Столичный доктор. Том II

Глава 4

Арестовали меня ночью. В прихожей раздался какой-то шум, ругань Кузьмы. Дверь спальни открылась, внутрь вошел мой старый недобрый знакомый Емельян Федорович Хрунов с керосиновой лампой в руках. Наплевав на все нормы приличия — в мокрой шинели, и даже не сняв галоши. За ним толпились полицейские чины в форме, какой-то пожилой мужчина, в очках, с тростью. Я очень порадовался, что отговорил Вику переезжать и сначала провести подготовительную работу с маман. Иначе бы мы не вытерпели, и эту ночь явно спали бы в одной постели. А тут такая «представительная» делегация. Скандал на всю Москву.

— Что за бесцеремонное вторжение?! — я сел в кровати, изобразил гнев на лице.

— Баталов, Евгений Александрович? — усмехаясь, спросил Хрунов.

— Знаете же, кто я. Мы знакомы. И что вы тут делаете?

— Порядок такой, — прокурор прошел в комнату, поставил лампу на стол. — А делаю я тут свою службу.

— Вы же районный прокурор?

— Повысили до товарища городского, — Емельян Федорович ласково улыбнулся, оперся на стул. — Не соблаговолите ли одеться, господин Баталов?

— Может, скажете, для чего вы тут?

— Произвести задержание преступника.

— За что?

— За поединок, коего последствием будет смерть или нанесение увечья, или тяжкой раны, виновный в том, если обида, давшая повод к сему, или же в случае, когда того узнать с достоверностью нельзя, — Хрунов, подняв глаза к потолку, явно цитировал какой-то документ, — если вызов на сей поединок сделан им, подвергается заключению в крепости на время от четырех лет до шести лет и восьми месяцев. Статья одна тысяча пятьсот три Уложения о наказаниях уголовных и исправительных Российской империи.

Надо было видеть, с каким торжественным выражением лица произнес это прокурор. Имеет повод. Десять граммов свинца отправились прямиком в плечо Шувалова. Графа развернуло на месте, после чего он закричал и упал лицом в талый снег. Я дошел до барьера, встал, как положено. Может, Шувалов владеет левой, и сделает ответный выстрел. Но нет, боль оказалась слишком сильной, секунданты позвали врача. Дуэль была завершена.

— Судить вас будут. И в крепость.

Лицо Хрунова просто светилось от счастья. Как же… Укатал удачливого конкурента в тюрьму. Теперь может заново подкатить к Виктории. Только вот Талль такого никогда не простит — я уже успел немного изучить характер девушки. Твердый как сталь. Если что-то решила — добьется.

— Ну мы это еще посмотрим. А вы кто? — я повернулся к седому с тростью.

— Судебный следователь Бринн, — представился чиновник. — По министерству юстиции.

— Прямо опасного преступника задерживаете, — усмехнулся я. — Вызвать надо было, сам бы явился.

— Ироды, — я услышал, как ругается Кузьма, потом голос доктора Горбунова, который снимал квартиру у «Русского медика» на нашем этаже. Он спрашивал заспанным голосом: «Что случилось?»

— Вот и вызываем. Не смог отказать себе в удовольствии, хоть и не обязан участвовать, — снова усмехнулся Хрунов. — Вы ведь, Евгений Александрович, будете вести себя смирно?

— Я буду вести себя по закону. И потребую адвоката. А сейчас, господа, выйдите, мне надо одеться. Не думаете ли вы, что я выпрыгну с третьего этажа?

Хрунов заколебался, глянул в окно.

— Хорошо, только быстро!

Привезли меня не куда-нибудь, а в знаменитую Таганскую тюрьму. «Таганка, все ночи полные огня, — напел я негромко, удивляя конвоиров. — Таганка, зачем сгубила ты меня?..». В «приемном» обыскали, удивляясь, почему доставили прямо сюда, а не в арестантский дом при полицейской части. После чего проверил врач. Ну как врач… Косматый мужик в заляпанном сером балахоне. Смотрел, разумеется, вшей и прочую живность. Тюремный чиновник зачитал мне правила нахождения в Таганке, после чего повели фотографировать. Анфас и профиль. Ослепленный вспышкой, я пал духом, сдал под опись часы — больше ничего ценного у меня при себе не было. Никакой арестантской одежды мне не выдали — лишь тюфяк и ложку с железной тарелкой и кружкой. На этом процедура была закончена, меня определили в одиночную камеру. Типа карантин. Я развернул скатку матраса, внутри которой оказалось тоненькое одеяло и подушка, завалился на нары. Камера три метра на два, привинченный стол и стул, вонючая донельзя параша с крышкой в углу камеры в качестве туалета, высокое окно с решеткой, из которого неимоверно сквозило.

Лег на нары, попытался заснуть. Получалось плохо — сильно себя жалел. А это, как известно, занятие саморазрушительно. Поэтому попытался переключиться на сочувствие другим людям. Кого бы пожалеть? Вику? Совратил невинную девушку, испортил ей судьбу. И хорошую партию с Хруновым, кстати. Сейчас бы уже, поди, была женой самого товарища городского прокурора. Я засмеялся. Этот товарищ, если его в пятом году не пристрелят, в семнадцатом первым делом отправится прямо на мое место. Возьмут вместе с женой в качество заложников. А потом расстреляют. Это если не сбежит в Париж, где он в лучшем случае устроится работать таксистом, а супруга — проституткой. Нет, жалеть Талль категорически не получилось — я ей, выходит, выдал путевку в жизнь. В будущем вся медицина будет стоять на женщинах-врачах, как земля на слонах. Да и не совратил я Вику — все у нас случилось по взаимному желанию и… любви? Тут я крепко задумался, пытаясь разобраться в своих чувствах. Сходу не получилось. Опять вернулся к сожалениям. Винокуров? Нет, этого тоже не жалко. Все что мог, я для него сделал — Славка отвез семью с вокзала на свидание, на словах ему все инструкции передали. Он теперь сам хозяин своей судьбы. Здесь я опять засмеялся. А ведь Емельян, вполне быть может, сидит где-то тут рядом, по соседству. Можно даже перестукиваться. Или что там делают порядочные арестанты? Пускают «дорогу» через решетки с малявами? Хотя последнее, наверное, из криминального опыта будущих сидельцев.

А может, мне графа пожалеть? Десять грамм свинца в плечо — это вполне возможно раздробленные кости. Которые тут сращивать правильно еще не умеют. С полноценной правой рукой можно попрощаться, инвалид на всю оставшуюся жизнь. Это если еще не загноится рана и Шувалов не отправится на кладбище. Это Неверова я отвез к Боброву и стрептоциду. А графа-то небось отправили к военным хирургам. Нет, жалеть Шувалова тоже не получалось. Он выбрал свою судьбу сам.

О! Власовский! Вот кому можно посочувствовать. Я только сейчас осознал, что на милого, доброго обер-полицмейстера повесят Ходынку. Ну а кого еще делать виноватым? Не царя же и не великих князей. Эти прямо по пословице — жена Цезаря вне подозрений. Так что козлом отпущения точно сделают Сан Саныча. Недосмотрел, прозевал. Вот кому бы помочь! Съездить, что ли, на Ходынское поле и осмотреться — что там можно сделать? И в третий раз я горько засмеялся. Ездок из меня сейчас — три метра вперед и сколько же назад.

Мое самоедство прервал стук ключа по железу в коридоре. Откинулась кормушка в двери, зычный голос произнес «Завтрак»! Еда не поражала воображение — перловка на воде и кусок серого хлеба. Никакого чая — в кружку налили кипятка и радуйся. Думал, что после завтрака меня отправят на допрос, но, увы, никто судьбой приват-доцента Баталова не интересовался. Никаких прогулок, душеспасительных бесед — обо мне просто забыли. Чтобы не вернуться к самоедству, выполнил малый разминочный комплекс у-шу, помедитировал. Потом потренировал вход в боевой транс, который меня уже один раз так здорово выручил. После обеда, который представлял из себя постные щи с таким же, как и на завтрак серым хлебом, я собрался начать качать права. Мне даже не предложили за свои заказать доставку еды. Что там делают правильные сидельцы? Объявляют голодовку? Требуют встречи с начальником тюрьмы? Но рушить режим не пришлось — за мной пришел тюремщик, объявил «на выход с вещами».

Голому собраться — только подпоясаться. Завернул все свои нехитрые пожитки обратно в матрас, вышел в коридор. Привели меня обратно в «приемный покой», где осматривал доктор и обыскивали. И тут было шумно. На бледного Хрунова кричал полный краснолицый господин в пенсне, явно военный, потому что в форме, чью принадлежность я затруднялся узнать. В сторонке сидел уже знакомый мне следователь Бринн, меланхолично курил в потолок.

— … вам что, Высочайшее утверждение особых правил разбирательства ссор в офицерской среде не указ?

— Правила касаются только офицеров, — Хрунов суетливо вытер со лба пот платком. — Господин Баталов не служит в армии!

— На сей счет есть третий параграф, — красномордый вытащил тоненькую книжечку из портфеля, открыл по закладке: — «в случае столкновения офицера с лицом гражданским, если это лицо правоспособно для удовлетворения, то дело мало чем рознится от столкновения между военнослужащими, в этом случае командир части передает дело на рассмотрение суда общества офицеров, которое и разрешает вопрос как и о правоспособности гражданского лица, так и о необходимости вызова на дуэль этого лица…». Я вам официально заявляю, господин Баталов признан правоспособным. Его судьба будет решаться генерал-губернатором, в штате которого служит граф Шувалов!

— Я протестую!

Хрунов затравленно посмотрел на меня, я же игнорируя его взгляд, сбросил матрас прямо на пол, прошел к рукомойнику, с наслаждением умылся.

— Что вы молчите, господин Бринн? — прокурор попытался вызвать подмогу в лице следователя. Тот тоже достал какую-то книжицу, процитировал:

— Циркуляр номер семьдесят дробь шесть по Военному ведомству. «Следственное производство о поединках между офицерами, по роду своему подлежащее судебному рассмотрению, препровождается с заключением прокурорского надзора подлежащему начальнику, от которого, вместе с бывшими по данному случаю постановлениями Судов общества офицеров, представляется по команде Военному Министру, для всеподданнейшего доклада Государю Императору тех из сих дел, которым не признается возможным дать движение в установленном судебном порядке».

Я, честно сказать, вообще ничего не понял из прочитанного, но присутствующие прониклись упоминанием Государя Императора. Лица стали торжественные, даже Хрунов перестал киснуть:

— Значит, дело будет рассмотрено в полку графа Шувалова, а затем поступит на апробацию Великому князю и военному министру?

— Именно это я вам и сказал сразу, когда вы собрались арестовывать господина Баталова, — покивал Бринн. — Но нет же пророка в своем отечестве. Боюсь, господин приват-доцент теперь может требовать с вас извинения.

Все посмотрели на меня. Я же продолжая игнорировать «почетное собрание», выглянул в соседнюю комнату, где за столом сидел знакомый мне тюремный чиновник и делал вид, что не «греет уши».

— Часы отдайте! Которые по описи.

Мне тут же вернули брегет, который я завел, и с большим удовлетворением запихнул в наружный карман пиджака. А жизнь-то налаживается. Ну попостился чуток, так ведь диета полезна для здоровья. Ну и меня слегка вернули с небес на землю.

— Господин Баталов, меня зовут Петр Григорьевич Свищов, — представился красномордый, когда я вернулся к «почетному собранию». — Военный прокурор московского округа. Имею поручение генерал-губернатора доставить вас для разбора дела.

— Ну, раз имеете поручение… — я повернулся к Хрунову. — Что же касаемо вас, Емельян Федорович, то готов выслушать ваши извинения завтра в двенадцать пополудни при сотрудниках скорой помощи. Раз уж вы арестовывали меня при них.

Лебедев видел, как меня сажали в тюремную карету? Видел. Небось уже вся клиника в курсе моей беды, а Вика так и вовсе на стенку лезет от тревоги.

— Не слышу ответа! — надавил я на прокурора. Все присутствующие смотрели на Хрунова с интересом. Прогнется или нет.

— Дождусь разбора дела генерал-губернатором, — тихо произнес Емельян Алексеевич, опуская глазки.

— Очень на это надеюсь, — я повернулся к Свищову. — К вашим услугам, Петр Григорьевич.

Поехать не получилось. Ибо пришлось «плыть». Весна совсем вступила в свои права в Москве и город начало заливать. На улице было по щиколотку воды, шел мелкий противный дождь. За сутки, что я провел в тюрьме, снег практически везде исчез, резко потеплело.

— Ох, беда, беда, — жаловался потом по дороге Свищов. — Теперь жди утопленников по всему городу.

На Тверской воды пока было мало, наша карета подъехала к центральному входу дворца генерал-губернатора. Тут же к нам бросились слуги в ливреях, приняли верхнюю одежду. Появилась возможность себя разглядеть у огромного, в человеческий рост зеркала, что стояло недалеко от парадной лестницы. Зарос немного, но вид бодрый, глаза горят. Да, решается моя судьба, но я почему-то спокоен и уверен в себе. Интересно, почему?

— Сергей Александрович уже был в госпитале у графа Шувалова, — прошептал мне на ухо Свищов. — Тот повинился в поединке, просил прощения, что подвел Великого князя.

— Два раза!

— Простите, что?

— Повод к первой дуэли был тоже ерундовый, уж поверьте мне. Я расспрашивал Неверова, пока вез его в университетскую клинику.

— Слышал, слышал, — покивал военный прокурор. — Это дело тоже поступило на рассмотрение офицерского собрания Екатеринославского полка.

— Господин Баталов, прошу вас, Его Императорское Высочество ждет вас, — к нам подошел высокий дворецкий с такими огромными бакенбардами, которым бы позавидовал любой генерал.

А как же Свищов? Я посмотрел на прокурора, но тот только мне покивал мне в сторону лестницы. Придется идти без него.

Принимал меня Великий князь в небольшой гостиной, где буквой П стояло несколько диванов. Выглядел губернатор точно так же, каким я его запомнил на выставке фонографов — высокий дядька, будто аршин проглотил. Аккуратные усики и бородка, надменный вид — вы мне все давно и много должны. Ну и всякое золотое шитье, аксельбанты и прочая броская бижутерия на мундире. Глаза слепит, да.

— Что же, господин Баталов, — начал первым разговор Великий князь после моего поклона. — Расскажите мне о случившимся.

Стоя напротив губернатора, коротко поведал о причинах дуэли. Указал на то, что защищал свою честь и в целом меня бы устроили извинения графа. Но тот отказался.

А чего это Сергей Александрович так неуловимо морщится, когда меняет позу? Вот прям легкая, еле заметная тень на лице появляется. И когда встал пройтись возле камина, тоже все слегка неловко выглядело? Ба… да у Князя, похоже, проблема со спиной! Отсюда и такая странная осанка. Корсет на нем, что ли?

— … дела у скоропомощной клиники?

Тут я понял, что прослушал последнюю фразу губернатора и надо наверстывать.

— Москвичи весьма довольны, Ваше Императорское Высочество, — я попытался вспомнить цифру пациентов, которых мы обслужили, но сходу не смог. — Имеем благодарственное письмо от двух пожарных инспекторов и участкового пристава.

Последнее было от Блюдникова, которого я попросил дать бумагу по симулянту. Приставу не трудно, а мне можно блеснуть перед князем.

Который похоже, просто не знал, какое решение принять по дуэли и просто тянул время. С одной стороны — ранен его адъютант и просто так дело спускать на тормозах не комильфо. С другой стороны, граф Шувалов явно неправ, о чем уже успел признаться и наверняка даже получил прощение.

— Что же мне, господин Баталов, с вами делать? — как бы про себя произнес губернатор, усаживаясь обратно на диван.

— Позволить мне осмотреть спину Вашего Императорского Высочества, — внезапно для себя брякнул я.

Брови князя взлетели вверх, я сумел удивить дядю царя.

— Простите, что вы сказали?

— Полгода назад, так же как и вы сейчас, — я решил рискнуть и пошел ва-банк, — страдал от сильных болей в спине. И даже был некоторое время парализован ниже пояса. Но сумел вылечиться благодаря иглоукалыванию и особому китайскому массажу. О чем вышла статья в медицинском журнале.

Про растяжку рассказывать сразу не стал — долго и муторно объяснять. Экзотический китаец — это броско и цепляет.

— И в каком же журнале?

Великий князь явно заинтересовался.

— «Практическая медицина».

Сергей Александрович позвонил в колокольчик, в гостиной тут же нарисовался слуга.

— Пошлите за моим секретарем. Пусть принесет последний… — Романов посмотрел на меня, и я слегка поклонился, соглашаясь, — номер «Практической медицины».

— И что же… эти методы так быстро подействовали? — великий князь внимательно на меня посмотрел, после того как слуга закрыл за собой дверь.

— Прошу поверить, — я наклонился вперед, легко достал пальцами рук ботинок. — Могут помочь и Вашему Императорскому Высочеству.