Тайна дома № 12 на улице Флоретт

Глава 2. Репортаж с места событий.

На крыше стоящего посреди пустыря дома, между дымоходов и труб, примостилась старая погодная тумба.

В прежние времена в Тремпл-Толл, помимо консьержа, во многих домах можно было встретить домового погодника, в обязанности которого входило предупреждать жильцов о приближении дождя (он напоминал им взять с собой зонтик), или о тумане (антитуманный зонтик и, возможно, фонарь), или о грозе (совет остаться дома). Также погодник вел учет показаний анемометров и флюгеров, отмечал осадки и следил за работой громоотводов и молниевых ловушек – когда-то катушки, заряженные молниями, были в цене.

Но прошло время, и ныне жители Тремпл-Толл не считали, что погода – это то, что требует особого наблюдения. Уж точно не настолько, чтобы платить за это специальному человеку. И то верно: всегда же можно открыть окно и выглянуть наружу, ну а кое-кто так и вовсе полагал, будто собственные старые кости, ноющие к дождю, – это наилучшие метеорологические датчики. К тому же во многих квартирах стояли радиофоры, по которым раз в три часа проходило вещание со станции в Пыльном море. То, что сведения, которые сообщал мистер Беттс из Погодного ведомства, практически никогда не соответствовали истине, впрочем, мало кого волновало, разве что, быть может, мистера Вирчига с улицы Граббс, которого то и дело били молнии.

Сейчас во всем Саквояжном районе не набралось бы и дюжины домовых погодников, и их совсем не осталось на улице Флоретт. Иначе кто-то из них уж точно обратил бы внимание на то, как чашечки анемометра, качнувшись, начали медленно вращаться, или на то, как едва заметно ползет по шкале вверх стрелка на датчике ветра, а флюгер-компас поворачивает свой нос строго на восток.

Погодник отметил бы у себя в дневнике: «Поднимается восточный ветер. С большой вероятностью он разгонит туман, безраздельно правивший в городе все последние дни…»

В этой, на первый взгляд ничем не примечательной, записи вряд ли кто-то разглядел бы что-нибудь необычное. Поначалу никто бы ничего не понял…

В любом случае, погодники здесь давно не водились, и, соответственно, некому было спрогнозировать, что восточный ветер, который медленно и лениво поднимался с канала, должен был вскоре не только разорвать туман в жилых кварталах Тремпл-Толл на клочки, но и принести туда кое-что крайне неприятное…

Погодником в доме № 12 когда-то служил мистер Типпин из восьмой квартиры. Вернее, он официально значился в Погодном ведомстве, но на деле старик никогда не поднимался на крышу. И у этого были свои причины.

Начать с того, что дверь, которая вела с четвертого этажа на чердак, была заставлена различным хламом: чемоданами, коробками с разломанными игрушками и целой грудой разношенных башмаков. А еще на двери висел большой ржавый замок. Впрочем, даже найди мистер Типпин ключ от этого замка, он все равно не смог бы попасть ни на чердак, ни на крышу – стена за дверью была замурована еще старым домовладельцем господином Карниворри.

Единственный оставшийся ход на чердак, словно воришка в потемках, прятался в квартире № 14, и по лестнице, которую он начинал, время от времени поднимался (да и то не без труда) лишь один человек.

Человек этот ничего не знал ни о пришедшем в движение анемометре на крыше, ни об изменении погоды. Да и знай он об этом, все равно у него бы не вышло предугадать грядущие кровавые события или хоть как-то на них повлиять. Что он мог предпринять, этот жалкий, несчастный человек, чтобы предотвратить то, что вскоре должно было случиться, когда он не мог предотвратить даже собственные горести. Ничего не мог, это точно.

Вернее, не могла.

Китти Браун сидела на полу своей комнаты, опершись спиной о дверь и широко расставив ноги в стороны. Красноватый дымок ленивыми колечками поднимался из выхлопных трубок роликовых коньков.

Более опустошенного существа сейчас трудно было сыскать во всем Тремпл-Толл. Слезы текли по лицу девушки, и она вытирала их рукавом платья, не замечая, как ткань покрывается зелеными пятнами.

Китти чувствовала себя ничтожной и беспомощной. Во рту расплывалась горечь, разбитая губа опухла, а скула ныла, как попрошайка. Китти сейчас не волновали синяки и ссадины, покрывавшие лицо, – ее душу травило предательство. Она доверилась тому, кто на поверку оказался худшим из людей. Капитан Блейкли… он просто вырвал ее сердце с корнем и растоптал его.

И сейчас она с болью и ненавистью слушала его голос, раздающийся из-за двери.

Капитан Блейкли сообщал бабушке последние новости. Они с мистером Шнаппером и мистером Уилксом только что вернулись: доктора Доу и его племянника дома не оказалось и, судя по всем признакам, они сбежали.

Китти не верила, что доктор Доу или Джаспер могли сбежать, бросив Полли. Миссис Браун придерживалась такого же мнения.

– Уверена, они где-то затаились, – сказала она. – Мы должны найти их – от этого напрямую зависит сохранение нашей тайны.

– Я немедленно отправлюсь в город, – ответил капитан, – и не вернусь, пока не удостоверюсь, что наша тайна надежно похоронена. Но меня больше беспокоит Шнаппер – он непредсказуем.

– Напротив, он крайне предсказуем, и я догадываюсь, что… – бабушка вдруг замолчала. Ее слова оборвались так резко, что Китти за дверью вздрогнула.

Она явственно представила себе, что сейчас происходит в гостиной. Китти не раз видела свою бабушку в такие моменты. Та словно засыпала на том же месте, где стояла, голова ее запрокидывалась назад, а глаза закатывались. В таком положении она пребывала несколько секунд, мелко подрагивая и покачиваясь на ногах. Китти знала, что с ней, знала, кто с ней говорит во время этих приступов.

Капитан Блейкли явно также был осведомлен:

– Что она сказала, миссис Браун? – спросил он тихо, когда старуха пришла в себя.

– Шнаппер, – выдохнула бабушка. – Он собирает жильцов. Я должна спуститься вниз.

Китти не поверила своим ушам: бабушка давно не покидала квартиру – должно быть, произошло – или же в эти самые мгновения происходило – что-то из ряда вон выходящее.

Капитан был поражен не меньше:

– Вы уверены, мэм?

– У нас очень мало времени. Мы должны его остановить…

Впервые в жизни Китти различила в ее голосе испуганные нотки.

Раздались отдаляющиеся шаги, и дверь квартиры захлопнулась. Китти осталась одна.

Нужно выбраться… пока ее нет!

Девушка подергала ручку – заперто! Ну конечно!

Китти поднялась на ноги. Ей вспомнилась уловка, которую применила Полли, чтобы проникнуть в квартиру мистера Драбблоу. Это не должно быть так уж сложно!

Достав из волос шпильку, она просунула ее в замочную скважину и принялась вертеть ею из стороны в сторону.

Пальцы дрожали – она чувствовала ключ, торчащий в замке по ту сторону двери, но никак не могла его вытолкнуть.

– Ну же… давай… получайся…

Китти с досадой достала шпильку из замочной скважины. Взломщица из внучки миссис Браун была никудышной – она добилась лишь того, что погнула свою «отмычку».

– Попробуем еще раз.

Китти запустила пальцы в волосы за следующей шпилькой и… так и застыла.

Что-то произошло. Она ощутила, как сам воздух в комнате уплотнился.

Китти боялась вдохнуть. Дом не просто замер, он окоченел. Абсолютная тишина охватила его.

Напряженное ожидание ощущалось в полу, в стенах, словно вдруг натянувшихся, как кожа на барабане, в двери, которая будто вросла в раму, в окне, которое, казалось, вот-вот моргнет.

Чувствуя, как ужас окутывает кожу липким покровом, Китти задрала голову и уставилась в потолок.

Дом словно приготовился…

Пришла в себя Китти от того, что скрипнула дверь квартиры.Бабушка вернулась, и не одна, но на этот раз компанию ей составлял вовсе не капитан…

– Я не знаю, куда они запропастились, миссис Браун! – Китти узнала голос миссис Тирс.

– Они и прежде вели себя неподобающе, – ответила бабушка. – Крайне безответственные и дурно воспитанные мальчишки.

– Я должна их найти!

– Нет, – отрезала бабушка. – Вы должны лично отправиться к пленнице и проследить, чтобы преображение прошло как надо.

Китти вся превратилась в слух. Они обсуждали Полли!

Миссис Тирс явно была не довольна приказом старухи и решилась возразить:

– Но мои дети…

– Что?! – перебила ее миссис Браун. – Вы, видимо, забыли, миссис Тирс, что это не ваши дети! Это дети Праматери!

– Я… я помню, но…

– Отправляйтесь на станцию! Кто-то должен быть там, когда зерно прорастет…

Китти зажала рот руками. Старуха сама все подтвердила! Полли! Она на трамвайной станции у моста!

Миссис Тирс ушла, в квартире снова стало тихо.

«Что же делать?! – в отчаянии спросила себя девушка. – Я должна вызволить Полли! Нельзя позволить зерну прорасти. Если это произойдет…»

Китти замотала головой, запрещая себе даже думать о подобном.

– Нужно выбраться отсюда, – прошептала она. – Но как?

Ее взгляд упал на окно.

Китти подкатила к нему и, стараясь не шуметь, открыла створки. Выглянула вниз, голова тут же закружилась.

Нет! Так она не выберется – нечего и думать! Даже будь у нее здоровые ноги, спуститься по стене было бы невероятно сложно.

Китти отпрянула от окна и ударилась ногой о ржавую гармошку теплофора, которая тут же отозвалась звоном.

– Что это ты там вытворяешь?! – раздался окрик из коридора.

Бабушка стояла за дверью! Китти бросила испуганный взгляд на дверную ручку, ожидая, что та вот-вот повернется, и в комнату влетит разъяренное существо, которое снова ее изобьет.

Но дверь, как и прежде, оставалась запертой – очевидно, бабушке было сейчас не до Китти. Старуха закашлялась, а потом, успокоив дыхание, велела:

– И окно закрой!

Китти сжала зубы и села на подоконник.

«Нет уж, бабушка! Не закрою! И вообще я больше не буду делать то, что ты мне приказываешь! Ты больше не будешь мною помыкать!»

Погасив топки на роликовых коньках, Китти при помощи рук перенесла ноги через раму.

«Что ты делаешь?! Ты рехнулась?!» – непременно воскликнула бы Полли Трикк, глядя на нее сейчас.

– Я тебя спасу… – прошептала Китти невидимой подруге.

Держась руками за раму, она начала придвигаться к краю.

Китти и правда рехнулась. Внучка миссис Браун сейчас не могла соображать здраво, иначе поняла бы очевидную для всех вещь: она ни за что не сможет спуститься по стене дома.

Выглянув наружу, Китти отметила, что труба водостока проходит всего в паре футов от ее окна.

Стараясь не смотреть вниз, Китти выдвинулась еще немного. Колесики роликов коснулись карниза, и ноги разъехались. Девушка одной рукой вцепилась в раму, а другой потянулась к трубе.

«Я смогу! Мне удастся! Еще чуть-чуть… еще немного…»

Китти уже почти-почти ощущала пальцами шершавую поверхность водостока…

И тут произошло то, чего она никак не могла предугадать.

Дом вздрогнул.

Китти вскрикнула и соскользнула с карниза.

***

Кашель зародился в глубине легких, прошел через гортань, словно по трубе, и вырвался наружу.

Миссис Браун поднесла к губам платок, и он тут же покрылся густой зеленой слизью, в которой проглядывали крошечные изумрудные искорки.

Слегка пошатываясь, бабушка Китти медленно двинулась в свою комнату.

«Проклятая Тирс и проклятые мальчишки! – думала она. – Если пленница сбежит или с ней что-нибудь случится, все надежды пойдут прахом. Я не могу ее упустить… она так важна! Но Тирс этого не объяснить. И никому не объяснить. Пусть и дальше думают, что я всего лишь помогаю Праматери плодиться…»

Проходя мимо комнаты внучки, миссис Браун услышала металлический стук, раздавшийся из-за двери.

– Что это ты там вытворяешь?! – прикрикнула она и залилась очередным приступом кашля.

По ногам миссис Браун прошлось легкое дуновение сквозняка, вырвавшееся из щели над порогом.

– И окно закрой!

«Вот ведь неугомонная дрянь. Эх, если бы она только подходила! Все было бы давно закончено, если бы мерзавка оказалась той, кто мне нужен… И все же она привела Полли Трикк, эту льотомнскую дурочку…»

Вытирая платком не желающие останавливаться зеленые слезы, миссис Браун вошла в свою комнату. Все ее мысли сейчас были лишь об одном – о том моменте, когда семя прорастет в сердечный клубень и захватит Полли Трикк. Тогда настанет то, о чем она мечтала столько лет.

На стене у кровати висело темное от патины зеркало в овальной раме. Бросив на свое отражение быстрый взгляд, миссис Браун поморщилась и отвернулась.

Эта оболочка так устарела: бледная и сморщенная кожа, тяжелые веки, практически исчезнувшие губы, отвратительная седина, похожая на плесень… Так и хочется вонзить ногти в лицо и сорвать его. Как жаль, что она не может этого сделать… пока не может.

Миссис Браун поглядела на часы, стоящие на туалетном столике: уже скоро…

Достав из-под манжеты рукава ключ, она вставила его в замочную скважину на циферблате часов и сделала три оборота.

В комнате раздался щелчок, и, скрипнув на петлях, отворилась дверка потайного шкафчика, скрытая прежде за цветочной обивкой стены.

Миссис Браун достала из тайника небольшой прямоугольный футляр и ветхую потрепанную тетрадь в грубой кожаной обложке.

Опустившись на край кровати, она раскрыла тетрадь. Покрытые пятнами и бурыми потеками, страницы были сплошь исписаны; почерк ведшего записи человека выдавал в нем решительную и в то же время дотошную натуру. Темно-фиолетовые, почти черные строки вызвали в душе у миссис Браун едкое неприятное чувство. Тоска… горечь утраты…

То, что она испытывала к хозяину тетради, не померкло даже с годами. С нежностью миссис Браун погладила сухие страницы и словно на какое-то мимолетное мгновение прикоснулась к мистеру Карниворри, чего она никогда не позволяла себе, пока он был жив…

Насильно взяв себя в руки и уняв нежелательные сейчас эмоции, миссис Браун пробежала глазами знакомые строки. Записи чередовались с рисунками и схемами, кое-где булавками к страницам крепились сухие листья растений.

Рабочий дневник мистера Карниворри был не только самым ценным сокровищем миссис Браун, но также и тем, на что она возлагала большие надежды.

Хозяйка четырнадцатой квартиры часами могла изучать записи старого домовладельца, перечитывая описание его научных изысканий. Мистер Карниворри не был ботаником-морфологом – он ограничивался лишь рассуждениями, не решаясь проводить практические эксперименты по сечению растений, и они во всей своей многообразной красе оставались жить лишь в его голове. В голове и на страницах дневников.

Этот конкретный дневник был наполнен размышлениями на тему прививания и скрещивания видов, и в нем рассматривалось так называемое «сращивание».

Миссис Браун нашла страницу, заложенную тонкой зеленой закладкой-ляссе. Пальцы старухи задрожали, когда она перечитала уже, вероятно, в тысячный раз, заглавие: «Плющ Оддинга. Свойства и паразитирование».

Плющ этот был не таким уж и редким растением, и чтобы его отыскать, не нужно было ехать в какие-то джунгли – он во множестве рос в том же Сонн. Мистер Карниворри скрупулезно изучал его: его интересовали ярко выраженные паразитические свойства плюща Оддинга. Но особо его занимал вопрос, каким станет какой-либо представитель флоры, если привить ему определенные черты плюща-паразита, а именно – гаустории, отростки, которые цепляются к растению-жертве, после чего проникают внутрь его тканей.

Едва ли не треть дневника занимали рассуждения о том, как сделать паразитом непаразитирующее растение, но главное – там имелось подробное описание данного действия. Разумеется, все эти построения были сугубо теоретическими.

Вряд ли мистер Карниворри планировал воплотить подобный эксперимент в жизнь, но миссис Браун была решительно настроена сделать это за него. И более того – последние несколько лет именно этим она и занималась.

Любопытно, что сказали бы прочие жильцы дома № 12, узнай они о том, что она задумала. Вероятно, тут же подняли бы бунт. Шнаппер уже слишком близко подобрался к правде – он не оставлял своих попыток разоблачить ее, догадываясь, что с определенных пор размножение Праматери проходит не так, как проходило всегда.

На деле миссис Браун не заботили прочие дети Праматери, не заботило размножение. Ее интересовала лишь одна вещь – как изменить то, что она каждый день видела в зеркале. Ею завладела навязчивая идея: она должна вернуть себе молодость любой ценой.

Никто в доме не знал, отчего все те, кого она обращала, в ком взращивала семя Праматери, оказывались чахлыми и неполноценными. Каждый из тех, кого они со Шнаппером впоследствии селили в меблированных комнатах на границе с Гарью, не выдержал ее… прикосновения. Прикосновения ее гаусторий. Именно она делала из новообращенных «калек» – люди называют таких кататониками, но это не была кататония. Присосавшись к своей жертве, она забирала у нее жизненную силу – слишком много этой жизненной силы: гаустории плюща, которые она себе привила, были слишком агрессивными и вместо того, чтобы оплести сердечный клубень, они вгрызались в него.

Чувствуя, что очередной подопытный вот-вот умрет, миссис Браун всякий раз вовремя себя останавливала – зачем опустошать их полностью? Ее интересовало не убийство, но захват: оплести, срастись с жертвой, сделать ее, молодую и сильную, полную жизненных соков, частью себя. Или, вернее, себя – частью ее. Это и был рецепт миссис Браун по возвращению молодости.

Одной из первых жертв ее эксперимента стала Китти, но девчонке повезло больше других: миссис Браун поняла, что эта дрянь не подходит, почти сразу и не превратила внучку в сомнамбулу только лишь потому, что ее отвлекли. И тем не менее сердечный клубень Китти был поврежден, он не смог в должной мере питать ее ноги, и они завяли. Впрочем, старухе не было до этого дела – она продолжила свои поиски…

А затем потянулись годы бесплодных попыток. Одна за другой ее похожие на лунатиков жертвы наполняли меблированные комнаты, и всякий раз она выходила к жильцам, произнося одну и ту же фразу: «К сожалению, и на этот раз семя проросло не до конца…»

А потом дом охватила болезнь. Эксперименты пришлось отложить.

И вдруг, когда миссис Браун уже совсем отчаялась, появился тот человек.

Господин, которого привел доктор Степпл, представился профессором Мунишем, старым другом и коллегой мистера Карниворри. Профессор сообщил, что мистер Карниворри посвятил его в свою тайну, и более того: откуда-то этот странный человек прознал, что именно первая дочь Праматери пытается сделать.

Миссис Браун все отрицала и уже собиралась его выгнать, но то, что он ей предложил, все изменило. На примере привитой комнатной мухоловки Муниш продемонстрировал ей то, чего она так желала для себя: прямо перед ней – на чайном столике в гостиной старая мухоловка-паразит захватила другую, молодую. Ее сердечный клубень оплел и поглотил сердечный клубень жертвы.

Миссис Браун не поверила собственным глазам. Ну а этот таинственный профессор сказал, что у него есть средство для подавления прожорливости гаусторий. Разумеется, она спросила, что он хочет взамен, и тут же приняла его условия. Это была выгодная сделка – профессор Муниш предложил избавить ее от того камня преткновения, который долгие годы порождал свары и конфликты в этом доме.

У миссис Браун появилось то, чего ей так недоставало. Оставалось найти подходящую жертву. И вскоре она нашлась.

Когда Китти рассказала бабушке о своей новой подруге, старуха поняла, что это именно тот человек, которого она так долго искала. На чаепитии ее надежды оправдались: молодая, красивая, сильная… Захватив Полли Трикк, она должна была не просто вернуть себе утраченное – ей предстояло приобрести нечто новое…

Миссис Браун даже сглотнула от предвкушения. До того, как семя Праматери разрастется в полноценный сердечный клубень, оставались считанные часы. И тогда она откроет этот футляр, введет себе микстуру Муниша и захватит Полли Трикк, срастется с ней, станет ею… И по-новому взглянет в это зеркало. Без омерзения, без желания тут же отвернуться, без…

Додумать миссис Браун не смогла. Ее мысли прервали.

– Что?

Она вдруг почувствовала.

Спазм.

Но не свой.

Миссис Браун задрала голову и пораженно распахнула рот.

– Праматерь…

А затем дом вздрогнул. Мебель в спальне чуть подпрыгнула, гардероб накренился, а люстра над головой закачалась, сбрасывая с себя комья пыли.

– Нет… – в отчаянии прошептала миссис Браун. – Не-ет, только не сейчас…

Она поднялась на ноги и двинулась в коридор. С каждым шагом она ощущала нервические судороги внутри стен. Ощущала невидимые токи, проходящие сквозь дом, от его основания и до чердака. Голова закружилась…

Держась рукой за стену, миссис Браун пошла по коридору. У лестницы, ведущей на чердак, она остановилась. И зажмурила глаза.

– Что с тобой? – шевельнулись сухие старческие губы. – Что произошло?

Но Праматерь не ответила.

Миссис Браун чувствовала, как бурлят соки, как сотрясаются и дрожат самые мелкие волокна, как шуршат листья, и это шуршание с каждым мгновением превращается во все нарастающий шепот.

Праматерь вышла из своего полусна! Что-то пробудило ее!

Нужно было срочно вернуть ее обратно, успокоить, пока не случилось непоправимое…

– Поговори со мной! – закричала миссис Браун.

Праматерь игнорировала. Откуда-то сверху донесся скрежет, словно кто-то тянул по полу ржавую железную кровать, с потолка отвалился и упал кусок штукатурки, ткань обивки стены с треском отделилась и в нескольких местах провисла уродливыми карманами.

– Праматерь!

Миссис Браун, задыхаясь от ужаса, поставила ногу на ступень, и тут дверь квартиры, сорвавшись с петель, с грохотом вылетела из короба, вырванная чьей-то рукой.

Миссис Браун обернулась и обомлела. На пороге стоял тот, кого там быть попросту не могло.

***

Дом вздрогнул.

По стене проползла извилистая трещина, и гвоздь, дрожа и проворачиваясь, начал выбираться наружу.

Висевший на нем портрет мистера Карниворри сперва накренился, а затем рухнул на лестничную площадку.

Через весь дом прошел порыв сквозняка, взметая пыль под ступенями. Раздался чей-то недоуменный возглас, где-то хлопнула дверь. А на сводах холла на первом этаже зашевелились лозы растения.

Листья зашелестели-зашептали. Из глубины висящего под потолком зеленого кокона прозвучал приглушенный ответ, и растение начало расплетаться.

Слой за слоем лозы отступали, будто раскрывая жуткую утробу, и в какой-то момент из нее выпала бесформенная груда в темно-синей форме.

Констебль Шнаппер поднялся на ноги.

В его изломанной и искореженной фигуре лишь отдаленно проглядывал тот человек, которым он был прежде. Конечности торчали в стороны под неправильными углами, вывернутая шея лежала на плече, из разодранной кожи на лице текла зеленая кровь, а из прорех по всему телу выбивались побеги с заостренными бордовыми листьями.

И тем не менее он не ощущал ни боли, ни даже каких-либо неудобств.

Нетвердой походкой, издавая при каждом шаге хруст, констебль подошел к постаменту со Скверлум Каберботам и одним движением сорвал футляр.

– Дыши… – вырвалось хриплое из горла Шнаппера, и цветок распрямился на стебле.

Скверлум Каберботам сжал бутон в комок, а в следующее мгновение его багрово-рыжие лепестки резко развернулись, и в воздух вырвалась туча светящейся пыльцы. А затем еще одна и еще одна. Темный холл заполнился ею и осветился.

Цветок дышал так яростно, словно впервые в жизни. Порция за порцией он выплевывал пыльцу, раз за разом стягивая и расправляя бутон. Его стебель исходил спазмами, как человеческое горло.

Пыльца оседала на мундире и лице констебля, застревала в волосах и усах. Шнаппер открыл рот и вобрал в себя сноп рыжих искр, а затем развернулся и, покачиваясь, двинулся к выходу из подъезда. Подойдя к двери, он распахнул ее и вставил железный крючок в петлю на стене, чтобы дверь не закрывалась. Облака пыльцы потянулись на улицу, смешиваясь с туманом.

Шнаппер стоял и, словно в каком-то полусне, глядел, как крошечные огоньки замешиваются с мглой, расползаясь все дальше от дома. Легкий порыв ветра коснулся лица констебля… Ветер… он сделает все остальное… Вскоре пыльца достигнет домов на улице Флоретт, проникнет в подъезды и квартиры, заберется в гостиные и спальни. Никто не спасется…

Дом содрогнулся в очередной раз, уже сильнее.

Шнаппер развернулся и пошел к лестнице. Скверлум Каберботам продолжал исторгать пыльцу, и вскоре в холле уже почти ничего нельзя было разобрать из-за заполонившего его светящегося облака.

Констебль пробирался в этом колышущемся мареве. Проходя мимо постамента, он задрал голову – удерживавшие его совсем недавно лозы заползали в широкое черное отверстие в потолке, прежде скрытое пологом из листьев. Они втягивались в трубу, проходящую сквозь весь дом. Стены холла задрожали, покрываясь расползающимися трещинами. С грохотом рухнула стоявшая у лестницы вешалка. Праматерь сбрасывала оковы сна…

Шнаппер двинулся вверх, преодолевая ступени на вывернутых ногах, держась за перила сломанными пальцами. Лежавший на лестнице портрет домовладельца треснул под его башмаком, но он этого даже не заметил.

Двери некоторых квартир были открыты. Из темноты прихожих выглядывали бледные перепуганные лица. Жильцы не понимали, что происходит. Они его сейчас не заботили…

Между третьим и четвертым этажами констеблю встретилась миссис Тирс. Увидев его, спускавшаяся приказчица из книжной лавки отшатнулась и вжалась в стену.

– Мистер Шнаппер? – с ужасом прошептала она.

Констебль не ответил – какое ему дело до ничтожных прихвостней старухи…

Шнаппер просто прошел мимо, продолжая свой путь наверх. Он чувствовал, как с каждой новой ступенью внутри него все сильнее шевелятся жилы его истинного существа. Чувствовал, как они сжимаются и пульсируют, готовясь вырваться на свободу.

Но, помимо этого, он чувствовал движение внутри самих стен, что его окружали. Лестница под его ногами отдавалась мелкой дрожью. Стекла в окнах звенели, с какого-то подоконника упал горшок с растением. Дом заходил ходуном, словно рядом с ним прогрохотал поезд. Вот только это был отнюдь не поезд…

Еще немного… Еще несколько ступеней…

***

Пуговица пролезла в прорезь, за ней еще и еще одна.

Стены дома сотрясались. С потолка сыпалось мелкое крошево, трещины на нем удлинялись дюйм за дюймом, словно прорезаемые невидимыми ножами. Закачался стол, и стоявшие на нем пустые бутылки начали звенеть, стуча друг о друга. Чашка с засохшими чаинками сползла со стола и, звякнув, разлетелась на осколки. В проем разбитого окна заползал туман, повисшая на одной петле ставня билась о стену.

Домотрясение становилось все сильнее, и с каждым новым толчком в квартире появлялось все больше разрушений.

Не замечая творящегося вокруг хаоса, сэр Уолтер Пемброуз застегнул свой тропический мундир и разгладил лацканы.

Его партикулярная одежда (штаны, жилет и пальто), аккуратно сложенные, лежали на кровати. Все это было не более, чем театральным костюмом – время мистера Драбблоу из девятой квартиры прошло, настал черед того, кем он был на самом деле, – черед охотника на плотоядные растения.

Сэр Пемброуз стоял у гардеробного зеркала и придирчиво оглядывал себя: высокие шнурованные ботинки, песочные штаны-галифе, мундир с гербовыми пуговицами Клуба охотников-путешественников, застегнутый под самое горло…

Закончив с мундиром, он надел широкий поясной ремень с подсумками, чехлами для фляги и ножа и кожаные подтяжки-разгрузку. Подтянув лямки, сэр Пемброуз открыл шляпный футляр и достал оттуда пробковый шлем с защитными очками. Надел его, завел ремешок под подбородок.

Сейчас он готовился, как на парад, или, скорее, как офицер с запятнанной честью перед самоубийством. В этом была доля истины: сэр Пемброуз не сомневался в том, что не доживет до утра.

Он не испытывал ни малейшего страха – лишь мрачную решимость. Вся его жизнь вела именно к этому, он просто должен завершить то, что началось на острове Лугау. Охотник понимал, что навряд ли сумеет уничтожить Карниворум Гротум и его прихвостней и при этом выжить, но даже если он перед своей кончиной заберет с собой и этих тварей… что ж, подобный результат его бы вполне устроил. Единственное, что ему требовалось, – это уверенность в том, что на его надгробии выбьют то, чего он заслуживает. Также было бы превосходно, если бы под словами признания его заслуг выбили полный список извинений от тех, кто его недооценивал и презирал, но это уже мечты с легким налетом абсурда. И то правда: где найти такое высокое надгробие…

Сэр Пемброуз зачерпнул пальцами порцию помадки для лицевой шевелюры и сдобрил ею усы. Подкрутив их, он повернул к зеркалу сперва один свой профиль, затем другой. Вид был безукоризненный – лучше и представить сложно. Именно так стоит идти в свой последний бой…

Дом сотрясся в очередной раз, за окном начали трещать разламываемые водостоки и обвивавшие здание трубы. Из них лезли толстые извивающиеся лозы, сбрасывающие обломки газо- и водопроводов, словно руки, выбирающиеся из рукавов.

За окном загрохотало. Часть кровли, сорвавшись с крыши, посыпалась вниз черепичным дождем.

Сэр Пемброуз надел белые парадные перчатки и закрепил на груди золоченую эмблему Клуба. На этом его приготовления были завершены.

Подойдя к лежащему на кровати чемодану, он вытащил из специального отделения мачете и закрепил его на поясе. Рядом с чемоданом лежала уже собранная винтовка «Бродмур». Охотник взял ее и направился к выходу из квартиры.

Распахнув дверь, он вернулся в глубь прихожей и принялся ждать.

Кто-то пробежал мимо его двери и исчез на лестнице. Кто-то закричал, и в первое мгновение сэр Пемброуз вроде бы узнал голос, но уже во второе ему стало все равно.

На этаже появилась странная черная дымная туча. Она не обратила внимания на затаившегося в потемках прихожей охотника и поползла к лестнице, держа путь наверх.

Сэр Пемброуз ждал. Дом разваливался, и находиться здесь было опасно, но он просто стоял. Перед тем, как он выберется отсюда, он должен сделать еще кое-что. Маленькое, но очень приятное дело.

И вот наконец он дождался.

Дверь квартиры напротив отворилась, и на пороге появилась сгорбленная фигура самого ненавидимого сэром Пемброузом жильца дома № 12.

Старуха Жиббль из десятой квартиры была худшим представителем престарелых соседок. Докучливая, сующая всюду свой нос, принимающаяся бурчать оскорбления, стоит тебе только повернуться к ней спиной.

Он знал, что она не упустит случая вылезти из своей норы и не преминет воспользоваться охватившим дом кавардаком, чтобы сделать какую-то гадость «проходимцу и тлетворнику Драбблоу».

Завидев его, старуха усмехнулась.

– Я всегда знала, что с тобой что-то не так! – каркнула она. – Я пыталась предупредить миссис Браун, но…

– …Но сумасшедшим старухам никто не верит! – закончил сэр Пемброуз.

Миссис Жиббль осклабилась и двинулась к нему.

– Ты ничего мне не сделаешь! – воскликнул охотник. – Ты просто свихнувшаяся старая дрянь, которая может лишь устраивать мелкие пакости и подслушивать, елозя ухом по чужой двери!

Миссис Жиббль затрусила головой.

– Ты так уверен?

Сэр Пемброуз вскинул винтовку, направив ствол на голову соседки.

– Хах-ха! – она рассмеялась. – Думаешь, эта штуковина поможет тебе?

Охотник не успел ответить. Миссис Жиббль начала меняться. Предыдущее переоблачение, которому сэр Пемброуз стал свидетелем, подготовило его к зрелищу, которое перед ним открылось сейчас, и он даже не вздрогнул.

Сбросив шкуру и пару дюжин шалей, мухоловка, изворачиваясь и изгибая конечности, поползла к нему.

– Давай… иди ко мне…

Сэр Пемброуз опустил и отставил к стене винтовку, положил руку на ремешок, удерживающий на поясе мачете.

Ком из стеблей, корней и листьев тем временем преодолел площадку и перевалился через порог.

Сэр Пемброуз не сделал ни шага назад.

Бутон мухоловки дернулся к нему, и тут раздался громкий щелчок. Огромные челюсти капкана, стоявшего у двери, захлопнулись, зубья перерубили лозы, разрывая корни и листья. Исходящий липкой слизью клуб дернулся в агонии, и тут его настигло мачете сэра Пэмброуза.

Бутон-ловушка мухоловки покатилась по полу, из перерубленного стебля на стены брызнула зеленая кровь.

Разрубив сердечный клубень твари, сэр Пемброуз вернул мачете на пояс.

То, что он испытывал, глядя на убитую старуху, не было злорадством – лишь удовлетворением: мало кто в Габене мог похвастаться тем, что восстановил справедливость, рассчитавшись со своей склочной соседкой, главной целью жизни которой было всячески портить кровь тем, кто ее окружал.

Опустив со шлема на глаза защитные очки, он достал из подсумка противоудушливую маску и надел ее: охотник лучше прочих знал, что такое пыльца Скверлум Каберботам.

Взяв винтовку, сэр Пеброуз перешагнул миссис Жиббль и направился к лестнице.

***

Изломанная и искореженная, словно перемолотая в мясорубке, а потом неправильно сшитая заново, фигура на пороге внушала ужас одним своим видом.

Глядя на незваного гостя, миссис Браун поняла, что перед ней вовсе не тот Шнаппер, которого она знала: то, что произошло с констеблем во время попытки освободить Скверлум Каберботам, изменило его – и не только внешне.

Миссис Браун похолодела, когда до нее дошло, как именно он выбрался. Она не хотела верить, что Праматерь предпочла ей это ничтожество, но то, что творилось сейчас вокруг, не оставляло места для сомнений.

Потолок задрожал, и квартира наполнилась белесой пылью. Скрытые в стенах трубы отдавались скрежетом, словно по ним протаскивали ржавые якоря, а с чердака над головой доносился нарастающий грохот…

Миссис Браун не нужно было туда подниматься, чтобы понять, что именно там сейчас происходит. Она и так знала, что в эти самые мгновения Праматерь уже оплела балки и стропила, что ее лозы безжалостно рушат кирпичную кладку и крошат черепицу.

Уже почти стянув на чердак все свои, прежде закованные в трубы, конечности, Праматерь начала разламывать крышу, пробивая себе путь на свободу из клетки, в которую ее когда-то запер мистер Карниворри и в которой долгие годы ее держала ее же первая дочь.

Всю свою жизнь миссис Браун боялась этого. Она так свыклась с обычным, «человеческим» существованием, что не представляла для себя ничего иного. Она так долго была полноправной хозяйкой в этом доме, что и помыслить не могла о том, чтобы лишиться этого.

И вот ее личный кошмар оживал прямо на глазах.

Потрясение сменилось клокочущей яростью, и ярость эта лишь сильнее распалилась от осознания того, кто именно был виновником происходящего.

– Это ты… Ты ее пробудил! – закричала миссис Браун.

Шнаппер не ответил.

– Безумец! Что ты наделал?!

Констебль и тут не произнес ни слова. Он покачнулся, судорожно дернул головой, и его кожа начала раскрываться. Из прорех наружу поползли толстые, увитые красноватыми листьями лозы.

Разорванная кожа и остатки синей формы рухнули на пол уродливой мятой грудой, а выбравшееся на волю растение в облаке рыжей светящейся пыльцы поднялось во весь свой рост.

Существо, которое некогда было констеблем Шнаппером, не умещалось в дверном проеме. В этом коме до сих пор угадывалась рослая и широкоплечая человеческая фигура. На стебле-шее покачивалась голова – большая ловушка мухоловки, покрытая россыпью багровых пятен.

Темно-красное растение оскалило огромные клыки, с которых на пол закапала шипящая ржавая слюна.

Миссис Браун сжала кулаки, ее лицо исказилось от ненависти.

– Это мой дом. Мой! Думаешь, у тебя выйдет забрать его у меня? Я – первая дочь Праматери!

Лозы Шнаппера зашевелились, похожая на человеческую фигура развалилась и опала к полу. Монструозный багровый ком пополз через прихожую.

Старуха сделала шаг навстречу и…

И тут дом тряхнуло в очередной раз. Со стены гостиной попадали фотокарточки в рамках, с грохотом и звоном рухнули на пол часы. Наверху будто ударили молотом и, судя по тому, как вздрогнула квартира, часть крыши провалилась внутрь, прямо на чердак над ней.

Миссис Браун задрала голову, уставившись в потолок, и в этот миг Шнаппер бросился на нее.

Старуха отреагировала стремительно. Она вскинула руки к лицу и словно бы съежилась.

А затем раздался треск, и на том месте, где только что стояла миссис Браун, появилось растение.

Мухоловка, жившая внутри бабушки Китти, была столь громадной, что казалось невероятным, как она прежде умещалась в таком хрупком теле. Это растение походило на темно-зеленую волну, что перетекала сама в себя. В противовес коротким и грубым Шнапперовским лозам, ее длинные изящные конечности затянули собой почти весь коридор – упираясь в стены и изгибаясь, они уходили под потолок. Саму фигуру миссис Браун окутывал сплошной плащ из плюща, который старуха себе привила – полог из бархатистых листьев был похож на шевелящуюся кожу. Из клуба вытянулись три гибких стебля, каждый из которых венчала голова-ловушка. Все три пасти разверзлись, скалясь десятками длинных острых клыков.

Зеленое растение сжалось в клубок, а затем резко развернулось, всеми своими лозами встречая налетевшее на нее растение багровое.

Удар был так силен, что бывший констебль отлетел прочь, на другой край гостиной.

Первая дочь Праматери ощутила до сих пор не знакомую ей свободу. Она развернула все свои конечности, словно потягиваясь после долгого сна.

Багровая мухоловка в углу зашипела и поползла к ней, переваливаясь через диван, но старуха не стала ждать.

Она устремилась навстречу. Два чудовищных растения сцепились.

Трехглавая мухоловка использовала свою гибкость и изворотливость. Она попыталась объять бывшего констебля коконом, но тот резко подался назад, бесформенная груда его постоянно переплетающегося «тела» встала дыбом. Массивная багровая голова дернулась на изогнувшейся шее и перекусила одну из лоз старухи.

Та этого, казалось, даже не заметила. Обхватив петлей стебель Шнаппера, будто удавкой, старуха принялась душить его. Отростки-гаустории плюща впились в грубую плоть бывшего констебля и начали высасывать соки, пульсируя и исходя дрожью.

Шнаппер задергался и, обдирая вросшие в него гаустории, начал закручиваться винтом, стягивая все свои лозы в единую толстую плеть. Эта плеть рванулась вперед и охватила корневище старухи хомутом. Огромная пасть бывшего констебля сомкнулась вокруг очередной лозы Браун, он дернул головой, и во все стороны брызнула зеленая кровь.

Одновременно из трех ловушек-бутонов старухи вырвался визг. Они качнулись на стеблях-шеях и устремились к Шнапперу.

Тот расплел плеть и встретил каждую из ринувшихся к нему голов ударом своих сильных конечностей. А затем, резко опав к полу, схватил первую дочь Праматери клыками за корневище и выдрал из него кусок.

Трехглавая мухоловка отпрянула и бросилась прочь, переваливаясь по полу и мебели гостиной. Затрещало разломанное под ее весом кресло.

Шнаппер, оторвав от себя последние гаустории, пополз следом за ней, из его пасти вывалился длинный язык. Бывшего констебля гнал вперед инстинкт. Уничтожить ее… разорвать на куски… она ранена, она в отчаянии…

Ринувшись за старухой, он не заметил, как та, убегая, одной из лоз подхватила с пола отломанную ножку кресла, и в тот миг, как бывший констебль догнал первую дочь Праматери и набросился на нее, она развернулась и сделала выпад.

Чудовищный удар прошел точно между конечностями Шнаппера, и импровизированное оружие старухи вонзилось в его грудное сплетение, пробив сросшийся корсет, в глубине которого светился красный сердечный клубень.

Багровая мухоловка дернулась, по лозам прошел спазм. Голова бывшего констебля задралась, пасть раскрылась, исходя в немом крике.

Если бы миссис Браун могла смеяться, гостиную сейчас заполнил бы торжествующий смех.

И тут Шнаппер медленно опустил голову. А затем качнулся и придвинулся к старухе. Ножка кресла прошла насквозь, но бывший констебль будто перестал чувствовать боль.

Трехглавая мухоловка застыла в недоумении. Что происходит?! Она ведь убила его! Или… нет?

И тут старуха заметила, что удар прошел в нескольких дюймах от сердечного клубня Шнаппера, не задев его.

Она зашипела от злости.

Подобравшись к миссис Браун почти вплотную, Шнаппер обхватил пастью ее центральный стебель. Челюсть сжалась. Клыки перекусили одну из старухиных шей, и ее голова рухнула на пол.

Миссис Браун оттолкнула Шнаппера и бросилась прочь. В охватившем ее безумии она заметалась по квартире, ударяясь о стены, переваливаясь через обломки мебели, круша все, чего касалась, и заливая гостиную изумрудной кровью. Бывший констебль не отставал…

В какой-то момент зеленая мухоловка перекрутилась и напала на Шнаппера, охватывая его всеми своими лозами-щупальцами.

Два чудовищных растения сплелись между собой. Багровые листья смешались с зелеными, гибкие изящные лозы словно срослись с толстыми и грубыми. Сердечные клубни, эти пульсирующие искрящиеся сгустки, забились в дюйме друг от друга…

И тут Шнаппер сделал нечто такое, о чем миссис Браун не смогла бы вычитать ни в одном из ботанических дневников мистера Карниворри. Он расплел свой сердечный клубень, освобождая его от защитных ребер-ветвей. Собственные подвижные корни его пульсирующего сердца, похожие на крючковатые паучьи ноги, обхватили клубень старухи, а затем вырвали его из ее центрального стебля.

Зеленое растение рухнуло и распласталось по гостиной, извиваясь в предсмертных конвульсиях. Лозы сучили по полу, бессильно цепляясь за ковер.

Нависнув над старухой, Шнаппер подхватил одним из отростков еще живой клубень Браун и засунул его в свою пасть. С удовольствием чавкая, он принялся его пережевывать. На пол потекла светящаяся изумрудная слизь.

Агонизирующее растение на полу прекратило дергаться. Первая дочь Праматери была мертва.

***

Рука побелела от напряжения. Пальцы стиснули край карниза.

Китти, зацепившись манжетой платья за фонарный крюк, висела за окном и всем своим видом походила на кошку, которую держат за шкирку над бочкой воды, чтобы утопить.

Этот проклятый дом словно впился в нее, не желая отпускать. И все же, с каждым разом, как он сотрясался и вздрагивал, дыра в рукаве все увеличивалась, из расходящегося шва манжеты поползли нитки…

Китти больше себя не обманывала: даже если ей удастся удержаться, наверх она ни за что не заберется – у нее просто не хватит на это сил. Также она понимала, что вот-вот произойдет: дом тряхнет сильнее, манжета оторвется и…

Окно чердака под самой крышей затрещало, и сорванные с петель ставни рухнули вниз.

Китти опустила голову, вжалась в стену и зажмурилась. По спине прошелся порыв ветра от пролетевших в нескольких дюймах обломков.

Не сразу она осмелилась открыть глаза. Но когда все же сделала это, ей неимоверно захотелось зажмуриться вновь.

Из пролома чердачного окна, словно гадюка из норы, выползла толстая зеленая лоза.

– Прабабушка… – выдохнула Китти.

Растение, десятилетиями запертое в этом доме, не было ее прабабушкой. На деле Китти являлась такой же дочерью Праматери, как и грозная миссис Браун, как миссис Тирс, миссис Паттни и прочие. Но с того момента, как она осознала себя в этом теле, старуха из четырнадцатой квартиры неизменно звала себя ее бабушкой, а огромную жуткую мухоловку, чей бутон-ловушка покоился на чердаке в почти неизменном состоянии, – прабабушкой. И Китти свыклась с таким положением вещей.

В ее обязанности входило поить прабабушку дождевой водой из специально подведенной к ней трубы и чистить стоки от палых листьев.

Сама бабушка никогда не поднималась наверх. Китти знала, что она боится и презирает Праматерь, ведь та самим своим присутствием безмолвно напоминала ей, что вовсе не миссис Браун здесь хозяйка, что миссис Браун – не более, чем смотритель и распорядитель ужинов. Поэтому она всегда отправляла на чердак колченогую Китти. И Китти безропотно карабкалась по ступеням…

Лоза потянулась к ней, скользя по стене дома и протирая извилистую дорожку в запыленной кладке.

Китти взвизгнула и дернулась. Рукав затрещал, дыра увеличилась.

Девушка посмотрела вниз – там, в рваной пелене тумана, проглядывал бурьян пустыря. А сверху к ней, все приближаясь, ползла гибкая зеленая лоза.

– Не-е-ет… – застонала Китти. – Пожалуйста, не надо…

Но прабабушка не слушала ее. Лоза скрутилась и…

Китти отвернулась.

И вдруг ощутила прикосновение. Мягкой, нежной петлей лоза подхватила и приподняла Китти к окну ее комнаты.

«Что?! Ты помогаешь мне?! Но почему?!»

Китти ничего не понимала. Она была уверена, что прабабушка или задушит ее, или просто стащит вниз.

Неужели это растение узнало ее? Неужели вспомнило, кто годами приходил к нему и утолял его жажду?

Ухватившись за край оконной рамы пальцами, Китти вырвала рукав из удерживавшего ее крюка.

Лоза подсадила ее на подоконник, а затем стремительно уползла, забравшись обратно, на чердак.

Китти спустилась на пол комнаты. Грудь тяжело вздымалась, из горла вырывались хрипы. Девушка все еще не верила, что жива. Ей казалось, будто она провела за окном целую вечность, хотя прошло едва ли две минуты.

Впрочем, осознать произошедшее и порадоваться спасению у Китти не вышло.

Стены качнулись, задрожал пол. Где-то над головой загрохотало, и с потолка посыпалась белая крошка – комната стала напоминать банку с толченым мелом, которую как следует встряхнули. А затем сам дом будто накренился…

Страх подтолкнул Китти. Она встала на четвереньки и уже двинулась было к кровати, чтобы спрятаться под ней, но кровать поползла навстречу.

Китти завизжала.

Она сжалась в комок, закрывая голову руками.

В квартире раздался ужасающий треск, словно выломали часть стены, а затем до Китти донесся крик бабушки:

– Это мой дом. Мой! Думаешь, у тебя выйдет забрать его у меня? Я – первая дочь Праматери!..

После чего вся квартира наполнилась грохотом. Из гостиной раздавались звуки ломающейся мебели и звон разбитого фарфора. В щели над порогом метались тени.

Там сейчас происходило нечто ужасное.

Китти зажала уши руками и закрыла глаза.

– Уходите… – прошептала она. – Уходите…

Леденящие душу звуки, раздававшиеся за дверью, пытались проникнуть в комнату Китти, но она не позволяла себе вслушиваться и продолжала отчаянно бормотать себе под нос:

– Уходите… Оставьте меня в покое… Я не хочу…

И тут она вдруг поняла, что все закончилось.

Китти оторвала руки от ушей и подняла голову.

Весь дом по-прежнему сотрясался и скрежетал, трещали перекрытия, а с потолка сыпалась облицовка, но грохот за дверью перестал раздаваться.

Китти прислушалась. Они ушли? Куда они подевались?

Дрожащими руками она достала из кармана спичечный коробок и разожгла топки на роликовых коньках, поставив уровень жара на максимум – мистер Типпин говорил, что так делать нельзя и что ролики нужно запускать постепенно, но у нее не было времени.

Двигатели зафыркали. Из труб поднялись две красные комковатые тучи дыма. Он тут же попал в нос, глаза начало резать, и девушка закашлялась. Но несмотря ни на что ролики работали.

Поднявшись на ноги, Китти подкатила к двери. Приставила к ней ухо.

«Где она? – пронеслось в голове. – Все еще там? Что она делает?»

Если бабушка и была в гостиной, то вела себя тихо.

«Что же там произошло?»

Китти достала из спутавшихся всклокоченных волос последнюю шпильку и уже просунула ее в замочную скважину, когда… услышала звук шагов. Кто-то бродил по квартире.

Звук шагов приблизился. Она услышала натужное шипение и шумное хриплое дыхание, донесшиеся до нее из коридора.

За дверью кто-то стоял, и этот кто-то явно выжидал.

Китти закусила губу.

И тут скрипнул ключ. Дверная ручка повернулась…

Китти отпрянула к кровати и спряталась за ней. Затаила дыхание.

Дверь открылась…

А затем в ее комнатку медленно вползла клубящаяся черная туча. Тяжелый густой дым шевелился и расползался кругом. Внутри тучи проглядывало жуткое существо с большими круглыми глазами и длинным сморщенным хоботом.

Существо издало шипение и двинулось к ней.

Китти закричала…

***

– Мои-и-и… подтяжечки-и-и…

Оказавшись на пустыре, Джаспер остановился и распахнул рот, пораженно разглядывая происходящее у канала.

Дом № 12 больше не выглядел ни таинственным, ни даже зловещим. Он выглядел опустошающе ужасным! Его верхние этажи были оплетены шевелящимися лозами-щупальцами, стены тут и там зияли проломами, а наполовину оторванные водостоки кренились в стороны – конечности растения выползали и из них, шаря по кладке. Карниворум Гротум выбирался наружу, разламывая свою тюрьму…

Туман вокруг дома был подсвечен, словно в нем горело несколько дюжин фонарей. Пыльца расползлась по пустырю, часть ее уже почти добралась до улицы Флоретт.

Рыжие искорки, прекрасные и обманчиво притягательные, плясали в воздухе в каких-то двух шагах от мальчика.

Он помнил слова сэра Пемброуза: «Если хотя бы одна такая искорка проникнет тебе в нос или рот, считай ты пропал. Скверлум Каберботам завладеет тобой, лишит воли, заставит идти – прямиком в пасть своего чудовищного хозяина».

Подобраться к дому и не вдохнуть пыльцу казалось попросту невозможным.

Но Джаспер подготовился…

Мальчик достал из заплечного мешка противогаз и натянул его на голову. Грохот, идущий от канала, чуть стих – племянник доктора Доу словно оказался заперт в глухом ящике.

Тугая кожаная маска сдавила голову Джаспера так сильно, что ему показалось, будто череп вот-вот треснет. Дышать в ней было тяжело, и воздух, проникающий в легкие, оставлял во рту приторный кисловатый привкус.

Джаспер почувствовал, что задыхается. Ему захотелось сорвать противогаз, но он напомнил себе, что этого ни в коем случае нельзя делать.

«Глубоко и спокойно – так нужно дышать, – вспомнил он увещевания дядюшки. – Размеренно и плавно…»

Немного придышавшись, Джаспер попытался вспомнить, что собирался предпринять дальше. Думалось в противогазе с трудом – все мысли словно сдавили в тисках, да и просто разобрать что-либо через два круглых окошка было непросто. Мальчик протер их рукавами сюртучка, но сильно лучше не стало – все кругом по-прежнему расплывалось и тонуло в серой мгле. Прямо перед ним в воздухе горели рыжие искорки.

Сжав зубы, Джаспер нырнул в облако пыльцы. Она тут же осела на его плечах и голове.

«Сработало?!» – испуганно подумал он и неуверенно пошагал к дому.

Джаспер попытался понять, идет ли он туда по своей воле, или его действиями уже вовсю руководит Скверлум Каберботам. Поймав себя на мысли «Но я ведь не хочу быть сожранным!», он со злостью отметил, что это ничего не значит и подобную мысль запросто могло внушить ему коварное растение. И все же гнев придал мальчику уверенности.

Чем ближе он подходил к дому, тем пыльцы в воздухе становилось больше. Противогаз пока что, вроде бы, работал, как надо…

У двери подъезда он остановился. И вовремя! Из дома выбежала женщина. Размахивая руками, она что-то кричала.

Женщина не заметила его и бросилась к каналу.

Когда она скрылась из виду, Джаспер сдвинулся с места.

«Ты ничего не забыл?» – спросил голосок в голове, и мальчик встрепенулся. Точно! Вот ведь болван!

Он достал из своего мешка обувную коробку и откинул крышку.

Коробка доверху была заполнена ровными рядами серых папиреток; на тонком коричневом ободке каждой стояла надпись: «Гордость Гротода».

Чиркнув спичкой, Джаспер зажег одну за другой несколько папиреток, и в воздух тут же поднялась туча густого чернильного дыма. За какое-то мгновение мальчик исчез в ней, словно облачился в бесформенный клубящийся костюм.

Зажав коробку под мышкой, Джаспер шагнул в подъезд.

В холле дома № 12 почти ничего нельзя было разглядеть из-за густой пелены парящей пыльцы. Джаспер будто забрался под плафон фонаря – так здесь было ярко.

Он махнул рукой перед собой, пытаясь раздвинуть искрящуюся поволоку, но пыльца тут же заполняла пространство.

Смоляной дым, вязкий и тягучий, как кисель, при этом сильно ухудшал видимость. Он лип к своему хозяину, не желая расползаться по сторонам или подниматься к потолку. Что ж, именно для этого мальчик его сейчас и использовал.

Стараясь не приближаться к постаменту с цветком, Джаспер наощупь двинулся вдоль стены в направлении лестницы. Стена под его рукой мелко вибрировала.

Нащупав ногой ступеньку, он начал подъем. У площадки между первым и вторым этажами Джаспер едва не растянулся, за что-то зацепившись. Он так и не понял, что это был портрет домовладельца.

Лестница сотрясалась и ходила ходуном. Перила качались, словно пытаясь вырваться из руки, и Джаспера посетило неприятное чувство – ему почудилось, что это не перила вовсе, а те самые лозы чудовищного растения, которое оплело дом.

На втором этаже домотрясение ощущалось сильнее: в стенах и полу, казалось, прятались десятки тонких струн, которые раз за разом дергала чья-то невидимая рука.

Джаспер делал каждый свой шаг неуверенно и осторожно – он опасался, что в любой миг пол просто провалится под его ногами, и он сам рухнет в дыру. Угодить в какой-нибудь пролом в его планы не входило.

Племянник доктора Доу уже почти добрался до пролета лестницы, ведущего на третий этаж, когда что-то неожиданно ударило его по плечу.

Джаспер дернулся в сторону, пытаясь понять, что это было. Его охватила оторопь, когда он увидел на полу рядом с собой здоровенный осколок камня.

– Мои подтяжечки!

Кусок потолка едва не упал ему прямо на голову! Еще пару дюймов и…

Дом был настоящей ловушкой: если его не сожрет сам Карниворум Гротум и не схватит кто-то из жильцов, его непременно завалит!

Джасперу вдруг вспомнился мистер Тёркени, один из дядюшкиных пациентов. Мистер Тёркени страдал от редкого синдрома: еще будучи ребенком он получил травму головы, в ней что-то перещелкнуло, и он утратил способность испытывать страх.

Пробираясь через охваченный судорогами дом, Джаспер завидовал мистеру Тёркени – вот бы и он не боялся! Со стороны, вероятно, могло показаться, будто он совершенно бесстрашен, но правда в том, что в эти самые мгновения все внутри у него сводило от ужаса.

Джаспер словно забрался в желудок к монстру и полз по его исходящим спазмами кишкам… Дядюшка, наверное, даже не обратил бы особого внимания на творящийся кругом кавардак и просто прошел бы по лестнице наверх со своим коронным выражением вселенской утомленности на лице. Как жаль, что его здесь не было – уж он точно бы…

Мысли Джаспера прервала появившаяся на лестнице фигура в распахнутом пальто.

Джаспер остановился и вжался в стену. Человек закричал:

– Кто здесь?!

Мужчина сбежал по ступеням и сунул руку в дымную тучу. Так и не нащупав прячущегося в ней мальчика, он закашлялся, отстранился и ринулся к лестнице.

Вскоре жилец исчез из виду, но почти в тот же миг дверь одной из квартир распахнулась, и из нее вылетел еще один. Старик озирался по сторонам, на его лице было написано выражения крайнего недоумения вперемешку со страхом и гневом. Не обратив никакого внимания на дымную тучу в углу, старик поспешно пошагал по ступеням вверх, а потом до мальчика донесся его крик:

– С дороги!

Ему ответили:

– У меня давно руки чесались, проклятый пьяница!

Два сцепившихся человека покатились вниз по лестнице, разрывая друг друга на куски, отдирая друг от друга уши и носы, выламывая конечности и наполняя и без того грохочущий дом криками. Из прорех в их телах вырывались хлесткие лозы. Голова одного из дерущихся жильцов разлезлась, и выбравшаяся из дыры зубастая ловушка мухоловки впилась в горло другого. Но тот вывернул шею – из прокушенной раны на ней начал вылезать бутон растения, разрывая собственную человеческую плоть.

Джаспер ощутил приступ тошноты… и ужаса.

Обе твари сползли по ступеням, слившись в уродливом коме из плоти, обрывков одежды и извивающихся лоз. Одна из конечностей дерущихся растений ударила по полу в футе от его ног.

Джаспер отшатнулся и уперся спиной в дверь. Та подалась, и он провалился в квартиру.

Захлопнув дверь, мальчик замер, тяжело дыша и пытаясь унять дрожь во всем теле.

Кошмар дома № 12 разворачивался перед ним во всей своей мерзкой красе – но не сразу, а постепенно, словно он читал один из выпусков «Романа-с-продолжением» с подзаголовком «Жуткая история». Вот только это был никакой не роман, и рядом не было бесстрашного мистера Суона…

За спиной раздалось звяканье цепи.

Джаспер обернулся и тут же понял, где находится. Он узнал кресло-качалку, пюпитр с нотами и дверь чулана.

Во тьме гостиной что-то шевелилось. Длинные черные конечности извивались и тянулись к нему, громыхая цепями. Миссис Паттни была дома!

Джаспер похолодел.

Она узнала его. В этом не могло быть сомнений! Даже в противогазе, даже в клубах дыма…

С невообразимой яростью мухоловка дернулась и один за другим вырвала из треснувшей стены удерживавшие бывшую учительницу музыки кандалы.

Джаспер взвыл и, не раздумывая, вылетел за дверь, захлопнув ее за собой.

На площадке одна из тварей, окончательно сбросив человеческую кожу, разрывала другую – ее пасть покрывали изумрудные брызги из выкорчеванного сердечного клубня, но она не останавливалась, продолжая терзать уже неподвижную мухоловку.

Когда Джаспер выбежал из квартиры миссис Паттни, тварь подняла свой бутон и, раскрыв пасть, повернулась к нему.

– Прочь! – закричал мальчик, выставив перед собой дымящуюся коробку. – Пошла прочь! Убирайся!

Мухоловка отпрянула, нырнув в чернеющую прихожую квартиры напротив. Дверь за спиной Джаспера содрогнулась от удара.

Мальчик бросился к лестнице. Он бежал, не разбирая дороги, спотыкаясь и падая, вновь поднимаясь и вновь продолжая свой бег. Ступени были завалены ломаным камнем, и с каждым футом завал становился все больше. Джаспер ощущал под ногами что-то скользкое и липкое, но заставлял себя не обращать внимание.

На третьем этаже было неожиданно спокойно. Дверь квартиры мистера Драбблоу стояла нараспашку.

Джаспера посетила мысль, а не отыскать ли охотника, но он тут же напомнил себе, что коварный сэр Пемброуз уже нарушил договоренность и ему нельзя доверять – да и вряд ли он сейчас дома. К тому же он ни за что не поможет: ему ни до чего нет дела, кроме Карниворум Гротум.

Мальчик поднялся на четвертый этаж. Еще с лестницы он увидел, что дверь квартиры семейства Браун лежит на полу, вырванная. Он опоздал?! Они разделались с Полли?!

Пройдя по двери, Джаспер вошел в квартиру № 14.

Здесь был настоящий хаос. Мебель разломана, обивка стен содрана, повсюду фарфоровые и стеклянные осколки и…

Посреди гостиной лежала…

Сперва Джаспер подумал, что видит того самого монстра, который пытался выбраться из дома, но, заметив в коридоре ком, состоящий из человеческой кожи и обрывков зеленого с коричневым цветочным узором платья, сразу же понял, кто перед ним. Он уже видел это платье – в тот день, когда они с дядюшкой пришли сюда по просьбе Китти. Старая миссис Браун! Это она!

Но что же ее убило? Учитывая, что мухоловка выглядела так, будто ее засунули в мясорубку и несколько раз прокрутили ручку, вряд ли ее прикончил яд сэра Пемброуза.

Джаспер напомнил себе, что он здесь не для того, чтобы расследовать гибель старухи. Оглядев гостиную, он убедился, что Полли или – он сглотнул – ее тела здесь нет, и, осторожно переступив через лозу мертвого растения, двинулся в коридор.

Из замочной скважины ближайшей двери торчал ключ. Может, Полли там?!

Выставив перед собой дымящуюся коробку, Джаспер повернул ключ и толкнул дверь.

Встретил мальчика пронзительный крик, и Джаспер отшатнулся.

Мимолетный страх исчез, когда он понял, кто кричит.

– Китти! Это я! Джаспер!

Мальчик представил, как, должно быть, странно он сейчас выглядит: кожаная маска, оканчивающаяся гармошечной трубкой и похожей на консервную банку фильтрационной коробкой. Весь в дыму. Жуткое, должно быть, зрелище.

Китти Браун распахнула глаза.

– Джаспер?

Девушка выбралась из-за кровати и придвинулась к мальчику на своих роликовых коньках. Тот подался назад.

– Не подходи! – крикнул он, вспомнив рассказ сэра Пемброуза. – Ты… с ними!

Китти замотала головой.

– Нет! Я их ненавижу!

Но Джаспера нельзя было так легко провести. «Она пытается втереться в доверие, чтобы напасть! – подумал он. – Она ничем от них не отличается!»

– Я тебе не верю! – воскликнул он. – Ты похищала людей! Чтобы их… чтобы эта тварь их сожрала!

Китти закусила губу, в ее глазах появились слезы.

– Мне так жаль… я не хотела… они заставляли меня…

Джаспер оглядел комнату. Полли здесь не было.

Он отступил к двери.

– Прошу тебя, – в отчаянии проговорила Китти. – Поверь мне…

Джаспер остановился. Умом он понимал, что ей нельзя доверять, но… она выглядела такой жалкой.

Комнатку тряхнуло. Китти схватилась за дверцу шкафа.

– Она пробудилась, – испуганно проговорила она.

– Я знаю. Это мы ее пробудили, вернее, не мы, а… – Джаспер прервал себя. Времени на объяснения не было.

– Полли у них, и я…

– Я знаю. Я ищу ее, она где-то здесь.

Китти покачала головой.

– Нет. Она не здесь. Я знаю, где ее держат. Она не в доме.

Джаспер стиснул зубы.

– Где она?

– Я скажу, только… – она запнулась, – возьми меня с собой. Я помогу ее спасти.

– Где она? – повторил Джаспер.

– На станции у моста.

Мальчик попятился к двери. Китти двинулась за ним, и он выставил перед собой исходящую черным дымом коробку.

Китти закашлялась.

– Не бросай меня здесь! Прошу тебя, Джаспер!

Племянник доктора Доу нахмурился.

«Брось ее! – пронеслось в голове. – Эта проклятая похитительница не заслуживает ни прощения, ни доверия. Она делала ужасные вещи. Ты узнал, что хотел…»

И все же что-то не давало ему захлопнуть дверь и повернуть ключ. Китти не была похожа на злодейку. Она выглядела такой несчастной, что у Джаспера кольнуло сердце.

Китти заплакала.

«Что бы сделала Полли?» – спросил себя мальчик. Он знал, что сделал бы дядюшка.

Джаспер переступил порог, и Китти застонала в бессилии, вытирая слезы руками. Испуганная, избитая, в порванном платье, она была похожа на раненого щенка, попавшего под колеса кэба. В ней не было даже намека на угрозу – лишь боль и сожаление.

«Не поддавайся… Не будь дураком…»

Ему захотелось высказать ей прямо в глаза все, чего она заслуживает, осыпать ее градом обвинений, но он вдруг почувствовал, что это не его мысли, что ему не хочется видеть это сломленное потерянное существо еще больше униженным и растерзанным.

– Ты идешь? – спросил мальчик, отодвинув коробку, и девушка подняла на него влажный от слез, не верящий взгляд.

Перед мысленным взором Джаспера предстал дядюшка, осуждающе качающий головой.

– Спасибо…

– Я не сказал, что верю тебе, – прервал ее Джаспер. – Но мне пригодится твоя помощь.

Китти кивнула и покатила к нему, закрыв нос и рот рукавом платья.

Оказавшись в гостиной, девушка увидела стоявший там погром и убитую мухоловку.

У нее потемнело в глазах, и она осела на пол.

Китти боялась и ненавидела бабушку всем сердцем и при этом она прежде не видела подлинную сущность старухи. Уродливая, отвратительная и пугающая – даже в таком виде та вызывала ужас.

– Неужели я… внутри такая же? – потрясенно прошептала Китти. – Я не хочу… Я не такая… Я не могу быть такой…

Вероятно, сейчас строгий и непримиримый доктор Доу сказал бы нечто, вроде: «Именно так. Вы ничем от нее не отличаетесь, мисс Браун» – и тут же добавил бы парочку непреложных аргументов. Джаспер не был жестоким, и он не был похож на своего дядюшку.

– Ты не такая, – убежденно сказал племянник доктора Доу – почему-то в этот миг он не сомневался в своих словах. Быть может, Джаспер был наивным и глупым, но в нем еще жила вера в доброе в людях. Ему отчаянно хотелось верить, несмотря на нескончаемые уверения дядюшки в обратном.

– Она была злобной, – добавил Джаспер. – Ты не злобная.

– Откуда ты знаешь?

– Просто знаю. – Он склонился к девушке и помог ей подняться на ноги.

– Доктор Доу, – прошептала она, в отчаянии вцепившись в его руки и будто бы вообще не замечая тянущегося к ней из коробки дыма. – Он поможет мне? Он меня вылечит?

У Джаспера не было ответа. Но он знал, что дядюшке по силам многое и он точно что-то придумает. А еще у него был целый шкаф, заполненный всевозможными лекарствами.

– Я не хочу… стать, как она, – проговорила Китти, не в силах бросить хотя бы еще один взгляд на бабушку.

Джаспер крепко сжал ее руку.

– Мы поможем тебе, – с горячностью выдохнул он. – Дядюшка очень умный – он самый настоящий гений.

Джаспер опустил слово «злой», хотя оно вдруг само запросилось наружу.

Китти поверила ему. В ее глазах появилась надежда.

– Нам нужно спешить, Китти, – сказал Джаспер. – Мы должны спасти Полли…

Она кивнула, и вместе они направились к выходу из квартиры.

Впрочем, к двери добраться они не успели.

В прихожую, перевалившись через порог, заползало огромное багровое растение. Зубастая пасть мухоловки открылась, между клыками натянулись тонкие нити слюны.

В извивающейся твари невозможно было узнать человека, которым оно прежде прикидывалось, но и Китти, и Джаспер сразу же поняли, кто это.

***

Огромные лозы Карниворум Гротум ползли по стенам.

Дом сотрясался от основания и до самой крыши, практически облысевшая кровля зияла проломами, обломки черепицы сползали по скатам и падали на землю битым крошевом. Через дыры уже проглядывали очертания огромного бутона.

В голове у любого здравомыслящего человека при взгляде на такое, появилась бы лишь одна мысль: «Бежать! Бежать прочь!» И уж точно никто не захотел бы приближаться сюда по своей воле.

И тем не менее, к дому подъехал экипаж. Ничем не примечательный городской «Трудс» подкатил к подъезду и остановился.

Дверца открылась, и из экипажа вышел джентльмен в клетчатом зеленом костюме и цилиндре, со стеклянным коробом-чемоданчиком в руке.

Джентльмен задрал голову, глядя через зеленоватые стекла очков на змеящиеся у верхних этажей, увенчанные листьями лозы растения, задумчиво кивнул своим мыслям, а потом вдохнул искрящуюся пыльцу Скверлум Каберботам.

Пару мгновений он стоял, не шевелясь, после чего, удобнее перехватив свой короб, прихрамывающей походкой двинулся к дому.

Словно и не замечая творящегося кругом кошмара, он нырнул в сплошь затянутый тучами пыльцы подъезд. Пройдя через холл, он остановился у треснувшего постамента. Скверлум Каберботам все исторгал из себя рыжие облачка, производя их, будто маленькая фабрика.

– Ну здравствуй, – прошептал джентльмен в зеленом костюме, глядя на растение. – Я так давно ждал нашей встречи…

Он отщелкнул замки на стеклянном коробе и откинул скрипнувшую петлями крышку.

– Эти глупцы не понимают твоей подлинной ценности, друг мой. Они возятся со своей дурацкой мухоловкой, когда в их доме растет подлинное чудо. Но я понимаю. Позволь представиться: Малкольм Муниш!

Скверлум Каберботам повернул к нему бутон и на мгновение замер, словно наблюдая за человеком, который заявился сюда и решил завести с ним разговор. И этот человек ему очень не понравился. Было в нем нечто такое, что мгновенно вызвало у цветка защитную реакцию.

Растение качнулось к профессору Мунишу, и его багрово-рыжие лепестки резко раскрылись, каждый из них вырос на несколько дюймов и стал напоминать напряженный палец.

Скверлум Каберботам попытался коснуться лица склонившегося над ним человека, но тот успел отреагировать. В руке профессора появился шприц, и он точно и стремительно ввел иглу в стебель, под основание бутона. Пузырящаяся микстура вошла в плоть цветка, и его лепестки расслабились, вернувшись к прежним размеру и виду.

Профессор Муниш махнул перед лицом рукой, рассеивая пыльцу.

– Ты, верно, думаешь, друг мой, отчего я не поддаюсь твоему влиянию, не так ли? Не нужно злиться… Не нужно тратить силы. Они тебе понадобятся, чтобы выжить… выжить без своего «хозяина».

Профессор достал из кармана пиджака кожаный несессер и извлек из него лопатку, размером не больше столовой ложки, и скальпель.

Лопатка погрузилась в исходящую дрожью землю. Муниш принялся окапывать цветок, высвобождая его корневище.

На свет появлялись узловатые и путанные, похожие на клочья волос отростки.

– Не бойся… Профессор позаботится о тебе…

Наконец Малкольм Муниш обнаружил то, что искал: пульсирующую лозу «хозяина», Карниворум Гротум, из которой багровый цветок-паразит и рос.

– Прости, но так нужно, – сказал он и принялся один за другим отсекать скальпелем корни Скверлум Каберботам.

Когда профессор перерезал последнюю жилку, стебель цветка свернулся спиралью, его лепестки сжались в комок, а свечение померкло.

Спрятав инструменты обратно в несессер, профессор Муниш осторожно взял отсоединенное растение и поместил его в стеклянный короб, закрыл крышку.

– Пора.

Бросив последний взгляд на оголенную лозу мухоловки и отметив, как она уползает в чернеющую скважину в глубине постамента, а оттуда проваливается куда-то под дом, он подхватил короб, развернулся и пошагал к выходу.

Сепарация прошла успешно. А Карниворум Гротум сбросил последнюю окову.

***

Мухоловка надвигалась на Джаспера и Китти. Перебирая корнями и цепляясь лозами за стены, она ползла через прихожую.

Джаспер принялся рукой отгонять от себя клубы дыма, что поднимались из коробки, пытаясь напустить их на хищное растение.

Вязкие черные тучи зависли между ним и Шнаппером. Закрываясь от них, мухоловка вскинула лозы и зашипела.

– Да! Тебе не нравится! – воскликнул мальчик. – Убирайся! Не лезь к нам!

Дым проник в пасть твари. Она сжала челюсть, мотнула головой и подалась назад.

Джаспер шагнул к мухоловке и, достав из коробки одну из подожженных папиреток, ткнул ею в сторону растения. Шнаппер отдернул бутон-ловушку, его багровые листья вжались в мечущиеся и бьющие по полу лозы.

– Прочь! Пошел прочь!

Мухоловка отползла еще на пару футов.

Мальчик уверенно надвигался на растение, и Китти поразила его храбрость – сама она бы точно уже убежала в ужасе.

Девушка держалась за спиной Джаспера, испуганно глядя на тварь, изворачивающую конечности в бессильной ярости. Китти было страшно и дурно: папиретный дым вызывал у нее тошноту, и то, что она закрывала лицо рукавом, не особо помогало. И тем не менее девушка заставляла себя держаться – сейчас она не могла поддаваться слабости…

Они уже почти-почти вытеснили Шнаппера из квартиры. Мухоловка цеплялась лозами за стены коридора, вытаскивала из обувного ящика и сбрасывала на пол туфли и жестянки с ваксой, срывала с вешалки пальто. В ярости клацали клыки, из пасти вырывалось шипение, и все равно тварь вынужденно волочилась на своих корнях прочь.

Порог был уже так близко, еще немного…

Джаспер швырнул в мухоловку почти догоревшую папиретку и достал еще одну из коробки.

– Да, ползи-ползи, ты, скрюченное, сморщенное…

И тут Шнаппер остановился.

Что-то изменилось.

Джаспер застыл в недоумении. Дым больше не действовал?! Или ярость твари пересилила страх?

Мухоловка подняла голову. Клыкастая пасть раскрылась, и из нее вывалился исходящий слизью язык. Лозы потянулись к мальчику, медленно, но уверенно прошли сквозь дымную тучу…

– Нет! Ты должен бояться!

Но Шнаппер больше не боялся. Он придвинулся – черная пелена больше не могла его остановить или хотя бы сдержать…

Джаспер бросил в растение коробку с папиретками, развернулся и, схватив Китти за руку, бросился прочь.

Шнаппер ринулся следом.

Беглецы влетели в комнату Китти и захлопнули дверь.

Спустя мгновение ее сотряс удар.

– Держи! – крикнул Джаспер, и они с Китти схватились за ручку, но даже их общие усилия не могли сравниться с яростью злобной твари.

Ручка провернулась. Пальцы мальчика и девушки соскользнули с нее.

А затем дверь распахнулась.

Джаспер и Китти попятились.

Мухоловка забралась в комнату. Корни твари скрипнули, цепляясь за доски пола, бутон покачивался из стороны в сторону, и Джасперу вдруг показалось, что тварь ухмыляется, наслаждаясь отчаянием глупых «мух».

Мухоловка неотвратимо приближалась…

Джаспер и Китти уперлись в стену. Больше отступать было некуда.

Мухоловка замерла в шаге от них и встала на дыбы. Одновременно несколько лоз потянулись к сжавшимся от ужаса жертвам.

Джаспер хотел зажмуриться, но что-то внутри не позволило ему этого сделать, и он расширенными от ужаса глазами глядел, как увитые листьями конечности чудовищного растения приближаются к его лицу.

Джаспер и Китти сползли по стене. Девушка обняла мальчика. Он почувствовал, как она дрожит. Он тоже дрожал. Это был конец.

Одна из лоз твари оплела шею Китти, и девушка задергалась, пытаясь сорвать ее, другая коснулась стеклышка на противогазе мальчика, и из сведенного судорогой горла Джаспера вырвался тихий хрип.

Он ощутил, как что-то дотронулось до его груди.

Сердце болезненно вздрогнуло.

Пасть мухоловки раскрылась еще шире и приблизилась на шее-стебле к голове Джаспера, охватывая ее чудовищным капюшоном. Язык монстра прошелся по его кожаной маске, оставляя на ней липкую слизь, словно пробуя мальчика на вкус.

Джаспер раскрыл рот и втянул в себя тяжелый, спертый воздух…

«Я не хочу… умирать…»

Он зажмурился… Клыки верхней «челюсти» мухоловки уперлись в его затылок, а клыки нижней коснулись его груди и зацепили шланг противогаза. Пасть мухоловки начала смыкаться…

«Я не хочу…»

Из груди вырвался крик, безумный отчаянный крик. Он заполонил все пространство внутри маски…

И тут прогремел выстрел. Он раздался где-то далеко – вроде бы, на пустыре.

Джаспер распахнул глаза и увидел черноту. Он не понял, что происходит.

А потом прогрохотало еще раз.

С чердака донеслось гневное утробное рычание – Праматерь злилась.

Пасть, в которой уже была голова мальчика, чуть раздвинулась и отстранилась.

Мухоловка задрала голову-бутон, прислушиваясь.

Карниворум Гротум зарычал, и даже Джаспер понял, что он требует от своего приспешника.

Мухоловка нехотя расплела хватку и, позабыв о своих жертвах, ринулась к окну. На мгновение замерла возле него, глядя на улицу…

Раздался очередной выстрел… раскаты от него прошли волной и доползли до квартиры семейства Браун.

Мухоловка забралась на подоконник, перевалилась через карниз и, цепляясь лозами за стену, поползла вниз.

Уже почти сожранные «мухи» остались в комнате одни.

Джаспер стянул с головы противогаз и закашлялся. Дрожащими пальцами он нащупал руку Китти.

– Мы… живы? – прохрипел он.

Китти не ответила. Ее губы дрожали, по щекам катились зеленые слезы.

***

Бенни Трилби был опытным репортером и повидал многое.

После стольких лет работы в газете он полагал, что удивить его уже нечем, но этот треклятый город будто играл с ним в игру, то и дело находя и подсовывая ему нечто эдакое. И пусть Бенни давно не мучили ни мурашки на коже, ни встающие дыбом волосы, а различные мерзости для него были лишь сюжетами и не более, всякий раз, оказываясь перед чем-то ужасающим, он задавался вопросом: «И что на этот раз?»

Бенни был скептиком и прожженным циником. Там, где иного охватила бы оторопь, в его голове начинали вращаться шестеренки, а изворотливая душонка задавалась целью выжать из сюжета как можно больше.

Сейчас же выжимать ничего не требовалось. В среде газетчиков то, что ему открылось у канала, назвали бы «незаморочным статейником» или «прыгуном» – сюжет сам запрыгнул в руки, и ради него не требовалось предпринимать различные ухищрения, заниматься переодеваниями и слежкой, канифолить нос и стачивать туфли.

И все же, глядя на дом № 12, он понял, что заморочиться (еще один журнализм) придется. Как минимум в том, как подать материал и с какой стороны поднести к нему фонарь, чтобы осветить для читателя.

Подлетев к каналу и увидев то, что там происходило, Бенни Трилби не смог сдержать самого грязного ругательства, из тех, которыми пользовались газетчики:

– Абзац!

Решив, что его недостаточно, он добавил:

– Припечатать меня на этом самом месте!

Открывшееся зрелище, несомненно, заслуживало того, чего у Бенни Трилби удостаивались лишь самые острые истории, – восхищения и понюшки душевного трепета.

Трепетнув душой, Бенни толкнул штурвал и начал снижение.

Его просто распирало изнутри. Он первый! Из всех газетчиков в Габене он первым прибыл на место событий, и с этого момента сюжет официально перешел в разряд «Не-суй-нос-в-мое-дело», то есть теперь любой проныра, вроде Хатчинса, Уиггинса или нюхачей из «Крысы» может быть отшит на всех законных основаниях.

Не долетев до пустыря, летательный аппарат «Слепень» опустился и повис на стене одного из домов улицы Флоретт, как самая настоящая муха. «Быть в гуще событий» на языке ведущего репортера «Сплетни» значило «Быть достаточно близко, чтобы все видеть, но желательно на таком расстоянии, чтобы не защемили хвост».

Бенни заправил стеклянные фотопластины в кассеты бортовых фотографических аппаратов и прилип носом к иллюминатору.

– Проклятье! Ничего не видно, нужно найти местечко получше…

Газетчик взялся за рычаги манипуляторов, и «Слепень» пополз по стене, цепляясь шестью механическими ногами за швы между кирпичами кладки. Аппарат преодолел скопление труб и, перевалив брюхо через карниз, забрался на крышу. Бенни глянул в иллюминатор – да, отсюда вид получше.

Он даже засопел от нетерпения: завтра, когда выпуск выйдет, вся Саквояжня вскипит!

Не отрывая взгляд от происходящего у канала, он дернул висящий над плечом шнурок, и вмонтированные в «глаза» его «Слепня» фотографические аппараты защелкали, рассыпая кругом магниевое крошево. Вспышки могли выдать местонахождение Бенни, и он вновь завертел манипуляторами.

«Слепень» переполз к самому краю крыши (пару кадров с этого ракурса), а затем поднялся в воздух и перелетел на крышу соседнего дома.

– Здесь мы и затаимся… Самое время накидать «рыбу».

Газетчик затащил свой аппарат на дымоход и щелкнул одним из тумблеров на приборной доске, включая фонографическую станцию «Слепня»: из-под люка, с верхней панели датчиков, к его лицу опустился медный рожок, завращались цилиндры. Запись пошла…

Набрав в легкие побольше воздуха, Бенни Трилби начал надиктовывать:

«Репортаж с места событий. Автор Бенни Трилби.

Дамы и господа! Дорогие читатели!

Я нахожусь в двух шагах… (зачеркнуть) буквально в шаге от происходящего!

Весь ужас разворачивающейся прямо на моих глазах трагедии не передать словами, но я попытаюсь!

Сведения, которые я добыл лишь благодаря своей всем известной находчивости, привели меня к каналу Брилли-Моу, на улицу Флоретт. Здесь и сейчас происходит, вероятно, самое невероятное и зловещее событие за последние десять (зачеркнуть) двадцать лет! Наш тихий и уютный Тремпл-Толл не знал подобных треволнений уже давно!

Отчаяние и страх сковывают меня, но я, рискуя своей жизнью, чтобы передать вам, дорогие читатели, все подробности происходящего, шаг за шагом иду к каналу, вдоль старых трамвайных путей.

От стоящего грохота закладывает уши, земля дрожит под моими ногами, ядовитый светящийся туман окутывает мою фигуру, но я, ваш Бенни Трилби, вооруженный лишь фонографом, фотографическим аппаратом и своей несгибаемой волей, приближаюсь к месту событий.

Невзирая на опасность (изменить на: «смертельную опасность»), я иду туда, где во всей своей отвратительной и подавляющей красе меня ждет самый настоящий монстр!

Передо мной чудовище, от одного вида которого кровь стынет в жилах, а сердце замирает!

Мне неведомо, откуда оно взялось: вылезло ли оно из канала или выбралось из канализации под городом, было ли оно откуда-то привезено сюда, или же его вырастил какой-то безумный ученый. Я знаю лишь, что это порождение кошмара безумно, с ним невозможно договориться и, по всей вероятности, от него невозможно спастись.

Размеры монстра поражают! Я – лишь жалкая букашка в сравнении с ним! Исполинская мощь, распаляемая невообразимой злобой, движет (подобрать подходящий эпитет) монстром, звериная ярость и – в этом не приходится сомневаться! – неутолимый голод руководят всеми его действиями.

И первые жертвы не заставили себя ждать!

Я прибыл на место событий как раз вовремя, чтобы стать свидетелем (зачеркнуть) непосредственным участником трагических и разрушительных деяний этого пугающего существа (слишком нейтрально – придумать эпитет покрасочнее после).

Дамы и господа, ни в одном из известных словарей не подобрать достаточно емких и не найти тех, единственно верных, слов, чтобы передать вам чувства, охватившие меня сейчас.

Чудовище напало на один из домов у канала!

Над вывороченной крышей змеятся исполинские щупальца. Извивающиеся конечности жуткого порождения древних и мрачных сил проникли внутрь дома, разрушая и разоряя его. Страшно подумать, что в эти мгновения происходит с несчастными жильцами – по всей вероятности, они мертвы. В живых остался лишь я, ваш…»

Бенни Трилби замолчал, увидев какое-то движение у дома. Он склонился к иллюминатору и, принявшись суматошно вращать ручку, накрутил на него увеличительную линзу.

Из подъезда неспешной походкой вышел человек. Бенни не смог как следует его разглядеть, и, как он ни всматривался, ему лишь удалось понять, что тот держит в руках винтовку.

– А ты еще кто такой?

Человек с винтовкой отошел от дома на пару сотен ярдов и развернулся.

Он опустился на колено, упер оружие в плечо и прицелился.

Бенни перевел взгляд на двери дома. И в тот же миг из них показалось…

– Что?

Бенни прищурился, пытаясь понять, что именно выбралось из подъезда. Это походило на – газетчик сглотнул и поморщился, ощутив взявшийся во рту неизвестно откуда соленый привкус, – сушеное головоногое из «Рыбной лавки мистера Каракатитцца». Только эта тварь явно не была сушеной – она извивалась и клубилась, наваливаясь на длинные гибкие отростки и подтягивая скрюченное… тело?

Рука Бенни сама потянулась к шнурку спуска фотографического аппарата, но так и замерла. Значит, чудовище, напавшее на дом, не одно? Сколько здесь еще таких существ?

Тем временем извивающийся клуб пополз по земле к стоящему на пустыре человеку.

Раздался выстрел, и газетчик дернулся, словно попали в него.

Пуля, видимо, достигла цели – тварь содрогнулась и встала на дыбы, но не прекратила движения.

Один за другим прогромыхали еще два выстрела, но существо будто не замечало ранений. Оказавшись возле человека с винтовкой, оно набросилось на него, и вдвоем они скрылись в искрящейся мгле.

Бенни заскрипел зубами. Ничего не видно!

Человек на пустыре! Что произошло?! Он жив?!

– Я должен видеть это!

Газетчик уже взялся за рычаги, намереваясь поднять «Слепень» в воздух, но тут, к собственной радости, различил темную фигуру в тумане. Он жив! Этот отважный человек жив!

В руках незнакомца было какое-то оружие, похожее на огромный нож. Он раз за разом опускал его, отрубая тянущиеся к нему конечности твари, и наконец та прекратила шевелиться…

Дрожащими пальцами Бенни достал из кармана пиджака платок и вытер взмокший лоб.

И тут он заметил, как в тучах светящейся пыли к человеку на пустыре подбирается еще пара похожих тварей. Третья появилась из дверей подъезда, четвертая – намного больше остальных – выбралась из какого-то окна и поползла по стене дома, цепляясь щупальцами за трубы.

– Берегись! – закричал Бенни. Он был настолько поражен увиденным, что не понимал: человек на пустыре его не слышит.

Бенни уже даже позабыл, что идет запись, а цилиндр продолжает вращаться.

Человек на пустыре (Бенни про себя называл его «Неизвестный герой») тем временем схватился одновременно с двумя тварями. Газетчик восхитился его ловкости: Неизвестный герой уклонялся от гибких конечностей и клыков чудовищ, отпрыгивал и кувыркался. При этом он не забывал наносить удары – его оружие опускалось, отрубая щупальца одно за другим.

Твари пытались оплести его ноги, но он стремительно выскакивал из этих петель. Они пытались разорвать его своими жуткими пастями, но он был им явно не по зубам.

– Да! – воскликнул Бенни, когда одно из этих существ замерло дохлой грудой на поросшей бурьяном земле пустыря.

Неизвестный герой казался неутомимым и неуязвимым. В его движениях проглядывал выработанный и отточенный за годы навык, но что важнее – сам он выглядел, как… человек, которому есть, что рассказать.

– Интервью! Я должен взять у него интервью!

В среде газетчиков было в ходу выражение «печатная лихорадка» – оно описывало состояние, когда репортер поддается неостановимому желанию заполучить сюжет и бросается за ним в самую гущу событий, невзирая на опасность. Прежде Бенни никогда не поддавался печатной лихорадке, но сейчас в него будто что-то вселилось.

Недолго думая, он запустил двигатели «Слепня» и поднял его в воздух. Взять интервью прямо во время боя? Почему бы и нет!

Летательный аппарат, жужжа крыльями, понесся к пустырю.

Бенни не терпелось встретиться с Неизвестным героем, узнать его имя, а также выяснить, что это за монстры, которых он повергает на землю, и какой сорт табака предпочитает этот храбрый человек (читателей подобное всегда интересует).

«Слепень» подлетел к месту схватки и повис в воздухе. Бенни наклонил аппарат на нос, чтобы видеть происходящее.

Неизвестный герой появился в обзорном иллюминаторе, и репортер наконец смог разглядеть этого человека как следует.

– Да это же один из охотников клуба в Сонн! – выдохнул он, увидев песочный мундир и пробковый шлем.

Охотник стоял над двумя поверженными тварями. Он заметил присутствие Бенни Трилби и задрал голову, недоуменно уставившись на него сквозь круглые защитные очки. Видимо, он пытался понять, что это за странный механизм появился над пустырем.

Бенни начал снижение. Оказавшись в нескольких ярдах от охотника, газетчик включил усилитель голоса и заговорил в медный рожок, торчавший из приборной доски:

– Добрый вечер, сэр! Прошу прощения за беспокойство! Я из «Сплетни»! У вас найдется пара мгновений для интервью?

Охотник даже не стал снимать противоудушливую маску, почти полностью скрывавшую его лицо, а вместо этого замахал рукой, веля наглому газетчику убираться. Ничего – настырность не раз помогала Бенни Трилби получить желаемое и никуда улетать он не собирался.

Репортер начал:

– Сэр, вы можете представиться? Моим читателям будет любопытно узнать…

Охотник что-то закричал, но из-за респиратора Бенни не смог разобрать ни слова.

И тут из облака светящейся пыли выбралась очередная тварь.

Охотник опустил голову, но было слишком поздно. Чудовище набросилось на него. Цепкие отростки обхватили храбреца петлями, зубастая пасть вцепилась в его тело.

Неизвестный герой скрылся под клубящимся комом.

– Ой, как неловко вышло, – пробормотал Бенни и потянул на себя штурвал.

«Слепень» начал набирать высоту, а газетчик, вытягивая шею, пытался разглядеть, что там с охотником.

Но уже в следующий миг он и думать о нем забыл. Откуда-то сзади раздался чудовищный грохот.

Бенни крутанул штурвал, разворачивая «Слепень».

– Абза-ац! – взвыл репортер.

Дом сотрясался, словно его кто-то встряхивал. Крыша трещала и разваливалась, как яичная скорлупа. Кирпичные дымоходы рассыпались, а отломанные трубы водостоков падали на землю. Верхний этаж начал осыпаться.

Чудовище выбралось из глубин дома. Вытянув конечности наружу, оно оплело остатки крыши и начало изгибать щупальца, словно разминая их после долгого нахождения в одной позе. И тут потрясенный газетчик понял, что никакие это не щупальца.

Бенни вжался в кресло.

Его глаза полезли из орбит, когда он понял, что эта тварь собой представляет.

Это была мухоловка!

Такая же, как та, что росла в горшке на столе зануды Симмсона. Но в отличие от Мухоеда Дрю, который едва дотягивал до фута в высоту, это чудовище было просто колоссальных размеров. В одной только его пасти мог целиком уместиться печатный зал «Сплетни»!

В оцепенении Бенни потянулся к шнурку фотографических аппаратов. Сверкнули вспышки.

Чудовище повернуло голову к висящему в воздухе «Слепню», раскрыло полную огромных клыков пасть. «Муха» подлетела слишком близко… Одна из лоз потянулась к ней…

Бенни очнулся. Схватившись взмокшими ладонями за рукоятки рычагов, он перевел двигатели на полный ход, и «Слепень» понесся прочь.

Лоза схватила лишь воздух.

Летательный аппарат стремительно отдалялся, а Бенни Трилби, извернув шею, глядел в крошечный кормовой иллюминатор на исполинское растение, сидевшее на доме.

Чудовище поняло, что еда ускользнула. Разламывая верхние этажи, мухоловка начала сползать вниз.

Бенни отдалялся от дома на пустыре. Газетчика трясло, он все пытался проглотить застрявший где-то в горле ком.

– Это… это…

Бенни Трилби не носил слова в карманах и, соответственно, никогда за ними туда не лез, но сейчас весь его словарный запас в одночасье сошел на нет.

Оказавшись над улицей Флоретт, он перевел двигатели на «тихий ход» и развернул «Слепень».

Внизу, на пустыре прямо под ним, что-то происходило. Бенни опустил взгляд и увидел людей… множество людей. Темные фигуры в облаках светящихся искорок, медленно переставляя ноги, брели к дому у канала.

Бенни глянул в кормовой иллюминатор, и увидел еще людей. На Флоретт не было где яблоку упасть: жители ближайших домов выходили из дверей и присоединялись к толпе. Никто не надел ни пальто, ни шляпу. Некоторые были и вовсе в одних пижамах. Они будто не чувствовали холода, не замечали, что ступают по разбитой брусчатке и бурьяну пустыря босыми ногами.

– Что вы делаете?! – закричал Бенни в рожок, и его голос разнесся над пустырем. – Бегите! Бегите прочь!

Но никто его не слушал, никто даже не поднял головы.

Они просто шли, тупо и безвольно двигаясь навстречу чудовищу, прямо к нему в пасть.