Столичный доктор. Том II

Глава 21

Охренеть и не встать! Я поднялся на трибуну к ректору, пожал руку. И еще одну. И еще. Коллеги тоже вылезли из-за парт первого ряда, начали поздравлять. Аплодисменты все не стихали и не стихали. Секунд десять, наверное. После Боброва, подняв руки и призвав к тишине, на трибуну вышел Россолимо. И выдал такую комплиментарную речь, что патока полилась из всех щелей. Вспомнил мне все. Зеленку, стрептоцид, суп Моро, схему реанимационных мероприятий, скорую… Мне даже захотелось проверить, не появилось ли у меня свечение вокруг головы, а то мало ли что…

— А операции! — он потряс несколькими журналами, которые принес с собой. — Новый метод резекции кишечника, операция на сердце. Кто может из вас похвастать, что работал с миокардом? Четыре полноценные научные публикации в ведущих медицинских журналах. Всего за полгода. Ланцет! Дойчес Эрцтеблатт! Это, господа, уже европейский уровень!

После таких восторженных аттестаций, меня попросили сказать речь.

— Вы, батенька, теперь самый молодой экстраординарный профессор в истории университета, — пробасил ректор. — Каково вам?

Очень я хотел сказать пару ласковых «Некрасовым». Как выкинули меня с кафедры, как отчисляли студентов — взять того же Винокурова-младшего… Но придется говорить приятные банальности.

— Хочу выразить благодарность всем медицинским работникам за их труд и преданность профессии. Наша работа — это не только спасение жизней, но и помощь людям в сохранении здоровья. Необходимо всегда помнить об этом, — я посмотрел на столпившуюся вузовскую профессуру. — Особую признательность хочу выразить руководителям нашей альма матер. Благодаря вам мы можем обмениваться опытом и знаниями, узнавать о новых технологиях и методах лечения. Именно в университете начался мой научный путь под руководством профессора Талля.

Народ оживился, даже раздался выкрик с галерки:

— А что там с его архивом? Какую панацею нам дальше ждать?

— Боюсь, вы немного переоцениваете значение архива, там указаны, так сказать, магистральные направления, но «крутить колеса» приходится нам в «Русском медике». Если не верите — можете заглянуть в клиническую лабораторию. Там как раз именно сейчас идут сложные поиски лекарства, которое, надеюсь, будет эффективно действовать против подавляющего большинства существующих бактерий. Но эти опыты, увы, пока нельзя назвать успешными.

Надо себе потолще слой соломки подстелить. На случай открытий пенициллина. Не архивом Талля единым, так сказать…

Я почесал затылок. Ладно, речь произнес, надо проставиться теперь. Не будет фуршета — не поймут. Ресторан какой-нибудь? «Славянский базар»? «Яр» или «Стрельна» с цыганами? Приглашения всем присутствующим пришлю, это само собой. Потом подумаю. Всё равно не сегодня — такие вещи надо готовить загодя.

Сложилось впечатление, что о моем назначении знали все, кроме меня. На станции собрался самый натуральный несанкционированный митинг. С возложением цветов и раздачей алкогольных напитков. Я такую фигню на работе не приветствую, потому что очень быстро теряется контроль. Смотришь — и уже любое мало-мальски значимое событие превращается в гулянку с песняком. Вот вы только дернули по соточке, не успел отвернуться, а уже откуда-то появляется гармонист, а бухгалтерия всем составом отплясывает «Барыню» на столе. Со всем сопутствующим панибратством и падением начальственного авторитета. И потом начинается: «Саныч, мне до получки червонец займи…». А червонцы нынче золотые пошли — в стране идет денежная реформа, так и разориться можно.

Но сегодня — ладно. Потерплю немного. Насчет самого молодого профессора, это Некрасов, наверное, загнул. Должны быть в истории универа и персоны помоложе. Могли бы, конечно, дать звание почетного доктора. Не путать с почетным профессором, которого присваивают после четверти века службы в качестве намека, что пора бы и мемуары начинать писать. А вот доктор — самое оно, вообще ни к чему не обязывает. Но за экстраординарным профессором стоят еще и две тысячи в год. За эти деньги можно трех лаборантов нанять. Или двух. А я за это — пару лекций. Или показательных операций.

Подошел с поздравлениями Моровский, начал рассказывать, как благосклонно к нему отнеслась судьба, дав возможность работать рядом со мной. И прочие, приятные уху, но совершенно бесполезные любезности. Осторожно намекнул, что мое «профессорство» одобрено на самом «верху». И даже пролоббировано.

— Вацлав Адамович, сегодня видел у Боброва вашу статью об операции на сердце… — вопрос моих «долгов» мне был неприятен и я решил поменять тему.

— Да, вы сами визировали текст перед отправкой…

— Помню, было. Но почему у нас нет этого журнала?

— Как это «нет»? — удивился поляк. — Получен неделю назад, подшит, папка в вашем кабинете. Я вам докладывал… В клиническую библиотеку копия также куплена. Уже расписана на две недели вперед.

— Заработался совсем. Спасибо, Вацлав Адамович.

Ну всё, пора пить пирацетам, память улучшать. Хотя его нет, наверное. Ну тогда ехать отдыхать от этого бесконечного дурдома. Теперь я смутно припоминаю, что Моровский мне и журнал показывал, и даже папку с публикациями, которые он аккуратно подшивает, вспомнил.

Наступил момент обязательного фотографирования. Для летописи «Русского медика». Виктория Августовна, наш штатный фотограф, с новеньким аппаратом наперевес дала сигнал. Выстраивает вокруг виновника торжества слегка поддатый народ по одному ей известному алгоритму, перегоняя участников с места на место. Стоп, не понял, а что это за ассистент появился? Я такого на работу не принимал. У меня пиар-служба состоит из одной девицы Талль на ноль целых одну десятую ставки.

— Кто это? — поинтересовался я, когда Вика вдруг заняла свое место в строю. Рядом со мной, естественно.

— Так приезжал вместе с Гиляровским, фотограф, Матвей.

Точно, та же прическа в стиле «мне парик не нужен» — волосы висят по плечам, усики подкручены… Творческая личность, короче. Но не господин Какеготам, не Матвей Батькович, а просто по имени? Червячок подозрительности и ревности грызнул моё сознание. Так, на мгновение буквально. А дальше пришлось держать улыбку и пытаться не сдвинуться с места — скорость переноса действительности на фотопластинку всё ещё далека от желаемой.

Кстати, господин Матвей прибыл к нам не просто так. Его притащил в качестве сопровождающего сам дядя Гиляй. Решил домучить меня расспросами. Шутка, конечно. Беседовать с Гиляровским — одно удовольствие. Глыба, а не человек. И лишнее упоминание в прессе нам не помешает. Больше вызовов — шире денежный поток. Как-то так. И я старательно улыбался в объектив, и без устали пытался объяснить, чем мы здесь занимаемся, таким образом, чтобы понятно было всем без исключения.

Кстати, о моем неожиданном профессорстве Владимир Алексеевич не знал. По крайней мере удивился очень натурально. И поздравлял искренне.

Короче, убил я на это дело больше часа. Вышел провожать гостей, и выявил, что праздник уже перетек в конференц-зал, откуда доносились здравицы в честь отсутствующего виновника торжества. Мы с журналистом тоже пили коньяк. Исключительно для улучшения коммуникации. По крайней мере внедрять новые медицинские технологии я не пытался.

А вот и Чириков, в отрыве от коллектива ждет ценных указаний.

— Очень хорошо, Федор Ильич, что я вас встретил. Не пришлось искать. Разгоняйте этот вертеп. Нечего разлагать работающую смену. Пять минут — и вокруг тишина и сплошь рабочая атмосфера.

— Сейчас сделаю.

Специалист по оформлению привилегий Яков Маргаров отработал каждую затраченную на него копейку. Бумаги подготовил быстро и вроде как без ошибок. Формулировку придумал универсальную — «сосуд любой формы, изготавливаемый из гибкого материала, с герметично закрывающей его крышкой». Короче, чтобы ни одна зараза не смогла повторить, не заплатив. Рассказал об искусстве формулировок. Вон, на швейную машинку — любая хрень с иглой, у которой ушко внизу. И всё. Работает.

Оказалось, что прототип грелки всё же имелся. Британцы лет двадцать назад использовали какую-то бутылку для горячей воды из индийской резины. Что это такое, армянин не знал. Главное, что патента на это дело никто не догадался получить. И «Русский медик» — самый первый в очереди. И единственный.

Ну и всё, раз заявка есть, можно и аптекаря окучивать.

Роман Романович встречал меня по высшему разряду. Наверняка у порога ждал с той самой секунды, как я по телефону ему сказал, что выезжаю. Ковровой дорожки только не хватало. Не успели мы в кабинет зайти, как уже на стол начали выставлять всякие вкусняшки, появился кофейник, из которого благоухало сбивающим с ног ароматом свежесваренного кофе. Ждал. Надеется. Что же, постараюсь не разочаровать. Деловые партнеры мы, или так, покурить вышли?

— Вот, Евгений Александрович, кофеек, как вы любите, — предложил он сразу.

— Не откажусь.

И мы испили кофею, не заводя никаких деловых разговоров. Погоду обсудили, про измерение артериального давления он любопытный случай рассказал — когда начали просить специальную манжету для коня. И только легкая неусидчивость, будто у Келера появился синдром беспокойных ног, выдавала нетерпение моего визави.

— Не будем терять время, — сказал я, отставляя чашку из тончайшего фарфора.

— Да, — ответил Келер, пытаясь заглушить этим вздох облегчения.

— Вот, извольте, — я вытащил из портфеля эскизное изображение грелки. — Изготавливается из резины, можно разной формы. Наливаем горячую воду, или, наоборот, лёд насыпать. Крышку завинчиваем плотно для герметичности. Всё.

— Прекрасно, Евгений Александрович! Как всегда у вас — гениально, не побоюсь этого слова! Я… со своей стороны… заказ сейчас разместим…

В глазах у него явно мелкали числа, всё увеличивающиеся — аптекарь начал прикидывать на ходу затраты на интенсивную рекламную кампанию, себестоимость, доставку, объем неснижаемых складских остатков, и еще что-то узкоспециальное.

— Ваш вердикт? — решил я прервать сеанс прикладной арифметики.

— Заказ размещу сегодня же. Десять тысяч штук для начала. Неделя, от силы полторы — на изготовление. Цену… потом калькуляцию проведем, Евгений Александрович… После подсчета затрат…

Очнулся, торгаш проклятый. Сейчас начнет плакать, какой он бедный и несчастный. Пришлось опередить.

— Два пятиалтынных с изделия, господин Келер. Сами понимаете, на меньшее с таким товаром…

— По рукам, Евгений Александрович, спорить не буду!

Быстро он согласился, засранец. Надо было больше требовать. Ничего, он мне «амбушек» за бесплатно наделает. Бонусом. Никуда не денется.

Новые подстанции открывали с разницей в один день. С оркестром и ленточкой, серебряными ножницами и девочками, вручающими цветы всяким чиновникам из официальных кабинетов, что решили примазаться. Пришлось пригласить, потому что дело с Думой и медицинским комитетом оной сдвинулось, наконец, с мертвой точки. Видать, псарям дали августейшего околоцарского пинка под зад. И не только в бюджет на следующий, девяносто шестой год, попали, но и было выделено специальное финансирование на текущий. Отдельной статьей. Знатоки выразили единодушное мнение, что такого не было никогда, и я точно внебрачный сын Великого князя.

Сейчас я тону в бумагах — скорую помощь надо отделять от «Русского медика», передавать на баланс материальные ценности, переоформлять документы, и прочее. Занятия эти явно придуманы врагом рода человеческого, от чиновной трескотни заведомо воняет серой. Думаю, надо носить с собой бутылочку со святой водой и втихаря обрызгивать этих гадов. Чует мое сердце — будут дымить и корчиться.

Единственное, что скрасило весь этот официоз — визит Лизы на новую подстанцию в Рогожской слободе. Ее мы открывали «с колес», всего с одним экипажем и двумя бригадами. Так сказать «на вырост». И тут вдруг кортеж, без предупреждения. Да еще вместе с репортерами.

Все прошло по майскому сценарию — представления княгине врачей, запись в памятной книге. Чириков и тут не подвел, сунул новому главному врачу подстанции Моровскому увесистый том — а тот уже передал княгине.

Репортеры ослепили вспышками, Лиза тайком мне улыбнулась.

После официальной части, княгиня попросила сопроводить ее на прогулку:

— Хочу увидеть храм Рождества, — Елизавета Федотовна опустила вуалетку на белой шляпке, я невольно заглянул в вырез декольте, затянутого тонкой кисеей. Открытые руки, пышные оборки на плечах… И шикарное многослойное ожерелье из жемчуга вокруг точеной шейки. Все очень прилично, элегантно, в церковь не могут не пустить!

Я тайком кивнул Жигану, тот убежал вперед. А мы медленным шагом пошли в сторону Рогожского кладбища.

— Уместно ли посещать великой княгине раскольническую церковь? — тихо поинтересовался я.

— Алтари опечатаны, — пожала плечами Лиза. — Морозов и Рябушинский готовы сделать крупные пожертвования городу, если будут даны послабления старообрядцам. Сергей Александрович посчитал, что мой визит в храм может быть первым шагом в деле примирения власти и архиепископа Савватия. Возможно, его даже пригласят на коронацию.

— Это вызовет гнев православной церкви.

— У города образовался большой дефицит средств, — тихо произнесла княгиня. — Больше ста тысяч рублей. А Зимний дворец пока никаких ассигнований не делает, бюджет коронации так до сих пор и не определен.

То есть Николая еще не помазали, а Москва уже кругом должна. Отлично Питер устроился. А потом еще говорят, что первопрестольная пьет все соки из страны.

Мы подошли к церкви, тут уже маячил Жиган и высокий седой священник в черном.

— Протопоп Никодим, — назвался батюшка, провел старческой рукой по длинной, окладистой бороде.

Я представил княгиню, потом сообщил, кто я и зачем мы тут.

— Что же… Смотрите, можете и свечку поставить, Ваше высочество, — пожал плечами Никодим.

Перед нами открылись двери церкви, мы вошли в храм. Тут было темно, только возле нескольких образов горели лампадки. Алтарь и правда, был опечатан, в воздухе чувствовался запах ладана. Может, они тут как-то тайком служат?

Эту мысль я и озвучил Лизе.

— Полиция бы сразу доложила, — покачала головой княгиня, подошла к одной из икон. — Смотрите, Евгений Александрович! Какая тут древняя роспись! Говорят, в двенадцатом году храм разграбили французы и на иконах есть следы сабельных ударов.

Мы обошли всю церковь, но следов лягушатников так и не нашли. Наверное, испорченные иконы были убраны.

Уже в приделе состоялось объяснение. Елизавета сообщила мне, что в первую неделю августа планируется поездка всей великокняжеской семьи на воды в Пятигорск. И если бы я мог составить компанию…

— Сергей Александрович тоже едет? — удивился я.

— Нет, — покачала головой Лиза. — Он останется в столице, готовить город к коронации.

— До нее еще долго.

Я видел, что разговор княгине дается трудно, она краснела и мяла веер.

— Тем не менее. Еду я, слуги, Маша, Дима и няни.

После осторожных расспросов, я уяснил для себя несколько вещей. Во-первых, в семье московских Романовых воспитываются двое детей великого князя Павла Александровича — Мария и Дмитрий. Сам князь служит на Кавказе. Он вдовец, находится то ли в опале, то ли в каких-то сложных взаимоотношениях с царской семьей. Во-вторых, поездка пройдет на курьерском поезде Москва — Владикавказ до Минеральных Вод, где вагоны перецепят до Пятигорска. Где у московских Романовых есть собственный дом.

— Пара недель, может быть месяц — обозначила сроки Елизавета — Ваша работа позволит взять отпуск?

— Работа не волк, в лес не убежит, — грустно пошутил я. — Осенью мне нужно ехать в Германию. Пришло приглашение на конгресс немецких естествоиспытателей и врачей.

— Берлин?

— Да, в столице.

— И будет доклад? — заинтересовалась княгиня. — О чем?

— О методах реанимации, — кивнул я. Про то, что Рентген сделает свой первый аппарат лучевого исследования внутренних органов, говорить не стал. Может статься, что Вильгельм Конрад еще даже и не приступал к экспериментам с катодными трубками, и что там у него было в машинке…

— Впрочем, окончательного подтверждения от немцев пока нет, а мне надо еще получить заграничный паспорт.

— С этим затруднений не будет, — быстро пообещала Лиза. — Я попрошу супруга все ускорить.

Княгиня осеклась, опять покраснела. Да, все это звучало двусмысленно. Тем более, что за паспортом и дворника послать можно. Надо было заканчивать тему:

— Нас уже ждут. К первому августу постараюсь передать все дела, и буду… в полном вашем распоряжении!

Лиза благодарно сжала мою ладонь своей.