Столичный доктор. Том II

Глава 13

Я отложил утренние газеты, зевнул. Похоже, императрица наконец забеременела. Не только психи в падучей об этом галлюцинировали, но и аристократы тоже сплетничали. Куда не зайди — на скачки, в клуб, ресторацию — везде бла-бла-бла про царицу. С животом она или еще нет? Почему плохо себя чувствует? Будет ли наследник мужского пола или фальстарт? В газетах свирепствовала цензура, но как говорится «на каждый роток не накинешь платок» — слухи ходили. Особенно всех интересовало, почему царицу возят в инвалидном кресле. Меня, как большого специалиста по оным, регулярно допрашивали. Что там может быть и как лечить? Класс, да? Я Александру Федоровну в глаза не видел, анамнез не собирал, и анализы не брал — а меня уже допрашивают. Как же… Восходящая звезда московского медицинского небосклона. Лечит наложением рук все, кроме родильной горячки у мужчин.

Впрочем, кое-какая «звездность» начала проявляться. Стоило мне спуститься в кабинет — один за другим пришли еще два «Айпфенбаума». Англичанин от «Бичема», и австрияк от компании «Мерк». Причем оба уже знали не только про стрептоцид, но и про манжету тонометра, про зеленку. Естественно, хотели патенты. Были вежливы, постепенно увеличивали сумму предложения. Тоже посланы в пешее эротическое путешествие. Оказались умнее немца — ушли на своих двоих без вовлечения в процесс Жигана.

История с торговыми представителями показала — новые лекарства и приборы становятся популярны. И пока большие игроки думают, неповоротливо вращая сложные бюрократические механизмы, всякая мелочь пытается сорвать банк. Купив монопольные права, тот же «Дортмунд вельт» не собирался производить ни одного миллиграмма лекарства. Думаю, Отто надел бы еще более представительный костюм, и пошел бы по настоящим фармацевтам — пытаться впарить препарат за сумму, сильно превосходящую первоначальные вложения.

Надо поставить фильтр на пути вот таких гениев маркетинга. А то мы на одних пирожках для них разоримся. Пусть оставляют свои коммерческие предложения у секретаря, а тот, улыбаясь, будет обещать: «Мы с вами свяжемся». Или что сейчас произносят вместо «когда рак на горе свистнет»?

Сразу после торговых представителей, я принял доклад от Моровского. Всё хорошо, количество вызовов растет, в стационаре занято больше половины коек. Новые бригады наняты и граф катался на Рогожскую заставу — смотреть дом под новую подстанцию. Даже сам поторговался с владельцами.

— Вот папочка с вариантами, — Вацлав передал мне документы на дома — дескать, уже пора делать выбор и принимать чье-то предложение. — На полях карандашом мои пометки.

— Спасибо, изучу, — я тяжело вздохнул, понимая, что вторая подстанция снова загоняет нас в финансовую яму, из которой мы только-только выбрались. Но и не расширяться нельзя — количество вызовов растет изо дня в день.

Обсудили работу хирургов. Операции — большей частью аппендэктомии. Ну и прочее, по мелочам — «кружок штопки и шитья». Скорая работала и как травмпункт.

— Что еще, Вацлав Адамович? — спросил я, когда уже вроде бы всё обсудили, но граф продолжал мяться, незаметно для себя вытирая ладони о халат.

— У нас… можно сказать, уникальный случай, Евгений Александрович! — решился он. Ага, зашугал я его до нужной степени, боится, но в меру.

— Рассказывайте. Если это не связано с выпадением трех мизеров подряд во время вчерашней игры в преферанс.

— Позавчера ночью был доставлен пациент Хромов, пятидесяти лет, с проникающим ножевым ранением живота, по вызову из Мясницкой полицейской части.

— С Хитровки, что ли?

— Оттуда. Нам предлагали доставить его в Орловскую лечебницу, но мы решили…

— А что, там уже оперировать начали? — удивился я.

Лечебница существовала в доме Хитрово, и там пытались оказывать медицинскую помощь хитрованам. Но настолько я помню, с натяжкой это заведение тянуло на фельдшерский пункт. Там числилось пять, что ли, коек «для оперативных больных», но с приходящим врачом, который принимал аж целых четыре часа с десяти до двух…

— Наверное, решили, что понадобится священник из Смоленской церкви… — скупо улыбнулся Моровский. Пошутил, значит.

— И что больной? — спросил будто нехотя, но на самом деле мне очень интересно, чего натворили мои сотрудники без указующего перста и ехидных комментариев.

— Мною и Никитой Егоровичем была проведена верхне-срединная лапаротомия с целью ревизии брюшной полости. Выявлено повреждение большого сальника и тощей кишки с брыжейкой. Учитывая, что с момента ранения прошло около шести часов, после удаления экссудата было принято решение об иссечении воспалившегося участка. Культи соединены одним этажом шелковых узловых швов поперечно, выведен дренаж. Состояние больного средней тяжести, динамика положительная, отделяемое из дренажной трубки скудное, серозное…

— Молодцы, если так. Больных мы посмотрим чуть позже, я сообщу.

А сам порадовался за подчиненных. Теперь и в загул с цыганами рвануть можно, здесь и без меня справятся. Операцию, конечно, не уникальную провели, но вот так, с ходу, в Москве за такое пара-тройка человек всего взялись бы. В это время любой хирург, сделавший большую полостную операцию, сразу доказывает свой высокий уровень.

У меня не больница в голове, а костюм. Потому что тот самый ужин у Великого князя близится, а я ничего не делаю. Это не мои мысли, а резюме длительного неоднократного выедания мозга от Виктории Августовны. Остальные заинтересованные лица, скорее всего, тоже так думают, просто сказать боятся.

Сейчас магазин готового платья — это для младших приказчиков и подмастерьев. Остальные пользуются услугами портных, которых здесь великое множество. Очень массовая профессия. И, казалось бы, проблем никаких нет — выйди на улицу, найди заведение посолиднее, и заказывай что хочешь. Но нет. Выбор богат, только толковых предложений не очень много.

Хороший портной фрак не шьет, а строит. Это я с прошлой жизни помнил. Хочешь обидеть — расскажи про швейную машинку и лекала из модного журнала. И я доверился знакомствам своих подчиненных. Чириков как величайшее благо сообщил, что нашелся не просто специалист, а почти поставщик двора. «Значит, драть будет втридорога», — подумал я, и отправился к назначенному часу на Большую Дмитровку, в доходный дом Фишер.

Сволочи, да тут испытывают терпение похлеще, чем у самых мздоимистых бюрократов. Меня встретила какая-то девица, изображавшая ресепшн, взяла небрежно визитку, и милостиво кивнула на ряд стульев, обозначив начало ожидания. Ни чаю, ни даже воды предложено не было. Минут через двадцать откуда-то вышла некрасивая дама лет тридцати пяти, мазнула по мне взглядом, и скрылась, ничего не сказав. Наконец появилась и та, что меня встречала, буркнула, что Надежда Петровна занята, придется подождать, и на сей раз предложила чай. Я согласился. Понятное дело — мурыжат, сволочи, чтобы клиент дозрел. Цену себе знают, вот и выпендриваются. Занервничаешь, уйдешь — и всё, назад не пустят. И я ждал. Чай оказался слабо подкрашенной водичкой, еле теплой. Я сделал глоток из вежливости, потом чашку отставил.

Достал из саквояжа свежий номер «Хирургической летописи», и принялся читать, начиная с первой страницы. По уровню большинство статей весьма напоминают рефераты нерадивых студентов, но я за всё время написал для них аж целых две статьи, да Моровский, понукаемый мною, штук пять отправил. Хочешь повысить уровень издания — пиши туда сам, никто не мешает. Издают его мои, можно сказать, товарищи — Склифосовский и Дьяконов, препон не будет никаких.

— Господин Баталов? — снова та самая девица. Что на этот раз, кофе комнатной температуры?

— Да, слушаю, — ответил я, вставляя закладку на двадцать шестой странице.

Надо будет потом еще раз почитать эту статью о топографии подколенной ямки, что-то там не то написали — так и пациентов покалечить не трудно.

— Надежда Петровна готова принять вас.

Охренеть, модистка — и я к ней на прием, оказывается. Не тем я в жизни занимаюсь, наверное.

— Ламанова, Надежда Петровна, — отрекомендовалась та самая некрасивая дама с начесом на голове, что уже выходила на меня смотреть.

— Баталов, Евгений Александрович, — кивнул я.

— Вы что же, думаете, я читать не умею? — без намека на иронию ответила она, подвигая по столу мою визитку. — Рассказывайте, что за нужда у вас.

— Я приглашен на ужин к Великому князю. Мне нужен…

— Что в приглашении? Белый галстук?

— Именно так. Мне хотелось бы черный ко…

Да, похоронный, но зато сто процентов не ошибешься. С этим фраком потом можно хоть в оперу, хоть на прием.

— Понятно, фрак, — оборвала меня портниха. — Встаньте. Сюртук снимите. Руки поднять. Направо. Спиной. Сядьте на стул…

Я уж не знаю, чего Ламанова не измерила своим портновским сантиметром. Но крутила долго. И при этом ничего не записывала. Потом, коротко бросив: «Одевайтесь», она что-то чертила на листке карандашом, при этом смешно шевеля губами, как это делают малограмотные, когда читают.

— Тысяча двести рублей. Первая примерка через три дня. В одиннадцать. Прошу не опаздывать.

Однако… Цены здесь… не общедоступные. Наверное, восхищение вердиктом отразилось на моем лице, потому что эта самая Ламанова решила мне объяснить местную политику:

— Я вам за шестьсот могу соорудить простенькую пару, чтобы было в чем на службу ходить. А вы получите настоящий фрак! На долгие годы! Вы в нем примете участие в таком мероприятии, о котором многие всю жизнь мечтают — и не получают. Плюс ко всему полдюжины рубашек, две пары жилетов, дюжина пар перчаток, десяток галстуков. Дело ваше, впрочем, можете и отказаться. Я даже посоветую, куда обратиться.

— Но мы даже не обсудили фасон!

— Господин Баталов, если я заболею и попаду к вам, вы будете обсуждать со мной предстоящую операцию и назначения? Скорее всего, нет, потому что сочтете меня несведущей в своем ремесле. И не ошибетесь. Так почему вы считаете, что разбираетесь в моей работе только на основании того, что вам придется эти брюки надеть?

Уела. И сказать нечего. Но цена…

Почтовое ведомство Российской империи в это время — эталон качества. Разноска отправлений — семь раз в день, не считая срочных. Вот это, я понимаю, сервис! Почтальоны все как один — здоровенные мужики в форме и с сумкой через плечо. Я когда этот элемент обмундирования первый раз увидел, мне чуть плохо не стало. От пояса и почти до щиколотки длина, и ширина не меньше. При желании человека среднего роста запихнуть можно.

Нам, в «Русский медик», эти ребята таскают корреспонденцию без устали. Глядя на сортирующего всю эту макулатуру Данилкина, я только поражаюсь своей недальновидности: такого специалиста и вовсе надо было вторым после меня нанимать. А я сгружал это на Вику, да и сам поначалу перелопачивал. Не то, что сейчас — милое дело. Личную корреспонденцию отдельно, деловую — в другую кучку. Хозяйственное — сразу Чирикову.

Вот в личной корреспонденции письмо пришло из столицы нашей империи, города Санкт-Петербурга. В фирменном конверте газеты «Врач». Но адресовано именно г-ну Баталову. Я после памятного диалога к изданию сильно охладел. Собирался даже «тайным указом» запретить врачам туда писать. Потом подумал — «Русский медик» выше этого. Тем более, что размолвка случилась не с коллективом газеты, а с Манассеиным — есть еще редакторы, рецензенты и прочая непричастная братия. Письмо я бросил в ту стопочку, где копилось всякое не особо срочное. И только на следующий день вскрыл и прочел.

Не перевелись еще люди, способные признавать свои ошибки. Манассеин написал письмо собственноручно, не прибегая к помощи секретаря. Это сильно повышало ценность послания. На хорошей веленевой бумаге размашистым врачебным почерком Вячеслав Авксентьевич каялся в лучших традициях горских народов — многословно и самоуничижительно. Выяснилось, что он наговорил лишку исключительно под влиянием эмоций, а мою честность подверг сомнению не иначе как в результате временного помутнения рассудка. Также тайный советник выражал уверенность, что мой талант, высоко оцененный всеми, с кем только ему пришлось на эту тему общаться, даст достойные плоды, которые станут предметом гордости российской науки. А может, и мировой.

Я даже второй раз перечитал, так мне понравилось. Мелькнула мысль зафигачить это в рамочку и повесить в таком месте, где я мог бы видеть письмо в любой момент. Но скромнее надо быть. Только в архив сохраню. В назидание потомкам.

Ложечки нашлись, но осадочек остался. Сам я в манассеинскую газету всё равно ни слова не напишу, даже если просить будут.

Я совсем не удивился, когда услышал те же самые слухи о беременности императрицы, что пересказывали друг другу мои врачи скорой. Кого ждать, да когда, да кто отец… Нет, последнее уже было шуткой, что я себе придумал и чуть не ляпнул, прохаживаясь по залу губернаторского дворца. Это все от стресса. Высшее общество, набриолиненные проборы, фраки, лорнеты… Никого не знаю, общих тем для бесед нет. Хотя нет. Один из персонажей званого ужина мне очень даже знаком. Это граф Шувалов. С рукой на перевязи, весь такой томный, похудевший с лица. Видимо, в больничке его держали на диете, фуа-гра не кормили. Увидел меня, подобрался, сделал шаг вперед. Разговоры в зале мигом смолкли, все на нас уставились, ожидая «продолжения банкета». А ну как мы тут добазаримся до второй дуэли?

— Граф, как ваше самочувствие? — первым нарушил молчание я, забирая у тормознувшего рядом слуги бокал шампанского с подносика.

— Спасибо, лучше, — Шувалов слегка опешил, даже не зная, как реагировать на мое участие.

— Плечо болит?

— Есть немного. Особенно по вечерам и в сырую погоду.

— Не увлекайтесь опием и прочими его производными. Привыкание к ним ведет к дурным последствиям.

— Каким же?

Граф явно расслабился, тоже взял шампанское. Гости потихоньку начали нас окружать и греть уши.

Я описал Шувалову последствия опийной наркомании, посоветовал после выздоровления регулярно разрабатывать руку — иначе может быть потеряна подвижность.

Народ зашевелился, начав хоть и массово, но аккуратно освобождать проход. Интересно, как они узнают? Телепатический сигнал получают?

В зал вошел Великий князь в сопровождении высокого статного мужчины в военной форме и внешне очень похожего на Сергея Александровича. Ясно, этот тот самый брат князя, генерал Константин Константинович, в честь которого устроен званый ужин.

Гости мигом позабыли про нас с Шуваловым, начали кружить хороводы вокруг Романовых. Представили брату князя и меня.

— Наслышан, наслышан, — милостиво покивал мне «два К». — Это вам мы обязаны изобретению аппарата измерения давления?

— Моя роль сильно преувеличена, Ваше Императорское Высочество, — пошел я на попятную. — Вся заслуга — это манжета. Сам прибор придумал Самуэль фон Баш.

— Немец?

— Австрияк. Я ему уже написал письмо с предложением о совместном патенте.

— Tres bien, tres bien, — покивал мне князь.

В разговор вступил Сергей Александрович, который сообщил нам, усмехаясь, что недавно давление мерили царю и царице, им понравилось, и августейшее семейство даже сами освоили всю процедуру. Ну что ж… даже как медицинская забава — это все отличная реклама тонометру. Когда я озвучивал эту мысль князьям, слуги открыли дверь, в зал зашла Елизавета Федотовна.

Народ опять выстроился коридорчиком в конце которого стояли мы трое. Елизавета Федотовна для ужина выбрала даже не платье, а натуральное произведение искусства. Белое, длиной до пола, с пышными юбками и узким силуэтом. Рукава были украшены вышивкой, высокий под горло воротник — бисером. Я всмотрелся в лицо княгини. Оно показалось мне бледнее обычного, а глаза выглядели слегка припухшими. Все оживляли бриллианты в ушках и тяжелое, серебряное колье с красными драгоценными камнями на груди.

Я поклонился, поблагодарил за приглашение на ужин. Князья отошли, беседуя о чем-то своем, Елизавета Федотовна поинтересовалась, что у меня с лицом.

— Поранился, когда был в Санкт-Петербурге, — я на автомате потрогал шрам на лбу. Уже зажил, но рассасываться не хотел. Хорошо меня кучер приласкал.

— Обычно врачи лечат раны, — грустно улыбнулась княгиня, раскрыла веер и начала им обмахиваться.

В зале и правда было душно — не спасали даже открытые окна. Похоже эта духота была перед надвигающейся грозой — где-то вдалеке неплохо так грохотало. Все эти движения веером были не совсем типичными, похоже Елизавета Федотовна мне что-то сигнализировала, но вот что? Может быть, я ей приятен, а может, и наоборот? Я дал себе обещание не только выучиться танцам, но и языку веера тоже. Если уж стал дворянином — надо соответствовать.

Пока княгиня благодарила меня за мужа — курсы массажа Ли Хуана просто оживили Сергея Александровича, да так, что он уже перестал носить корсет, в зале началось движение, слуги широко распахнули двери. Начался званый ужин.

Что рассказать о мероприятии? Если коротко — роскошь и великолепие. Естественно, рассадили всех по заранее распределенным местам. Я оказался в компании подобных мне мелких чинов, пятый переулок за восьмым перекрестком. Кто-то смущенно взирал на окрестности, попав на такой ужин впервые, другие уверенно накладывали себе на фарфоровые тарелки с каждой перемены блюд, не забывая наливаться под длинные тосты вином, шампанским, или чем покрепче.

Мне бы для порядку съесть усиленную порцию сливочного масла — а вдруг придется с кем-нибудь обильно потреблять, но такового на столе не было. Пришлось заменить жирнючим фуа-гра. Хотя мероприятие официальное, можно даже сказать протокольное, надо держать ухо востро — скажешь вроде что-нибудь безобидное, а окажется, что оскорбил августейшую фамилию. У этой публики такое делается на уровне инстинктов. Так, на всякий случай.

Поэтому я скромно ковырял у себя в тарелке, подкладывая потихонечку паштетов, омаров и прочей необычной экзотики, которую и не в каждом ресторане попробуешь. С вилками и ножами всё довольно просто: на каждую новую перемену блюд надо брать крайние, двигаясь к тарелке. Или подглядывать за соседями, если не уверен. Потому что у меня не хватит наглости заявить, как какой-то миллионер в кино, что ем любыми приборами, чтобы не забивать память всякой дрянью.

За столом я был окружен столоначальниками шестого-седьмого класса, все как один с женами. А у меня чина нет, потому что не служу. Приват-доцент, которым я числился — это восьмой класс, коллежский асессор, поэтому и общались со мной скупо. Получше, чем с прислугой, но внимания уделяли немного. А я и рад. Дела «Русского медика» от этих господ зависят ничтожно мало, так что поулыбался, поглазел на князей во главе стола — и адью.

Наконец, устроители решили, что пора. Все встали из-за столов, и вновь началось общение на ногах. Это если знаешь кого-то. Но к великокняжеской чете мне самому первому подходить негоже, с застольными знакомцами мне разговаривать не о чем. Пришлось подпирать стенку и молча взирать на этот праздник жизни. Который разбавила Елизавета Федотовна, сев за рояль. Играла она изумительно — уверенно, быстро. А ведь это сложный Моцарт, Шопен… Я стоял и любовался княгиней — она была подстать великолепной музыке. Сама как произведение искусства.

Когда в игре на рояле случилась пауза, меня нашел Шувалов. Не знаю, выполнял ли он задание начальника, или это была его собственная инициатива, но он принялся водить меня по залу и представлять присутствующим. За короткое время я переговорил вкратце о погоде с несколькими десятками человек. Даже уставать от этого занятия начал. Но что сделаешь — господь терпел…

Очередной тур расшаркиваний и вежливых поклонов прервал лакей, профессионально тихо и четко сообщивший, чтобы я шел за ним. Здраво рассудив, что вряд ли меня зовут на вечеринку нижних чинов, я двинулся в фарватере. Ага, хозяева опять про Баталова вспомнили. Честь им и хвала за это.

Расположились аристократы высшего разряда в отдельном кабинете. Мужчины в мундирах, которые, впрочем, уже расстегнули. И все курят. Разговорчики шли ни о чем. Я бы понял, если меня после демонстрации расположения мягко выставили за дверь. Но нет, интересуются скорой, расспрашивают о подробностях операции на сердце, восторгаются действиями медиков. Константин Константинович оказался не просто генералом, а начальником всей столичной науки — возглавлял Императорскую Санкт-Петербургскую академию наук. А еще писал недурные стихи, переводил. Кое-что даже нам прочитал на память. Немного пафосное, про военную схватку на Кавказе. В стиле Лермонтова.

Нам подали коньяк с лимончиками, аристократы раскурили сигары. Предложили и мне, но я вежливо отказался. И даже пошутил, что видел в анатомичке легкие курильщика. Это дало дополнительную пищу для разговоров — пришлось рассказывать о вреде табака. Но больше намеками и догадками — без конкретики. Пока пугал князей, те успели поднабраться. Движения стали раскованными, шутки совсем не аристократическими. Я даже порадовался, что затолкал в себя фуа-гра — опьянение не так сильно туманило голову. Наконец, раскрасневшийся «два К» поблагодарил за ужин, попрощался с нами. А вот мне смыться из курительной так легко не удалось.

— Господин Баталов, не откажете мне в просьбе? — Сергей Александрович затушил сигару, встал. — Хочу, чтобы вы оценили достижения в лечении моей спины. И у меня будет к вам серьезный разговор