Глава 3 Утешение вдовцов

Маленький брат и в самом деле уже ждал их под сводчатой аркой, еле сдерживаемый строгой гувернанткой. Увидев отца и брата, он начал лепетать одновременно о том, как он проголодался, и как он помогал старой Марго доить корову, и что курьер в огромных ботфортах ожидает месье герцога в зале. Этот забавный рассказ с трудом поддавался пониманию, так как в свои восемь лет маленький Рауль еще не научился правильно выговаривать слова. Рукава его рубашки являли собой печальное зрелище, а лицо почти невозможно было увидеть под слоем грязи.

За его спиной стояла миловидная мадемуазель Берта, гувернантка, наложившая на себя руки следующей зимой. Она уже оплакивала свое щекотливое положение в доме герцога, но это не мешало ей отвергать всех кандидатов на ее руку из числа хозяйской челяди. Будучи от природы доброжелательным, герцог, тем не менее, начинал тяготиться таким положением дел, ибо не желал становиться предметом сплетен.

Слушая ребенка, месье снисходительно улыбался. С подобной улыбкой он имел обыкновение обращаться ко всем окружающим его людям. По окончании рассказа герцог обратился к гувернантке:

– Мадемуазель, присмотр за детьми является очень ответственным делом. Я только что нашел Флорина спящим на земле, а Рауля вы, видимо, извлекли из свинарника. Слава богу, что у нас только два плохо воспитанных ребенка, не так ли?

Много лет спустя Флориан пытался вспомнить, как выглядела мадемуазель Берта и что она ответила, но так и не смог. Но он отлично помнил, что в тот момент маленький брат вырвался из-под ее опеки и, подбежав к отцу, обхватил одной рукой его ногу, а другой ногу Флориана. Рауль был крепким и на удивление сильным ребенком, приятно пахнувшим свежей землей.

Флориан очень любил его, и братья сохраняли привязанность на протяжении долгих лет, пока смерть не разлучила их. Флориан всегда сознавал себя старше, мудрее и сильнее Рауля, хотя тот вырос на голову выше его. А когда Раулю перевалило за тридцать, и оба брата уже имели своих сыновей, Флориан все еще думал о шевалье де Пайзен как о маленьком брате с чумазым лицом и пахнущем свежей землей, о брате, которого он любил и опекал и от которого у него был лишь один секрет. Он никогда не говорил с Раулем о Мелиор.

Флориан никому не рассказывал о ней. Все, что касалось Мелиор, он считал разумнее держать при себе, дабы никто не надоедал ему замечаниями о том, что это всего лишь сон.

Воспоминания о красоте принцессы не покинули Флориана со временем, и ни возмужание, ни женитьба не вытеснили из его мыслей ее образа, лица, виденного им в детстве лишь однажды. Другие женщины появлялись и исчезали; жены преждевременно умирали, словно злой рок преследовал его супружеские отношения. Но обычаи времени не вынуждали де Пайзена уклоняться от наслаждения другими женщинами, и Флориан охотно использовал представляющиеся возможности. Отец его скончался, и теперь принц де Лайзарт унаследовал герцогский титул и причитающуюся ему часть поместий.

Прислуга отошедшего к нему Бельгарда пребывала в печали по поводу намерений четвертого герцога де Пайзена жениться вот уже в пятый раз. В глазах челяди события развивались слишком уж быстро со времени кончины его последней супруги и отправки сына в Сторизенд, который, согласно воле отца Флориана, отошел к Раулю. Домочадцы в Бельгарде опасались влияния новой супруги месье на уклад их жизни. Герцог, вслед за своим братом, собирался взять в жены девушку из дома де Нейрак, семья которой представляла собой разорившихся, но очень консервативных потомков некогда богатого рода. В Бельгарде считали, что де Нейраки отстали от жизни и не замечают изменений, произошедших в обществе со времен смерти старого короля.

– Ну и как долго еще эта новая игрушка будет забавлять тебя, маленькое чудовище? – поинтересовалась мадемуазель Сесилия.

Надо заметить, что к девяти утра они все еще оставались в постели. Впрочем, им некуда было спешить – сундуки мадемуазель упаковали еще накануне вечером, а ее отъезд не планировался раньше полудня.

– Кто знает… – протянул Флориан, лениво улыбаясь. Он лежал под огромным балдахином, концы которого удерживали четыре смеющихся купидона.

– Просто удивительно, как в мои года я умудряюсь оставаться оптимистом. Во время новой свадебной церемонии я верю, что для меня начинается новый жизненный цикл и что он продлится до конца дней моих, – добавил он.

– Неужели? Впрочем, подобное настроение свойственно каждому жениху. Девушка поудобнее устроила на подушке свою гладко причесанную головку и оценивающе взглянула на Флориана.

– Друг мой, я нахожу чрезмерным ваше преклонение перед определенными условностями. Вы с маниакальным постоянством ищете логическое объяснение всем своим поступкам и приводите в качестве примеров многочисленные прецеденты…

– Мадемуазель, мой отец привил мне столь необходимую черту много лет назад, доказав несомненную пользу следования данному правилу.

– Чудесно. Однако я подозреваю, что вы пользуетесь им несколько своеобразно. Прецеденты служат оправданием сиюминутным прихотям и, словно розовые очки, приукрашивают в ваших глазах суровую реальность. Не так ли?

– Дорогая, у вас сложилось ошибочное мнение на мой счет, и вы критикуете меня с беспощадностью близкого друга…

– Но все же я права. Большинство ваших прецедентов кажутся явно притянутыми за уши. Вы склонны отсылать слушателей к обычаям визиготов, или ссылаться на застольные беседы Аристотеля, или апеллировать ко временам правления Квинтиллиона. Я согласна, это звучит впечатляюще. Тем не менее многочисленные примеры, которыми вы так любите оправдывать собственные выходки, зачастую никоим образом не относятся к делу.

– Мой род произошел от весьма достойного учителя, мадемуазель. Я склонен думать, что не кто иной, как великий Юрген, завещал мне часть остроты своей удивительной эрудиции. Вряд ли у меня есть повод для сожаления.

– Вот тут вы не правы. Мне кажется, ваш великий предок завещал вам печальную тенденцию к потаканию своим капризам в супружеских отношениях. Свадьба всегда казалась мне лишь неделикатным афишированием чувств, и уж конечно я не могу смириться с последствиями вашего эгоизма – ведь из-за вашей женитьбы меня просто-напросто выставляют за дверь.

– Бессердечная! Вы говорите так, словно я не страдаю от правил приличия, которые делают вынужденным ваш отъезд.

– Но ведь именно вы, решив жениться, поставили меня перед необходимостью соблюсти приличия.

– Дорогая, человек не волен поступать, как ему вздумается, в таком ответственном деле, как брак. Кстати, Рауль убеждает меня, что его малышка свояченица просто прелесть. К тому же она является совладелицей Нейрака и у нее нет надоедливой родни мужского пола. Она вполне подходит на роль моей жены, так что я собираюсь оправдать надежды брата.

– Вот прекрасный образчик вашего недостойного поведения – вы намерены жениться на ее наследстве! Я бы ни за что не поменялась с бедняжкой местами. Быть вашей женой – не самое приятное занятие. Мне куда больше нравится наша близкая дружба.

Флориан улыбнулся и неожиданно изменил свое отношение к Сесилии.

– Bels dous amicx fassam un joc novel, – нежно прошептал он.

– Я прошу объяснения ваших слов, – произнесла Сесилия с тем слегка приглушенным смехом, который сводил Флориана с ума.

– Я был готов исполнить для вас древнюю балладу. Собственно говоря, это особенная утренняя песня наподобие тех, что пели своим возлюбленным жители Пуактесма во времена трубадуров.

– Так вы решили прославить древний обычай, любовь моя? Возможно, это и по душе вам, герцогу де Пайзен, столь рьяно следующему логике и примерам, достойным подражания. Однако я совершенно не логична. Как вы видите, я – женщина. Больше того, я современна во всем, и терпеть не могу всяких древностей, и нахожу их абсолютно неуместными в спальне.

– А это значит, мадемуазель…

– А это значит, я умоляю вас – делайте что угодно, но только не пойте никаких старинных песен. Они имеют обыкновение содержать массу вульгарных подробностей.

Флориан давно привык к щепетильности, проявляемой Сесилией во всем, что касалось отношений между мужчиной и женщиной. Некоторое время они лежали молча, затем поцеловались в знак примирения. Закончив свой туалет, мадемуазель Сесилия отправилась на юг – нанести визит кардиналу Борджиа, недавно обратившемуся к ней с туманной просьбой о пожертвовании на дела церкви. Девушка отличалась религиозностью и находила удовольствие в подчинении духовным пастырям, что не мешало ей проявлять требовательность к комфорту в повседневной жизни.

Проводив Сесилию, Флориан послал за Жан Паоло, юношей, гостившим у него вот уже семь месяцев.

– Я женюсь. Мы должны расстаться, Жан Паоло, – безапелляционно заявил он.

– В самом деле? Но ты будешь сожалеть о моем отъезде!

– Людям не приходилось бы испытывать сожаление, если бы не необходимость следовать своему долгу. Как тебе известно, я намерен жениться. Жених же обязан создать хотя бы видимость увлеченности своей невестой. Вряд ли я смогу уделять достаточно времени своим друзьям на протяжении медового месяца. Будем же логичны, дорогой Жан Паоло! Поверь, я не вижу в тебе ни одного недостатка, более того, ты достоин стать другом самого короля. Очень жаль, но прибытие новой герцогини предполагает заботу о том, чтобы никто не мешал нам в первый месяц после свадьбы – я вынужден расстаться с тобой.

– Меня не удивляет твое решение, Флориан. Говорят, ты расстался со многими преданными людьми. Все они покинули тебя…

– Неужели? – странным голосом произнес Флориан.

– Да. И очень внезапно покинули…

– Неужели? – переспросил герцог.

– И их отъезд вовсе не был удивителен для тебя, дорогой друг.

– Знаешь, в минуты душевной боли я пытаюсь контролировать свои эмоции и не подавать вида, что страдаю. Поверь мне, Жан Паоло, расставание с ними являлось для меня куда более неожиданным, чем для кого-либо другого. Ты наслушался глупых сплетен, придуманных завистливыми соседями и не имеющих никакого отношения к нам с тобой. Я обо всем позаботился – ты ни в чем не будешь нуждаться, друг мой. – От последних слов герцога повеяло холодом.

– Однако я вижу здесь вино. Это мой прощальный кубок, Флориан? – нежно улыбаясь, произнес юноша, уверенный в своей власти над герцогом.

Флориан смотрел куда-то поверх него.

– Да, – ответил он с легкой грустью в голосе. Они подняли бокалы в честь будущей герцогини де Пайзен. Жан Паоло умер мгновенно.

– Так будет лучше. Время не пощадило бы твоей красоты. Оно лишило бы тебя радости жизни, пошатнуло твою глубокую веру в то, что я – твой раб. Жесткая борода покрыла бы твою бархатную кожу, ничто не напоминало бы о прежней беспечности. В конце концов, остается лишь раскаяние от бесцельно прожитых лет. Время разрушает все на своем пути. Но ты избежал его, дорогой Жан Паоло.

Флориан грустно улыбался, испытывая тоску от мыслей об исчезающей красоте. Он вспомнил об участи Тифани, прекрасной женщины, когда-то так мило заботившейся о нем в Неаполе. Размышляя над ее советами, он не мог не думать о жестокости, с которой толпа отнеслась к его наставнице. Он знал свое пристрастие к сентиментальности, но ничего не мог с собой поделать. Флориан вновь переживал боль за Тифани, величавую женщину немного не от мира сего. Четыре года назад ее изгнали из монастыря и задушили за милосердие к молодым людям, испытывавшим неудобство от задержавшихся на этом свете родственников. Да, жизнь бессмысленна. Она не щадит никого – ни мудрецов, вроде Тифани, ни прелестных созданий, вроде Жан Паоло. Подобные мысли вызывали депрессию, а бессмысленность жизни казалась нелогичной.

Флориан прикоснулся к мертвой руке, еще несколько мгновений назад хранившей тепло жизни, и нежно произнес:

– Я предпочел убить тебя, дорогой Жан Паоло, нежели увидеть, как ты покинешь меня и станешь чьим-то другом. Ты слишком много знал обо мне и мог обронить неосторожное слово в дружеской беседе. Впрочем, убив тебя, я не согрешил против обычаев, я лишь следовал примеру многих прецедентов, бывших до нас. Так же поступил великий Александр со своим Клитом, и Адриан с Антиноем. Кто как не сам Аполлон вручил смертоносную чашу Гиацинту, своему возлюбленному другу? Быть может, нам не и не стоит слепо повторять деяния древних царей и языческих богов. Следуя логике, все же надо помнить, что все они были язычниками, не подозревающими о достоинствах истинной веры, и неминуемо грешили. Тем не менее, их примеры являют собой замечательные прецеденты, утешающие совесть человека принципиального.

Флориан любовно поцеловал холодные губы друга, затем приказал лакеям позвать отца Жозефа и похоронить Жан Паоло с соблюдением всех церемоний в часовне, рядом с бывшими герцогинями де Пайзен.

– Слушаюсь. Смею заметить, месье, в склепе, где погребены ваши супруги, больше не останется места для новых могил, – ответил лакей.

– Верно. Ты отличный слуга, Пьер, и всегда мыслишь логически. Проследи, чтобы Жан Паоло похоронили в южном приделе.

Флориан пил вино с вафлями в потайной комнате, куда никто кроме него не имел права входить. Проследив, все ли там осталось в порядке, он вышел и закрыл дверь на ключ.

Все происходило накануне дня Святого Стефана Вестминстерского, празднование которого выпадало на пятнадцатое июля. В тот день Флориан покинул Бельгард, отправившись навстречу своей невесте в Сторизенд.

Загрузка...