Свадьбы не будет, Светлый!

Глава 6

После того, как Лайтвуд покинул особняк моих родителей, а Вив, предательница, рванула вслед за ним с громоподобным мявом, я впала в ступор на целые несколько минут, чего со мной ни разу в жизни не случалось. Даже в АТаС, когда я, пытаясь проклясть ректора (снова ты, лорд Лайтвуд!), нарвалась на его защиту и случайно испортила молоко в своей кружке, а не в его.

Лайтвуд!

— Я так счастлива за тебя, моя ядовитая змейка! — всхлипнула матушка, обнимая меня за плечи.

Отец откашлялся, но глаза у него тоже были на мокром месте.

Я вырвалась из нежной, но цепкой матушкиной хватки и отшатнулась.

— Я не выйду за него замуж! — Я снова попыталась стянуть с пальца обручальное кольцо, которое напялил на меня Лайтвуд, и злобно ругнулась. Совсем не по-женски.

Матушка ахнула.

— Вы меня не заставите! — выпалила я. — Он светлый!

— Он богатый! — со значением произнес отец.

— Он старше меня в два раза!

— Пораньше станешь вдовой, — и тут нашелся родитель.

— Отец… — угрожающе начала я.

— Ничего не желаю слышать! — отрезал он. — Я нашел тебе выгодную партию! Изобрази согласие, думать по этому поводу можешь что угодно! А потом уже разбирайся с Лайтвудом, — уже тише добавил он. — Захочешь овдоветь раньше положенного — я не буду тебя останавливать. Но сначала замуж!

По лицу отца, по мрачно нахмуренным бровям и черным глазам, метающим молнии, я поняла, что спорить здесь бесполезно.

Вот уверена в том, что батюшка не просто так печется о моем браке! Ему зачем-то нужно хорошее отношение императора. Может, хочет выбить разрешение на то, чтобы опять начать обучать некромантов на городском кладбище и не мотаться каждую неделю на заброшенное. Горожане, конечно, в восторге не будут, когда их родственники восстанут среди бела дня, но если сам импера-а-атор даст разрешение и, может, еще какой-нибудь праздник в честь этого устроит… То это уже будет совсем другая картина.

Впрочем, может случиться так, что у батюшки нет конкретных планов. Как бы все ни повернулось, дружба императора — в хозяйстве пригодится.

Вот карты не раскадывай — батюшке от моего брака с Лайтвудом сплошная польза.

Была бы у меня дочка, я бы тоже ее за Лайтвуда выдала.

А так…

Ладно.

Нужно же что-то решать!

— Вы! — выпалила я, старательно делая голос жалобным и дрожащим, указывая на родителей пальцем. — Вы меня предали! Подставили! Выдаете меня замуж за светлого! За Лайтвуда! Против моей воли!

— Разве это не трогательный момент семейного единения? — радостно проворковала матушка.

Я осеклась, перевела взгляд с довольного отца на матушку, которая только что не светилась, но не забывала дежурно промакивать глаза платком.

Замерла.

А потом топнула ногой и вылетела из столовой, грозно хлопнув дверью.

Не видя ничего перед собой, я взбежала по лестнице на второй этаж, а оттуда через увитый паутиной мрачный коридор — рванула к башне, на вершине которой находилась моя комната.

Закрыв за собой дверь, я упала на кровать, застеленную черным бельем. Огляделась. Единственным ярким пятном в моей комнате были растения. Во-первых, зеленый плющ, который увивал столбики кровати и полз по стене вверх, грозясь захватить потолок. Его ягоды были ядовиты для человека, так что стоило иметь их под рукой. Во-вторых, мандрагора росла в горшках на полу, ее корень — сильнейший галлюциноген. Ну и еще так, по мелочи: беладонна, болиголов...

Растения меня слушались (ядовитые, я имею в виду), потому особенно обидно было получить от Лайтвуда цветы, радостно цветущие лилии, запах которых вызывает головную боль. В самую душу плюнул! Какая изысканная подлость!

Некоторое время я валялась на кровати и рассуждала, как же мне теперь быть.

Какая-нибудь светлая на моем месте сбежала бы из дома, оставив родителям трогательную записку о том, что просит ее не искать и ни в чем их не винит.

Вот уж нет.

Я не из этих. Во-первых, это мой дом, фигов корень я отсюда сбегу, пускай кто-нибудь другой бежит. Во-вторых, тут мое наследство, которое я не планирую никому отдавать.

Нужно что-то придумать. Я проклинала Лайтвуда, говорила ему, что не стану его женой, оскорбляла, заставляла петь хоралы в одиночку и при всех, вытаскивала наружу его самый страшный кошмар… к слову, змея?.. Странно. Ладно, подумаю об этом потом, все равно не сработало.

Что делать?

Обычно мне не составляло труда вывести из себя светлого из себя. Но с Лайтвудом, как я ни старалась, ничего не выходило.

Что. Делать.

Я до конца дня металась по комнате, хватаясь то за бутылочки с ядом, то за мандрагору, то за покрывшийся пылью кинжал — никогда не любила такие грубые методы, но отчаянные времена требуют отчаянных мер. И все-таки это как-то... не по-ведьмински. Опять же — бумажной волокиты не оберешься. Оставим кинжал на крайний случай.

В конце концов я решила немного освежить голову и, дождавшись темноты, отправилась гулять. Гуляла я всегда по ночам, обычно — мимо домов людей. Они меня, одетую в просторную ночную сорочку, с распущенными черными волосами, спадающими на спину, принимали то за призрака, то за баньши — это если я вдруг начинала напевать мою любимую колыбельную: “В темном лесу колдунья живет, маленьких деток на ужин там ждет...”

В общем, прогулки я любила. Опять же, матушка настаивала, что ночной воздух полезен для кожи, а я все-таки не была лишена тщеславия.

— Вы бы прикрылись, мисс Медея, — недовольно бросил мне вслед Ренфилд, когда я проходила мимо него к воротам особняка, одетая в одну только широкую ночную сорочку, шлейф которой тянулся за мной по дороге. — Все-таки за светлого замуж выходите.

Я отмахнулась.

— А ты уже розы новые высадил, взамен тех, что подарок Лайтвуда съел? Или ждешь, пока матушка заметит, что от ее любимой клумбы три ростка осталось?

— Так нету на рынке красных, — пригорюнился Ренфилд. — Только белые. А за белые она меня самого съест.

— Покрась? — предложила я.

Ренфилд задумался, а я подошла к воротам, пряча улыбку.

За крашеные розы матушка его тоже по головке не погладит — потому что нечего держать ее за дурочку.

Кажется, стража нашей далекой родственницы на этом и попалась. Головы на плечах не сносили в итоге или что-то вроде того. Хотя там какая-то светлая вмешалась и все испортила. Никакого житья от них!

Как назло, обычная прогулка по городу не радовала. Пугались меня, заглядывающей в окна, как-то неискренне.

А может, мне только так казалось?

Лайтвуд! Это все из-за тебя!

Я вспомнила тяжелый взгляд синих глаз, мрачную ухмылку, светлые волосы, падающие на лицо, когда он наклонял голову, широкие плечи, теплые немного шершавые руки… О чем я?

Ах, да.

Я не пойду за тебя замуж, Лайтвуд!

Замерев, я топнула ногой. Белая ткань широкой и длинной ночной сорочки качнулась, почти прозрачная в ярком лунном свете.

“Вы бы прикрылись, мисс Медея. За светлого же замуж собрались”.

Я замерла.

Ренфилд! Ты ж мой… приду домой — поцелую!

Оглядев пустынную улицу, я решительно свернула в узкий переулок, направляясь в ту часть города, где жили светлые. Шлейф ночной сорочки тянулся за мной с тихим, но отчетливо слышным в тишине шорохом. Стоило пройти пару десятков шагов, как навстречу выскочил какой-то мужчина с блестящим в свете луны ножом. Лица я не видела, но поворот был интересный.

Хм…

— Уважаемый, — сладко позвала я. — А вы убивать или грабить? А может... что-то поинтереснее? Обозначьте намерения? Ну куда же вы, уважаемый…

Эх.

Ладно, все равно не было настроения развлекаться.

У меня есть дело этой ночью.

Если Лайтвуд не хочет убежать от меня добровольно — я его заставлю.

Светлые высоко ценили целомудрие. Темные моралью в целом обременены не были, конечно. Несмотря на это, об этой стороне жизни я никогда не думала. Не то чтобы берегла себя для брака (это было бы слишком по-светлому), но... мне казалось, этот момент должен быть особенным. С человеком, который не оставит мне выбора. Это было бы романтично.

Что ж...

Я соблазню Лайтвуда до свадьбы. Сделаю вид, вернее. И ничего больше! Но идти до конца и не понадобится, даже поцелуев не будет.

Лайтвуд во мне разочаруется, как только разгадает мои намерения. Поймет, что темная — это не просто слова.

И откажется от женитьбы.

Всего-то!

Особняк Лайтвудов на территории светлых (куда мне, по-хорошему, без разрешения соваться не стоило) отыскать было несложно.

Огромное строение в три этажа из белого камня, прячущееся за тонкой витой оградой.

От меня не спрячешься!

Я принялась карабкаться вверх, ругаясь про себя. Вот кто так строит? Неудобно же лезть, кованные листочки эти на столбах мелкие, ступни соскальзывают…

Спрыгнув вниз, на мягкую траву, я оглядела окна, свет в которых не горел. Отлично, все спят. То, что надо!

Но где же комната Лайтвуда? Я снова оглядела особняк.

— Утром поговорим, — раздался вдруг тихий мужской голос, и я замерла.

Спустя несколько секунд я сообразила, что голос раздавался из приоткрытого окна на втором этаже.

Присев и спрятавшись за куст, я присмотрелась. Уже спустя несколько секунд мое сердце радостно заколотилось: в окне мелькнула тень: высокий, широкоплечий — точно Лайтвуд!

А там — его спальня, должно быть. В кабинете бы свет горел.

Хлопнула дверь, и я замерла. Кто бы ни приходил к Лайтвуду, он уже ушел.

Посидев еще несколько минут для верности, я подошла к особняку и посмотрела вверх.

Что ж. Забраться было бы сложно, будь я обычным человеком, но я же ведьма, в конце концов. Уж со стеной-то я справлюсь.

Я поползла вверх, цепляясь за крошечные выступы каменной кладки — удачно, что я в белом, так что даже со стороны на фоне белой стены меня нелегко заметить.

Добравшись до окна, я пошептала на раму, коснувшись ее кончиками пальцев, — и створка бесшумно распахнулась.

В комнате было тихо, свет не горел.

Я залезла на подоконник, тихо, как кошка, спрыгнула на пол. Замерла. Тишина. Когда-то способности быть незаметными помогали темным воровать детей из колыбелек, а сейчас — они позволят мне избежать навязанного брака.

Оглядевшись, я застыла, чувствуя, как колотится сердце. Кровать под балдахином, в ней — человек, мужчина, светловолосый. Спит, судя по тихому мерному дыханию.

Отлично.

Я подкралась поближе и змеей скользнула под одеяло. Провела пальцами по спине, прижалась к мужчине, поцеловала его в щеку.

Что-то было не так.

Раньше, чем я сообразила, что происходит, мужчина развернулся, обнял меня, поцеловал в губы, и я замычала.

Так мы не договаривались! Никаких поцелуев, Лайтвуд!

Упершись руками в тощую цыплячью грудь и оттолкнула его от себя.

Стоп. Тощую?

Цыплячью?!

Это не Лайтвуд!

— Отусти! — вспыхнула я.

Мужчина замер. А потом закричал, отшатываясь. Попытался вскочить с кровати, но запутался в одеяле и грохнулся на пол.

— Помогите! На меня напали! — закричал он. — Спасите!

Голос был — знакомый. Тонкий такой, по-юношески хрипловатый, ломающийся.

Подтянувшись поближе к краю кровати, я сдернула одеяло с его лица и воскликнула:

— Сэмюэль Лайтвуд! Что ты здесь делаешь?!

Посмотрев на меня, он опять заорал и натянул одеяло на голову.

Вот и поговорили.

— Где отец?!

— Уходи! — раздался приглушенный испуганный голос. — Сгинь!

В этот момент дверь распахнулась, светильник под потолком вспыхнул.

Я уставилась на вошедшего, целомудренно поправив ночную сорочку и поудобнее усевшись в кровати Сэмюэля Лайтвуда.

Моего несостоявшегося жениха.