Столичный доктор. Том II

Глава 20

Эту заметку в утренних Ведомостях я даже вырезал и сложил себе в папочку. Если можно пожарным, то почему нельзя скоропомощникам? Очень даже можно. Правда, только летом. Потому начинается полгода зимы и все, тушите свет. Для начала, пожалуй, куплю себе такой велосипед. И предложу со мной прокатиться Вике. Девушка как будто что-то почуяла — ходила, заглядывала в глаза. Которые у меня очень-очень честные. Специально тренировал. Но обижать Талль не хотелось — поэтому да, велосипедная прогулка по центру Москвы с задачей фраппировать всех, кого только можно.

Во дворе раздался удар колокола. Это так Ли Хуан сигнализировал всем о начале тренировки. На которую ходил не только я, но и к моему удивлению… еще пара врачей, включая Винокурова-старшего. Число учеников китайца все росло и росло, к преподаванию подключилась внучка Ли — Синцзюань. Она отвечала за стойки, растяжку, работу с мешками. Ставила удары и даже помогала убирать каретный сарай после тренировок. Я настоял на том, чтобы платить ей за уроки — сам китаец брать деньги отказался. Впрочем, Сергей Александрович продолжал вызывать Ли на массаж и платил, как я слышал, очень щедро. Не скупился.

Сегодня у нас был день спаррингов и меня поставили в пару к Лэй Чану. Это уже был привычный противник, которого я хорошо изучил. Статичные стойки, высокие, сильные удары. Лэй был поклонником стиля Орла и любил тычковые выпады. Не дай бог, такой попадет по нервному узлу — мигом скрутит от боли. Я отвечал рубящими ударами, периодически подлавливал соперника на вертушках «хвостом дракона».

В перерыве между спаррингами разговорился с Винокуровым. Тот пока только начал ходить на первые занятия, изучал самые простые стойки, связки, и прочее добро, вроде бы скучное, но без которого никак.

— Читал на афише, что в Москве открыли курсы по французской борьбе, — Александр вытер пот со лба полотенцем. — Совсем недавно заинтересовался бы. Но тут, конечно, экзотика!

— Трудно? — поинтересовался я, сочувственно похлопывая по плечу.

— Очень! Особенно болят ноги. А ведь мне на вызовы, по этажам…

— Я начинал заниматься, когда травму спины еще не до конца залечил. И вот что вам скажу, Александр. Ушу мне очень сильно помогло. Появились мышцы на спине, связочный аппарат укрепился. Сейчас просто «летаю»!

— Что ж… верю вашему опыту. Потерплю. Слышал, что в цирке проводятся схватки между борцами и публикой. Со ставками. Ежели поупражняться подольше у Ли Хуаня — можно большие деньги заработать.

Я засмеялся:

— Вы сначала правила уточните. Может так оказаться, что удары запрещены. А разрешена только борьба в стойке и партере.

— Точно, — Винокуров сник.

И я решил его подбодрить:

— Кстати, готовьтесь принимать подстанцию в Рогожской слободе. Там заканчивается ремонт, Чириков уже закупает экипажи и лошадей.

— Как же так? Я совсем недавно в «Русском медике»! Есть врачи куда опытнее меня. Тот же господин Моровский.

— Подстанций будет шесть, — пожал я плечами. — Почти всем вам придется возглавить отделения и филиалы. Я предупреждал вас при приеме на работу. Может, некоторым даже в столице.

— Переезжать в Питер?

— А на оклад в пятьсот рублей?

— Неужели так много?

— Московская Дума выделяет средства на следующий год, — я тяжело вздохнул.

Ибо знал, что ни черта она пока не выделяет. Надо опять ехать, встречаться с Назаренко и прочими чиновниками из медицинского комитета Думы и МВД. Все перетягивают канат, отпихивают от себя поручение Великого князя включить службу скорой помощи в бюджет города. Как раз по поговорке — «псари» меня не жалуют ни грамма.

В дверь заглянул Должиков.

— Евгений Александрович, жалобщик. Буйный.

— Что ты там шепчешься? А ну пусти! — секретаря отодвинул в сторону дюжий господин, по виду купец не из бедных.

И сделал он это легко, будто штору на окне поправил. Хотя Должиков совсем не худосочен, килограмм девяносто есть.

— Проходите, пожалуйста, присаживайтесь, — включил я самую сладкую из своих улыбок. Ошибочно, как оказалось.

— Что ты щеришься, сучий потрох?! Я вашу богадельню враз разнесу! Твари!

Я встал, хрустнул пальцами. Этого колобка я уделаю на раз-два-три. Но лучше поступить хитрее.

— Пойдемте.

— Куда? — опешил жалобщик.

— Наказывать виновных, куда же еще? Кого именно? — дельно удивился я. — Расстреляем, и всё.

— Да, точно! Убью гада!

— Фамилия его как? Сами понимаете, надо жалование отменить, бумаги оформить. Как полагается. По-другому никак.

Ну вот, удивился. Уже хорошо. Можно начинать работать. Гуру нейролингвистического программирования учат, что чем быстрее и дальше сдвинешь собеседника из привычной колеи, тем проще внушить необходимое.

— Фамилие… не помню… — задумался жалобщик.

— А случилось что?

— Так приехали, дочерь, значит, задыхаться начала. Ентот говорит, обсмотреть надо. Я вышел, невдобно ж. Жена осталась. А потом и ее услали, уж не помню за чем. Вернулась жинка, а там этот охальник на дитятко навалился, и сиськи ей жмакает! Вот таки дохтура тут у вас!

Тут я малость прифигел, но сумел сохранить «покер-фейс».

— А дальше?

— Степанида Саввична моя от такого дух чуть не испустила, а я хотел было сразу этого… так при нем хрен здоровый, не пустил. Фельшор. А я к вам, порядок надо навести!

Ну, примерно понятно. Если фельдшер такой, что этого мордоворота отогнал, то вариант один — Урхо Пеккала. Чухонец был принят на работу недели две назад, и всё это время его обхаживал Жиган — на кулачках померяться. А как же — два метра сплошных мышц и кулаки как моя голова. Но парень решил посвятить себя медицине и мечтал только об одном — накопить денег и выучиться на врача.

Я заглянул к диспетчерам.

— Пеккала с кем из докторов сегодня?

— Горбунов, вторая бригада.

— Они на станции?

— Нет, на вызове… Ой, вот во двор заезжают. Я сейчас…

— Я сам.

В спорных ситуациях надо знать обе версии истории. Особенно если это касается подчиненных. Потому что я своих защищать буду в любом случае, даже если они кругом неправы. После я сам накажу, но своей властью. А чужим нечего и пытаться. Мне этот купчина сто лет не нужен, и рассказ его малоинформативный. Какая такая нужда заставила доктора на глазах у кучи свидетелей чуть ли не насиловать пациентку? У Горбунова жена и трое детей, ему тридцать пять лет. Он за время работы видел огромное количество дам различной степени раздетости, так что молочные железы купеческой дочери вряд ли могли его привлечь. Да и рассматривать пациентку как сексуальный объект? Это по меньшей мере непрофессионально.

Из кареты выпрыгнул Пеккала, чуть не столкнувшись со мной.

— Стой, раз-два, — скомандовал я. — Доктор где?

— Здесь я, Евгений Александрович, — донесся стон из кареты. — Встать не могу…

— Что случилось, Михаил Александрович?

Я залез внутрь экипажа. Горбунов лежал на боку, поджав колени к животу.

— Ишиас… проклятый… Прямо на вызове скрутило… Так неудобно, упал на пациентку, пришлось вот так на карачках дослушивать. А там пневмония крупозная, отвезли в Екатерининскую больницу… Родственники еще… конфликтные… Объяснить не получилось… Ох, подвел я вас, Евгений Александрович… Простите, ради Бога… Я сейчас… Полежу, очухаюсь, доработаю потом… Как же, бригада без доктора…

Ну вот, пошевелиться не может, а туда же — полежу немного, доработаю. Да ему медаль надо дать, что вопреки собственному нездоровью работу не бросил, вызов обслужил.

— Урхо, зови Жигана, отнесите доктора домой. Найдите потом Федора Ильича, пусть зайдет ко мне, я расскажу, как сделать щит из досок. Скажи диспетчерам, если вызов будет, меня пусть зовут. Не стойте, работайте!

Я вернулся к купцу, который бегал по приемной подобно зверю в клетке. И хорошо, адреналин быстрее сгорит.

— Нашли охальника? — налетел он на меня.

— Дочь ваша в Екатерининской больнице, с воспалением легких. Наши медики ее туда доставили, — огорошил я его.

— Ой, Господи, — перекрестился купчина на образ святого Пантелеймона.

— А у доктора в спину вступило, разогнуться не мог, упал. Вон, привезли, ходить не может, — кивнул я на окно. — Просит прощения, что упал на вашу дочь.

— А я… грешным делом… Прости, Господи… — жалобщик снова осенил себя крестным знамением, поклонился иконе. — Прошу прощения, господин врач. Поеду я, к доченьке моей.

И только когда он убежал, я сел на стул и начал дико ржать, представляя, как Горбунов лежит на больной, а Пеккала держит разгневанного отца семейства.

Попытки сделать подобие мешка Амбу у меня были. Аж одна штука. Вроде всё просто — что-то, выполняющее роль меха, трубка, и сменная маска. Получилось дичайшее убожество, которое быстро, почти мгновенно, вышло из строя, да к тому же было крайне неудобным в использовании. Наверное, я техзадание немного не так поставил. Или исполнитель был не на высоте.

А мне ведь не «амбушка» нужна, которая годится исключительно для скоропомощных дел, а аппарат для искусственной вентиляции легких. Даже если он будет не электрическим, а приводиться в действие мальчиком, гоняющим по кругу ишака — это какая же польза получится, если у нас будет нечто, дышащее за пациента с заданной частотой и объемом!

Да что ИВЛ, если в природе нет даже грелок! Простых резиновых мешков с завинчивающейся пробкой, в которые можно заливать горячую воду, или замораживать ее. Нету! Выяснил я это совершенно случайно, когда дал указание положить грелку со льдом на живот послеоперационному больному. Начались какие-то непонятные движения с бутылками и прочим барахлом. Спросил. Отвечают — не ведаем, барин, о чем вы. Позвал Чирикова, который уже ориентируется в ассортименте медицинских изделий лучше всех в Москве. И Федор Ильич не знает, о чем я спрашиваю. И даже заявляет, что никогда о таком не слышал.

И тут я понял — вот это шанс. Грелка — не таблетка, она в каждом доме должна быть. Потому что удобно и практично. А про больницы всякие и говорить нечего. Десятки и сотни, в зависимости от количества коек. Даже рубль с одного изделия… Это будет… Сумасшедшие деньги! И я за них найму сотню микробиологов, посажу их, как обезьян в анекдоте про пишущие машинки и роман «Война и мир», и пусть хреначат, ищут нужную плесень денно и нощно, без выходных и праздников. Картина маслом, как говорил персонаж одного фильма — грелки продаются, лаборанты с чашками Петри бегают между термостатами… Красота! А на сдачу какие-нибудь механики сооружают аппарат ИВЛ. А Федор Ильич Чириков руководит установкой аквариума для акул с осьминогами, я же помню, мечтал о таком.

Я чуть не бегом побежал в приемную. Даже Должикова удивил, по-моему. Потому как до этого я был солидарен с теми, кто говорит, что генералу бегать невместно — в мирное время смешно, а в военное может вызвать панику.

— Егор Андреевич, немедленно позвоните Якову Ивановичу Маргарову, поверенному по оформлению привилегий. Я вам давал его номер. Этот пусть едет, как только сможет. После свяжитесь с Романом Романовичем Келером. С ним встречу назначьте… допустим, на завтра. Но тоже не очень откладывайте. Понятно?

— Будет сделано, Евгений Александрович.

Минут через десять секретарь доложил о назначенных встречах. Поверенный мчится на всех парах, Келер завтра готов в удобное для меня время. Вот что с людьми предчувствие солидной прибыли делает! Любую встречу согласен подвинуть, лишь бы денежки не убежали. Очень скоро Роман Романович не без моей помощи станет самым успешным аптекарем Москвы. Миллионщиком. Или уже стал. Думаю, идею с грелкой он будет продвигать с максимально возможной скоростью. Ничего сложного, резинщики этого добра в самые короткие сроки наделают нужное количество.

Я уже начал прикидывать, какой остров у короля Греции выторговать под стоянку моей яхты, как в жизнь ворвался телефон. Хорошее изобретение, но иногда уже бесить начинает.

— Здравствуйте, Евгений Александрович! — голос Боброва я узнал, несмотря на звуковой фон из треска и шума.

— И вам не хворать, Александр Алексеевич.

Интересно, что заставило Боброва звонить по телефону? Прибор он не очень любит, почитая за неизбежное зло. Общаемся мы и так часто — живет он рядом, в Борисоглебском переулке, и время от времени заходит просто так, без предварительной договоренности.

— Приглашаю вас завтра к нам на кафедру. Время — два пополудни. Официально. Форма одежды — парадная. Отказ не приемлется. Прошу не опаздывать.

О как! Неожиданно. Неужели что-то хорошее? Ну, плохое вряд ли. Иначе Александр Алексеевич предупредил бы. Но фантазия сейчас работала только в сторону грелок, и придумывать, что там на университетской кафедре ждет, даже не стал. Приеду — узнаю.

Бобров встретил меня у крыльца. Поздоровался, осмотрел с ног до головы, признал форму одежды подходящей. И провел тайными тропами к себе в кабинет.

— Ждите здесь, скоро за вами приду.

— А что хоть будет? — поинтересовался я.

— Сейчас узнаете, — таинственно улыбнулся он, и ушел.

От нечего делать начал листать немецкий медицинский журнал, лежавший открытым на столе у Боброва. Ого, статья об операции на сердце. Автор Herr Vaclav Morovsky, Oberarzt am Krankenhaus der Russischen Medizinischen Gesellschaft, Moskau. Странно, мне не прислали еще. Зато в статье славословия великому хирургу, который непосредственно у операционного стола разработал и блестяще провел первую в мире… Да, я такой. Могу. Обращайтесь.

Тихо скрипнула дверь, вошел Бобров.

— Надо у вас этого Моровского переманить. Будет и про меня писать такие статьи. Еще и иллюстрации какие замечательные! Ну, пора, Евгений Александрович. Прошу за мной.

Отвел он меня не куда-нибудь, а в лекционный зал. Студиозусы были, но на галерке. А в первых рядах… Всё руководство Московского университета, наверное. По крайней мере, ректор Некрасов, похожий на старичка-боровичка из старинных советских фильмов-сказок, присутствовал. И декан медфака Нейдинг демонстрировал суровый лик судебного медика с тридцатилетним стажем. Иных я не знал. Кроме знакомцев и приятелей — Дьяконова, Филатова и Россолимо. Хотя и Иван Михайлович здесь же, приветливо улыбается. Надо будет узнать, что там его гаврики делают с группами крови.

Ректор, узрев меня, брошенного Бобровым у входа, взгромоздился за кафедру.

— Господа, не будем долго тянуть. Все мы собрались здесь по очень приятному поводу. Императорский Московский университет, ректором которого я являюсь, поздравляет господина Баталова Евгения Александровича с присвоением звания экстраординарного профессора хирургической госпитальной клиники. Это сделано в честь признания выдающихся достижений на медицинском поприще. Поприветствуем нашего коллегу!

Раздался гром аплодисментов.