СССР: вернуться в детство 5

07. ЛИНИИ

Олька. Психушка. Детское отделение № 2. Воскресенье, 5 июля. В Иркутске 11:10.

Время я увидела над столом сестринского поста. Про воскресенье узнала из ворчания нянечки. Да я прям шпион! А если кроме шуток, здорово я в отрубе провалялась, что скажешь.

Я даже не знаю, хорошо это, что меня перевели в более «благополучное» отделение, или плохо. Там хоть все лежали или по кроватям сидели. А тут… Вокруг бродили странные дети. Кажется, тоже только девочки, хотя не поручусь. Некоторые бритые почти под ноль, худые, не разберёшь. Кое-кто останавливался возле нового объекта — меня — рассматривал с недалёким интересом, запихав от наплыва сосредоточенности пальцы в рот. Из дальнего угла подошла девочка, ахнула:

— Ай-яй-яй! Как же ты замарала тапочки! Придётся тебе их стирать! Придёт мама, заругает. Нельзя по грязи ходить!

Штырит девочку, крандец. А вот это, если грязь видишь, где её нет — тоже галюцинации? Шизофрения или как? Никогда особо психиатрией не увлекалась…

— Тонька! — прикрикнула дежурная санитарка, и девчонка (видимо, она и была Тонька) тут же бросила меня и вернулась в свой уголок, уселась на кровать. Хватило её ненадолго. Минут пять — и она снова кому-то выговаривала за грязные тапочки. Но меня это уже волновало мало. Я раздумывала о превратностях судьбы, и моя постхимическая меланхолия становилась всё более чёрной.

Кто такие были эти мужики, которые помогали психиатрине меня сюда упаковать? Нет, понятно, что какие-то спецслужбисты. Какие? Почему вдруг? Внутренние игрища? Или шпионские? На чужую разведку работают? На наших из какой-то внутренней противостоящей группировки? На диссидентов типа продажного Солжа? На чёрных предпринимателей? Тупо на бандитов?

Я поёжилась. Не хотелось бы мне, чтоб меня тут где-нибудь по-тихой придушили. Скорей бы уж Вовка вернулся со своих высокопоставленных бесед…

Нам не товарищи. Суббота, 4 июля, около 20.00 по времени Калифорнии.

— Господин полковник, сэр, получены новости по авто.

— Докладывайте.

— Машина брошена на стоянке у Даннигана, на Вестсайдском шоссе. В салоне обнаружены следы стрельбы и замытой крови. Поиск группы и объекта продолжается.

Он выпроводил секретаря и пустым взглядом уставился в стол.

Кто?

Кто-то знал, что особо ценный объект будет транспортироваться фургоном, замаскированным под скорую, и каким-то образом (вопреки строжайшим инструкциям!) вынудил её остановиться. Не так уж много людей было в курсе операции. Кто из них сливает? И кому?

Советам? Тогда почему коммунисты вообще дали пацану покинуть пределы страны?

«Друзьям»? Моссад вряд ли рискнёт переть против хозяина. А вот МИ-6… те могут. По-дружески.

Или похищение организовал кто-то из группы?

Кто?

И кому можно продать пацана из будущего?

Да кому угодно, на самом деле. Кому угодно, у кого достаточно денег за это заплатить, хотя бы мексиканским картелям…

Олька, 5 июля, 13.00. К сожалению, всё та же психушка.

Всё утро я бродила туда-сюда по унылому коридору второго отделения и размышляла на тему: как тут всё тоскливо. Видимо, это из тех соображений, чтобы детишек ничто случайно не возбудило. Они и так вон…

Неожиданно весёлые голоса перебили ход моих мыслей. У дверей сестринской стояла санитарка и разговаривала с кем-то внутри. Суть беседы состояла в том, что в больнице появились сразу три новых санитара. Симпатичные мужики, только неразговорчивые. Двое внизу дежурят, а один почему-то на этом этаже, да не внутри отделения, а за дверями, чего там смотреть-то…

Я покрутилась вокруг, но ничего более содержательного не услышала. Да, в принципе, чего там слышать. Усиленно караулят, значицца. Переживают, как бы я лыжи не смазала. Я же прям ух какая шпионка.

Потом прошёл обед (три вида пресной баланды), и теперь я сильно рассчитывала, что Вова вернётся из Москвы раньше, чем я двину кони на местных харчах. Переживать приходилось лёжа, потому как — тихий час, а кто против — тому таблеточку. Я была против таблеточек, поэтому лежала тихо.

Скрипнула дверь, и в палату заглянула вчерашняя Маша:

— О! Не спит!

— Ты чего ещё? — сердито проворчала санитарка.

— Так вон, новенькую сказали к главврачу отвести.

— Чего это? — удивилась санитарка. — Сончас же?

— Срочное! — важно сказала Маша и подошла к моей койке: — Пошли!

Спорить в таком случае бесполезно. К тому же, если уж срочное, быть может, хоть кто-то наконец-то даст мне ответы на мои вопросы. Хотя бы на некоторые.

В кабинете главврача (не того зав. отделением, к которому я с утра ходила, а совсем главного) было солидно. Заседательные полированные столы, хрустальные графины, тяжёлые стулья с бордовой обивкой. И главврач наличествовал, прямо в выходной день — поразительно! Должно быть, тот, кто заставил его прийти на работу в воскресенье, привёл весьма весомые аргументы.

За столом меня поджидал гость — дядька с невыразительным лицом. А у двери караулили два санитара. Судя по выправке, тех самых «новеньких».

— Куда её? — неуверенно спросила Маша.

Главный врач, мужчина крупный и уверенный, величественно взмахнул рукой:

— Идите, идите, мы разберёмся, — и мне: — Присаживайся вот сюда, на стульчик.

— Благодарствуйте, — сказала я и присела напротив «гостя», без особого, впрочем, энтузиазма. Мужик был мне абсолютно незнаком. И не был ли он, вообще-то, первопричиной моих злоключений?

— Здравствуйте, — бесцветно сказал тот.

— Здоровей видали, — в тон ему ответила я.

— Милочка, не стоит так разговаривать со взрослыми, — начал главврач.

— Вы бы сходили, отделения проверили, — любезно предложил ему «гость», — мы сами побеседуем.

— Но как же…

— Идите-идите, — бесцветный покивал, полностью уверенный в том, что возражать ему главврач не посмеет.

Мы остались в кабинете одни, и дядя перестал прикидываться:

— Итак, Ольга Александровна, как давно вы вступили в переговоры с агентами иностранной разведки?

Простите меня, но это было так неожиданно, что у меня совершенно не к месту и не вовремя вырвалось:

— Дядя, ты дурак?

Дядя посмотрел на меня холодно:

— Кто, помимо майора Степанишина, известен вам из посредников между вашим мужем и центральным разведывательным управлением Соединённых Штатов?

Челюсть у меня отвалилась. Что вообще?

— В ваших интересах давать правдивые показания, Ольга Александровна. Как давно ваш муж принял решение перебежать в Соединённые Штаты?

Вот, скажу я вам, очень напрасно я в детстве злорадствовала и смеялась над казачьим атаманом из «Неуловимых мстителей». Который, если помните: «Куда Гриню дели?!»

Глупая я была, маленькая. Ну и атаман был нашим идеологическим врагом. Сильно потом я оценила вот этот (вполне, между прочим, хорошо актёром сыгранный) ужас от потери близкого человека. И прямо сейчас я чувствовала себя именно так.

Куда вы его дели???

В висках застучало. Онемевшие губы смогли выдавить только:

— Что?..

Мужик на мои эмоции среагировал ровно никак.

— Ваш куратор, майор Степанишин, пользуясь возможностями служебного положения, подменил инструкции для сопровождающей группы и экипажа. В результате ваш муж улетел не в Москву, а на восток. Мы проследили его путь до Невельска, но и дальше восстановим, будьте уверены. И ваша дальнейшая судьба в значительной мере будет зависеть от того, будете вы нам помогать — или мешать.

Я медленно встала. Очень хотелось швырнуть ему в башку хрустальный графин со стола, но руки отчего-то сделались ватными. Ещё хотелось ответить ему что-нибудь хлёсткое. Но слова не шли. Слов вообще не осталось. В глазах расплывался растущий серп, собранный из множества переливающихся граней.

Бешено заболела голова.

Опять меня накрыла моя блуждающая мигрень.

Такого сильного приступа у меня в прошлой жизни не было.

Эта мысль была последней картинкой, которую я смогла представить.

Та же суббота, 4 июля, 22.10 по времени Калифорнии.

— Господин полковник…

— Да?!

— Найдена группа сопровождения, — помощник положил на стол лист с распечатанным отчётом. — Вот фотографии.

С минуту стояла тишина.

— Всё четверо?..

— Именно так, сэр.

— И этот…

— Подробная экспертиза будет завтра, но по предварительной оценке ему порвали сонную артерию, ударив чем-то вроде толстой отвёртки.

Значит, всё-таки чужая группа.

— На той стоянке?..

— … где нашли машину, по шоссе от места ликвидации группы и до Даннигана, а так же по всей пятой линии идут поисковые работы. Магазины, заправки, кафе. К сожалению, значительная часть сотрудников, работавших в тот день, успели уйти домой. В том числе непосредственно в Даннигане. Четверых ещё ищут.

Пальцы непроизвольно проскребли по столешнице.

— Хорошо. Идите.

Вовка. Где-то на Вестсайдском шоссе.

Отключился я часов на шесть. Проснулся как от толчка. Машина не двигалась. Малькнула паническая мысль: не проверка ли? Выглянул, слегка отвернув край занавески — и чуть от облегчения не высказался на радостном матерном. Всего-навсего большая стоянка! Тут же одёрнул себя: тихо, Вова, ты ж «немой». Молчи в тряпочку и не отсвечивай.

По лежанке похлопали снизу. Я отодвинул шторку, выглянул. Дядька предлагал пожрать, используя громкие слова и выразительные международные жесты. А что, пожрать — идея здравая. Да и туалет, наверное, в местной забегаловке найдётся.

Кроме сияющей фонарями кафешки, на стоянке (или как оно тут называется?) был ещё круглосуточный магазин, но я прикинул, что закупаться долгоиграющими продуктами не стоит — я же, типа, почти до дома доехал, подозрительно будет. Просто поел. Кофе здесь было ещё хуже, чем в прошлой забегаловке — даже на запах, воняло горелым. Поэтому я решительно присвоил ему средний род и взял местного лимонада. Трясти меня окончательно перестало — и тут дошло, что жара стоит, просто атас, а я в ветровке. И не снимешь же — пистолет куда? Одна радость, едем на север. Хотя, в это время года там тоже должно быть жарко.

Что характерно, большая часть фур со стоянки разъезжаться не собиралась. Видать, постоянное место для ночёвки. Опять же, если едут они без сменщика…

Мой водитель тоже устроился спать, а я — всё, выспался, привет. Лежал, таращился в потолок кабины, прикидывал варианты. Интересно, кроме Вашингтона и Оттавы есть в больших городах США и Канады советские посольства или представительства? Вообще ничего об этом не помню. И как вы предложите выяснить этот вопрос, не привлекая внимание широкой общественности? Это вам не девяностые, когда русские переезжали в «град на холме» целыми районами… Да даже и знал бы я адрес посольства, соваться туда откровенно очково. Где гарантия, что как раз там не сидят продажные твари, которые устроили переброску «ценного языка» (в лице меня)? Вляпаешься так — и следов не останется. Рассчитывать, что кто-то второй раз совершит столь же удачные проколы… наивно, так скажем.

Поэтому только домой, сам. Там Олька одна, с ума, наверное, сходит. Да и некоторые мрачные подозрения не отпускают. Светлых голов-то у нас много, да с инициативой…

Должно быть, я задремал, потому что зарычавший двигатель заставил меня тревожно распахнуть глаза. Эдак недолго и невроз заработать. За окном розовело раннее летнее утро.

Завтракали мы уже в Портленде. Не в само́м, конечно. Не доезжая до, на одной из стоянок, периодически попадающихся вдоль дороги. Я хотел было набрать воды в бутыль, освободившуюся от колы, зашёл в туалет при кафешке, пропускал-пропускал, вроде цвет нормальный, а хлоркой воняет невозможно, глотнул — такая параша. Вылил нахер.

В магазинчике на стоянке купил полторашку питьевой и внезапно завис у огромной витрины со складными ножами. Я-то думал, куплю хоть плохонький, из тех, что обычно предлагаются в таких проходных местах вперемешку со всякой дешманной мелочёвкой — хоть колбасу кусать не придётся. А тут — целая витрина, да таких красавцев! И с краю… Мультитул «Лезерман»! Едрид-мадрид, чтоб такой в СССР купить, это ж какой блат надо иметь… Интересно, их вообще разрешено завозить?

На ноже было выбито: «LEATHERMAN TOOL» и сбоку: «PORTLAND OR». «OR» — это, видимо «Орегон». Их тут делают, что ли? Тридцать семь баксов. Беру!

И до кучи «Buck 110», довольно прочный, с хорошим фиксатором. Если домой доеду, Ольке подарю, ей такие нравились.

Кстати, к вопросу о «доеду». Вот явлюсь я весь такой красивый. И как буду о своей одиссее отчитываться? Это я к тому, что сбоку от ножевой витрины на узенькой стойке красовались ещё более дико смотрящиеся в этом месте фотоаппараты. Модели предлагались разные, вплоть до профессиональных.

Ну, профессиональный брать — надо профессионалом и быть, иначе фуфло получится.

«Полароид» — кассеты под него дорогие, да и тяжёлые, если купить их в достаточном количестве. А если вдруг намокнет это хозяйство? Прощайте, снимки.

А вот «Кодак» — это же супер! Лёгкий, не требующий никаких настроек, простой, как валенок! Сам фотографирует цветом, а плёнку и у нас проявить можно будет. И на случай дождя отснятые катушки вполне можно в перезерватив завернуть. С этой мыслью я купил фотоаппарат, двенадцать плёнок к нему и двенадцать же самых больших презервативов. Чёрных, чтобы повысить защищённость плёнки от случайного засвета.

Кассирша посмотрела на меня с интересом.

Плёнку я сразу зарядил, сфотал эту стоянку, машины и троих дальнобойщиков, которые радостно позировали на фоне своих фур и показывали большие пальцы вверх.

Олька. Не знаю, какой день. Возможно, всё ещё воскресенье, но в окнах темно.

Можно было драматически написать «в зарешёченных окнах», но тут, в психушке, все окна помещений для больных зарешёчены. Потому что — мало ли, а вдруг полезут или, ещё хуже того — выпрыгнут?

Радовало отсутствие тошнотворных запахов. И кровать, помимо моей, была всего одна, и та пустая. В мою привязанную руку была воткнута игла, от неё шла трубка к капельнице. Что-то капало. Ме-е-едленно. Спасибо, хоть тут не торопятся и соблюдают регламент. А то знаю я любителей «побыстрее влить», а что потом с сосудами у пациента творится, никого не колышет.

Я тупо таращилась на капли, прокручивая в голове недавний разговор.

Подставили моего мужика. Так подставили, что приличных слов в голове не хватало.

Я не могла придумать, что теперь делать. Ничего. Разве что умереть окончательно. Я была уверена, что могу, но что-то меня останавливало. Вовка. Я чувствовала, что он ещё здесь.

Откуда-то из глубин сознания всплыла старая песня Андреа Бочелли — «Con te partiro»[13]. Не знаю, написана она уже здесь или нет, никогда не задавалась этим вопросом. Помню, как в первый раз узнала перевод и плакала.

Потому что она была про нас.

Слова снова сливались в неразборчивый поток. Одни образы, одни картинки. Что будет, если я так и останусь — тварью бессловесной? Ни сказать, ни понять? Слов не осталось совсем, только музыка — прекрасная, как дыхание океана. Я закрыла глаза и слушала её внутри себя.

И когда кто-то зашёл, считал мой пульс и брякал капельницей, я не подала никаких признаков присутствия. Меня тут нет.