Сварог

Глава 26. Строптивых укротитель.

Глава 26. Строптивых укротитель.

Явление Мокошь в деревне обрадовало жителей. Все как один вышли встречать свою любимую Богиню, бросались ей в объятия, слезно говорили о том, как сильно по ней скучали. Мокошь тоже плакала, не веря тому, как сильно все изменились и выросли. Растроганная Мокошь не могла поверить, как девушки и молодцы, которых она помнила ещё детьми, теперь несли ей на благословение своих маленьких детишек. Просили сплести для них счастье и любовь. Мокошь, конечно же, соглашалась, запоминала их имена, с теплым сердцем понимала, как много у неё появилось работы. Когда она поздоровалась и встретилась со всеми, Мокошь вернулась к себе в дом. Впервые за последние годы одиночества. Она вдохнула знакомый запах, вместе с накопившейся пылью, улыбнулась.

Мокошь помнила как выглядит её дом, помнила как Велес строил его для неё, отпечатала в сознании каждое бревнышко, из которого состояли стены. Помнила как красиво падали утренние лучи солнышка ей на кухню. Когда Мокошь убедилась, что рядом никого нет - дала волю своим горьким слезам. Хоть и с тех дней, когда она могла видеть и прошло много лет, она бережно хранила образами в памяти все, что ей было дорого. Дом, друзей, свои нити и камни. Когда Мокошь покинула деревню и была вдали от всего, что было ей дорого, её утешали мысли о том, что даже если бы она захотела, она бы все равно не смогла их увидеть: далеко ведь. А сейчас ей утешаться было нечем. Боль от жалости к себе беспощадно пронзила ей сердце и она, без сил упав на колени, прижалась спиной к стене, поджала к себе колени и очень тихо зарыдала.

Она успокоится. Наберется сил и снова примется за работу, будто ничего и не случилось. Ведь, всем девушкам иногда нужно поплакать.

Прошел почти месяц с того дня, как Сварог и Велес ушли в долину. В деревне стало тихо и скучно, оттого что ничего не происходило. Ирийцы уже успели привыкнуть к Сварогу. Они с любопытством наблюдали за его повадками, странными привычками. Он был для них забавной диковинкой и без Сварога им стало даже грустно. Они только частенько Мокошь стали навещать, чтобы узнать, что с ней происходило за эти долгие годы. Даже Марена, которая время от времени объявлялась в деревне, почему-то теперь, вернувшись в деревню вместе с Мокошь и Радегастом, не покидала своего дома и ни разу так и не появилась на людях. Ирийцы подумали, что это Радегаст снова чем-то её разозлил, да и махнули рукой.

А Мара все ещё не могла отойти от времени, проведенного с Радегастом. Лежала в постели и смотрела в пустоту. Эти недели проведенные с ним вместе так сильно перепутали её мысли, поменяли её взгляды, всполошили её чувства, что ей нужно было время, чтобы прийти в себя и понять, чего она хочет.

Его тело, голос, взгляд, которые успели стать для Марены такими родными и теплыми за эти дни, не выходили из её мыслей. Она снова и снова вспоминала все их беседы и чувства, которые он пробудил в ней, от этих картин только усиливались...

Радегаст шел чуть впереди, держа за поводья обеих лошадей, на которых сидели дамы. А потому Марена, не стесняясь, разглядывала его, не боясь насмешливого взгляда Мокошь. Странная у него, однако, походка. Цыплячья что ли. Ноги огромные и плечи. А руки! Руки-то какие могучие! Ей казалось, нет ничего, чего он мог бы не поднять. Во всем Ирие Радегаст славился силой своих рук. Марена была убеждена, что там, где много силы ума обычно немного, но Радегаст оказался для неё приятным исключением, чем ещё больше приковал к себе её внимание. Сейчас он ей глупым не казался, напротив, порой ей становилось неловко от того, как ловко он предугадывал её желания и мысли. Неужели её так легко расколоть? Радегаст чуть замедлился, сравнялся с Марой, потянулся рукой к её бедру, нежно погладил и не захотел отпускать. Она нахмурилась, не понимая, что он делает, глянула на его большую ладонь, на фоне которой её нога казалась совсем крохотной, будто детской. Ухмыльнулась. Радегаст удивился, что она не одернула его, не убрала руку, а просто улыбнулась.

— Что? — спросил он, подняв на неё глаза.

— Что ты делаешь?

— Трогаю тебя. Соскучился.

— Мы почти третью неделю не можем друг от друга никуда деться. Я тебе не надоела? Ты мне, например, немного, да.

— Только немного? — засмеялся он. Марена хотела фыркнуть, сказать что-то неприятное, но остановила себя. Вместо этого обернулась назад, посмотрела на их нового попутчика, который так и не покинул своих подружек - шел за ними следом.

— Ты укротить его обещал, — заметила Мара. Он бросил на коня задумчивый взгляд. Обещал, значит сделает. Только он пока не очень представлял, куда он его потом денет. Ладон опять будет ворчать.

— Чуть дальше будет поле открытое. Там я с ним и поиграю.

По пути Радегаст нашел толстую небольшую ветку, обломал ненужные концы, связал длинной веревкой и сделал несколько замысловатых узлов. Марена не сразу поняла, что он делает, но когда он закончил, то тут же с удивлением узнала в готовом самодельную узду. Через время, они действительно вышли в открытое поле. Радегаст попросил девушек остаться чуть поодаль от него, чтобы не пугать лошадей, разгневанным животным, а сам заманил дикого коня яблоками в середину поля, что-то проговаривая, чтобы он привык, был спокоен и позволил Радегасту его оседлать. Но оседлать дело не самое сложное: усидеть - вот что самое важное. Когда конь потерял бдительность и не заметил как вместо яблока в его пасть засунули палку, Радегаст немедля запрыгнул на него и тут же затянул веревку. Конь озверел, захрипел, завизжал, стал скакать, пытаясь сбросить мешающего наездника с себя, но ничего не выходило. Радегаст схватился ногами, словно клещи, за область за локтями животного и отпускать не собирался. Он затянул узду так сильно, что голова коня прижалась к шее, от чего ему стало неудобно и даже болезненно скакать что есть мочи. Но вместо этого, конь поскакал вперед, унеся с собой Радегаста куда глаза глядят. Марена, не желая пропускать ни минуту укрощения дикого животного, поскакала за ним, оставив Мокошь на том же месте. Но через время вернулась, потому что Радегаст ускакал слишком далеко, а оставлять свою подругу одну ей не позволила совесть.

Ничего интересного она не пропустила. Конь скакал до тех пор, пока сам же и не выдохся и не ослабел, а Радегаст все так же держался на нем верхом.

— Ну-ну, хватит с тебя, — сказал Радегаст, когда животное успокоилось и он начал покрепче и получше натягивать на него узду. Конь в последний раз неожиданно и резко дернулся, видимо почувствовав, что Радегаст ослабил хватку, но тот быстро и инстинктиво ухватился ногами снова, не дав себя сбросить. Радегаст улыбнулся, погладил нового друга по шее, — Шутник... — он затянул поводья, не спеша приучая коня слушаться и понимать его движения, — Поскакали обратно - дамы заждались. Небось, опять рыдают. Их надолго оставлять нельзя. — конь фыркнул, словно усмехнувшись его словам...

Марена перевернулась на другой бок, подумала ещё немного, встала с постели. Нужно было хотя бы поесть. Удивительно, что за эти дни когда они вернулись в деревню, Радегаст к ней ни разу не зашел, не спросил как её дела и даже ни разу не показался ей на глаза. Надоела наверное... Пожил с ней три недели и понял, что не для него Марена создана, разлюбил, охладел и теперь не скучает. А Марена уже затосковала, но идти самой, как в прошлый раз, она категорически не желала. Что она ему скажет? В прошлый раз хотя бы повод был.

А Радегаст, как должен был, помогал своему брату по хозяйству. Дел за время его отсутствия накопилось так много, что он от усталости еле ковылял до постели поздним вечером. Не успевал задуматься, о том как скучает по Марене, как тут же проваливался в сон. А утром вставал и все снова шло по кругу. Ладон назло ему не помогал, обдевшись на то, что вместо брата он выбрал девушку и отказал ему в помощи. Радегаст считал его решение справедливым, не жаловался и выполнял всю свою часть работы. Он все-таки нашел местечко для нового коня. Для этого пришлось потеснить других, но это было не надолго. Скоро, когда он соберет весь урожай, достроит новый сарай и поставит новую печь — старая ещё в прошлом году начала трескаться — он начнет строить новую конюшню и переселит туда половину своих питомцев, чтобы им жилось попросторнее и вольнее. Ладон, все же, сжалился над младшим братом на пятый день его мучений и решил ему помочь. Они помирились, как и всегда мирятся братья и сестра. Радегаст освободился раньше обычного и даже не сильно устал. Выбрав время, он хорошенько умылся, прекрасно зная, что Марена не выносит неприятные запахи, и направился к ней домой.

Мара в тот день даже не зажгла свечи в своем доме, когда солнце спряталось за горизонтом и перестала делиться светом. Захотела побыть в темноте, как раньше в Саатоне. Она стояла у окна в своей комнате, смотрела на луну, свет которой еле попадал к ней в дом, и думала. Размышляла о прошлом. О своем народе, который она оставила и пришла сюда в поисках новых знаний и способа избавлений от ужасной участи саатонцев жить в вечном холоде и голоде. Но так и не нашла выход, ничего не придумала, а на родной земле должно быть уже погибли ещё несколько её соплеменников. Как она смеет думать о какой-то там любви и привязанности, к какому-то избалованному хорошей жизнью парню, когда её народ страдает? Что за глупости лезут ей в голову? Почему она стала такой легкомысленной? Надо немедленно взять себя в руки. Она пришла сюда не за любовью, а за спасением.

У избушки Мары показался Радегаст. Она заметила его через окно в своей комнате, с холодным недрогнувшим выражением лица ощутила, как сердце в груди затрепетало. Нельзя. Нельзя ей такое чувствовать. Мешаться только будет. Семья? Дети? Как можно сейчас о таком мечтать? Ей нельзя забывать о своем предназначении, нельзя предаваться сладкому обманчивому сну. Нельзя любить. Сейчас не время...

А когда будет время?

Радегаст ловко перепрыгнул через ограждение, поднялся на крыльцо, постучался. Раньше он не стучался - он врывался в дом, если не через дверь, то через окно. Ему было все равно в каком виде он увидит Марену, Радегаст пришел её увидеть и он не уходил, пока не получит своё. Его неслыханная, несусветная, непробиваемая наглость очень сильно не нравилась Марене. Ведь, она никогда не могла почувствовать покоя в собственном доме, зная, что в любой момент он может к ней прийти. А сейчас Радегаст постучался. Марена улыбнулась, но не сдвинулась с места. Она даже и не подумала о том, чтобы открыть ему дверь. А Радегаст в это время постучался громче, подождал, оглянулся, убедился, что свет в доме не горит, подумал, что она уже спит, расстроился, развернулся и направился прочь.

Пускай уходит, подумалось Маре. А сердце больно сжалось требуя, броситься за ним следом, обнять и никогда не отпускать. Марена не дала слезам показаться в её глазах, когда она хладнокровно провожала Радегаста взглядом. Нельзя. Никак нельзя ей быть счастливой ценой несчастья своего народа...

Но, О, Боги, он остановился! Остановился и вернулся обратно! На этот раз направился к окну. К тому самому, через который она за ним следила.

Радегаст всегда получал желаемое. Он хотел её увидеть, пусть и спящей, все равно.

Он не замечал её, пока не встал прямо напротив и хотел перелезть в дом, через открытую дверцу окошка. А когда заметил - удивился. Марена смотрела на него с самым, что ни на есть, пронзительным взглядом, в который раз убеждаясь, что он в неё действительно влюблен.

— Так ты не спишь? — спросил Радегаст и залез к ней на подоконник, — Я стучался. — Сердце ликовало, разум сопротивлялся из последних сил, но так и не смог ничего сделать. Марена сделала шаг к нему навстречу, потянулась руками к его лицу, смотря ему прямо в глаза, погладила его щеки. — Ты чего? — спросил он, но вместо ответа получил поцелуй. Чувственный, искренний и такой желанный. Марена, все же, обранила одну непослушную слезу, когда полностью сдалась и призналась себе, что тоже влюбилась. Капля скатилась по её щеке к губам и добавила к их поцелую соленый привкус. Радегаст не заметил его, не обрывая поцелуй, и, полностью войдя к ней в комнату, он подхватил её на руки за бедра, всего в два шага оказался у кровати и уложил в постель.

Он не знал, что с ней случилось и почему она себя так ведет, но решил расспросить её об этом завтра, а сейчас полностью насладиться ею, пока Марена позволяет.

Может быть, утром она на него смертельно обидется, но Радегасту ведь к этому уже не привыкать...