Светлая полоска Тьмы

Глава 61. Баба-Яга

До проклятых болот я добирался пол-лета. Даже по воспоминаниям Ключника их было не так уж и просто отыскать. Чем ближе я подбирался к цели своего путешествия, тем страшней становились сказки о Бабе-Яге, леших, кикиморах, мавках да навках. Эти байки служили мне своеобразным ориентиром. Рядом с болотом Темной ведьмы никто не жил. Ни сел, ни хуторов не попадалось на моем пути. На то были причины: те, кто забредал сюда, гибли, а если и возвращались, то неизлечимо больными и умирали в страшных мучениях. После смерти они порой возвращались домой с погоста и душили родню. В последнем селе мне показали могилу целой семьи, изведенную таким покойничком. Произошло это больше ста лет назад, а народ помнил и боялся.

От проклятых болот разило Тьмой. Выстрогав себе слегу, я ступил в черную воду. Она доходила почти до колен, но идти было можно. На островках росли чахлые, сухие деревья, покрытые черным мхом и лишайником, да кусты им под стать. Листва скудная, почерневшая, шипов хоть отбавляй, причем ядовитых. В этом я не сомневался, аура у них была Темной, злой. Они тянулись ко мне, норовили вцепиться в одежду, задержать, поранить, отравить. Меня окружала серая мгла, несмотря на полдень. Чем дальше я забирался, тем плотнее она становилась. Вездесущий гнус отсутствовал. Здесь не было привычных звуков: не квакали лягушки, не кричала выпь, только скрип деревьев-прилипал да бульканье болотных газов. Иногда раздавался странный скрежет, о причинах которого оставалось только гадать. Без болотных огней тоже не обошлось, они поблескивали из-за кочек мертвенным светом, заманивали в трясину. Шестое чувство кричало о нечисти. Она подбиралась ко мне со всех сторон, но не нападала. Нет, не потому, что боялась, здесь ее территория, она будто ждала чьего-то приказа.

— Не меня ль ищешь, добрый молодец? — проскрипел из тумана неприятный голос.

В пору бы испугаться, но я вздохнул с облегчением, не зря шел:

— Тебя, коль ты Яга.

Туман мгновенно рассеялся. Я увидел отвратительную древнюю старуху в двух саженях от себя. Она стояла на кочке, опираясь на добротный посох. Худая, сгорбленная, одетая в грязную рвань. Изрытая морщинами, почерневшая от времени кожа напоминала кору деревьев-прилипал. Почти лысая голова с островками длинных седых косм являла в проплешинах гниющие язвы. Только глаза горели ясным умом, яркие, словно зелень мая.

— Что пялишься, касатик? Увидал — дар речи потерял? — она ощерилась, выставив на показ почерневшие зубы, острые, как шипы.

— Ничуть, — спокойно ответил я. — Ты именно такая, какой я тебя и представлял.

С тех пор, как Ключник повстречал ее, она ничуть не изменилась.

— Ну идем, коль смелый такой. Негоже гостя на болоте мариновать, — она повернулась и бойко побежала вперед, будто резвая девчонка, а не дряхлая старуха.

Ступала она уверенно, словно шла по утоптанной тропе, а не по болоту. Я поспешил за ней, но догнать не смог. Когда значительно отстал, она обернулась:

— След в след, касатик, не то увязнешь. Тащи тебя потом из трясины, бугая такого.

— А помедленней нельзя? — пробурчал я, но она поскакала дальше.

Я последовал ее совету — под ногами будто тропа возникла, скрытая болотной жижей. Нечисть куда-то подевалась. Я старался примечать дорогу, но толку от этого не было. Ключник болот не знал, Яга его в гости не звала.

Долго ли, коротко ли, мы вышли на поляну посреди трясины. В центре стояла изба на сваях из стволов черных деревьев, их торчащие из земли корни напоминали куриные лапы. Вот тебе и сказки. Бабка командовать избушкой не стала, щелкнула пальцами — лестница опустилась.

— Прошу, добрый молодец, в мои хоромы, — прокудахтала она, быстро карабкаясь наверх.

В избушке было тепло и сухо, болотная вонь отступила. На стенах висели высушенные растения. В печке горел огонь. В котле булькало какое-то варево. На столе горели черные свечи.

— У тебя уютно, Яга, — моя похвала была искренней.

— А ты думал, я в трясине живу, как водяной или кикимора какая? — она шлепнула на стол деревянную миску с варевом из котла. — Садись, поешь сперва. Проголодался поди, пока по болоту шастал.

— Не без того, — я взял ложку.

Сероватое варево в миске оказалось овсянкой с кусочками какого-то мяса, какого — спрашивать не стал. Чутье подсказало, что яда в нем нет. Яга села напротив и тоже принялась за овсянку. Я кивнул на ее миску:

— Не думал, что ты в этом нуждаешься.

— Тебе тоже без надобности, а ведь ешь. Балую себя порой человеческой пищей, а тут еще и компания.

— Часто гостей принимаешь?

— Ты первый, касатик, за очень долгий срок. Давно я в дом никого не звала, а тех, кто являлся без приглашения, гнала. Да так, чтоб другие и думать не смели сюда хаживать.

— Это ты о навье, которое после смерти свои семьи душит, или о болотной лихорадке?

— Хворь — то болото, гиблое здесь место для человеков. Только такие, как мы, выжить можем, и то не все. Навье — мое, врать не стану.

— Некромантия? — я затаил дыхание, даже ложку ко рту не донес.

— Она самая. Вижу, интерес у тебя к ней?

— Потому и пришел, — я выскреб миску.

— Еще? — спросила она о добавке.

— Нет, благодарю покорно, сыт уже, — в животе была приятная тяжесть. — Вижу, ты ждала меня, Яга? Овсянку заранее сварила.

— Как не ждать такого гостя? — она всплеснула руками-ветками. — Давно у меня ученика не было, так давно, что и забыть впору. Как Кащей, паскуда неблагодарная, сбег, так никого и не было.

— Кащей бессмертный! Тот, что из местных баек? — удивился я.

— Какие уж тут байки? Он такой же, как и ты, касатик, из бывших даркосских прислужников.

— Не зря же его бессмертным прозвали, — хмыкнул я. — Как его угораздило угодить в твое болото?

— Бывал он здесь с Перуном, господином евойным. Искали они что-то, не ведаю, что. Я их не спрашивала, на глаза не лезла. Может, чего в памяти Кащеевой и завалялось после того, как его хозяин в Последней битве сгинул. Вот и явился он на болото в слюнях да соплях, ни лыка не вяжущий. Я, сердобольная, приняла его, научила всему, пригрела на шее гадюку подколодную.

— Где он теперь?

— А мне почем знать? Сбег и вещички мои прихватил. Может, мир решил посмотреть, людей повидать, да себя показать. Показал-таки, урод костлявый, раз дело до сказок дошло.

— Черт с ним, с Кащеем. Как ты обо мне узнала? — я откинулся на стену за спиной, разомлев от сытости. — Вроде скрытно шел.

— Слухами Земля полнится, Зигмунд, палач Грифонов. Да и мои шпионы не дремлют.

— Не такая уж ты и затворница, как я погляжу.

— Неправда твоя, добрый молодец. Давно я с болота не хаживала, разве что окрест, за овсом да мясцом для дорогого гостя.

— Ой, не юли, Яга. Твои шпионы о моем интересе и имени знать не могли. Я без году неделя в Ордене, а палачом и того меньше.

— Тут ты меня поймал, — она погрозила мне сучковатым пальцем. — Дар у меня имеется, еще с тех времен, как я молодой да пригожей была.

— Что за дар?

— Предсказание.

— Так ты из Древа?

— Из него, касатик, из него, — она покивала плешивой головой. — Дафной меня тогда величали.

Я потрясенно уставился на нее. Дафна, дочь Странника, была великой пророчицей, предсказавшей войну с даркосами и многое другое. Она не оставила после себя Ветви, ибо хранила обет целомудрия. Ее убил Аполлон во времена гонений Рема, за триста лет до рождества Христова.

— Ты — та самая Дафна!?

— Была Дафна — стала Яга.

Ее внешность изменилась, я даже моргнуть не успел. Напротив меня теперь сидела прекрасная дева, белокожая, ярко-рыжая, с чертами лица фарфоровой статуэтки. Она была закутана в белый хитон из тонкой шерсти, по краю которого шла золотая кайма античного узора. Иллюзия, очень добротная и правдивая. Ключнику доводилось видеть портреты всех видящих первого поколения в архивах Рема. Это, несомненно, была Дафна, девственница, обманувшая греческого "бога света" во время гона.

— Слыхал, ты обвела вокруг пальца Аполлона, а он тебя за это убил? — я любовался красавицей.

— Молода была, почти дитя, — проскрипела старуха, вернув себе нынешний облик. — Во дворце жила. Мать — царица, муж ее — царь. Я его тогда отцом считала, о Страннике ни сном, ни духом не ведала. Жених у меня был, тоже царского рода. К свадьбе дело шло, но повстречала я на свою беду Аполлона. Для всех светлый бог, почитай само Солнце, для меня — нелюдь. Запал он — жениться собирался, все по чести. Родители на радостях жениху моему отказали. Одно мне оставалось — бежать. Не вышло, догнал он меня. Я и бросилась в пучину морскую со скалы. Тело потом на берег вынесло. Меня похоронили в пещере, в семейной усыпальнице, а Аполлон утешился с другой. Когда я очнулась, ощутила в себе Силушку. Потом меня сестрица Лорель нашла, за собой позвала, в Древо. Покинула я родные берега, чтоб больше золотому дракону на глаза не попадаться.

— Смертельная инициация, значит.

— Она самая, касатик. Одна я из сестер такая была, смертью меченная. Может, и дар мой пророческий от того.

— А что потом было, как он тебя нашел-то?

— Рем постарался. Он обо всех нас знал, как бы мы не прятались. Говорила я Лорели, нельзя помогать Ромулу. Так нет же, не послушалась меня старшенькая, умной себя самой считала. Мол, ее Отец надо всеми нами главной поставил, обучил да цель указал. Повывести всех даркосов — дел-то, плюнул и растер, — ее голос стал злым. Она помолчала, умерила пыл, продолжила: — Аполлон узнал, что я жива живехонька, пошел искать. Снова в бега, пряталась от него, окаянного, годами. Эти болота стали последним схроном. Думала, сюда он не сунется. Нашел-таки. Да только не сдержался он, снасильничал меня. Пока тешился, я его проклясть успела. Он меня потом убил, да и сам подох, прямо тут, на болоте.

— Подох от проклятия? Дракон?

— Место здесь такое. Брось злое семя — вмиг прорастет и буйным цветом цвести станет. Я в это проклятие всю свою злобную Силушку вложила и дыхание последние — болото подхватило да приумножило многократно. От такого и дракону впору сгинуть.

— Тогда почему ты убедила Ключника, что болото не годится для ловушки на Тарквина?

— Он черный — оно против него не пойдет. Драконья шкура неспроста свой цвет имеет. Склонность к Силе она показывает. Пусть они и детки Хаоса, да только золотые к Свету тянутся, бронзовые — к Власти, черные — к Тьме. Ты и сам понимать это должен, не зря же Тарквиний тебя приблизил. Даркосы кого попало кровушкой своей поить не станут, только близким по духу смертным такая честь выпадает.

— Хочешь сказать, у меня склонность к Тьме?

— А то как же. Дар твой душегубский Темнее некуда. Да и сюда ты явился не просто так.

— Я стрелок. Другого пути у меня не было.

— Был, да ты его даже искать не стал, ибо Тьма тебя давно отметила.

Возразить было нечего. Немало я народу на тот свет отправил. Да только не Упырь я — душегубство мне никогда в радость не было, просто работа такая, солдатское ремесло.

— Ты сказала, Аполлон убил тебя. Как же ты выжила?

— Тело мое бездыханное трясина поглотила. Тьма раны залечила, к жизни вернула. Только прежней я уже не была. Темная Сила слуг своих не красит. Постарела я быстро, превратилась в этакую образину. Тебя это тоже не минет, пригожий молодец, коль не передумал учиться у меня.

— Не девица — перебьюсь без пригожей рожи, — я выдворил сомненья прочь. — Насчет старости, так мне уже за сотню перевалило, пожил я свое молодым.

↑