Старые недобрые времена 2

Глава 11 ПТСР

Не обращая внимания на нервничающую официантку, Ванька, отодвинув от себя посуду, задумался, отбивая пальцами барабанную дробь по полированной столешнице.

' — Париж, да и Францию вообще, стоит покинуть как можно быстрее, — решил он, — но…'

Этих самых «Но» выходит достаточно много, и прежде всего это документы и финансы, остальное, пожалуй, можно отбросить, как несущественное. Даже…

… он сглотнул, решительно, хотя и очень болезненно отсекая отношения, выбрасывая кровоточащие чувства прочь, без какой-либо попытки объясниться, понять. Да впрочем, чего там, чёрт дери, непонятного⁈

' — Рекомендательные письма, пожалуй, не стоит брать, — постановил парень, не без труда вернувшись к основной проблеме, — да и… с архитектурой и строительством, пожалуй…'

Здесь он замялся, расстроившись, и непроизвольно одарив посетителя, вошедшего в Салон де Те, таким тяжёлым взглядом, что тот, сглотнув, передумал, и, очень вежливо приподняв шляпу, ретировался прочь на подгибающихся ногах, на что Ванька, в отличии от официантки, не обратил никакого внимания.

' — Архитектура… ладно, посмотрим, — нехотя решил он, с тяжёлым сердцем принимая ситуацию, — Мне обязательно нужно будет юриспруденцию изучить, и, пожалуй, инженерное дело. Юриспруденцию как минимум базово, и в область патентного права обязательно заглянуть. А то ведь… чёрт, даже если я не знаю, как именно сделать то или иное техническое устройство, я знаю как минимум о принципиальной возможности его сделать! А знать, и не делать… ну, хотя бы полежу в эту сторону, а там видно будет.'

' — С архитектурой… — он мысленно вернулся к любимому делу, — потом решу. С возрастом я, скорее всего, изрядно изменюсь, да пожалуй, обрасту по здешней моде бородой, сделаю правильную, без подвохов, биографию, тогда можно будет и заняться, если не передумаю'

Решив это, он почувствовал облегчение, и чуть кривовато усмехнулся расстановке приоритетов. Сейчас совсем о другом думать надо…

' — С адвокатом проконсультироваться, — постановил наконец попаданец, — по поводу документов, и потом в банк. Хотя… сперва к адвокату, а потом уже видно будет!'

Расплатившись, щедро оставил на чай, заметив только сейчас, что он, оказывается, и посетителей распугал, и девушка чуть ли не через раз дышит.

' — Чёрт… вот же ж ситуация!' — смущённо подумал он, чувствуя неловкость вперемешку с раздражением — на себя ли, на ситуацию… он и сам не понял.

— Простите, мадемуазель, — негромко сказал парень, склонив перед ней голову чуть ниже, чем требуют приличия.

— Ничего страшного, месье, — несколько вымученно отозвалась та, — тяжёлый день, понимаю.

Ещё раз поклонившись и выслушав пожелания удачного дня, он покинул наконец Салон де Те, решив не вызывать фиакр, а прогуляться к юристу пешком. Благо, здесь, в центре Парижа, юридических контор достаточно много, да и расположение некоторых из них он неплохо помнит.

— Хотя… — остановился Ванька, — Да! В лавку старьёвщика сперва!

— В Латинском квартале и думать бы не пришлось, — с досадой пробормотал он, — а здесь…

Впрочем, большой проблемой это не стало. Выцепив глазами среди прохожих немолодого месье, одетого достаточно элегантно, но несколько с чужого плеча, что увидят, пожалуй, только люди Света, да и то далеко не все. И может быть, такие как он, с лакейской палочной дрессурой, когда от умения улавливать нюансы такого рода зависит целостность шкуры.

— О, месье… — он зашагал навстречу французу, натягивая на лицо самую любезную, и пожалуй даже, восторженную улыбку человека, встретившего наконец своего кумира вживую, — Прошу прощения, но я из провинции и мне отчаянно нужен ваш совет!

Осыпая француза лестью, Ванька через несколько минут получил не только адреса неприметных магазинов, где можно приобрести подержанное платье…

… и это, разумеется, не лавки старьёвщика, что вы! Это другое!

Помимо адресов, он получил и несколько советов практического толка, касающихся умения одеться и поведения в обществе, оценив их как весьма и весьма дельные. Месье, судя по всему, из разорившихся аристократов, ну или, по меньшей мере, его семья некогда относилась к тем, кого называют «старые деньги».

— Добрый день, месье! — немолодой пухлый мужчина, скучающий за чашкой кофе в отсутствии посетителей, подскочил живчиком, отставляя чашку и спеша навстречу, пухлой ладонью пуша усы с сильной проседью и приветливо, хотя и несколько щербато, улыбаясь, — Рад вас видеть! Чего желаете? Проходите, проходите!

— Взгляните, — он изящным жестом указал Ваньке в сторону манекенов, обряженных по последней парижской моде, игнорируя тот факт, что посетитель одет достаточно скромно.

— Простите, месье… — попаданец сделал паузу.

— Шаброль, — раскланялся перед ним владелец, — Густав Шаброль, владелец этого магазина, прекрасной супруги и целого выводка очаровательных дочек!

В глазах месье Шаброля весёлые искорки и такое яркое парижское «о-ля-ля», что Ванька непроизвольно улыбнулся в ответ, проникаясь симпатией.

— Аксель, — представился он выдуманным именем, подпуская нотку металлического немецкого акцента, — Аксель Эльзессер! Мне рекомендовал ваш магазин месье Лаваль, очень приятный и элегантный месье.

— А-а… вы от Лаваля⁈ — отозвался Шаброль, понимающе закивав, — Замечательно! Итак…

… выбрался Ванька чуть не час спустя, обзаведшись вполне недурным гардеробом, главным достоинством которого, впрочем, по мнению попаданца была не элегантность и даже не цена, а тот факт, что сейчас он решительно не похож на себя прежнего!

Одежда, обувь, аксессуары… кое-какие наработки по поводу изменения внешности без использования грима у него были ещё со времён побега из Российской Империи, а вместе с советами месье Шаброля вышло и вовсе хорошо!

Этакий прусский юнкер. Челюсть, благодаря правильно подобранному шейному платку, выглядит пугающе квадратной, а скулы, напротив, заметно смазались, а всего-то — зачесать вперёд прилично отросшие бакенбарды!

Цену за это, впрочем, он заплатил несколько, по его мнению, завышенную…

… и парижское «о-ля-ля», равно как и симпатичность месье Шаброля, ничуть не помешали ему содрать с клиента по завышенному тарифу, так что подержанная, хотя и очень качественная одежда, обошлась ему не намного дешевле новой.

Мельком оглядев в витрине своё отражение, попаданец остался премного доволен, и, раскланявшись с почтенным лавочником, удалился прочь, несколько рассеянно раздумывая о перспективах прогрессорства…

… в свою, разумеется, пользу! Ну а что? Осчастливить человечество вакцинами против холеры или тифа он не сможет при всём желании, бэкграунд не тот, а вот, к примеру, плечики для одежды… это ж золотоносный прииск!

А если подумать вдумчиво? Сколько таких, очевидных для него вещей, он сможет внедрить? Главное, чтоб не в чужую пользу…

Нужно только разобраться с патентным правом и обзавестись политическим и финансовым весом — достаточным, чтобы уверенно защищать свои интересы. А это и в Европе, и тем более в Америке, где каждый штат играет свою мелодию, будет ох как непросто! Правда, и перспективы…

В ближайшем переулке, сняв с мизинца небольшой перстень из «наследства» Бориса Константиновича, сунул его в носок ботинка, и далее пошёл, заметно прихрамывая и чуть перекосившись на один бок. Мелочь, разумеется, но вместе с полудюжиной таких же узнать в нём Ежи Ковальски, по крайней мере, навскидку, будет очень непросто…

… так, по крайней мере, он надеется.

Хотя где там конспирология и методы слежки, а где он! Давний сосед с маргинальными увлечениями, разрозненные, непрошенные и не очень качественные, зачастую нетрезвые лекции которого Ванька слушал, когда возился на общей кухне, да детективы, просмотром или прочтением которых он не слишком-то увлекался, вот и весь, по сути, источник знаний.

Выйдя из переулка, он огляделся, и, уточнив у прохожих дорогу, дохромал до ближайшей юридической конторы — благо, требуется ему самая общая информация, касающаяся достаточно приземлённых и тривиальных вещей — таких, например, как документы, удостоверяющие его личность.

Контора расположилась на втором этаже узкого, старинного каменного дома с потемневшим от времени фасадом со строгими линиями и изящной резьбой. Безукоризненно вежливый швейцар на входе, настоящий цербер — косматый, массивный и в то же время пластичный, органично смотревшийся бы с алебардой или двуручным мечом, и прошлое у него, пожалуй, интересное! Да и не факт, что настоящее скучное…

Задерживаться в маленьком вестибюле Ванька не стал, мельком мазнув взглядом по картинам на стенах, которые, он мог бы поклясться, да-алеко не дешёвки, и уж точно — не подделки. Внушает…

Узкая мраморная лестнице, истёртая следами ног, искусной работы резные дубовые перила, потемневшие за века дубовые панели… запах выдержанного дерева, бумажной пыли, сургуча, времени, традиций и старых денег.

Вход в юридическую контору преградила массивная дверь, способная выдержать выстрел из лёгкого орудия в упор, на ней начищенная до блеска бронзовая табличка с годом основания фирмы…

… и Ванька, стоя перед ней и считая в уме прошедшие века, даже засомневался на миг, а по карману ли ему всё это? Не поискать ли ему чего-то попроще? Подешевле…

Выдох, вдох… и он, решив, что размен денег на время стоит того, решительно потянул на себя дверь и вошёл, преодолевая нервозность, вылезшую совершенно не к месту. Пожалуй, он и на бастионах не всегда так нервничал…

За конторским столом напротив двери — мужчина в сюртуке цвета воронова крыла с правильным, но безжизненным лицом, словно отлитым из воска, и тёмными бездонными глазами, прикрытыми густыми, кустистыми бровями и дряблыми, мясистыми веками. Едва заметно пошевелившись, он приоткрыл глаза, и на посетителя глянули орудийные дула…

— Добрый день, месье, — шелестящим голосом поприветствал его клерк, усиливая ощущение автоматрона с какой-то дьявольской сущностью внутри. Глупость, конечно… ведь глупость же, да? Верно?

— День добрый, месье, — не сразу отозвался попаданец, отведя глаза и с нервозным любопытством озирающийся вокруг.

В дальнем углу толстый неряшливый старик в золотом пенсне, постоянно поправляющий его привычным жестом, весьма эмоционально разговаривает с пожилым плешивым клерком на скверном французском, то и дело перегибаясь через стол и постоянно вставляя немецкие слова. С длинного мясистого носа старика на бумаги капает пот.

В другом углу — упитанный мальчишка лет десяти методично и важно складывает пачки бумаг в ящики с потёртыми ярлыками, мурлыча себе под нос незатейливую песенку.

Ещё в помещении две закрытые двери, ведущие, очевидно, в святая святых. Гадать, что именно там находится, Ванька не стал.

— Добрый день, месье, — ещё раз повторил несколько нервничающий попаданец, пройдя по персидскому ковру стоимостью не в одну человеческую жизнь, и, присев напротив клерка-автоматрона, несколько суетливо протянув тому бумаги, обрисовывая ситуацию…

… не посвящая, разумеется, в нюансы своей биографии и тонкости взаимоотношений с польской диаспорой.

Пока юрист медленно листал бумаги, изредка, поднимая на него глаза-орудия и задавая уточняющие вопросы, Ванька сидел, не двигаясь, сжимая подлокотники стула.

' — А если он вдруг что-то поймёт? — пришло в голове парню, и ворот рубахи разом стал тугим, врезавшись в горло. Что уж там должен понять юрист, Бог весть…

… но нет, всё прошло гладко. Подписи, расспросы, вежливая, радушная, но несколько отстранённая консультация — и вот он уже на улице, а в голове — звенящая тишина и ясность, как после грозы.

Получасовая консультация обошлась в немыслимые двадцать франков, но от юриста попаданец вышел успокоенным. Имеющихся у него документов вполне достаточно, чтобы нормально жить, переезжать в другие страны и вести дела, хотя, разумеется, в будущем стоит озаботится более серьёзным набором.

— Чтоб вас… — вполголоса ругнулся он, вытирая платком потный лоб и с тоской припоминая, что предстоит ещё и посещение банка. Не то чтобы предвидятся какие-то сложности…

… но он, чёрт подери, так и не смог избавиться до конца от комплекса самозванца — хотя бы потому, что самозванцем он, собственно, и является!

Банк выглядит как храм, перед входом бронзовые львы, гранитные ступени и колонны, внутри мрамор, зеркала, позолота, огромный вестибюль, высоченные потолки, и гулкое эхо. Всё очень торжественно, ещё чуть, и откуда-то из дверей выйдет священник с причтом, читая молитву и окуривая прихожан ладаном.

С трудом отделавшись от этого ощущения, попаданец прошёл внутрь, стараясь не слишком сильно вертеть головой.

Посреди зала массивные столы, покрытые зелёным сукном, и здесь проходят как финансовые консультации, так и биржевые сделки. Впрочем, в последнем Ванька понимает более чем слабо, ориентируясь исключительно на знакомые слова и догадки.

Помимо клиентов здесь хватает и скучающей публики, пришедшей то ли за компанию, то ли как в театр. Ну… есть же люди, которым интересно посещать судебные процессы, так здесь, очевидно, схожая публика.

Здесь офицеры, выгуливающие своих дам, потеющие от волнения должники, и Бог весть, какая ещё публика…

… но впрочем, маргиналов и вездесущих мальчишек всё ж таки нет.

Огромный зал опоясывают кассы и закрытые кабинеты, где совершаются финансовые таинства разного толка.

— Добрый день, месье, — обратился к Ваньке бесшумно подошёдший служитель, этакая неприметная серая крыска, ставшая на задние лапки и небезуспешно притворяющаяся человеком, — чего вам угодно?

— Да… — чуть дрогнув, нервно отозвался тот, — день добрый, месье. Консультация… да, консультация по финансовым вопросам.

Консультация не заняла и десяти минут, и служащий банка, уверив клиента, что чеки Банка Франции принимаются во всём цивилизованном мире, тайны вкладов гарантируется, а надёжность обеспечивается по самым высоким стандартам, проводил его до выхода.

— Н-ну… вроде всё, — почти беззвучно выдохнул он, — сейчас в гостиницу, да послать мальчишку на вокзал что ли, узнать расписание поездов.

— Хотя… — он скривился, вспомнив памятное заигрывание, и передумал, не желая лишний раз пересекаться с Жилем. Да и незачем давать лишнюю информацию в чужие руки.

На отель, если вдруг его начнут разыскивать, могут выйти, а облегчать задачу Ванька не хочет ни полякам, ни… да собственно, никому! Это, наверное, тот случай, когда меньшего зла попросту нет, по крайней мере, для него.

' — Проще, пожалуй, доехать до вокзала, и там, на месте, сориентироваться, — подумал было он, отойдя чуть в сторону от входа и рассеянно вертя трость, — Поезда ходят регулярно, а мне что из Кале отплывать, что из Дувра… главное, из Парижа побыстрее уехать'

Спустившись со ступеней, он похромал было в сторону отеля, но перстень, так удачно переменивший его походку и осанку, стал к этому времени настоящим пыточным орудием.

— До мяса, наверное… — озабоченно пробормотал попаданец, остановившись, — Нет, точно надо зайти в какой-нибудь переулок и вытряхнуть. Чёрт… вроде и недалеко отель, но пока дойду, до кости прорежет!

Заходить с такой целью в кафе или вытаскивать перстень на улице он постеснялся, да и… сейчас такое не принято, а привлекать лишний раз внимание ох как не хочется!

— Ладно, — сквозь зубы процедил он, и, ничуть не шуточно опираясь на трость, похромал в нужном направлении, удаляясь от банка.

— Показалось, — оглядевшись назад, процедил он сквозь зубы, и, не забывая о трости, пошёл дальше. Пройдя мимо магазина дамского платья, он мельком глянул в зеркальную витрину, и…

— … а может, и не показалось, — тихонечко сказал он, и режим паранойи включился разом.

Сразу как-то и боль в ноге стала неважной, и Париж разом будто выцвел. Даже, кажется, где-то вдали гулко заухали орудия, и вокруг снова — враги, а рядом… вроде бы свои, но такие, что немногим лучше чужих!

Ускорив шаги, он, приняв вид энергичного бездельника, пошёл куда глаза глядят, выбирая запутанный маршрут — так, чтобы случайный прохожий наверняка оторвался. Но…

… нет!

— Дьявол… — раздражённо прошипел парень, кусая губы. Гадать, кто это может быть, можно бесконечно, но ему неохота, да и незачем, играть в детектива! Сейчас главное оторваться… и, пожалуй, не привести преследователя, или может быть, преследователей, в отель.

Поэтому он, забыв, отстранившись о боли в ноге, пошёл кружить по городу, потихонечку смещаясь в сторону четвёртого округа, надеясь затеряться там среди узких улочек еврейского гетто.

' — Да чтоб тебя…' — в ботинке уже хлюпает, а настроение, и без того не безоблачное, стремительно катится к отметке «буря», но…

— … вроде оторвался, — выдохнул попаданец, стоя меж глухих стен узкого проулка, пропахшего бедностью и мочой. Выдохнув прерывисто, он сплюнул вязкую слюну, и, настороженно оглядываясь по сторонам, быстро разулся и вытряхнул перстень.

— Ох, как мне это аукнется, — прошептал он, снова обуваясь, — в аптеку надо будет зайти, обязательно!

— Ах ты ж… — развернулся он на шорох, готовый бить и стрелять.

Чуть не прибив с испугу кошку, вылезшую невесть из какой дыры, Ванька спрятал дерринджер обратно, привёл себя в порядок, приосанился, и, ещё раз оглядевшись, пошёл прочь.

— Ежи? Ковальски? — налетел на него Бартош, держа руку за пазухой, — А я думаю…

… а попаданец не думал, он действовал! Выпад… и наконечник трости выбил дух из поляка, сложившегося мало не пополам.

Шаг вперёд, саквояж с документами и старой одеждой падает на землю, удар костяшками пальцев в горло, и тут же, без перехода, головой об стену — н-на! Только хрустнуло…

… и из дерринджера, в упор, вдавив ствол в живот…

… а потом был провал в памяти, и Ванька очнулся, стоя на колене перед мёртвым телом, с окровавленным ножом в руке, и рычаньем, которое затихает в горле.

— Чёрт, чёрт, чёрт… — зачастил Ванька срывающимся шёпотом, оглядываясь по сторонам и готовый…

… он и сам не понял — бежать, или убивать возможных свидетелей?

— Чёрт… — ещё раз оглянувшись, быстро обыскал убитого, ни чувствуя никакой брезгливости или опаски.

— Письмо… — прошипел он, достав из-за пазухи Бартоша конверт, простреленный, а позже пропитанный кровью, — дьявол! Всего-то⁉ Впрочем, какая теперь разница? Да и поделом!

Не долго думая, свернул письмо в несколько раз, надёжно обмотал в носовой платок и спрятал в кармане, надеясь разобраться потом. Затем, по приобретённой в Севастополе привычке, наскоро, не думая, обыскал поляка, бездумно экспроприировав несколько франков, золотые часы, наваху с перламутровыми накладками на рукояти и дешёвый револьвер с коротким стволом и тремя патронами в барабане.

— Так… — судорожно оглядевшись, он попытался привести в порядок обрывки мыслей, и, обтерев рукоять ножа, сунул его в руку убитого, пытаясь представить ситуацию таким образом, что поляк успел кого-то ранить, и пусть, чёрт их дери, ищут этого неизвестного!

— Криминалистика сейчас не развита, — пробормотал он сдавленно, — так что буду надеяться…

Он резко развернулся на шорох, готовый…

… но это оказалась всего лишь ещё одна тощая пугливая кошка, вылезшая из какой-то дыры. Кошка, напугавшаяся больше него самого, пробуксовав на месте кривыми лапами, убежала прочь, заставив его выдохнуть и чертыхнуться с кривой усмешкой.

— Та-ак… — чуть помедлив, попаданец не пожалел драгоценных секунд, и с колотящимся сердцем оттащил тело чуть подальше, чтобы оно, при некотором везении, не сразу бросилось в глаза.

— А теперь… — подняв воротник и плечи, и опустив голову вниз, он быстрыми шагами двинулся прочь, старательно отыгрывая человека, который заблудился в этом чёртовом еврейском гетто, и сейчас озабочен лишь тем, как побыстрее отсюда выйти!

Через несколько десятков шагов он встретил дремлющего на солнце ветхого старика в компании дряхлой собачонки и мелкого мальчишки лет трёх, с задумчивым видом ковырявшегося в носу, проводившего прохожего рассеянным взглядом и вернувшегося к изучению недр.

' — Дьявол!' — ругнулся про себя попаданец и ускорил шаги, поймав себя на страшненьких мыслях о том, что, пожалуй, их стоило бы ликвидировать…

Свернув за угол и оглянувшись, он резко сдёрнул с себя шейный платок, пригладил волосы на бакенбардах и голове иным образом, и, достав из саквояжа старую одежду, быстро переодел сюртук. А потом, нервно оглядываясь и прыгая на грязной мостовой, не попадая ногами в штанины, натянул и брюки.

Выскочив из гетто совершенно переменившимся, быстро дошёл до конки, и, всё ещё пряча лицо, протиснулся назад, усевшись на неудобную скамью. Двумя часами позже, основательно запутав следы, он вернулся в отель, донельзя вымотанный постоянными попытками уловить слежку и размышлениями о том, действительно ли он оторвался, или может, просто не видит филеров в силу неопытности⁈

' — Время!' — мысли в его голове, как часовой механизм с испорченным таймером. Вот-вот рванёт, но когда…

Бог весть, сколько там правды в словах соседа, утверждающего, что иногда достаточно просто сменить адрес, чтобы полиция потеряла тебя, но он надеется, что это так! А уж адрес он сменит на совесть… а заодно, пожалуй, имя и гражданство.

… впрочем, с последним проще всего поскольку гражданином он, собственно, и не является, а подданным быть отказывается.

В номере, быстро собрав вещи, покусал губу, силясь понять, как лучше поступить — впихнуть наиболее ценные вещи в саквояж, бросив остальное в отеле и выйдя как бы по делам, с тем, чтобы не возвращаться, или просто съехать? В обоих случаях есть свои плюсы и минусы…

— По делам, — не сразу постановил он, сразу же засомневавшись в решении, но всё ж таки принимаясь укладывать наиболее ценные вещи в саквояж, решив оставить в номере бельё, несколько книг, привезённых из Лондона, и…

… впрочем, саквояж оказался более вместительным, нежели он ожидал.

— В баню, — без нужды сообщил он портье, выходя на улицу.

' — Зачём я ему это сказал⁈ — попаданец тут же начал грызть себя поедом, — Какая ему разница⁈ Ушёл и ушел… ладно, чёрт с ним!'

Возле входа он, старательно делая вид, что никуда не торопится, и, разумеется, не волнуется, натянул на лицо улыбку, без нужды достал часы, откидывая крышку. Циферки прыгали перед глазами, не желая складываться во что-то осмысленное, ну да и чёрт с ними…

' — С-сука… — сглотнул он, стараясь не глядеть в сторону фигуры в несколько нелепом лёгком пальто не по росту, стоящей метрах в тридцати от отеля, — следят, значит?'

Альфред, один из шапочных знакомых, не поляк, а француз, но мало ли, что можно наплести человеку… да и может, они из этих… из сочувствующих! Р-романтика освободительной борьбы, чтоб её!

Если не нужно ничем жертвовать, а только лишь шуметь в кафе, обсуждая и осуждая, да изредка выполняя просьбы товарищей, это ж как удобно! Уже и не обыватель, не филистер, а сумрачный герой, человек, борющийся за свободу… не покидая зону комфорта.

'- Сука… — кипя ненавистью, подумал Ванька, стараясь не оглядываться, и неспешно пошёл прочь, делая вид человека, не занятого решительно ничем. Отойдя достаточно далеко, чтобы не быть увиденным из отеля, он поймал фиакр, вскочив в него едва ли не на ходу.

— Елисейские поля! — коротко приказал он немолодому кучеру, в чертах лица которого проглядываются арабские или африканские предки, — Да побыстрее!

Коротко оглянувшись назад, Ванька не увидел погони, но это ничего не значит, а он, если что, готов убивать, отстаивая свою свободу и права…

… право быть собой. Даже под чужими именем…

Альфред, тем временем, близоруко поглядывая на неверные часы, вздыхал, топчась на месте и с каждой минутой склоняясь к мысли, что над ним, наверное, пошутили друзья, и славная курносенькая Жаклин, сероглазая и веснушчатая, наверное, не придёт.

— Дурная шутка, — решил он получасом позже, и, в сердцах бросив на мостовую несколько истрепавшийся букетик, решительно ушёл прочь, обещая непременно высказать друзьям всё, что он о них думает!

В Париже сейчас разгар весны, и ах, какая это весна! Цветут розовые каштаны, изящные кашпо на окнах домов и крохотных балкончиках, витрины магазинов цветут новыми коллекциями, а девушки…

… ах, как они расцвели этой весной, как они хороши! Не всегда красивы, но почти всегда грациозны, милы, очаровательны, и умеют себя подать, со всеми недостатками и уже тем более достоинствами — так, что голова идёт кругом и хочется влюбится! В первую встречную, и во вторую…

Одна лёгкая улыбка, один кокетливый мимолётный взгляд, и сердечная контузия делает мужчину шальным, готовым на любовные безумства, на глупости, на преступления.

Цокот каблучков по мостовым, грассирующий говор, уличные артисты, и везде — цветы, цветы…

Они распускаются на деревьях и на окнах домов, бутоньерки, пусть даже самые дешёвые, у кучеров и полицейских, у дам, уличных мальчишек, и, кажется, у последнего уличного бродяги!

Везде продавщицы цветов, юные и миловидные…

… а иногда не очень, но всегда, неизменно очаровательные!

Всё это резко, до боли, до крови, до впивающихся в ладони ногтей режет душу, кажется издёвкой, нарочитостью, дурным фарсом!

Почему…

… а дальше он сформулировать не может, но — до ненависти, до крика, до готовности убивать и быть убитым.

Он хочет туда, в весну, в любовь, в беззаботность, в юность, в безоглядные чувства раз и навсегда, но…

Почему⁈ Почему они не могут оставить его в покое⁈ Он человек, он хочет жить, хочет быть свободным…

… а они хотят обратного, все! Все!

Поляки, чёрт бы их побрал… недавняя симпатия к угнетённой нации, за минувшие дни сменилась глухой, тяжёлой неприязнью. Это ещё не «так им и надо», но… к чёрту поляков! Помогать? Обойдутся! Сами!

А русские и не очень русские представители Российской Империи? Какого чёрта⁈ Он хотел забыть прошлое, как затянувшийся страшный сон!

Отомстить Борису Константиновичу за… за всё! За обман, за Глашу, за…

… но только лишь ему! Только!

Живите, чёрт вас подери, как хотите! Помогать? А как? Чем⁈

Технологиями? А зачем⁈ Все они, и скорее рано, нежели поздно, окажутся в Германии, во Франции, в Британии, и вот уже Россия будет покупать в Европе станки, пароходы, пушки…

Месторождениями? А какая, к чёрту, разница, только и всего, что Великие Князья станут оставлять в Париже и Баден-Бадене много больше денег, чиновники начнут смелее воровать, да Его Величество, быть может, затеет очередное прирастание землями, да построит, заказав в Европе, десяток бестолковых броненосцев.

Хотел уйти, забыть… да может быть, чуть позже, после передышки, помогать с большой оглядкой землякам, оказавшимся на чужбине. И упаси Бог от Большой Политики и поддержки революционеров… наелся! Может быть, точечно… и то не факт.

А теперь, когда помимо поляков, за ним охотятся ещё и агенты правительства или высокопоставленных чиновников, он это не забудет… и не простит! Аукнется вам, сукины дети… и ох, как аукнется! Он ещё не знает, как, но…

— Приехали, месье, — прервал размышления извозчик, и Ванька, коротко кивнув, вцепился в ручку саквояжа и сошёл с фиакра, оглядываясь вокруг цепкими, холодными, немигающими глазами. Вдох, выдох…

Огромный, величественный вокзал в иное время заставил бы его забыть обо всём, и потратить не один час на изучение архитектуры, смелых для этого времени технических решений, да прикидок, а что здесь можно улучшить? Пусть даже с учётом технических возможностей этого времени и некоторого консерватизма общества… но он, чёрт подери, наверняка бы нашёл!

Но это в другое время, а сейчас — здание вокзала как часть вражеских укреплений, и даже насыпь, приподнимающая его над землёй, предназначенная для защиты от наводнений, кажется лишь дополнительной защитой от вражеских сапёров! От него…

… и, чёрт подери, он мог бы…

Поймав себя на том, что мысленно рассчитывает количество пороха, тоннели и сложности работ, Ванька, кривовато усмехнувшись, тряхнул головой. Потом… всё потом!

Сейчас ему нужно пройти во вражеское укрепление…

' — На вокзал' — мысленно поправился он, но вышло так себе…

Вся эта публика — провожающие, отправляющиеся, праздные зеваки, полицейские, носильщики и торговцы — часть обороны вражеского укрепления!

Вдох, выдох…

Прислонившись к чугунному фонарному столбу, он, достав часы, посмотрел без нужды на часовую и минутную стрелки, не видя их. Кислый, чуть едкий воздух, заполненный угольной копотью, запахами смазки, металла, прогоняется через лёгкие. Запах прогресса.

Немного отошёл… и, старательно сделав вид человека скучающего, вспоминая иногда, что надо моргать, начал оглядываться по сторонам.

Возле газетного киоска человек в высоком цилиндре неторопливо подбирает прессу в поездку, чтобы не так скучно было в пути. Долговязый, одетый по английской моде…

… и сердце тревожно кольнуло. Маменька…

Да ну нет, бред! Совпадение, разумеется, просто совпадение.

Вот женщина в трауре, которую осторожно ведёт под руку тощий, голенастый веснушчатый подросток, уже несколько выросший из своей одежды. Очевидно, это семья, убитая горем… нет, такое не сыграешь.

Тучный старик с папкой подмышкой, весь в чёрном, основательный, похож на разжиревшего, откормившегося на падали ворона. Вернее всего, это провинциальный нотариус, ездивший в Париж по делам. Есть в нём что-то такое…

Компания офицеров, блестящих, звенящих… шпоры, аксельбанты, эполеты, ордена и медали. Руки в белых перчатках то на эфесах парадных клинков, то на усах, в глазах — огонь недавних победителей, которые смогли, и которые — живы! Вопреки всему! Сейчас пора награждений и повышений… а если и нет, то именно сейчас, если они холосты, пора свататься к богатым наследницам, потому что победителям можно если не всё, то много больше, чем простым смертным!

Двое полицейских чуть поодаль идут, вглядываясь в листок с ориентировками, который один из них, коренастый усач с плотным животиком, держит в руке, и сердце затопил липкий страх. Вот они проходят мимо…

… прошли. Дышать, дышать… дышать, чёрт побери! Задышал…

Отлепившись от фонарного столба, пошёл в сторону кассы, старательно огибая людей и светски раскланиваясь с дамами. Как все…

… а главное, оставляя позади полицейских. Ах, как сжалось сердце, когда они подошли вплотную… но теперь всё позади, просто следует быть осторожным и внимательным.

Здесь, на вокзале, нет ещё того привычного столпотворения, поездки по железной дороге уже не диковинка, но ещё и не обыденность!

Позади офицеры и полиция, подозрительный долговязый тип, одетый по английской моде, и вот наконец касса, с любезным, предупредительно-вежливым кассиром, красивым молодым мужчиной лет двадцати пяти.

Короткая беседа, перебор прибрежных городов, отрывистая легенда о сложной имущественной тяжбе, из-за которой он срочно, бросив все дела, вынужден плыть за океан. Время, месье, время… эти янки… ну, вы же понимаете, месье!

Легенда короткая, придуманная наспех… да и нужно ли больше? Несколько слов, рассеянные, довольно-таки расплывчатые ответы, и кассир, если ему этого захочется, остальное додумает сам! А нет… так многие ли откровенничают с кассирами, выкладывая им всю подноготную?

Получив билеты до Кале, он отошёл, сверился с отпечатанным на них временем, с часами… и закусил губу. До отправления ещё почти полтора часа, и проводить их здесь, на вокзале…

' — А с другой стороны, я уже на вокзале, и значит, какую-то проверку уже прошёл, — попытался успокоить себя попаданец, — Та-ак… нужно успокоиться, вести себя естественно! Естественно, да…'

Чуть подумав, он отправился в ресторан, заказав что-то простое, и быстро, совсем не во французском стиле, расправившись с едой, не ощутив, да и не вспомнив потом ни вкуса, ни названия, ни цены.

Времени, между тем, остаётся достаточно, и Ванька, подхватив саквояж, отправился-таки на экскурсию по вокзалу, стараясь делать вид человека, не озабоченного серьёзными проблемами. Во всяком случае, не большими, чем у обычных молодых людей…

По вокзалу прошлись служители, напоминая пассажирам, какие поезда с каких именно платформ отправляются, по необходимости указывая дорогу и помогая с багажом, и Ванька, подхватив саквояж, с облегчением отправился в нужную сторону.

' — Чёрт' — мысленно ругнулся он на себя, припоминая, что кассир, кажется, спрашивал что-то о выборе вагона, но он не то прослушал, не то недопонял его…

Впереди паровоз — маленький, неказистый, открытый всем ветрам и непогодам. Сзади платформа с углём, и сразу за ней его вагон — крохотный, на два купе, каждое из которых имеет свою дверь…

… и разумеется, никаких стекол, и уже тем более, туалета! Терпите, господа…

Деревянные ставни, довольно таки широкие, но не очень удобные сиденья, набитые конским волосом, с валиком по центру, узкий стол, на который можно разве что положить на время газету…

… и попутчик. Плотный, осанистый мужчина с брюшком, но, помимо брюшка, у него в наличии неслабый разворот плеч и широкие ладони с ещё не сошедшими мозолями от палаша и поводьев.

— Месье, — коротко кивнул Ванька, усаживаясь на своё место и заталкивая саквояж под сиденье.

— Месье… — чуточку запоздало поклонился сосед, возящийся с куда как более объёмным баулом и корзиной.

— Да чтоб тебя, — в сердцах пробормотал сосед, пытаясь пристроить корзину.

… на русском.

Ванька, услышав русскую речь, чуть дрогнул было, поплыл, но тут же подобрался, собирая, как паззлы, всю палитру сложных мыслей и эмоций. Мир вокруг привычно выцвел, потускнел.

Движения, и без того скупые, плавные, стали вовсе уж пугающе расслабленными, с той ежесекундной готовностью к моментальному взрыву, к действию, к готовности бить насмерть и отражать удары, что поймёт только тот, кто воевал, и всерьёз.

Лицо его, впрочем, даже не дрогнуло, так ведь и учили…

… палкой науку вбивали.

А в голове гул, и мысли, мысли, мысли… Русские? Поляки? А может…

… да всё может быть!

Сразу просчёт вариантов — если, если, если…

… но попутчик не торопится ни бросаться на него с ножом, ни вытаскивать пистолет, ни демонстрировать грозные бумаги. Ни-че-го…

Рослый, плотно сбитый, несколько излишне упитанный, и пожалуй, рыхловатый на вид. С видимой ленцой, с повадками человека, любящего вкусно и плотно покушать, хорошенько выпить, перекинуться в картишки, дымя сигарой, он не выглядит ни опасным бойцом, ни интеллектуалом.

Внешность, впрочем, бывает обманчивой, и попаданец знает это лучше других. Таких вот плотных, неспешных, флегматичных мужчин, в доли секунды преображающихся в разъярённого медведя, он достаточно видел на бастионах.

Да и тем более, кавалерист… что предполагает куда как неплохую физическую подготовку, пусть даже и в прошлом. Недавнем…

Попутчик тем временем, покашливая в кулак, устроил свои вещи, устроился сам, и, поёрзав на сиденье, решил завести разговор.

— Простите, месье, — начал он, с некоторым усилием подбирая слова, будто вспоминая полузабытое, — мы, кажется, некотором образом попутчики? Позвольте представиться — Бутраков Алексей Дмитриевич, помещик и отставной военный, да-с…

— Но это, месье, дело прошлого, знаете ли! — неловко побагровев, спохватился Алексей Дмитриевич, кашлянув в кулак, — Ещё до всего этого…

Он сделал странный жест рукой, волнообразно поводя её перед лицом, будто отмахиваясь от мошки.

— Да-с… до всего… — покивал мужчина, неловко дёрнув плечом на паузе, — Война, знаете ли, она никому…

Окончательно смутившись, он побагровел ещё сильнее и замолк, пряча смущение за надсадным кашлем в кулак.

— Аксель Эльзассер, — когда пауза стала вовсе уж неприличной, коротко, продавив желание отмолчаться или сказать что-нибудь этакое, представился попаданец, едва заметно склонив голову.

— Вы француз, не правда ли? — не обратив внимание на откровенное на нежелание общаться, невесть чему обрадовался попутчик, выдохнув и быстро заговорив, торопясь выталкивать из себя слова, комкая самым решительным образом, — Это, знаете ли, чувствуется! Все эти манеры, стать… франки, знаете ли, благородная нация! У вас даже крестьяне, они такие, знаете ли…

Снова неопределённый жест рукой и неловкая пауза, будто предполагающая, что собеседник сейчас глубокомысленно вскинет бровь, покивает и договорит за него, после чего разговор пойдёт по некоему алгоритму, привычному Алексею Дмитриевичу.

Попаданец, впрочем, не спешит придти на помощь, равно как и не демонстрирует переизбыток дружелюбия, держась с вежливой отстранённостью…

… или вернее — настороженностью. Вежливой.

Паровоз дёрнулся, загудел, выбросил клубы чёрного едкого дыма, и состав, несколько раз судорожно отряхнувшись всей своей шкурой, с морской тошнотной раскачкой начал выбираться с вокзала, и разговор встал на паузу. Пассажиры, спасаясь от едкого дыма, тут же прикрыли ставни, так что в купе стало довольно-таки темно.

— С вашего позволения… — буркнул помещик, пересаживаясь поближе к окошку и приникая глазом к щелочке. Ванька, чуть помедлив, последовал его примеру, глядя на уплывающие вдаль перроны и провожающих. Видно не то чтобы хорошо, но паровоз пыхтит вовсе уж отчаянно, да и ветер, будто назло, кидает клубы дыма в их сторону.

Вскоре, впрочем, топка паровоза прогрелась, дыма стало изрядно поменьше, да и ветер сменился, так что они рискнули открыть окно, глядя на парижские пригороды, мелькающие за окном с просто невообразимой скоростью, чуть ли не под двадцать миль в час!

От скорости, от видов, от острого осознания времени, в котором он оказался, и в котором отныне вынужден жить, попаданца охватила тоска, так что он не сразу понял, что русский помещик уже возобновил разговор, и, подбирая слова и постоянно запинаясь, рассказывает что-то.

— Я, знаете ли, в отставку ещё до… — попутчик замолк, замялся, не зная, как лучше сказать, — до известных событий вышел! Штабс-ротмистр в кирасирском полку, это довольно-таки серьёзно!

Он приосанился, разгладил усы и положил левую руку на бедро, зашарив было в поисках эфеса, но не найдя, кашлянул смущённо.

— Всякое, знаете ли, бывало… — он выпрямился ещё сильнее и важно покивал в такт мыслям, — Всерьёз не воевал, но и внутри Империи бывает, знаете ли, неспокойно, да-с… Но вот наследство получил, и пришлось в отставку подавать, имение в порядок приводить! Ну а потом, изволите видеть, мы, знаете ли, тоже патриоты, да-с! В ополчение записался…

Слушать эти откровения Ваньке тяжело, да и смесь французского с нижегородским, это то ещё мучение! Словарный запас у отставного штабс-ротмистра вполне приличный, но несколько громоздкое и не всегда правильное построение фраз, очевидное отсутствие языковой практики и тяжёлый акцент делают его речь более чем непростой для восприятия.

— … я, знаете ли, не трус, но наше дворянство, ну то есть губернское, — без нужды уточнил попутчик, — упросило меня, знаете ли, снабжением заняться. Это ведь, если кто понимает, тоже фронт, да-с… те ещё боевые действия подчас!

Бутраков пустился в рассуждения, перемежая их воспоминаниями, подводя всё к тому, что он, русский дворянин, занимаясь снабжением войск, проявил чудеса героизма и здравого смысла, едва не договорившись до того, что это де не на Бастионах под пулями, бездумно! В тылу, в снабжении, вот где настоящий героизм требовался, и полководческие таланты, да-с!

Попаданец, в бытность свою лакеем, слушавший подобные разговоры, десятки, если не сотни раз, остался к подобной риторике равнодушно, но не без труда удержал лицо, слыша знакомые имена, номера полков и географические названия…

… вот только интерпретация!

Он, зная ситуацию со снабжением не понаслышке — сперва как писарь при штабе, потом как ополченец при бастионах, и, наконец, как лакей чиновника, непосредственно занимавшегося снабжением, понимает много больше, чем, очевидно, хотелось бы попутчику…

… и это совпадение заставляет попаданца ещё больше нервничать!

А попутчик, как назло, сыплет именами и фактами…

… и ведь близко всё, близко, чёрт подери! Понятно, что это не морской бой, да и не видел он этого чёртова Бутракова…

' — … а вот наоборот совсем не факт! — пришло в голову попаданцу, — может, и пересекались где! Понятно, что на лакеев никто внимания не обращает, но…'

Это самое чёртово «Но» бьёт набатом в груди, и каждое слово, каждый жест попутчика разбирается на составляющие. Где подвох⁈

А если подвоха ждать, если его искать…

… и если разного рода двусмысленности могут маскироваться незнанием языка, то удивительно ли, что он его находит⁈

' — Сам себя накручиваю, — попытался было успокоиться Ванька, зная не понаслышке, сколько разного рода чиновников военного ведомства, интендантов, ополченцев от дворянства и прочих маркитантов крутилось по тылам, зарабатывая себе кто копеечки, а кто и кресты к ним, — совпадение! Смысла нет такую сложную игру затевать. Никакого!'

Бутроков же, посчитав, что достаточно расшаркался комплиментами, перешёл к осторожной, с множеством реверансов, критике французской армии.

— Некоторая, знаете ли, театральность… — он неопределённо поводил руками, не вдаваясь в подробности, — излишняя, на мой взгляд, знаете ли! Да и солдаты ваши, слишком они, знаете ли, высокого о себе мнения, да-с!

— У нас же как? — он подкрутил ус, — Приказано умирать, ну и идёт… а за что и почему, так офицеру виднее!

По-видимому, у Ваньки, провалившегося после таких откровений снова на Бастионы, что-то отразилось в глазах…

— Впрочем, чего это я⁈ — несколько нервно рассмеялся попутчик, — В каждом монастыре… в каждом монастыре свой устав, так вот! Да-с…

— Французы всё ж таки известные рыцари, — за каким-то чёртом принялся он рассуждать, — а британцы, как по мне, несколько всё ж таки торгаши, знаете ли…

Он ещё некоторое время высказывался в таком духе, пребывая, кажется, в полной уверенности, что его попутчику подобные словеса приятные и едва ли не лестны.

— А вы, месье, полагаю, учитесь? — наконец поинтересовался он, — Сорбонна?

Ванька коротко склонил голову, и помещик, подкрутив ус, преисполнился уверенности как в собственном интеллекте, так и в том, что они ведут оживлённую дружескую беседу, принявшись токовать дальше, тяжеловесно и бессистемно переползая с темы на тему.

Возле Компьеня попутчик сходил, и загодя, задолго до станции, начал возиться с багажом, нервно поглядывая то на часы, то в окно, ёрзая на лавке и шумно, прерывисто вздыхая. Наконец, поезд стал тормозить, и Бутраков, не дожидаясь окончательной остановки, встал, поднял воротник и подхватил саквояж, и тут же опустил его, пытаясь привести себя в порядок перед небольшим зеркалом, висящим в купе.

Но последние десятки метров поезд доезжал дёргаясь, судорожными рывками, отчаянно скрежеща и лязгая, раскачивая вагоны и выпуская пар, так что помещик, постояв так некоторое время, уселся, а вернее, даже упал назад, на сиденье, выглядя откровенно нелепо.

— Да вот, знаете ли… — раскашлялся он в кулак, — поспешил!

Он говорил ещё что-то, но лязг, скрежет и гудки решительно заглушали все его слова.

Наконец, поезд остановился, и Бутраков, многословно и путано распрощавшись, уже почти выходя, вдруг остановился и быстро, остро глянув на отвернувшегося Ваньку, улыбнувшись едва заметно и очень нехорошо.

Будто старая кожа сползла со змеи, и под этой маской оказался кто-то другой…

… показалось⁈

Ванька, видевший этот взгляд в зеркале, не знал… потому что может быть, это просто паранойя, а может быть…

… и нет.