Не вняв моим доводам, поручик Федор Дорохов продолжал настаивать на своем плане:
— Так мне и не понадобится пехота для этой вылазки, ротмистр. Если только вы разрешите, я использую всю нашу кавалерию, чтобы пройти навстречу неприятельскому каравану по лесным тропам, которые мои разведчики обнаружили. И мы попытаемся зайти в тыл супостатам. Выйдя из леса на дорогу позади неприятельского обоза, мы неожиданно ударим сразу по французским конным артиллеристам, которые плетутся в арьергарде, как докладывает наша разведка. Если это получится, то, лишившись пушек и их обслуги, гусары уже не смогут нанести нам поражение.
Поразмыслив, я все-таки кивнул, соглашаясь. Ну, что же поделаешь, если Дорохова снова тянет на подвиги? Впрочем, я прикинул в уме, что шансы на благоприятный результат у новой дерзкой боевой операции, предлагаемой поручиком, имелись. Но и у меня были кое-какие соображения, как повысить шансы на победу в предстоящей стычке. Потому я сказал:
— А давайте, поручик, поступим вот таким образом. Вы нападете на французских конных артиллеристов неожиданно из лесу, но только не на середине их марша, а в момент, когда они окажутся уже близко к монастырю, на расстоянии огня из штуцеров, которых мы захватили у французов достаточно, чтобы наши стрелки со стен и башен могли открыть довольно плотный и точный огонь по неприятелю. Вы ударите по хвосту французской колонны, а наши солдаты станут стрелять по ее голове. И тогда гусары, которые будут посередине, попадут словно между молотом и наковальней.
— Отличный план, ротмистр! Будет исполнено сию же минуту! — воскликнул поручик, и, воодушевившись моим согласием, он побежал отдавать распоряжения, готовясь выступить в сторону неприятеля как можно скорее.
Полный энтузиазма и решимости, Дорохов стремительно покинул наш импровизированный штаб у костра в центре монастырских руин. Его глаза в тот момент горели азартом, и в них читалось предвкушение предстоящего боя. Я же, следя за его удаляющейся фигурой, почувствовал, как в моей душе борются с одной стороны тревога за молодого офицера, а с другой стороны — надежда на то, что удача улыбнется ему и на этот раз. Ведь этот парень, надо признать, до сих пор показывал себя чертовски удачливым. Но, сейчас на кону стояла не только его личная везучесть, а и весь успех удара по врагу наших кавалеристов, которые снова поступали в распоряжение поручика.
Морозное солнце уже поднялось высоко в ясное небо, ветер тоже затих, и заснеженный лес искрился благостным спокойствием зимней сказки. Это ощущение портили только вороны. Перелетающие с ветки на ветку в верхней части крон самых высоких сосен и елей, они стряхивали снег с ветвей, нарушая благолепие пейзажа. Поднявшись на монастырскую стену вместе со своими солдатами, я наблюдал за суетящимися черными птицами. Громко и мерзко каркая, вороны словно бы предвещали новую кровавую битву.
Тем временем, Дорохов собрал всех наших всадников, и, когда он объявил о предстоящем деле, их лица отражали решительность и возбуждение. Поручик быстро объяснил свой план разгрома обозной колонны противника на марше, и его слова, полные уверенности, зажигали в сердцах воинов новую жажду боя. После того, как нашим кавалеристам удалось разбить конных егерей, они испытывали самый настоящий боевой задор, желая еще раз проучить проклятых лягушатников. Вот только, потери проредили не только пехотинцев, но и ряды наших храбрых конных рубак, а потому в строю всадников осталось уже не половина эскадрона, а всего лишь чуть больше одного кавалерийского взвода.
— Мы атакуем лишь тогда, когда французы приблизятся к монастырю. Торопиться не стоит. Сейчас нужно найти в лесу возле дороги хорошую засадную позицию, замаскироваться там и дать подойти французам поближе, чтобы они оказались на дистанции огня, и наши стрелки с высоты стен смогли поразить врагов, не оставляя супостатам шансов сбежать с поля боя. В этот момент, как только грянут первые выстрелы, и стрельба впереди отвлечет гусар эскорта, мы и нанесем неожиданный удар по арьергарду неприятельского обоза, — произнес Дорохов, обращаясь к своим унтер-офицерам, которые, собравшись вокруг поручика, внимательно слушали его указания. Потом добавил:
— И еще, братцы, когда ударим на французов из леса, мы должны быть быстрыми, как ветер, чтобы сразу ошеломить супостатов, не давая им подготовить орудия к стрельбе. Наша главная цель — это с наскока уничтожить вражеских артиллеристов, которые со своими пушками плетутся позади обозных телег. А уже потом, покончив с артиллеристами, мы вступим в бой с французскими гусарами. На узкой дороге их преимущество в числе вряд ли сильно поможет им. К тому же, со стороны монастыря нас поддержат стрелки.
Когда Дорохов со своими кавалеристами выдвинулся из чумного монастыря, погода все еще не испортилась. День оставался ясным и морозным, а снег хрустел под копытами лошадей. Но, зимнюю тишину по-прежнему нарушали крики ворон. И поручик, ведя за собой свою кавалерию, думал о том, что, быть может, это и к лучшему. Ведь за вороньим гвалтом вероятность того, что неприятель услышит засаду, делалась меньше.
Внимательно осматриваясь вокруг и следуя за разведчиками, едущими впереди и показывавшими путь, который они обнаружили накануне, Дорохов достаточно быстро добрался по лесной звериной тропинке до того места в лесу, которое разведчики приметили и где предлагали устроить засаду. Густые разлапистые вековые ели, стоящие плотной кучкой на небольшом лесном холмике, могли вполне надежно укрыть здесь всадников густой тенью от глаз неприятеля, который пойдет по дороге. Но, если выглянуть из-за еловых лап, то сама эта дорога отсюда, с пригорка, просматривалась совсем неплохо от ближайшего поворота и до самого монастыря. Спуск с холмика был пологим, да и расстояние до дороги от холмика представлялось небольшим, как раз подходящим, чтобы всадники неожиданно обрушились из-за елок на вражескую колонну до того, как французы успеют подготовиться к отражению атаки. А относительно ровное место без всяких буреломов и канав не таило опасности того, что лошади атакующих в галопе сломают ноги. Определившись с диспозицией, Дорохов остановил коня, приказав своим всадникам затаиться за деревьями и ждать подхода неприятеля.
В это же время, мои солдаты, соорудив настоящие длинные лестницы из стволов молодых стройных березок, скрепленных перекладинами, помогли мне забраться на самый верх одной из двух монастырских башен. Деревянные перекрытия дозорной площадки давно сгнили и провалились, как и части шатровой крыши, расположенной над ней. Но толстые башенные стены из камня, а также достаточно широкий каменный балкон, примыкающий к ним снаружи, сохранились вполне неплохо. И в качестве наблюдательного пункта сооружение вполне годилось, поскольку с высоты открывался отличный вид, несмотря на то, что внутри пустотелой башенной конструкции с давно обрушившимися перекрытиями дым от большого костра, разложенного внизу, закручивался в спираль, поднимаясь к небу столбом, словно из какой-нибудь широкой заводской градирни.
Тем не менее, аккуратно балансируя на уцелевшем узком полуразрушенном балконе башни и стараясь не сверзиться вниз, поскольку заледенелые камни оказались скользкими, а ограждение отсутствовало, рассыпавшись от времени, я в свой нехитрый телескопический оптический прибор видел вокруг достаточно далеко во все стороны. И это позволяло мне в ясный день через окуляр подзорной трубы рассмотреть всех, кто к монастырю приближался. Неспешно, но неотвратимо наползая из-за холмов, людские массы австрийского ландштурма накатывались издалека, словно селевой поток, постепенно заполонявший долину тысячами солдат в серых шинелях. А с другой стороны по дороге между деревьев тянулась длинная лента французского обоза. И эти обозники пока не ведали, что двигаются прямо навстречу австрийскому ополчению, многократно превосходящему их численностью. Ведь они пребывали в уверенности, что идут на соединение с основными силами своего полка, штаб которого разместился накануне в заброшенном монастыре. И разубеждать их в этом раньше времени, конечно же, не стоило.
Стоя на башне древнего монастыря, я ощущал внутри себя нарастающее напряжение, понимая, что предстоящий бой будет трудным. Распределив стрелков на стенах, я выслал вперед и засадную группу, которая, спрятавшись на заброшенном монастырском кладбище, поросшем лесом, должна будет открыть фланговый огонь, когда вражеская обозная колонна застрянет перед монастырем, остановленная залпами стрелков, засевших поверху стен. Кроме этого, я распорядился с помощью пленных французов завалить арку ворот поваленными деревьями, создав баррикаду, непроходимую для конницы, за которой тоже засели наши стрелки.
А еще раньше, до появления вражеской колонны на горизонте, пленные французы по моему распоряжению, не покладая рук с самого рассвета, навалили срубленные деревья с той стороны, где в стенах монастыря зияла огромная брешь, через которую кавалеристы Дорохова накануне прорвались прямиком к французскому штабу. Пленники работали с неохотой, но под бдительными взглядами наших солдат, которые иногда подбадривали особенно ленивых прикладами ружей, они довольно быстро притащили из леса и навалили деревья друг на друга, создав препятствие для конницы и с этого направления. После такой тяжелой работы выглядели французы жалко, их руки были покрыты смолой и еловыми иголками, а лица отражали усталость и ненависть к нам.
Несмотря на все принятые оборонительные меры и уверения пленных французских офицеров в своем смирении, я опасался, что недовольные и усталые от работ, навязанных нами, плененные егеря, которых набралось больше двух сотен, все-таки могут поднять бунт внутри монастыря, увидев поблизости своих гусар. Потому я распорядился срочно построить всех пленников в большую колонну и отвести их в наш прежний лагерь, в заброшенную каменоломню с рудником внутри. Пленные, разумеется, не знали, что отправляю я их прямиком навстречу австрийцам. И те, наверняка, удивятся подобному «подарку». Впрочем, то, как решат поступить австрийцы с этими пленными французами, меня мало волновало в этот момент, поскольку я готовился к бою, имея гораздо меньше личного состава, чем противник, и вовсе не имея артиллерии, в то время, как у неприятеля она была. А удастся ли Дорохову сходу нейтрализовать французских артиллеристов, оставалось пока вопросом открытым.
Прежде, чем распределять своих стрелков по позициям, я обратил внимание на их лица — они были полны решимости, но, в то же время, на них читалась усталость не меньшая, чем у пленных французских солдат. Ведь семеновцы уже выдержали много испытаний в этом походе, а любой человек сделан не из железа. Да и железо тоже устает, ржавеет и ломается. Что уж требовать от обычных людей? В сложившейся ситуации меня немного радовало лишь то, что солдаты после тяжелого боя на рассвете в пехотном каре все-таки успели за несколько часов поесть, согреться возле костров и даже немного поспать. И сейчас, когда их опять подняли по тревоге, каждый из русских гвардейцев понимал, что его жизнь снова зависит от точности и слаженности действий в бою. Построив солдат, я обратился к ним с небольшой речью, рассказав о новом приближении неприятеля и изложив план противодействия. И бойцы смотрели на меня с пониманием того, что необходимо набраться терпения и хладнокровия, чтобы подпустить неприятеля поближе, а ударить только тогда, когда враг появится возле самых монастырских стен.
В пехотную засадную группу, задачей которой было спрятаться на заброшенном кладбище, я отобрал самых сильных физически. Этим ребятам предстояло не только открыть фланговый огонь, когда вражеская колонна встанет перед монастырем и заметается под обстрелом наших стрелков со стен, но и организовать противодействие вражеским гусарам, которые, наверняка, кинутся в их сторону, понеся потери от выстрелов. Позиция на кладбище среди разросшихся деревьев и кустов, остатков оград вокруг провалившихся старых могил и солидных могильных камней, многие из которых все еще торчали вертикально, как раз прекрасно подходила для того, чтобы лошади вражеских всадников сломали там себе ноги, если только туда сунутся. И тогда наши чудо-богатыри из Семеновского полка, затаившиеся там, покончат с французскими гусарами с помощью штыков. Во всяком случае, я надеялся, что гвардейцы не подведут меня и на этот раз.