Студент: Назад в 90ые

Глава 7

Июнь 1988 года г Долгопрудный Дворец Молодежи улица Осенняя

Обычно на официальных мероприятиях ветераны Афганистана собирались в Доме Культуры. Где для них была выделена приличных размеров комната. Правда было это на бумаге, на деле же данная площадь уже который месяц использовалась как кинозал и приносило парням неплохой доход. Деньги от наградной Волги были пущены в дело, видеомагнитофон и немалых размеров телевизор. В обычное же время ребята побывавшие в горниле войны собирались на улице Осенней возле местного кладбища в подвале пятиэтажки, который оборудовали под свою базу и тренажерный зал с рингом. Сегодня в этом месте находилось всего два человека, один из которых - сержант Владимир Григорьев, сидел за столом в небольшой обставленной под кабинет коморке. Высокий за метр 85 статный мужчина с коротким черным ежиком волос и легким налетом ранней седины на висках крутил в руках пачку сигарет «Ява». На молодом мужественном лице на правой щеке и брови белели шрамы. Лицо могло бы показаться суровым, если бы не вечно блуждающая улыбка на губах. Вовка был оптимистом по жизни и от его искренней улыбки даже зимой на душе у тех, кто ее видел, расцветала весна.

- Ну что там, Рэмбо? – поднял он глаза на вошедшего однополчанина. Из подвальной комнаты 30 на 30 на половину заполненную тренажерами, а на другую половину низеньким рингом в каморку зашел гость.

- Нормалек, товарищ сержант. Адвокат заряжен. Тетку твою в чувство привели, на днях передачку брату занесет, – кивнул он и сел с другой стороны стола от Владимира.

- Какой я тебе сержант? На гражданке же, – поморщился Вова, – все пацаны уже по имени зовут. Или по кличке – Гриша! Один ты с этим «сержантом», в печенках уже.

- Ну так кроме меня с тобой во взводе никого и не было. И никого среди наших ты на своем горбу под арт обстрелом пендосов 5 километров не тащил.

- Ай! Ладно, мне то не гони! Мстишь мне за кличку Рембо? Так ты сам все бегал и орал Рембо то, Ребмо се! Вот и приклеилось, так что на себя злись, – махнул рукой Григорьев и наконец задал интересующий его вопрос, – что Шницерман говорит?

- Говорит, что брату твоему максимум светит химия, – увидев вопросительное лицо друга, Роман, он же Рэмбо пояснил, – ну это типа стройки народного хозяйства. Пол года-год на работе покантуется и свободен, – увидев расстроенное лицо сержанта, Рома попытался его успокоить, – да ты не переживай. На выходные там домой отпускают. Уверен за бутылку на работе можно даже не появляться, если с бригадиром повезет. Бабками тоже подогреем – считай на курорте побывал. С утра до вечера – делай чо хочешь.

- Ага! И памятку в личное дело о пребывании на этом курорте ему тоже запишут. И «привет» институт и работа, - поморщился бывший военный, – я брата на ровном месте под статью подставил. Сам как крыса в подполе ныкаюсь, а Славян за меня в Бутырке сидит. Не хуевый курорт.

- Справится. Слава парень крепкий. Ты то тут причем, менты всю эту херню устроили. А работу мы ему найдем. У нас два салона уже. А дальше больше, – махнул рукой Роман, а потом пододвинулся ближе к Вове, взглянул на него своими мертвыми голубыми глазами.. Этот взгляд кроме сержанта Григорьева почти никто выдержать не мог, – а если кто обидит, брат. Ты же знаешь – отправь меня! – рука Рэмбо накрыла ладонь Вовы с пачкой курева.

- Знаю, рядовой Ребко. Но надеюсь не пригодиться.

- Ты сегодня опять к Бобру на игру? – Рома достал свой любимый метательный нож, который носил в специально чехле на руке. Под курткой или рубашкой разглядеть его было невозможно. Перевязь телесного цвета совершенно неразличима под тканью. Однако когда рядовой оказывался среди своих, то от безделья любил достатьмаленький кусок стали и поиграться с ним, гоняя между пальцев, заодно и тренировка, - мы же наметили уже пару «клиентов»?

- Много не мало, у Бобра много жирных игроков появляется. Да и к тому же, если я приходить вдруг перестану, а потом хату одного из игроков бомбанут. Не подозрительно ли будет?

- Рискуешь, брат! Вдруг кто шепнет и тебя примут. Ты же в розыске.

- Отставить каркать! – поморщился Вова, – ты как обычно, Бобр уже второй год в одном месте играет и никто его не трогает. Ни бандюки, ни менты. Никто туда не сунется. Он явно отстегивает кому надо.

- Думаешь с ментами делится?

- Уверен, – кивнул Вова, - вот только с кем у него повязки непонятно. Но это не суть. Ты в районе девяти за мной заедь. Закинешь на игру как, дуй к тому игроку, который Толстый на Самолетную. Проверь, реально ли у него жена свалила в санаторий или нет. Если до завтра-послезавтра тишина, будем чистить товарища зав склада. А то на дифиците видал как растолстел? Так и до инфаркта не далеко. Так что поможем товарищу, по нашему, по комсомольски. Верно?

- Так точно, – поднялся Рядно и отдал честь, – разрешите исполнять?

- Дверь закрыть за собой не забудь, – махнул рукой Вова, поднялся, выйдя с другом в зал, лег на лавку под штангу и поднял снаряд с подставки, – а то не дай Бог кого нелегкая сюда занесет.

Июнь 1988 года Бутырская тюрьма г. Москва. Святослав Степанович Григорьев

Как говорил какой-то умный человек если у вас паранойя, то это не значит, что за вами не следят. Такое было у писателя Хемингуэя, которой на старости лет пару раз даже оказался в психушке. Ему мерещилось, что за ним следит ФБР. Через десять лет после смерти великого писателя ФБР рассекретили некоторые документы и оказалось, что за Хемингуэем и правда следили, и паранойя его была отнюдь не беспочвенной. Короче, не был мужик больным.

Или был?

Как бы там ни было, речь не о том. После несросшейся подставы от Губы, я был особенно собран и ждал чего угодно. Трюк с мундштуком уже выглядел как акт отчаяния. Потому как застань кто Губу за тем, как он подкидывает мне раритет отца нашего сокамерника – кончилось бы для него все это очень плохо. И пиздюли в списке проблем у моего земели были бы далеко не на первом месте. Клеймо суки не сошло бы с него до конца жизни. Ни в тюрьме, ни на воле.

Парню было ооочень надо меня раскрутить на информацию. И что придумает его извращенный ум в следующий раз - представить было сложно и страшно. Причем, прежде всего страшно за хозяина этого «ума». На следующей день в камере все уже забили о случившемся инциденте. Однако история довольно быстро получила свое продолжение. Случилось это через пару дней во время прогулки, где в связи с тем, что на смене были честные вертухаи, мы с Футболистом были лишены тренировки и ходили по кругу, пытаясь хоть так разогнать молодую кровь.

- Футболист. Ты тут? - голос Ржавого я уже знал. Потому сразу понял, кто зовет моего кореша на разговор. Тот кивнул мне и пошел к стенке. Говорили ребята не долго – беседу быстро прервал ходящий по стене вертухай. Но, очевидно, самое важное Ржавый рассказать Вовану успел, поскольку вернулся тот непривычно мрачным и задумчивым

- Ты чего? – ткнул я друга в ребра плечом.

- Вот ведь сука! – сплюнул Вова на пол отмерев, – вот ведь сука! А говорил ментовской беспредел! Ты знаешь, за что Губа тут суда ждет?

- Дай угадаю – либо стукач, либо насильник? – предположил я. Информация от Ржавого совсем меня не удивила, - а ты уверен?

- Наши прогон по тюрьме пустили. У одного из наших старших, Хавчиком кличут, увезли и изнасиловали сестру. Недавно узнал. Та заяву написала. А похитил ее этот чмошник Губанов. Его в дыру в бане Ржавый срисовал.

- Так у него не из-за губы погоняло такое? Из-за фамилии? – не столько спросил, сколько констатировал я вслух.

- Пизда ему, братан, – покачал головой Вован, – убью гандона!

- Ну, убивать не вариант, – положил я ладонь на плечо Вовке. Тот было дернулся, но я удержал парня, – не шуми. У меня на эту суку тоже зуб, забыл? Так что объявим насильником и отпиздим, даже не сомневайся! Но, чтобы гасить, ты не лучшее место выбрал, не находишь? – я кивнул в сторону стен и решетки над головой, Вовка, подняв голову вверх, со злобой сжал кулаки, - к тому же раз прогон прошел – ему так и так хана!

- Прогулка окончена! Заходим, – вышел к нам вертухай, и мы с Футболистом первыми провалились внутрь темного зева двери. Внутри меня разгоралось яркое пламя азарта. С момента переселения в это тело любое предвкушение какого то движняка разгоняло адреналин по венам так, что на лице невольно появлялась улыбка. Боги, как же мне этого не хватало в той жизни! Здесь и сейчас я был заперт за сотней замков, но чувствовал, что живу по настоящему. Нет той монотонности. Нет тоскливой размеренности и унылого спокойствия. Последние лет 20 прошлой жизни казались мне откровенно ущербными

-Присядь, поговорим! – начал с места в карьера Вовка, когда мы вашли в камеру и за нашими спинами закрыли тормоза (дверь). По дороге я смог таки немного успокоить балашихенского опгшника, и тот чутка выдохнул.

- Ты чо, Футболист? Случилось чо? – Губа будто почувствовал, что происходящее не сулит ему ничего хорошего, и его щека заходила ходуном от тика.

- Сядь говорю, – грубо толкнул Вован сокамерника в грудь, и тот упал задницей на нары, - за что ты говоришь тебя приняли?

- Во ты даешь. Сам со Студентом рычишь, как Губа об этом тебя спрашивает, а тут… - решил влезть в происходящее Суслик, но ему не дали.

- ЗавалИ, - внимательные глаза балашихинского в которых бушевало пламя посмотрели на кента Губы и тот осекся, - Губин Андрей Сергеевич, верно? – перевел взгляд Вова на Губу.

- Пацаны, - повернулся я к остальным сокамерникам, - старшему Вована Ржавому прошел прогон! Что некто Губин Андрей Сергеевич сидит здесь не просто так, честь по чести, а за то что похитил и изнасиловал девушку. Троюродную сестру их товарища Хавчика. Верно я говорю Футболист?

- Верно, – Вова подошел к дернувшемуся к двери Губе и сжал здоровенную лапу на его шее, - что ответишь пацанам?

- Не насиловал я еее. Кхееее, – засипел Долгопрудненский, когда Вован сжал ему шею, – насиловали, но не я. Я просто в машине. Отвееез. Отвечаю!

- Ага! А чтобы не узнали об этом в тюрьме, стучал куму на сокамерников. Ты, сука, мне мундштук подкинул? – спросил я и для убедительности пробил тому в живот. От чего у Губы напрочь вышибло дыхание, и он как рыба на берегу начал пытаться ловить ртом воздух, - я тебе вопрос задал!

- Да! А что мне было делать? – сипло зачастил Губин, едва вернув дыхание, – никто же не поверит, что это не я насиловал. А это не я! Век воли не видать, – дальше мы с Вовкой уже не слушали, удары посыпались один за другим. Били в основном в корпус. Лицо накрыли подушкой, дабы крики не услышали вертухаи. Один взгляд в глазок на предмет, что происходит в камере, а она же маленькая, все как на ладони, и добро пожаловать в карцер, ну или на кичу, как тут его называют.

- Хорош-хорош, брат, хорош! – обнял я Вована и кое как оттащил от потерявшего сознание Губы, последний удар прилетел тому в голову, и он отрубился, – замесишь до конца, поедешь лес на Север валить! Спокойно! – Вова дернулся еще пару раз, но потом успокоился.

- К параше это тело перенеси, – посмотрел Вовка на Суслика. Тот было рыпнунлся поспорить, но в гневе Футболист был страшен. Потому пацан вжал голову в плечи, спрыгнул с пальмы на пол и взвалил на себя бывшего другана, оттащив на шконку ближайшую к сортиру. Следом туда отправились и вещи стукача, мы же с Вовой пошли отмываться. Удивительно, но то ли нас никто не услышал из за толстой двери, то ли кое кто приказал не вмешиваться, а может вертухаи были чем-то заняты. Но никто до вечерней поверки в камеру так и не вошел. Благо, что остальные соседи во время конфликта примолкли и старались не отсвечивать.

Когда Губа очнулся, Футболист пересел к нему на шконку и тихо о чем-то начал допытываться. Хотя понятно о чем, выяснял подробности кражи сестры своего товарища. Из обрывков фраз выходило, что в деле фигурировали еще два кента Губы, погоняла я не расслышал, да мне оно вроде и не надо. Девку просто затолкали в машину у дискотеки, отвезли к кому-то в сауну и оприходовали. С этого Губин получил бабок и срулил. Странно, что Вован не развил тему, ведь дураку понятно, что история эта не случайна, и наш стукачок сидел на этой теме ни один раз.

- Поверка будет – ломись из камеры, иначе до утра не доживешь. Стуканешь – тут же мои пацаны тебя и закопают в Бутырке, - на последок сказал Футболист и оставил Губу в покое.

Ну а вечером при поверке тот и ломанулся. Вертухаи после такого кипеша вывели нас всех наружу. Осмотрели физиономию Губина и молча раскидали камеру. Легко мы с Вованом отделались, даже странно легко. Сокамерников вместе с Футболистом отправили ждать окончания следствия по их делам в другие хаты. Меня же единственного по какой то причине оставили в старой. Чем я немедленно и воспользовался, перебравшись на шконку Вована у окна по ближе к ветерку из окошка. Лето в 88ом выдалось жарким.

Август 1988 года Бутырская тюрьма г. Москва. Святослав Степанович Григорьев

Два месяца пролетело размеренно и спокойно. Новосидельцы попались на редкость скучные и невзрачные. Описывать даже смысла не вижу. Отличался от остальных только Толя «По Маленькому», ну или «Маленький», можно было и так и так. Был Толя искусным шулером и погремуху свою заработал, потому что каждый раз садясь за стол любил приговаривать «ну что, сыграем по маленькому?». Выглядел «Маленький» крайне несуразно, лет 40, с ранней залысиной, которую обрамляли темные жиденькие с сединой волосы. Усы и бороду Толя не имел, зато мог «похвастать» узким отрицательным подбородком, складка жира под которым этот самый подбородок превосходила размерами. Тело мужика было худощавым, рост под метр 70, а вот огромный надутый живот напоминал барабан на котором он ладонями порой и правда пытался выбивать какую то незамысловатую мелодию в моменты безделья.

Маленького совсем можно было бы принять за трусливого лоха, если бы не глаза. Серые, цепкие, смотрящие пристально и подмечающие все вокруг. Ну и пальцы, конечно, – тонкие, подвижные, всегда аккуратно постриженные и без единого намека на мозоли. То были пальцы или интеллигента, ну или тунеядца. Играл Толя со студенчества и другой работы для себя не мыслил. Собственно, за эту «работу» в тюрьме и оказался.

- Представляешь, Студент, играем себе играем в Зеленограде в подвале какого-то кафе. И ведь в первый раз туда пришел! Рубчиков 500 всего то и выиграл – мелочь. Думал, потом с кентом местным в ресторан сьездить. А тут замечаю, хозяин игры смотрит так пристально, я бы даже сказал зло. Ну, думаю, Толенька, пора тебе отсюда ретираду делать, да побыстрее. Чувствую, ничем это все хорошим иначе не кончится. Да не вышло, голубчик. За мной пару лбов паровозиком отправили. К кустам оттянули и давай бить бедного Толеньку. А тут случайно али нет, бобик милицейский проезжал! – заливался соловьем мой новый сосед. Был бы тут Губа – то-то бы порадовался такому благодарному рассказчику, – и представляешь, что те учудили? Меня приняли, деньги забрали и хулиганку приписали. А те двое местные, значит, гуляйте! Но ничего-ничего! Толенька всем еще покажет.

Что и кому Толенька покажет я не спрашивал. Полагаю, что никому и ничего. Почему Маленький решил поиграть в Зелике (Зеленоград), а не по прописке в Москве, не ясно. То ли по случаю, то ли проштрафился у своих. Толя все порывался научить меня играть, когда будем на свободе. Но играть я с Толей, естественно, отказался. Во-первых, и так в прошлой жизни был недурно обучен. Во-вторых, карьеру шулера строить не собирался. Мелко это. Столы надо держать, а не сидеть за ними.

Не знаю по какой причине, но вот уже вторую неделю Толя старался тереться все время рядом со мной. То ли увидел в молодом парне свободные уши, то ли с другими соседями ему было скучно. Я не спрашивал. Зачем? Правду, уверен, все равно бы Маленький мне бы не рассказал. Я же ежедневно нагружал свое тело индивидуальными тренировками. Спарринговаться то стало не с кем.

Возвращаясь к теме Губы, последствий так я для себя никаких и не дождался. Очевидно, мой земляк так и не написал никакую заяву, и в дело мое ничего заносить не стали. Но еще более удивительное другое, что никого нового на замену кумовского стукача ко мне не подселили. Ни Толя, ни остальные пассажиры никакого интереса к обстоятельствам моего дела не проявляли. Зато в плане грева мне явно пошла масть. Брат каким то образом догадался растормошить нашу пьющую тетку. И от нее ко мне дважды приходил грев. Благо, когда спрашивали от кого передачка, я сообразил, что кроме тетки вариантов, то и нет. А то могли посылку и завернуть. Удивили и балашихенские. Видимо с подачки Вована грев дважды приходил и от них.

- Жалость какая, что нас не в большую камеру посадили. Тут в глазок посмотрит охранник и все как на ладони, - в очередной раз причитал Маленький, пока мы сидели за столом, а я задумчиво попивал чаю, - а так бы я и карты бы справил.

Карты и правда можно было бы сделать в «домашних» условиях прямо тут. Не одну колоду «пулеметов» видел как изготавливают сокамерники. Только при совке заканчивалось все это чаще всего карцером. Любой шмон и поехали на кичу. А так, носовой платок натянул на «шленку» (миску), концы его связываются под дном. На платок кусок мокрого черного хлеба, и втираешь ложкой. Используется 3–4 хороших ломтя, до тех пор, пока от них не останется тонкий слой коричневой грязи на поверхности платка. На дне «шленки» и на обратной поверхности платка будет толстый слой отличного клея. Потом на газету наклеивается с обеих сторон чистая белая бумага, «вымороженная» у адвокатов. Когда все это хозяйство просохнет, из него вырезаются карты. Для этой процедуры можно выпросить ножницы у врача. На рубашку йод или зеленка, и рисуй себе дам да валетов. Времени то вагон. Еще из пачек сигарет можно.

- Григорьев, на выход к адвокату, - в камеру заглянул вертухай и я, немало удивившись, отправился на встречу со своим будущим защитником, гадая про себя это государство позаботилось (что вряд ли) или брат подсобил?

- День добрый, меня зовут Шницерман Михаил Генрихович, - представился мужичок лет 45, тощий, будто не кормили год, и с жиденькой еврейской бородкой. Я присел за стол и с настороженностью начал рассматривать собеседника.

- Вы не переживайте, я от афганского общества города Долгопрудный, - увидев, что я никак не реагирую, Шницерман полушёпотом добавил, - ваш родственник просил передать, что, простите, в детстве вы жаловались брату, что вам сниться Бабайка, и он отвел вас на бокс. А еще у вас должны быть 600 рублей…

- Достаточно, верю, - кивнул я, удивляясь прозорливости брата, а ведь зря я думал всегда, что он чересчур прямоват на грани с героической тупизной.

- Это хорошо, я знал, что вы можете мне не поверить, потому и выспросил у ребят, какие-нибудь факты, которые никто другой знать не мог, - ага, значит зря я хорошо про брата подумал, не особо он и поумнел.

- Вы ко мне с чем, Михаил Генрихович?

- Хотел бы спросить, вас тут не обижают, не бьют? Еду не отнимают? Я могу посодействовать, написать жалобу, камеру попросить вам поменять…

- Все хорошо, Михаил Генрихович. Что по моему делу?

- Спешу обрадовать вас, суд будет 24 сентября. Брата вашего не нашли, а вечно держать дело опер у себя не может. Пришлось немного похлопотать, написать несколько жалоб, и вуаля, докменты в суде.

- Это радует, но меня же оправдают? – придвинулся я ближе к адвокату и положил руки на стол.

- Не уверен, - покачал он головой, - но есть и хорошие новости! Показания Светланы Лисицкой я полагаю поставить под сомнение смогу, вас на месте происшествия не было, значит опознание липа. К тому же, удалось привлечь свидетеля, официанта из кафе. Он в этот момент как раз курил у входа. Но вот патроны, шомпол, боюсь от этого отбиться никак не выйдет. Но не переживайте, вы ранее не судимый, характеристики со школы, от комсорга, от соседей, все это безусловно нам поможет…

- Михаил Генрихович, вы можете сказать прямо, что меня ждет? – прервал я излияния адвоката, тем более, что во всех этих юридических деталях я не особо разбирался.

- Полагаю дадут в районе года. Считается с момента задержания, а это от пяти до восьми месяцев так называемой в народе химии. Но вы не переживайте, поселят в спец общежитии, днем на работе где повезет, остальное время свободен, главное ночевать вечером приходить и утром на поверке отмечаться. Выходных опять же - два, прямо как на свободе. Да еще и заработная плата будет рублей 30.

- Да вы прям рай описываете, не меньше, - хмыкнул я.

- Ну, для любого заключенного это рай и есть, - с обидой посмотрел на меня адвокат.

- Да я понял, не переживайте. Спасибо вам за пояснения, - что такое химия я знал не понаслышке, бывал там в прошлой жизни.

Перед отправкой обратно в камеру, мы еще немного поговорили о том как вести себя на суде (молчать и жалостливо шмыгать носом), Шницерман поинтересовался, нуждаюсь ли я в чем-то, на том и распрощались.