Стылая Топь. Эспеджо

Глава 3

Я шёл по бескрайней равнине, от неба до земли затянутой пеленой серого тумана. Не знаю вообще — было ли там небо, или вместо него над унылой землёй бесконечным, уходящим в никуда куполом нависли белёсые неприветливые клочья. Воздух был сырым и холодным, влажные ледяные пальцы забирались под одежду и холодили кожу. При этом не было никаких запахов, то есть вообще никаких: не пахла мокрая земля, не доносилось запахов жилья, лишь иногда можно было с трудом уловить едва заметный аромат тления. Он настигал, проникал внутрь, постепенно пропитывал изнутри, становясь почти невыносимым, и снова исчезал. Воздух опять становился стерильным, безликим, лишённым даже намёка на жизнь.

Под ногами чавкала раскисшая от постоянной сырости земля, давным-давно превратившаяся в грязь. Она комьями налипала на обувь, превращая каждый шаг в испытание. Не знаю, сколько времени я уже месил эту жижу, но с каждым шагом переставлять ноги становилось всё сложнее. Я посмотрел на обувь и как-то устало удивился: на ногах вместо привычных летних «бутексов» были сапоги без шнуровки, слишком высокие и непривычно мягкие, на тонкой подошве. Про подошву я просто догадался, так как увидеть её не представлялось возможным: сапоги были облеплены грязью по щиколотку, но неровности почвы ощущались отчётливо. Интересно, зачем мне такая креативная обувь? И откуда она у меня взялась?

Постепенно из тумана начали проступать контуры домов, пустые тёмные окна которых, с выбитыми кое-где стёклами, казалось, пристально смотрели на меня. Внимательно и как-то очень недобро: мне явно не были рады в этом странном месте. Вот скрипнули и повисли на одной петле ставни, распахнувшись от несуществующего ветра, но звук был каким-то смазанным, приглушённым, словно доносился издалека. Вообще вокруг царила странная, какая-то неправильная тишина: по идее, в таком месте должны непременно водиться хотя бы крысы. Я пожал плечами и, решив ничему не удивляться, направился вперёд. Как ни странно, я не чувствовал ни страха, ни растерянности — словно всё шло именно так, как и должно было идти, и я находился там, где и должен был.

Дома постепенно становились выше, одноэтажные строения сменились более высокими, вместо деревянных стен всё чаще попадались каменные. Не изменилось только общее впечатление заброшенности и пустоты. Было очевидно, что здесь уже давно никто не живёт… Пару раз, правда, мне показалось, что в белёсой мгле мелькнули какие-то силуэты, но это вполне могли быть просто более плотные клочки тумана. Я опустил взгляд и как-то на удивление спокойно констатировал, что грязь с сапог загадочным образом исчезла.

Город — откуда-то я знал, что это именно город — казался вымершим, но я точно знал, что это не так.

Не успел я об этом подумать, как из ворот, что зияли выломанными створками на противоположной стороне улицы, вышла здоровенная псина. Остановившись, я привычным движением выхватил из ножен клинок, как-то мимоходом удивившись его наличию. Недлинное, слегка расширенное к концу лезвие чем-то напоминало восточную саблю, но память — моя ли? — услужливо подсказала название «фальшион». По лезвию словно пробежали золотистые искорки, а может, это просто пробившийся сквозь туман луч света отразился от металла.

Псина злобно оскалилась, что не сделало её и без того непрезентабельную внешность симпатичнее: дело было в том, что у собаки не было шкуры. Кости были, мышцы тоже присутствовали, а вот кожа и мех куда-то исчезли, превратив зверюгу в ходячее анатомическое пособие и явно не сделав её характер более добродушным. В принципе я её прекрасно понимал: отсутствие шкуры не способствует улучшению настроения.

Зверюга внимательно посмотрела на моё оружие, и я готов был поклясться чем угодно: она его узнала. Узнала и испугалась. Этот ли конкретно меч она встречала раньше или другой, похожий на него, — не существенно. Важным было наличие у дохлой псины — как-то я не встречал живых зверей без шкуры — сознания и умения выстраивать логическую цепочку, даже самую примитивную.

Недовольно и разочарованно зарычав, собака отступила во двор, из которого недавно появилась. Интересно, она там одна, такая красивая? Очень хочется в это верить, так как одному мне со стаей свежих муэртос не справиться.

Стоп! — откуда в моей голове это странное слово явно испанского происхождения? И почему я совершенно точно знаю, что этим словом называют любое псевдоживое существо? И с чего я решил, что эта собака умерла недавно?

Что вообще происходит, вашу мать⁈ Где я? Кто я⁈ Ход мыслей мой, Константина Храмцова, значит, это всё-таки я. Но почему параллельно с моими привычными знаниями у меня появились сведения и навыки, которых никогда прежде не было даже близко? Ведь, когда я вытащил меч, я даже не задумывался, как его держать и, зуб даю, абсолютно спокойно пустил бы его в дело. Я притормозил, и память услужливо показала мне «в ускоренном режиме» несколько стоек, переходов и приёмов. И это при том, что я никогда в жизни не интересовался холодным оружием и уж тем более мечами.

Я лихорадочно принялся ощупывать себя: лицо вроде моё, хотя покажите мне человека, который на ощупь смог бы наверняка сказать, изменилась его внешность или нет. Глаза, нос, рот, уши — всё на месте, вроде бы привычной формы и размера, а вот детали пока остаются загадкой.

Двигаюсь я привычно, значит, рост и комплекция у меня остались прежними, иначе я неизбежно чувствовал бы дискомфорт. Руки вроде бы мои, вот и шрам между большим и указательным пальцем присутствует, но при этом на ладонях мозоли, скорее всего, от частых тренировок с мечом. Их у меня точно не было, так как из оружия я всегда предпочитал клавиатуру и экран ноута.

И главный вопрос — почему мне не страшно? Где-то в глубине души я, наверное, понимал, что для обычного сна всё слишком странно и реалистично. Но аргумент «это всё мне просто снится» пока работал: я с любопытством оглядывался и, увидев на старом каменном двухэтажном доме табличку с надписью, направился к ней.

Буквы были незнакомыми, похожими на греческий алфавит, но, как ни странно, слова были понятны. Вот ведь бред какой: букв не знаю, а читать могу.

'Фонарный тупик, 13.

г. Стылая Топь'.

Стылая Топь? Прикольно… То есть это та самая деревня, в которую мы шли, и возле которой, по словам Антохи, располагалось какое-то «место силы»? Но на то заброшенное поселение, которое я смог увидеть с частокола, это место походило слабо. Там точно не было ни двухэтажных домов, ни зверей без шкуры, хотя насчёт последнего я не поручился бы. Если в Стылой Топи обитают существа, подобные тому мужику на «Ниве», то где гарантия, что его двор не сторожит такая вот собачка.

Мои размышления прервал странный скрип, словно кто-то ехал на телеге с несмазанными колёсами. Но телега ведь не могла ехать самостоятельно, а ни стука копыт, ни шума двигателя не было слышно. Только раздражающее слух «скрип-скрип»… «скрип-скрип»… Было что-то в этом звуке настолько неприятное, что я невольно поморщился, как от зубной боли. Желания спрятаться не возникло, так как я прекрасно знал — хорошо бы ещё понять, откуда! — что чимпис для меня совершенно не опасен. Пока он развернётся, я буду уже на другом конце переулка. К счастью, стрелять своей ядовитой слюной он в состоянии только вперёд, так уж у него устроен панцирь: повернуться это порождение Изнанки может только целиком. Но зато если уж кому-то не повезёт, и на него попадёт хотя бы капля, то можно бронировать место на погосте. Противоядия от слюны чимписа не существует. Жертва теряет сознание и буквально в течение пятнадцати минут превращается в мягкое желе, которое этот гигантский червяк с удовольствием и потребляет в пищу. Как по мне, так нет ничего отвратительнее, чем закончить свой жизненный путь в желудке тупой панцирной сороконожки.

Я прижался спиной к стене очередного заброшенного дома, чувствуя сквозь одежду исходящие от неё волны ледяного холода, и приготовился ждать, пока чимпис проползёт мимо меня в поисках очередной жертвы. Можно было бы, конечно, рискнуть и, используя эффект неожиданности, попробовать убить тварь, но даже сорок реалов, которые отвалит Гильдия за слюнную железу чимписа, не стоят того, чтобы ставить на кон свою жизнь. Особенно сейчас… Стоп, а что такого происходит сейчас? И что за Гильдия? И откуда у меня сведения о том, что она покупает такие странные штуки и платит за них сорок реалов. Кстати, а реал — это сколько? Много? Мало?

Эта раздвоенность сознания начинала всерьёз меня беспокоить: сон — это, конечно, хорошее объяснение, но как-то он всё сильнее смахивает на реальность.

Скрип стал совсем отчётливым, и из тумана медленно выплыло нечто, больше всего похожее на гигантскую, метров тридцать в длину, толстенную гусеницу, покрытую светло-серым панцирем, состоящим из крупных пластин. Выглядело страшилище достаточно неповоротливым, но я откуда-то — даже не буду пока задумываться над этим — знал, что это не совсем так. Чимпис с трудом разворачивался, так как пластины на боках соединялись достаточно жёстко, зато вперёд мог метнуться со скоростью арбалетного болта. Нда… интересные у меня нынче ассоциации…

Чимпис притормозил аккурат напротив того места, где я постарался слиться со стеной, но, к счастью, не смог повернуть свою уродливую голову в мою сторону. Я мысленно поблагодарил создателя этой отвратной гусеницы за такое удобное — для меня — строение панциря. Разочарованно щёлкнув внушительными жвалами, чимпис двинулся дальше, поскрипывая и оставляя в грязи широкий след.

Проводив мега-червяка взглядом, я прислушался, но из тумана не доносилось больше никаких подозрительных звуков. Подумав в очередной раз, что сон как-то слегка затянулся, я пошёл вдоль домов, которые не становились ни более обжитыми, ни более привлекательными. Всё те же выбитые стёкла, сорванные ставни, расколотые двери и выломанные ворота.

Следующая табличка, держащаяся на одном гвозде, сообщила, что я нахожусь на улице Висельников, возле дома номер шесть. В Стылой Топи, разумеется. Куда делись дома с номерами от первого до пятого, пока было загадкой. Как и то, как я мог оказаться на другой улице, если никуда не сворачивал и прошёл от силы мимо пары домов, не больше. На эти суматошно мелькающие мысли вторая половина моего сознания предпочла никак не реагировать. Видимо, сочла не существенными.

Дверь я увидел случайно: просто клочья тумана и серой мглы на мгновение расступились, и я успел рассмотреть надпись: «Гнутый медяк». В отличие от всех дверей, попадавшихся мне до сих пор, эта была достаточно прочной и выглядела на фоне остальных чуть ли не новой. Окон на здании не наблюдалось, поэтому я без особой надежды повернул массивную ручку.

К моему несказанному удивлению, дверь открылась, причём совершенно беззвучно, и я оказался в небольшом помещении, явно служившим чем-то вроде тамбура между входной дверью и залом. По стенам этой клетушки были развешаны пучки каких-то трав, распространяющих резкий, но приятный свежий аромат. Приглядевшись повнимательнее, я увидел, что часть досок покрыта буквами, сплетающимися в замысловатый и удивительно гармоничный узор. Светильники были развешены так, чтобы освещать посетителя с одной стороны.

В зале, который был хорошо виден из тамбура, сидели люди, а за стойкой возвышался хозяин заведения.

— Светлого вечера, Хуан, — произнёс я прежде, чем сообразил, что делаю, — да обойдут твой дом стороной создания Изнанки, и не покинет тебя твоя тень.

— И тебе светлого вечера, Ловчий, — отозвался похожий на медведя хозяин «Гнутого медяка» и бросил быстрый взгляд на мою чернильно-чёрную тень…

Остальные, успокоившись, вернулись к прерванным делам, а кое-кто даже приветственно махнул рукой, приглашая за свой столик.

Я же, не отрываясь, смотрел на большой, начищенный до зеркального блеска щит, висевший на стене за стойкой. Да, несомненно, это был я, точнее, усовершенствованная, этакая голливудская версия славного, но обычного парня Костика Храмцова. Черты лица остались моими, но стали более чёткими и резкими, цвет глаз тоже не изменился, зато заметно выделились скулы, а в уголках рта появились жёсткие морщинки, делавшие лицо более взрослым и строгим. Над левой бровью светлел шрам, которого у меня никогда не было, а в волосах притягивала взгляд седая прядь, заметная даже в моей блондинистой шевелюре. Высокий, жилистый, весь словно сплетённый из сыромятных ремней: не гигант, но сразу видны недюжинная сила и ловкость. На шее на тонкой, но наверняка прочной цепочке висел медальон в форме вытянутого ромба с выгравированной на нём цифрой 12. Опасный тип…

Парень, смотревший на меня с зеркальной поверхности щита, был мною и при этом был кем-то другим. Он, в отличие от меня, явно знавал непростые времена и совершал ошибки, за которые расплачивался шрамами и утраченными иллюзиями. Я попытался вспомнить, откуда у меня — того, который в отражении — взялась седая прядь, но воспоминания оказались так хорошо спрятаны, что я понял: чтобы узнать, нужно время. Только если я стану одним целым со своим двойником, я вспомню его — нашу — прошлую жизнь. И тут же пришло понимание: я это непременно сделаю, так как этот уставший строгий парень — неотъемлемая часть меня.

— Ты вовремя, Коста, — я, погружённый в свои мысли, не заметил, как трактирщик Хуан вышел из-за стойки и остановился рядом, делая вид, что поправляет висящие с этой стороны пучки душистых трав, — для тебя есть работа. Оплата, как обычно, по факту. Всё, что сверху — твоё. Я правила чту, ты же знаешь.

— Ещё бы ты их не чтил, — хмыкнул я, полностью уступив своему второму «я» право вести переговоры, — в ином случае с тобой никто не стал бы вести дела, сам понимаешь. Наводчиков много, а Ловчих мало, так что ты заинтересован во мне больше, чем я в тебе, компанеро.

— За что всегда ценил тебя помимо всего прочего, так это за прямоту, — кривовато усмехнулся Хуан, прекрасно понимая, что я прав.

— Что за работа? — я сел за столик в углу, спиной к стене, даже не сомневаясь в том, что имею полное право занять именно это место, пустовавшее, несмотря на его очевидное удобство.

— Эспира, трёхлетка, — негромко проговорил Хуан, ставя передо мной украшенную пышной пенной шапкой кружку и тарелку с нарезанным ломтиками мясом и кусочками желтоватого твёрдого сыра.

— В чём подвох? — так же тихо уточнил я, тот, который Коста.

— Ну почему сразу подвох? — возмущение в голосе Хуана было почти искренним и наверняка могло обмануть кого-нибудь, кто знал этого проходимца хуже, чем я.

— Да потому что иначе ты не предлагал бы это дело мне, — я равнодушно пожал плечами, — с такой работой справится любой ученик пятого или шестого года. Или опять надо тащиться за лес или того хуже — за перевал?

— Нет, что ты! Недалеко от Топи, не как в прошлый раз, — голос трактирщика был слишком честным, чтобы я не заподозрил подставу, — в Яблоневых садах, сразу за Южными воротами.

Так я и думал, когда предположил, что дело нечисто. Яблоневыми садами это место называли исключительно по старой памяти: говорят, когда-то давным-давно там действительно росли великолепные яблони, весной превращавшие окрестности в море бело-розовой пены. Сейчас же там остались только изломанные, скрюченные, словно в судороге, стволы и ветки, пробраться между которыми можно только зная секретные тропы. Отыскать в этом лабиринте сухих, но невероятно прочных ветвей логово эспиры — задача практически невыполнимая. Убить же эту тварь на её территории под силу только Ловчему уровня не ниже Мастера. А нас таких осталось не больше дюжины. Перерождённые и твари Изнанки не дремлют и целенаправленно сокращают число тех, кому под силу с ними справиться.

Теперь понятно, почему Хуан обратился с этим предложением ко мне, а не к кому-нибудь из менее известных и, соответственно, менее дорогих Ловчих. Здесь справится только лучший, такой, как я. Нескромно? Может быть. Зато объективно.

— Сто реалов. Шкура, рога и клыки тоже остаются мне, — подумав, назвал я свою цену и никак не отреагировал на возмущённое выражение лица трактирщика.

— Да ты меня без ножа режешь! — зашептал он, почти перестав делать вид, что протирает соседний стол.

— Пока нет, — я спокойно взглянул на него, и Хуан поперхнулся следующим обвиняющим воплем, — но мы можем легко это исправить, не так ли, компанеро?

— Пятьдесят, — сердито проговорил он, — и то предлагаю себе в убыток. Исключительно из уважения к твоему мастерству, Коста.

— Может, мне проще договориться напрямую с купцами?

Я сделал вид, что задумался и на самом деле рассматриваю такой вариант. Наверняка Хуан содрал с купеческой гильдии минимум полторы сотни, а то и две. Дело в том, что скоро начнётся короткий сезон торговли с горными племенами, а дорога за Южными воротами, насколько я могу догадаться, перекрыта оголодавшей за время спячки эспирой.

Поэтому даже не сомневаюсь, что купцы отвалили столько, сколько запросил ушлый трактирщик, ибо убытки от пропущенного сезона явно будут намного больше. Нигде кроме окрестностей Стылой Топи нельзя найти и купить некоторые редкие ингредиенты для алхимических зелий. Да и артефакты в лесу и в горах порой отыскиваются такие, за которые маги готовы платить золотом по весу.

— Так и быть, семьдесят пять, — Хуан недовольно пожевал губами и выжидательно посмотрел на меня сверху вниз.

— Ты не понял, компанеро, — я ласково улыбнулся, но трактирщик почему-то не захотел ответить мне тем же, — я не торгуюсь. Ты или соглашаешься на мою цену, или я допиваю это более чем приличное пиво и иду дальше по своим делам. Кстати, если ты вдруг не в курсе, у тебя тут поблизости ползает чимпис, и, судя по цвету, он здорово проголодался. Пластины панциря совсем светлые, почти белые.

— Проклятье! — Хуан с досадой стукнул ладонью по столу. — Слушай, Коста, давай договоримся…

— С тобой? — я скептически выгнул бровь. — Ты сегодня не производишь впечатления человека, готового к переговорам.

— Давай забудем наши недавние разногласия, — трактирщик почесал в затылке, — ты получишь свои сто реалов, даже сто двадцать, и избавишь меня от чимписа. Это выгодное дельце, Ловчий! Ты ведь ещё сможешь продать Гильдии железу, так что получится солидная сумма. Где одна тварь, там и две, верно? Для такого мастера, как ты, это вообще плёвое дело.

— Не надо считать мои деньги, Хуан, — я уже знал, что соглашусь, и спорил исключительно из вредности характера, — давай лучше…

Договорить я не успел, потому что дверь открылась, и на пороге появились двое. Высокий хмурый парень лет двадцати, по виду типичный крестьянин, и щуплый седенький мужичонка, держащийся вплотную к своему молодому спутнику. Они остановились в тамбуре, оглядывая зал, словно искали кого-то. Я медленно нашарил рукоять меча, хотя вроде бы никакой опасности эти двое не представляли. Но чутьё, не раз спасавшее мне жизнь, просто вопило о том, что беда близко.

Между тем парень, оглядывавший зал, добрался взглядом до моего столика и словно споткнулся. В его мутноватых глазах вспыхнула такая ненависть, что я даже головой тряхнул: давненько на меня так не смотрели.

— Светлого вечера, синоры, — Хуан кивнул вошедшим, — проходите, располагайтесь…

— Стоять! — рявкнул я, вскакивая и отшвыривая стол вместе со стоявшей на нём посудой.

— Ты что творишь? — хотел было возмутиться Хуан, но я перебил его.

— Я обязательно возмещу тебе ущерб, если синоры смогут объяснить, почему у них одна тень на двоих, — я вытащил клинок, который тут же вспыхнул золотыми искрами.

Хуан растерянно взглянул на пол и побелел, как мел: тень была только у парня. Его спутник, ухмыляясь, сделал шаг вперёд и оказался в зале.

— Ловчий… — прошипел он, не обращая ни малейшего внимания на других посетителей, которые замерли и старались даже не дышать, лишь бы не привлечь к себе внимания перерождённого.

Парень, который, видимо, нужен был ему исключительно в качестве щита, прикрываясь которым можно преодолеть защиту на входе, побледнел и осел на пол. Очень жаль, но его тоже придётся убить: тот, кого подчинил перерождённый, неизбежно станет таким же. Жаль, но не я придумал этот мир таким поганым.

— Ты ко мне персонально или так просто? — светски поинтересовался я, осторожно перемещаясь и стараясь не отдаляться от стены.

— Откажись от заказа, — неожиданно прошипел седой, — и я даже не убью тебя.

— С чего бы такое щедрое предложение? — я действительно удивился, так как на моей памяти перерождённый впервые вступал в диалог. Обычно эти твари нападали без всяких разговоров и прелюдий. — Эта эспира дорога вам как память? Она чья-то домашняя зверушка?

— При чём здесь эспира? — он оскалился, продемонстрировав внушительный набор клыков, желтоватых от выступившего на кончиках яда. — Я говорю про тот заказ, ради которого ты пришёл в Стылую Топь.

Проклятье, если бы я ещё сам понимал, о чём он говорит! Наши два сознания — Косты и моё — только начали сливаться, и из-за этого какие-то вещи просто исчезли из памяти. Ну вот не помнил я, с какой целью меня принесло в этот затерянный в вечных туманах городишко. Помню только, что мелькала мысль о том, что сейчас мне нельзя собой рисковать, потому что… А вот что «потому что» — не помню, хоть убей.

— Твой интерес в чём? — этот странный разговор нужно было заканчивать. Понятно, что, несмотря ни на что, уйдёт отсюда только один из нас, и мне, естественно, хотелось бы, чтобы это был я.

— Моего хозяина, не мой, — прошипел перерождённый, — ты ему нужен, у него для тебя заказ.

— Заказ⁈ — не иначе мир сошёл с ума, если хозяин перерождённого хочет дать заказ Ловчему.

— Ты глухой? — он снова оскалился, и Хуан молча сполз по стене, не выдержав этого зрелища.

— Ловчие не выполняют заказов переродившихся, — озвучил я прописную истину, устав удивляться, — это невозможно просто по умолчанию.

— Хозяин, — в шипящем голосе седого проскользнуло благоговение, — не переродившийся, он такой же, как ты. Больше я ничего не скажу. Я должен был передать, я это сделал. Откажись от заказа, Ловчий…

— Я буду разговаривать только с твоим хозяином, — помолчав, решительно произнёс я, — так и передай, если уцелеешь…

С этими словами я прыгнул вперёд, рассчитывая достать переродившегося клинком, но он увернулся и скользящим движением переместился к двери. Я рванулся за ним, меч полыхнул золотом так, что стало больно глазам, но седой не принял вызова и просто одним гигантским, невозможным для человека прыжком преодолел расстояние до выхода и исчез в тумане.

Я медленно выдохнул, посмотрел на постепенно приходящих в себя посетителей и поднимающегося на ноги и ошалело моргающего Хуана.

— Оставь мне номер, тот, который всегда, — распорядился я, и трактирщик быстро и мелко закивал, — и освежи заклинания на входе, а то ходят всякие, как к себе домой… И парня добей, если не хочешь, чтобы к ночи у тебя стало на одного голодного и любящего кровь постояльца больше.

С этими словами я вышел из «Гнутого медяка» и, глубоко вдохнув безвкусный холодный воздух, шагнул в клубящийся туман.