Тагил каменного века

Глава 1 Выжить

Остаться в живых,

Отчаянный бзик…

(БИ-2 «Последний герой»)

Сон, реальность и бред все перемешалось. Я помню себя, вот я кричу радостно и пьяно — «ТАГИЛ»! Просыпаюсь, смотрю на свою руку, которая больше похожа на птичью лапу и явно принадлежит ребенку в глазах плывет, вокруг хижина, что напоминает вигвам или юрту, много я понимаю в хижинах, юртах и вигвамах, не разу там не был, но вот я здесь. В голове аж свистит, все плывет, бред, реальность и сон все мешается в моей маленькой головенке, даже не делаю попыток встать. Ползу, как маленький щенок волка, маленький щенок волка — это волчонок, вдруг приходит мне в голову мысль, а какая разница? Возле очага рука натыкается на нож, да какой это к черту нож, деревяшка с насаженными и натыканными в расщелину кусками кремния, но я уверен это нож, беру в свою птичью лапу, которая по недоразумению считается рукой и бухаю кашлем т. к. мне смешно и я пытался рассмеяться. Кажется теряю сознание…

Прихожу в себя, но кажется даже без сознания тело выполняло последний приказ умирающего мозга и я полз. Так вообще бывает? Проползаю еще немного, тянет рекой, точно мне нужно к реке. Зачем? Я пока еще не знаю, но ползу. Сколько проходит времени? Минута, час, год или вечность я не понимаю, но на берегу реки, опускаю голову прямо в воду и начинаю жадно пить. Вода не приносит желаемого охлаждения организма, но ощущаю, что потрескавшиеся губы будто наполняются влагой и шум в голове, совсем немного унимается. Окунаю голову в воду и смачиваю свой колтун на голове, что по недоразумению называется волосами, но точно не прической. Еще легче. Делаю попытку и с трудом, но встаю на ноги.

Немного шатаюсь, но подхожу к иве, начинаю стругать своим каменным ножом, точнее кусочками кремня которых больше двух штук, самые тонкие и потому слабенькие ветки ивы, где больше коры, чем дерева, да и не нужно мне дерево, мне нужна кора, приходит смутное понимание, что нужно делать. Мне некуда девать нарезанные кусочки веточек с корой, но сейчас без принципов потому набиваю их в некое подобие меховых трусов, собирая нарезанное с травы вперемешку с самой травой. В несколько ходок я приношу охапки нарезанной коры ивы вместе с тонкими веточками, рядом с родным шалашом нахожу кувшин и ухожу за водой. Крайне трудно работать водоносом, когда сам идешь и шатаешься. Мое племя, похоже знает керамику и умеет делать кувшины и прочие миски. Какое к черту племя? ТАГИЛ! Пытаюсь выкрикнуть я, но из горла лишь хрип, больше похожий на карканье вороны. Возле шалаша или чума, может юрты или хижины есть костровище, зачем тогда нам внутри очаг?

— Отгонять злых духов. — Слышу свои собственные мысли, что подкидывает воспаленное бредом сознание.

Приходит ко мне понимание, не понятно откуда. Нахожу розжиг и кремни, оказывается умею использовать трут и развожу огонь. Ставлю на огонь горшок для готовки, бухаю туда всю собранную мной кору ивы, вперемешку с травой и заливаю воды. Пока все закипит и будет готово есть время заняться выжившими? Отцом, матерью, сестренкой подсказывает память. Но мы же живем в нормальной квартире, надо вызвать врача! Почему мы вдруг бомжуем? Да и не мои это близкие…

— Мои, мои… — Подсказывает мой воспаленный мозг.

Пробираюсь в шалаш, ощупываю всех. Похоже пока гулял и пил воду мне чуть-чуть полегчало или это молодой организм пытается на последних силах иммунитета сражаться с болезнью. Но похоже у меня жар совсем немного спал, ощущаю, как горячи лбы матери и отца, их я осторожно пою из небольшой чашки больше похожей на пиалу. Приподнимаю голову, дабы не захлебнулись. Последней оказываю помощь сестренке. Но ее я не просто напоил, она девочка, да еще младше меня, потому даже со своими невеликими особенно после болезни силами вытаскиваю девочку за ноги из шалаша.

— Куда ногами вперед? Плохая примета. — Подсказывает мое воспаленное сознание. Но я приказываю заткнуться, хоть так бы выволочь из шалаша, что мне и удается сделать. Затем чуть прохожусь по брошенному лагерю, но он пустой. Только возле нашей хижины некоторые инструменты: каменный топор, скребок, палка копалка, несколько ножей, тоже разумеется каменных и шкуры. Племя, нас не бросило в их понимании…

Нам оставили все, что пригодится в полях вечной охоты и дабы мы были счастливы. Ого! Да тут целое копье! Верно, мой отец охотник, вот ему и копье, снова накрывают мысли мою дурную голову. Есть и ворох разных шкур, стелю их у костра и по методу перекатывания бочки, закатываю маленькую и худую сестренку на шкуры. Спать на сырой земле то еще удовольствие, только в фильмах Голливуда зимой в 40 градусный мороз можно ходить без шапки и безвредно летом спать на сырой земле. Какой Голливуд? Какие фильмы? Сейчас разве не каменный век? От этих мыслей начинает болеть голова, решаю не напрягать голову — это мое самое слабое место, а просто действовать.

Где-то тут был горшочек с пшеницей, хотя на привычную мне она совсем не похожа, похоже дикая. Скорее всего тоже подношения племени своим умершим соплеменникам, дабы было хорошо в полях вечной охоты.

— Суки! Хер вам! Мы не сдохнем! — Злюсь на заботливое племя, беру шепотку зерна и начинаю тщательно пережевывать.

Это довольно своеобразный способ делать тесто. Более того, очень многие узнав каким способом получено тесто просто не станут есть хлеб выпеченный из такого теста. Суть в том, что брать нужно понемногу, зерно пережевывается, главное его не глотать, особенно мне и сейчас т. к. неизвестно сколько провалялся в бреду и без пищи. Пережевывая его и смешивая со своей собственной слюной получаешь тесто, такое тесто мы в детстве называли жвачкой и за неимением последней ходили и пережевывали. Не сказал бы, что она противная на вкус, просто никакая, мучная жвачка из своеобразного теста. Отвращения не вызывает, жевать можно, но сладкого вкуса или там надувать пузыри разумеется не получится. Как только образуется тесто, небольшая порция сплевываю в руку, которая надо сказать чистотой не блещет, но сейчас без принципов…

Беру новую порцию и начинаю жевать. Мне наверное какое-то мизерное количество клетчатки или чего там крахмала? Все же попадает в желудок, но я не глотаю, так со слюной гомеопатические дозы в желудок. Причем мизерное количество и в очень малых дозах, правда жевать долго и будет относительно долго поступать в желудок. Рукой что беру зерно из кувшина или как этот горшок назвать, подкидываю деревяшки в костерок, следя за огнем. Вторая рука у меня занята, когда наплевал примерно на одну лепешку, выкладываю все на плиту.

Да возле костра лежат камни, которые на нашем языке означают «плита», как у нас газовая или электрическая. Когда костер горит камни нагреваются на них можно печь хлеб или мясо. Укладываю как могу лепеху, трамбую ее дабы была не особо толстой, ибо пропечь на камне толстую та еще задача начинаю выпекать хлеб, одновременно собирая по чуть зерна и начиная нажевывать на вторую лепешку. По принципу выживания первыми надо пытаться спасти родителей. Они взрослые и если выживут и тем более встанут на ноги позаботятся обо мне и сестренке. Даже в самолетах учат, родители должны сначала одеть маску себе, а лишь потом детям, иначе потеряв сознание не смогут помочь ребенку.

Твою мать, кто я? Самолеты, маски, родители, каменный век, кто я и где я⁈ — От мыслей снова начинает болеть голова и прекращаю попытки, что-то вспомнить…

Одновременно черпачком сделанным из коры какого-то дерева и представляющим нечто среднее между черпаком и ложкой набираю себе немного отвара ивы в пиалку, пью. Отвратительный, омерзительный вкус. Разламываю лепешку, беру немного импровизированного хлеба, чуть отвара на хлеб, тоже не медом намазано, но почти сразу глотаю и желудок просит еще. С трудом себя перебарываю, дабы двумя руками пусть одна и перемазана «тестом» не запихать чуть подгоревшую, пресную лепешку и не сожрать ее разом. Дабы чуть отвлечься чуть смачиваю полученным отваром еще несколько крошек лепешки, раздвигаю губки спящей сестренке и отнюдь не стерильным пальцем пропихиваю крошки в рот. Она похоже голодна не меньше меня, благо она очень маленькая девчушка, идет активная замена молочных зубов и почти нет верхних, что спасает мой палец от того, дабы его отгрызли. Постепенно сливаю отвар в одну из пиалок, благо их положили на каждого члена семьи, дабы не бедствовали в лучшем из миров. И примерно 20% лепехи скармливаю сестре в перемешку с отваром из ивовой коры, о нем писал еще Гиппократ. Иногда подкармливаю себя любимого и мы на двоих сжираем 40% от лепехи. Естественно в себя таким вот нехитрым методом так же вливаю целебный, но противный отвар, правда там и неизвестной травы, что росла у реки хватает. Возможно, будет понос, но чето это меня не волновало, когда я пил прямо из речки. Похоже чуть набираюсь сил. Раз мысли о чистоте стали лезть в голову.

Лезу в наш семейный шалаш и начинаю кормить отца, благо поставил эксперимент на полуспящий, полу в бреду сестренке у которой не все зубы на месте, потом с отцом и на опыте все проходит гораздо легче. Возвращаюсь, набираю еще плошку отвара и аналогично скармливаю лепешку, точнее ее долю матери. Провозившись так примерно с утра до времени «после обеда», трудно сказать точнее часов у меня просто нет. Зато у меня есть запас нажеванного теста и я выпекаю сразу две лепешки. Процесс кормления не быстрый, как и поглощения моего отвара. Только когда начало смеркаться, почти не шатаясь дошел, до реки и мне пришло осознание, что наше племя не умеет плавать, но я-то умею! Выбрал, место, где все мылись и стирались и нет прямо резкого обрыва и зашел в реку примерно по пояс, затем лег в воду и попытался плыть в сторону берега…

Я УМЕЮ ПЛАВАТЬ!!!

Да кто я? Дикарь из каменного века, чье племя не умеет плавать или мужчина из Тагила? — Нижнего подсказала сука-память, которую чуть напрягаешь вспомнить подробности отзывается болью в голове. Прямо на тропинке, что ведет от лагеря бомжей к реке растет земляника, нарываю ягодки, причем в основном зеленые, но плевать…

Меняю горшок на огне, подливаю воды, разжигаю углями прошлого костра новый, отставив с нужным семье отваром в сторону, скидываю в новый горшок набранные ягоды, будет у нас «земляничный чай», ну или компот из зеленых ягод. Последний раз пью не кипяченую воду и пою ей близких, которые впрочем не приходят в сознание. Сижу до поздна пережевывая зерно и сплевывая в чашку «тесто», прямо надолго запасов не хватит. Сидеть у реки и не питаться рыбой преступление…

Под эти мысли я засыпаю с «дозой» полу-теста, полу-зерна во рту, а проснувшись с утра от того, что очень хочу пить замечаю мой организм «всосал» в себя свою «соску» из теста, но питаться надо. Запасов нажеванного и углей хватает разжечь костер и приготовить по лепешке каждому члену семьи, нам с сестренкой поменьше размерами. Всем скармливаю потихонечку вместе с отваром ивы. Мама даже приходит в себя…

— Зайчик мой, мы уже в полях вечной охоты, я так рада. — С нежностью говорит женщина в полубреду.

Зайчик Серый, точно я Серый, Серега, Сергей! Болью пронзает память мой многострадальный мозг в очередной раз напоминая, что воспоминания о прошлом-будущем для меня закрыты. Ладно черт с тобой, вот поправлюсь, будут силы, хрен с ней с болью сам все вспомню решаю я. И отправляюсь с ножом к берегу реки. Там нарезаю, хотя правильнее сказать напиливаю прутья ивняка. Отвара у меня пока с запасом, потому сегодня будем строить ловушку для рыбы. Причем пилил я не металлическим ножом, а кремниевым, потому обрывков коры было предостаточно, их притащил к шалашу, всяко пригодятся.

Воткнул прутья прямо в землю по кругу и начал плести моду по принципу, как плетут циновки, пропуская прутик через остальные прутики. Самое сложное в данной конструкции заплести «жопу» и сделать вход, но не сложнее всего остального, когда знаешь как. Я знал. Откуда? Даже не хочу делать попыток вспомнить. Когда все было готово прокричал — ТАГИЛ! Теперь это не было похоже на хрип, почти было похоже на человеческую речь. Даже сестренка открыла свои измученные болезнью глазки, посмотрела на меня и улыбнулась.

— Я знала Зайчик ты всех нас спасешь. — И закрыла глаза. Блин, трудно когда в тебя верит ребенок, а ты не совсем уверен в своих действиях. Я прошелся по лагерю и собрал из-под камней которых было в изобилии земляных червяков. Если «морду», точнее ловушку плести плотной, как делал я, навроде корзинки, они никуда из нее не денутся. Да есть вход для рыбы и просвет в виде «жопы», но где выхода для нее т.е. рыбы просто нет, но червяк даже не рыба и тем более не млекопитающее он не догадается туда ползти, ну или плыть или че они под водой делают? Понятно со временем всех сожрут, а остальных вода вымоет из ловушки, но за это время должна зайти рыбка, причем мелкая сама станет приманкой и заманухой для хищной и крупной рыбы.

Дошел со своей ловушкой и червями, которых опять тащил в меховых труселях, протвино, а че делать? Короче добрался до заводи, где река образовывала нечто вроде «озерца» и чуть заплыл в воду, шест достаточно тонкий был нужен и он у меня был, копье, что подарили соплеменники отцу. Вот его ввел в ловушку, через задник, все у нас делается через жопу и воткнул в дно т. к. шест свободно «ходил» он не ставил «морду», как у нас говорили «на попа», а просто было издалека видно, где ловушка. Выгреб червей из меховых труселей и закинул в ловушку для рыбы, да и выбрался на берег. Надо сумку порыскать в подношениях от племени.

Раньше были охотники мужчины и собиратели женщины, куда-то они собирали? Не удивлюсь, если есть какая-то меховая сумка, хватит мне в труселях, пусть и меховых все таскать! Покопался и точно есть такая, даже с ремнем через плечо. Нагреб золы, что было до хрена в лагере, ведь добро наши соплеменники забрали, а вот золу костров оставили, как впрочем и камни «плиты», никто с собой не потащил, оставленные у костровищ, где раньше стояли шалаши соплеменников. Скорее всего у них таких облагороженных стоянок даже более двух штук имеется. И чего везде с собой камни таскать? Так камней на Урале, хоть жопой жуй! Набрал золы в сумку и отправился стираться и мыться к берегу, куда вела тропинка, дошел, стал искать куда ссыпать золу и обомлел…

Похоже у племени или уже были тряпки, ну кроме шкур и женщины племени реально стирались и это не мои предположения, ну или племени не нравилось ходить очень уж грязными и они мылись. Понятно не до гламурной чистоты моего времени (какого даже думать боюсь), но тоже поддерживали гигиену, дабы вши и блохи или какие еще гады по ним не ползали и не заедали. Короче зола была ссыпана аккуратной кучей, заботливыми руками соплеменников, но по болезни я ее просто не заметил. Тогда и я добавил из своей сумки, хотя скорее всего сумки матери или сестренки, ведь нам каждому по половой принадлежности дары в земли вечной охоты положили. Однако я отстирал при помощи золы и песка свои меховые труселя, помылся сам и ощутил себя почти человеком. Затем набрал глины в сумку и оттащил к дому-шалашу. Все в дом, все в дом! Пока возился пришло время набирать новых червей, старых даже если и не подъели водой вымыло из ловушки, потому отправился проверять, чего там Бог послал, а послали нам прилично…

В ловушке сидело три рыбки минимум на килограмм, а то и полтора каждая с большим плавником, больно уж напоминавшая хариус. Короче в мое время такая точно уже не водилась в нашей реке, спасибо тебе каменный век! Потому придя к себе в лагерь развел костер, сварил «чай на землянике» и отвар из коры осины, что позволило нажечь достаточно много углей. Распотрошил рыбку, извлекая внутренности и подумал, как я затупил, потрошить надо было у реки, что из реки взято, туда и возвращается. Дебил, а тут возле шалаша вонять станет у нас и так дерьмецом воняет. Понятно сиделок нет, всей семьей дружно под себя ходили. Но это сил не было, выгребу из под отца и матери и помою их на месте прямо в шалаше, а сестричку я до реки отопру. Корзинку надо сплести разное носить, подумалось мне. Обвалял рыбу в глине, что позволяло не чистить от чешуи и закопал в угли, такая вот суррогатная «газовая плита». Заставил родных выпить последний отвар ивы и выпил сам, пока не готов свежий, потому напоил старым «чаем» понятно уже остывшим. К этому времени был готов хариус, ну или какой-то его далекий предок, что водился в речке Тагил в каменном веке.

Мясо же при болезни очень хорошо и полезно, пусть и мясо лососевых рыб. Затем тягал воду, выносил дерьмо из-под родителей, а кто если не я? Вынес свое и сестренки, ибо оно тоже воздух в нашем чуме не озонировало. Затем раздел мать т. к. она женщина и проще т. к. легкая, помыл, следующим был отец, одевать я их не стал, а вместе с сестричкой оттащил шмотье к реке, все простирнул, раздел сестренку, заботливо положив на теплый песочек благо лето и это не ночевать на земле. Простирнул ее меховые труселя. И только после этого стал ее мыть. В воде она пришла в себя.

— Зайчик? Что ты делаешь?

— Мою тебя, ты же сама не могла. Или уже можешь?

— Наверное могу, придержи меня я попробую. — Она так же неуверенно, как я вчера слегка пошатываясь, но домылась сама.

— Где родители? — Спросила сестричка.

— Дома. — Ответил я.

— Они уже все? — Она не договорила страшные слова, но на глазенках выступили слезки.

— Нет, мама иногда даже говорит со мной, у отца вроде бы спадает жар. — Поделился своими наблюдениями.

— Спасибо Великому Шаману! — Очень искреннее воскликнула девчушка.

— Они нас бросили.

— Духам? — Поинтересовалась сестра.

— Серому Зайчику, я вас кормил и поил последние два дня, даже пытался лечить отваром коры ивы.

— Пошли домой братик, буду стараться помогать тебе. — Обнадежила сестренка…

Не смотри, что мелкая пигалица. Но если я вырвал из рук костлявой хотя бы одну душу, не считая моей, уже все было не зря. Уже у меня есть помощница и дальше будет легче…