передовицы. Но вот наконец Сухарь Энджер, господин метранпаж «Сплетни», схватился за веревочку висящего над притолокой двери колокола и принялся трезвонить.

Мальчишки-газетчики, визжа и толкаясь, схватили приготовленные стопки свежего номера и, выбравшись из здания редакции, стремглав бросились врассыпную. Каждый побежал на свою улицу, на свой перекресток: кэбмены и фонарщики, дворники и лавочники, трактирщики и уличные торговцы, а также, разумеется, почтенная публика – всем не терпелось нырнуть в разворот свежих историй, которые произошли в Саквояжном районе.

Между тем на втором этаже редакции, в печатном зале, прозвенел звонок, оповещающий «пираний пера» о выходе тиража очередного номера. Присутствующие отложили дела и закурили газетные сигарки – эту славную традицию ввел еще прапрадед нынешнего господина главного редактора. Его портрет, к слову, занимал почетное место на стене, напоминая всем, кто на него глядел, что профессия газетчика – дело непростое и несет в себе… некоторые неудобства. Что ж, о неудобствах старик многое мог бы рассказать, учитывая, что даже на портрете он был изображен с чьими-то душащими его руками.

Докурив, газетчики нацепили на себя деловитый и крайне озабоченный исполнением своих прямых обязанностей вид, но по большей части все они продолжили с нетерпением пожирать взглядом редакционные часы: сколько там осталось до конца рабочего дня?

Служащим «Сплетни» не терпелось покинуть душное, пропахшее чернилами здание и отправиться домой. И лишь некий господин по имени Бенни и по фамилии Трилби не принимал участия во всеобщем ёрзаньи – он уже почти пять часов не поднимался со стула, работая над статьей.

Бенни так глубоко ушел в свой сюжет, что не замечал вокруг себя ровным счетом ничего – если бы редакцию вдруг захватили конкуренты из «Габенской крысы», он все равно не отвлекся бы сейчас от печатной машинки.

Не услышал Бенни Трилби и ворчания господина главного редактора, сообщающего подчиненным, что домой никто не уйдет, пока у него на столе не будет подборки свежих сплетен для утреннего выпуска. Сам же шеф, по традиции раздав указания и пригрозив наказаниями, надел на голову цилиндр, взял трость и отбыл. Стоило его кэбу отъехать от здания редакции, как один за другим служащие «Сплетни» начали отклеивать себя от седушек стульев.

Печатный зал начал пустеть. Репортеры и пересыльщики потянулись к выходу, а линотиписты откупорили в своем подвале парочку бутылок вишнево-горчичной настойки.

Хатчинс и Уиггинс, или, как называл их Бенни Трилби, «Бездарная Парочка», бросив на коллегу презрительные взгляды, отправились в паб «У Мо». Они собирались засесть там до самого утра и придумать очередной план, как бы подсидеть любимчика шефа. Бенни Трилби нисколько не опасался их козней: для хорошего заговора заговорщики обязаны обладать какой-никакой фантазией, ну а что касается этих двоих, то им легче было бы внезапно самовоспламениться, чем изобрести что-то действительно стоящее внимания.

Бенни остался в печатном зале один, если не считать ночного пересыльщика.

Мистер Рэдби, толстяк в коричневом пиджаке с засаленными манжетами, со скучающим видом устроился на вертящемся стульчике у ряда пересыльных труб и первым делом отключил звуковые сигналы – у него еще вся ночь впереди, чтобы изучить присланные неравнодушными горожанами сплетни и распределить их по ящикам важности.

На этаже остались гореть лишь две лампы. Одна из них, стоявшая на столе Бенни Трилби, едва теплилась.

В какой-то момент репортер понял, что лист под валиком печатной машинки уже почти не различим, и подкрутил колесико на лампе, выдвинув фитиль. После чего уткнулся в несколько раз пропечатанный заголовок: «ЧТО СКРЫВАЕТ ДОМ-С-СИНЕЙ-КРЫШЕЙ?!! ЗЛОВЕЩАЯ ТАЙНА ПОЛИЦИИ ТРЕМПЛ-ТОЛЛ И…»

Это было все, что он напечатал. Все, что он напечатал за пять часов!

Проклятая статья никак не выстраивалась. И дело не в том, что он не мог подобрать нужных слов – с этим трудностей у газетчика никогда не возникало, – а в том, что у него просто не было достаточно сведений. Что-то в городе творилось, и пронырливый нос Бенни чуял это – слишком давно они, мистер Трилби и его нос, в деле.

От газетчика не могли ускользнуть те изменения, что произошли в распорядке городской полиции в последние дни. Констеблям выдали оружие, они дежурили парами, усилили патрули и самокатные объезды. Да и сами служители закона изменились: стали злее и подозрительнее. Они постоянно хмурились и чаще обычного приставали к прохожим, выпытывая, что они задумали – притом, что никто ничего особо не задумывал.

Происходящее на Полицейской площади воняло зловещестью и определенно должно было вызвать у читателя отклик: читатель любит, когда в газетах пишут что-то мрачное и гадкое…

Все последние дни Бенни изо всех сил пытался подобраться к этой тайне. В Доме-с-синей-крышей ему, мягко говоря, были не рады, а старые, как казалось надежные, «сверчки» из числа синеголовых будто воды в рот набирали и отшатывались от репортера, как от прокаженного, стоило им только завидеть его тощую фигуру.

Когда Бенни исчерпал почти все свои уловки, пришло время для последней – той, к которой он прибегал лишь в крайнем случае. Он переоделся в констебля. Это было крайне рискованно, учитывая, что флики отчего-то очень не любили, когда кто-то в них рядится.

Едва ли не полдня он провел в полицейском пабе «Колокол и Шар», пытаясь разнюхать и разузнать хоть что-то, но добился лишь того, что трактирщик Брекенрид распознал его маскарад. Пригрозив, что если еще раз увидит Бенни, то переломает ему все пальцы, злобный отставной сержант, вышвырнул незадачливого репортера на улицу и… нельзя забывать о кролике…

Стоп. Что? Какой еще кролик?

Бенни Трилби втянул носом воздух и поднял голову.

Пользуясь тем, что поток присылаемых сплетен на время прекратился, мистер Рэдби развернул неимоверно шуршащую бумагу и принялся за ужин – запах сэндвича с кроличьим паштетом расползся по печатному залу. Желудок Бенни Трилби навострил уши: репортер сегодня вообще ни крошки не съел! Вот бы сейчас откусить от сэндвича хотя бы кусочек…

Проглотив комок слюны размером с дирижабль, Бенни вернулся к листу с одиноким заголовком. Несчастный голодающий и не щадящий себя ради своего дела газетчик вновь погрузился в мысли о статье-которой-не-было.

Он не заметил, как над одной из пневмопочтовых труб вдруг замигала багровая лампочка, а толстяк-пересыльщик, увидев ее, поперхнулся сэндвичем и едва не упал со стула. Мистер Рэдби отложил ужин, поспешно вытер руки о пиджак и извлек капсулу.

У редакции «Сплетни» были свои тайны. И одна из них заключалась в том, как именно господа газетчики первыми, прежде даже констеблей с Полицейской площади, узнавали о событиях в городе.

Все было до гениального просто: хитрые служащие «Сплетни» тайком сделали отвод от особой полицейской трубы пневмопочты, и все отправленные с сигнальных тумб капсулы вместо того, чтобы идти прямиком на приемник Дома-с-синей-крышей, неизменно попадали в редакцию, где их спешно изучали, и только после этого возвращали на изначальный маршрут. Подобная уловка, прознай о ней кто-то из констеблей, могла обернуться для ведущего издания Тремпл-Толл большими неприятностями, но пересыльщики обычно не зевали, и пока все шло гладко…

– Рэдби? – Бенни Трилби вздрогнул, когда рука толстяка коснулась его плеча. – Что случилось? Я вообще-то занят!

– Мистер Трилби! – пропыхтел пересыльщик. – Пришло «Д-с-с-к/срочное»!

– Неужели? – Репортер уставился на мистера Рэдби с утомленным видом. Сейчас ему только унылых происшествий у синих тумб не хватало – «Д-с-с-к/срочное» в большинстве случаев оказывались не стоящими внимания пустышками…

– Сэр, на конверте стоит: «Шестой этаж. Комиссару Тремпл-Толл лично»!

Трилби вскочил на ноги так резко, что стол с тяжеленной печатной машинкой и стул разъехались в разные стороны.

– Чего же вы ждете, Рэдби?! В «Шнырь-машину» его! Скорее-скорее! Не морите мух!

Репортер и пересыльщик шмыгнули к столу Брайтона, редакционного перлюстратора.

Центральное место на этом столе занимал один из главных в редакции инструментов по добыче сведений. «Шнырь-машина» представляла собой прямоугольный латунный аппарат, с четырьмя торчащими из его боков паровыми трубками не шире большого пальца руки каждая. В передней стенке были проделаны две узкие прорези для конвертов. Над верхней стояла табличка-шильда с надписью «Распечатать», над нижней – «Запечатать». Сзади горбом отрастал блок для вскрытия малых бандерольных посылок, к которому крепились тубус с упаковочной бумагой, катушки бечевки двух видов («Почтовый стандарт» и «Элитт») и двузубые лапки на шарнирах для оборачивания коробок бумагой и перевязыванию их бечевкой.

Впрочем, перлюстрация бандеролей мистера Трилби и мистера Рэдби сейчас не интересовала, к тому же с этой частью аппарата умел управляться лишь мистер Брайтон, в то время как вскрытие конвертов умел проводить в редакции каждый, даже Шилли, ученик старого репортера Петтерса.

Бенни Трилби дернул рычажок у основания короба, и «Шнырь-машина» заработала: зажглись лампочки, аппарат замурчал, словно ожидающий ужина кот. Тогда репортер перевел основной тумблер в верхнее положение, и прорезь «Распечатать» загорелась манящим рыжим светом.

Мистер Рэдби, взяв конверт кончиками пальцев за уголки, аккуратно засунул его в голодный рот аппарата. С цокотом и шуршанием «Шнырь-машина» втянула конверт в себя и задрожала-затряслась, будто переваривая его.

Меньше, чем через минуту, аппарат выдохнул струйки горячего пара через трубки и вернул конверт – клей был аккуратнейшим образом расплавлен, а клапан открыт.

Бенни Трилби достал из конверта сложенную вдвое бумажку и развернул ее. Мистер Рэдби отметил, как его глаза будто бы несколько раз вспыхнули – и неудивительно, ведь послание содержало в себе то, что вряд ли могло кого-то оставить равнодушным: «Тревога!», «Нападение!», «Монстр!», «Все, кто только возможно!»

Пересыльщик попытался заглянуть ему через плечо, но успел увидеть лишь единственное слово: «Флоретт».

– Запечатывайте, Рэдби! – велел Трилби, сложив письмо и втиснув его обратно в конверт.

Пересыльщик, сгорая от любопытства, переключил тумблер в нижнее положение и вставил конверт в засветившуюся прорезь «Запечатать». «Шнырь-машина» снова заурчала, запахло клеем, а затем глухо стукнул прокатившийся по конверту в недрах механизма гладильный валик. В следующий миг конверт на половину высунулся из прорези.

Мистер Рэдби схватил письмо и уже собрался было засунуть его в капсулу, но Бенни Трилби, остановил его, придержав за рукав пиджака.

– Не спешите отправлять.

– Но я должен, иначе нас раскусят! Страшно представить, что будет, если на Полицейской площади прознают, что мы читаем их переписку.

– Мне нужно время! На сколько вы можете задержать отправку?

Пересыльщик на миг задумался, а затем сказал:

– На пять минут.

Бенни Трилби бросился к своему столу и, сорвав со спинки стула клетчатый пиджак, надел его одним движением.

– Мне нужны пять минут и одна секунда!

– Но, сэр…

Репортер не стал тратить время на выслушивание отговорок, схватил со стола свою сумку, натянул на голову котелок и побежал к двери.

– Флоретт? Но это же возле канала! Вы ни за что не успеете! – раздалось за спиной.

Бенни Трилби обернулся уже у самого выхода и крикнул:

– Пять минут и одна секунда! Не раньше! Я упомяну вас в статье, Рэдби!

После чего скрылся на лестнице.

Мистер Рэдби пожал плечами, пожевал пухлыми губами и двинулся к пересыльным трубам.

Бенни Трилби между тем потопал по ступеням. Не побежал, не полетел и даже не низвергся вниз, а именно потопал. На месте. Для вида. Пусть пересыльщик думает, что он спустился на первый этаж и направился к выходу из редакции.

На деле же, хитрый репортер выждал пару секунд в тишине, а затем на цыпочках бросился наверх. Преодолев четвертый этаж и кабинет господина главного редактора, он взобрался по узкой лесенке на чердак, отодвинул засов, который, по мнению служащих «Сплетни» настолько проржавел, что уже сто лет как врос в стену, и выбрался на крышу.

Меж дымоходов плыли облачка тумана, подрагивали трубы пневматической почты, поблескивала влажная черепица ближайших крыш. В небе над площадью Неми-Дрё тускло светились навигационные огни на аэробакенах; на одном из них горел фонарь с рекламным щитом «Ригсберг-банк. Ваши деньги здесь» и припиской: «Во второй раз с нами это не пройдет!!!»

Бенни Трилби ненавидел банк и все, что с ним связано. Он собирался украсть этот щит, но для этого репортеру не хватало духу. Впрочем, сейчас он на него даже не взглянул.

Добравшись до края крыши, Бенни спустил вниз со стены узкий веревочный рулон: язык лестницы развернулся, и газетчик, перебравшись через карниз, начал осторожно спускаться.

Дело происходило на высоте в четыре с половиной этажа, и любой на месте Бенни дважды подумал бы прежде, чем проворачивать подобный трюк. Но Бенни Трилби не был «любым» – он был собой и не испытывал ни малейшего страха высоты. К тому же он очень хорошо умел цепляться.

Бенни спускался все ниже и ниже, пока не оказался возле места, где была надежно спрятана его самая главная тайна.

То, что находилось в скоплении бурых труб, практически невозможно было различить ни с земли, ни с воздуха. Со стороны это нечто выглядело, как ржавый горб-узел газопровода, и никто никогда его особо не разглядывал. Хотя, правды ради, стоит отметить, что в Саквояжном районе прохожие не особо привыкли задирать головы, кроме, разве что, чванливых джентльменов, высокомерных дам и их карманных лысых крыс, которых они настойчиво пытались выдавать за собак.

Ну а что касается Бенни Трилби, то ему доставляло ни с чем не сравнимое удовольствие испытывать их невнимательность, пряча свою главную тайну прямо у всех на виду – не только под носом у глупых прохожих, но также и под носами у коллег-репортеров, которые отчего-то считают себя самыми умными…

Газетчик вытянул руку и дернул рычаг, торчащий, казалось бы, из стены. С едва слышным металлическим звоном на двух петлях повернулась круглая крышка люка, открывая взору небольшую кабину с креслом и панелью управления.

«Слепень» представлял собой одноместный летательный аппарат, крошечный настолько, что протиснуться внутрь можно было лишь с трудом, да и то обязательно пропустив перед этим ужин, а желательно, и обед.

Бенни Трилби, изворачиваясь и изжимаясь, забрался в брюхо «Слепня», словно в узкий костюм, задраил люк и пристегнул себя к креслу ремнями.

– Давай, друг мой «Слепень», ты прежде меня не подводил – не подведи и сейчас.

Репортер потянул на себя ручку, и небольшие винты-роторы зажужжали. Затем он перещелкнул шесть тумблеров на приборной доске, и одна за другой шесть суставчатых механических ног отцепились от кирпичной стены.

«Слепень», и правда отдаленно похожий на большущую бурую муху, завис в воздухе. Бенни крутанул два вентиля у основания кресла, и ножки со скрипом подогнулись, пристав к покатому брюху аппарата.

– Ну, в путь, – сказал репортер и, крепко сжал рукоятки вилочного штурвала.

Летательное средство передвижения стронулось с места и, чуть покачиваясь с боку на бок, полетело в сторону канала Брилли-Моу.

Бенни Трилби ждал репортаж – и не просто рядовая ежедневка, а настоящая бомба с подожженным фитилем! Главное добраться на место прежде, чем огонек достигнет пороха.

Времени оставалось намного меньше, чем пять минут и одна секунда…

***

– Заткнитесь! – раздался яростный крик. – Заткнитесь все!

Заливался тревожный колокол, весь первый этаж Дома-с-синей-крышей был забит гомонящими констеблями. У полицейского пересыльщика, сержанта Пинчуса, дымилась голова, он даже протер дыры на перчатках – так много капсул приходилось принимать и отправлять.

Служителей закона созвали со всех ближайших к площади тумб, некоторых вытащили прямо из дома, а других за шкирку оторвали от пинты «Синего зайца» и от нагретого стула в «Колоколе и Шаре».

Констебли подтягивались в Дом-с-синей-крышей парами или группами, заходили внутрь и присоединялись к тем, что уже были здесь. Новоприбывшие тут же спрашивали у коллег, что творится, но никто не знал ответа. Единственный слух, который полз среди полицейских, заключался в том, что виной всему Дилби.

Раздавались недоуменные возгласы:

– Дилби – следующий?

– Что творится?

– Это те же? Сержант?

Стоявший за сержантской стойкой мрачный господин, отдаленно похожий на ворона, хмуро оглядывал лица галдящих констеблей и очень жалел, что у него под рукой нет судейского молотка. Чтобы бросить его в лицо особо громкого подчиненного или стукнуть по чугунной голове другого.

– Заткнитесь! – в очередной раз рявкнул старший сержант Гоббин. – Мэрберд, выключи тревогу.

Указанный констебль дернул рычажок у механического колокола, и тот мгновенно затих. Звенящее эхо медленно оседало невидимой поволокой на головы в высоких темно-синих шлемах.

– Что творится, сэр? – подал голос великан-констебль, один из тех, кого Гоббин считал «своим парнем».

Пайпс выглядел испуганным. Что ж, и сам сержант боялся, хоть и не подавал виду. То, что происходило с полицией Тремпл-Толл в последние дни, затронуло и его лично, но признаться подчиненным, что он уже почти неделю не покидал Дом-с-синей-крышей из-за страха, старший сержант не мог.

– Сэр? – снова подал голос Пайпс. – Это все из-за «ДобУК»? Зачем вы нас собрали?

– Я вас не собирал! – в ярости прорычал сержант.

Констебли начали переглядываться в недоумении.

– Но кто тогда, если не вы?

Сержант уже раскрыл было рот, чтобы ответить констеблю по всей форме, упомянув весь его проклятый род до седьмого колена и даже его предполагаемых, еще не рожденных, детей, когда в зале общей работы на первом этаже Дома-с-синей-крышей начало что-то происходить.

Один из констеблей вскинул руку, указывая на что-то под самым потолком. Другой воскликнул: «Глядите!» Еще кто-то добавил: «Провалиться мне на этом самом месте!»

Сержант Гоббин задрал голову и поморщился. Этого он и боялся…

По стеклянной, спускающейся из-под потолка гнутой спиралью трубе медленно ползла капсула. Около трех дюжин пар глаз наблюдали за ней не мигая.

Система внутренней пневмопочты Дома-с-синей-крышей была такой древней, что можно было состариться, пока послание дойдет с верхнего этажа вниз. И ею во всем ведомстве пользовался лишь один человек.

Наконец латунный цилиндр дополз до сержантской стойки, и Гоббин нехотя достал его из раструба.

Весь личный состав, затаив дыхание, принялся наблюдать, как пальцы сержанта откидывают крышку и извлекают формальный синий конверт.

Гоббин вытащил из конверта записку и перфокарту с номером. Ознакомившись с содержанием послания, он прочитал номер на карте и сверился с книгой служебных кодов. Нахмурился и скрипнул зубами.

– Сэр? – осторожно проговорил Пайпс. – Что там? Это связано с «ДобУК»?

Сержант Гоббин покачал головой:

– Нет, это не связано с «ДобУК», насколько я могу судить.

– А с чем же тогда? – спросил констебль Домби.

– От нас требуют… – сержант замолчал и собрался с духом, словно ему было неприятно просто произнести то, что он собирался: – Служить и Защищать.

В зале общей работы поднялся ропот.

– Что?

– Почему мы?

– Эй, я на такое не подписывался!

– Сэр! – перекрыл Пайпс общий гвалт своим басом. – Мы не можем Служить и Защищать в такое время! Мы же все сейчас бьемся над «ДобУК»!

– Ты мне об этом говоришь, Пайпс? Рисковать, идти куда-то, встречаться с монстром, когда в этом нет никакой выгоды и мы к тому же заняты «ДобУК»?! Нет уж! Не такие мы идиоты!

Кто-то крикнул: «Верно!» Еще кто-то: «Мы сюда не за тем нанимались! Служить и Защищать? Пфф!»

И вдруг во всеобщем ропоте раздался тихий голос: «Постойте-ка… Монстр?»

Все тут же затихли и выжидающе уставились на сержанта. Гоббин наделил нескольких подчиненных, из тех, что стояли ближе всего, испепеляющим взглядом, а затем опустил глаза в письмо и сказал:

– Дилби (да, вы не ослышались: наш простофиля Дилби) пишет, что в ходе своего расследования (и кто, позвольте спросить, позволил ему вести какие-то расследования?!) наткнулся на… гм… неких заговорщиков, которые… гм… пробудили некоего жуткого… гм… монстра возле канала. На улице Флоретт, если точнее. Это еще не все. Заговорщики, с его слов, помимо прочего, также проникли в ряды полиции, и Шнаппер с поста на Пыльной площади состоит в их числе. Также Дилби сообщает, что вел расследование совместно с… гм… – казалось, сержант вот-вот перемелет собственную челюсть, учитывая, как он заскрежетал зубами, – с доктором Доу из переулка Трокар. Дилби особо подчеркивает, что угроза категории… – Гоббин сверился с письмом, – «ГПА», что бы это ни значило…

– Я знаю, сэр! – воцарившуюся тишину прорезало шамканье седоусого старика Лоусона. – Это значит: «Город под атакой»! Худшая категория… еще из тех времен, когда защитить Тремпл-Толл можно было лишь с помощью всего личного состава полиции.

– Спасибо за историческую справку, старичье, – проворчал Гоббин. – Я могу поверить, что ты знаешь об этой категории, но откуда Дилби ее знает, будь он трижды неладен! Ну да ладно…

Тут взял слово один из констеблей в толпе; сержант так и не понял, кто – то ли Теккери, то ли Боунз:

– И что нам делать, сэр?!

– Да, вы же не прикажете нам выдвигаться к каналу? – добавил еще один голос, но уже от дверей, и снова Гоббин не понял, кто говорил: то ли Боунз, то ли Теккери. У них были очень похожие голоса: хриплые и шелестящие, словно листья на ветру.

Сержант потер подбородок. С одной стороны, у него приказ: код на перфокарте соответствовал строке в книге «Служить и Защищать», а та не оставляла вариантов. И все же…

Почему он должен отправлять своих людей к каналу? Быть может, неделю назад он бы и не раздумывал (все же треклятая пресса потом перемоет им все кости за бездействие), но сейчас… во время «ДобУК»… Риск крайне велик. Хуже всего было то, что замешан этот треклятый доктор Доу, любитель сунуть нос в дела полиции и хитрый до невозможности. Мало того, что он – и сержант это хорошо знал – вертится в шушерных кругах, так еще и озаботился тем, чтобы вовремя заручиться протекцией влиятельных людей: банкирша Ригсберг, господин комиссар, брандмейстер Пожарного ведомства Кнуггер – не хватало только начальника Паровозного ведомства, главврача Больницы Странных Болезней и господина судьи Сомма до полной коллекции. Этот докторишка или его щенок-племянник постоянно вылезали то тут, то там, мешая работе полиции. Меньше всего Гоббин хотел отправлять своих людей в помощь Доу.

– Сэр! – вновь заговорил Теккери (теперь уж точно Теккери). – Не нужно никого никуда отправлять.

– И верно! – добавил Боунз – это он стоял у дверей. – У нас и так дел по горло!

Кто-то из молодых констеблей неуверенно вставил:

– Но ведь это приказ самого господина комиссара…

На что более опытные коллеги затолкали его вглубь столпотворения, чтобы не отсвечивал, и обстоятельно пояснили:

– Железный комиссар не покидает своего кабинета. Всем здесь заправляет старший сержант Гоббин. Пора бы давно уяснить это.

Боунз облокотился спиной на дверь и сказал:

– Сэр, думаю, я выскажу общее мнение: все это дурно пахнет. Начать с того, что мы не знаем, что из этого вообще правда. Дилби – это архивная крыса, еще и крайне трусливая к тому же. Он расследовал дело о заговоре? Да у него приступ приключится, лишь увидь он заговорщика. Я уж не говорю о монстре.

– Верно! – поддакнул Теккери. – К тому же что-то слабо верится в каких-то монстров! Подумайте, сэр: монстр в Тремпл-Толл? Крайне сомнительно.

Констебли зашумели, соглашаясь. Сержант хмуро следил за реакцией подчиненных: все так – Дилби и его дело не просто дурно пахли, а воняли, как гора дохлых хорьков, высотой с трехэтажный дом. Воняли трехэтажным враньем… Кем бы он, старший сержант Гоббин, был, если бы бездумно отправил всех своих людей к каналу? Нет уж, не на того напали…

– Сэр, – прокряхтел старик Лоусон, – один из наших просит помощи. Тем более – это категория «ГПА»! Неужто мы не откликнемся?

Сержант Гоббин наделил престарелого констебля злобным взглядом.

– Вот кого забыл спросить, так это тебя, Лоусон. Тебе еще не пора на свою свалку, или где ты там кости складируешь? Того и гляди в труху развалишься – потом еще подметать в участке!

Лотар Лоусон и правда был очень стар. Ему было то ли сто лет, то ли все двести, лицо его походило на жеванный мякиш, губы почти исчезли, а крючковатый нос сохранил следы чьих-то зубов. Поговаривали даже, что его укусила мадам Кроукло, легендарная помощница не менее легендарного злодея Горемычника. Сержант Гоббин старика крайне не любил, а россказни о «былых славных деньках», когда полиция гонялась за Горемычником, Филином, Замыкателем и прочими, вызывали у него лишь зубовный скрежет.

Помимо прочего, Лоусон был ехидным, саркастичным и постоянно подтрунивал над сержантом. Будь воля Гоббина, он давно бы избавился от старика, но тот находился под защитой самого господина комиссара. Старший сержант ничего не мог поделать с Лоусоном, который то и дело находил способ вставить шпильку-другую, чем определенно расшатывал его авторитет в Доме-с-синей-крышей, словно гнилой зуб. Однажды Гоббин даже заплатил некоему шушернику, чтобы Лоусона прирезали по пути в его конуру, но наутро упомянутый шушерник был найден задушенным в угольном ящике возле дома самого сержанта. Как старик это провернул, Гоббин не мог ни объяснить, ни даже просто представить, но с тех пор уяснил, что лучше эту рухлядь оставить в покое – сержанту не оставалось ничего иного, кроме как терпеть старика, словно раздражающую, чешущуюся сыпь.

И все же сейчас у него для Лоусона был ответ. Слова этого типа лишь упрочили его в решении ничего не предпринимать и просто сделать вид, будто письмо от Дилби не приходило. Об этом он как раз и собирался оповестить подчиненных, когда спираль трубы над его головой вновь затряслась, и проползшая по ней капсула глухо стукнула о крышку раструба на стойке.

В Доме-с-синей-крышей уже во второй раз за этот вечер поселилась тишина.

– Будь… я… проклят… – прошептал констебль Домби, когда сержант достал из капсулы очередной конверт, а из него – кроваво-красную перфокарту.

Гоббину не нужно было сверяться с книгой кодов, чтобы понять значение этой карты. Тут все знали, что она значит. Требование исполнить приказ, не терпящее возражений и промедления. А в ином случае того, кто проигнорирует его, ждут худшие последствия из тех, которые только можно представить.

Старший сержант в этот миг вдруг вспомнил, что отнюдь не он – здесь хозяин. Гоббин неожиданно почувствовал себя мальчишкой, которого схватили за шиворот и швырнули вниз с лестницы, чтобы указать ему его место.

– Прюитт, Гоббс, готовьте фургоны. Кормак, Сайлз, берите ключи от шкафа оружейной комнаты, соберите все с двух нижних полок. Молл, что там у нас с аэрофургоном? Грейбисон, разжигай топку, заводи винты… Всем остальным, проверить и зарядить оружие. Полиция выезжает к каналу!

– Стойте, сэр! – крикнул Боунз, и все замерли. – Вы совершаете ошибку!

– Не делайте этого, сэр! – добавил Теккери. – Зачем куда-то ехать? Зачем расчехлять оружие? Давайте мы вдвоем с Боунзом отправимся на Флоретт, двенадцать сами, поглядим что да как, отыщем завравшегося Дилби и приведем его сюда!

Все присутствующие констебли повернулись к сержанту: что он прикажет. Гоббин глядел на Теккери так пристально, словно хотел продырявить ему взглядом голову, на его губах застыла зловещая ледяная усмешка.

– Я ведь не называл номер дома, – сказал он.

Теккери с Боунзом переглянулись и кивнули друг другу. Боунз повернулся к двери и принялся один за другим защелкивать замки.

– Эй, что это ты делаешь? – рявкнул Пайпс.

Он схватил Боунза за плечо и развернул его к себе. На том просто лица не было. Причем буквально: кожа разлезлась и развернулась, из-под нее вырвались длинные зеленые лозы и бутон-ловушка. Извиваясь, отростки устремились к Пайпсу и обхватили его за горло. Похожая метаморфоза произошла и с Теккери. Сбросив личины констеблей, две твари, клубясь и переваливаясь на корнях, набросились на своих бывших коллег, душа, отрывая руки и головы.

А затем мигнули и погасли все лампы – кто-то перекрыл подачу газа в светильники.

Дом-с-синей-крышей утонул во тьме, которую прорезали крики ужаса и непонимания. А еще выстрелы…