СССР: вернуться в детство 5

01. ИДИОТЫ С ИНИЦИАТИВОЙ

Оля. 2 сентября 1986. Иркутск.

Суета встречи, хлопоты вокруг нас, накрытый стол — всё проскочило мимо меня белым шумом. Родственники и знакомые сходу были ошарашены моим:

— Что тут происходит? Что за экскурсии? Зачем вы вообще кого-то пускаете?

С ответ заговорили сразу все! В этих возмущённых репликах было и «явились-то они когда!», и «так они ж с бумагами», и «вообще нахальные!» — и только одна ветеринарша, которая задержалась сверх обычного ради козлика, молчала, сердито поджав губы.

— Так, погодите. Надежда Андреевна, расскажите: как вы видите ситуацию?

Она кивнула, сплела под грудью руки:

— Оля, я когда услышала, сперва страшно удивилась — вы же сколько раз говорили, что экспериментальное хозяйство — это не проходной двор.

— Ну, конечно!

— Вот. Мне когда Арина начала рассказывать, я вообще ничего не поняла. Думаю: почему уехали, меня не предупредили, никаких поручений никому не оставили? А это… Я так поняла, там какая-то мамаша из родительского комитета решила развить бурную деятельность.

Вот, не к ночи будь помянуты, — пронеслось у меня в голове.

— А чё ей от ворот поворот не показали? — мрачно спросил Вова.

— Так она же с бумагами пришла, — ветеринарша выразительно подняла брови. Какое-то там решение.

— Что за решение?

— Хотела бы я знать! Это ж без меня было! Вчера явились, аж три класса сразу привели. А тут никого почти нет! Раису Хасановну на торжественную линейку пригласили, все на работе, Рашид на учёбу ушёл.

— А на хозяйстве вообще кто-то был?

— Арина одна. Какими-то бумажками перед ней помахали, она и растерялась. Ревела мне потом: «Я им говорю, что ничего не знаю, какие-такие экскурсии… А они мне: видишь, мол, решение? Открывай, мы сами всё расскажем!» И потащили её по всему комплексу!

— И к кроликам?

— И к кроликам, и к цыплятам, и к новорождённым поросятам — ко всем!

Вовка так отчётливо скрипнул зубами, что вся женская часть нашей могучей кучки передёрнулась.

— Я сегодня Арине велела дезинфекцию помещения провести, — продолжала возмущённая Надежда Андреевна. — Пока разговаривали — снова явился целый класс!

— И какие у них… бумажки эти? Кто их послал?

— У этих вообще никаких документов с собой не было. Им сказали, что можно к нам ходить, животных кормить и гладить. Я говорю: вы что, с ума сошли? Вашим детям свиньи пальцы откусят — вы готовы на себя такую ответственность взять? А на части отделений у меня вообще карантин! Обзорную им провела, как обычно мы для гостей делаем. И то… Туда лезут, сюда… Что им наобещали, я не знаю… Через огород шли, давай из грядок что-то щипать. Пришлось прикрикнуть. Еле выпроводила их.

— Возмущались ещё, поди? — кисло спросила я.

— А как же! Им не так сказали, а вот так… Оля, ты мне напечатай-ка справки, я свои печати поставлю, что вход в такие, такие помещения запрещён.

— Давайте сразу.

— А кушать? — тревожно спросила бабушка.

— Успеем кушать. Надежду Андреевну домой отпустим, поздно уж…

На следующий день, прямо с утра, мы отправились по всем инстанциям по очереди. Мы — это я и дядя Валя, который меня повёз. Вова остался на хозяйстве, прикрывать, если опять кто заявится, а то вдруг опять начнут бумажками козырять.

Сперва в школу, откуда это поветрие, так сказать, распространяется.

Не успела я зайти в вестибюль — классная наша бежит.

— О, Олечка! Ты за заданиями?

Тьфу, блин, ещё и задания!

— И за заданиями тоже, Марина Ивановна. Но самый для меня сейчас неотложный вопрос — выяснить, кто и с чьего разрешения решил водить в наше опытное хозяйство толпы школьников?

— А разве с вами не согласовали? — удивилась класснуха. — На весь сентябрь график составлен, практически на всю школу.

— Вот это ни х-х-х…

Я с трудом удержалась от матерного комментария, вывернув в «не хило».

— Я думала, это твоя инициатива, — Марина Ивановна искренне вытаращила свои красивые голубые глаза.

— И вы знаете, кто инициатор?

— Конечно! Родительница наша, Ромы Шевченко мама.

— Так. Пойдёмте к директору, а?

— Ну, пойдём.

У Алевтины Ивановны в кабинете сцена «вступления в тему» повторилась с микроскопическими вариациями, а меня начало потихоньку подбрасывать.

— Послушайте, это же та мамаша, которая в прошлом году комитеты тут собирала?

Марина Ивановна закивала, что «да-да-да».

— Во-первых, я прошу вас оградить нас от её внимания, иначе мы будем вынуждены перевестись в другую школу.

— Оля, подожди, не нервничай, — начала директриса, — я не понимаю, что в этом плохого? Учащиеся знакомятся с сельским трудом.

Мне страшно хотелось орать. Или головой в столешницу стучаться.

— Алевтина Ивановна, представьте себе, что вам в течение месяца нужно провести пятьдесят полноценных экскурсий по вашей школе. Вы готовы?

Директриса пошевелила бровями:

— С этой стороны конечно… Но, нам сказали, у вас есть там… сотрудники?

— Да какие сотрудники?! Доярка и свинарь?! Какие экскурсии они могут провести???

— А как же… — Марина Ивановна заёрзала. — Нам сказали, у вас должны быть организаторы, ещё там кто-то…

— Та-а-ак! Я, кажется, понимаю, откуда ноги растут! А эта бумага согласовательная — она у кого? У этой активистки?

— Почему же, у секретаря… — директриса подняла трубку: — Света, приказы по экскурсиям и решение к ним найдите, пожалуйста.

— Алевтина Ивановна, я пойду? — биологичка поднялась. — У меня урок через три минуты.

— Идите, конечно.

— Оля, за заданиями заглянешь?

— Да, обязательно.

Секретарша занесла бумаги.

— Управление культуры, так я и думала! А кто у нас такой умный…

Вместо привычной подписи «Прилукин В. Е.» значилась «Заточная Е. С.» Кто такая? А, «временно исполняющая обязанности», м-хм…

— Оля, объясни мне, в чём дело?

Я потёрла лоб.

— У меня две версии. Или это какая-то внутрикультурская управленческая интрига…

— Или?

— Или эта Заточная Е. С. тупая, как дерево, — я покачала головой. — Или то и другое вместе. Смотрите, у нас была договорённость, что ближе к началу октября первый блок «Сибирского подворья» начнёт работать. «Сибирского подворья»! Там и условия другие, и животные специально отобранные будут содержаться, с крепким иммунитетом. И ставки сотрудников под эти цели есть — а к моменту открытия должны появиться и сами сотрудники. Но тут вот, — я постучала пальцем по бумаге, — кто-то, чьи действия отдают вредительством, написал, что поскольку «Шаман-камень» является учредителем «Сибирского подворья» и имеет действующее хозяйство, все эти культурные мероприятия за счёт юннатской станции и должны реализоваться. Дурость крайняя.

— А почему отдаёт вредительством? — осторожно спросила директриса.

— Потому же, почему в реанимационный блок нельзя входить всем подряд. Можно непоправимо навредить просто тем, что мимо прошли.

— Надо же… Так что нам — экскурсии отменить?

— Нет, вы не говорите: отменить. По техническим причинам перенести. Для своей родной школы выделим первые места после открытия центра. И ещё. Алевтина Ивановна, я прошу вас вот это разрешение никому ни при каких обстоятельствах не отдавать. Думаю, оно ещё будет фигурировать в служебном разбирательстве. А может быть, и в судебном.

Оставив озадаченную директрису, я поднялась на третий этаж, забрала у класснухи список заданий и в глубокой задумчивости пошагала на выход. Ехать на дачу? Или рискнуть-таки и выяснить, кто мне подложил свинью гигантского масштаба?

Я села в ниву и механически кинула на заднее сиденье папку со школьной ерундой.

— Ну, что? — просил дядя Валя. — Куда?

— Свидетель нужен, — поняла вдруг я.

— Какой свидетель? — удивился он.

— Независимый!

— И где мы его возьмём? — как собеседник дядя Валя был просто огонь и в минуты терзаний успешно справлялся за реплики внутреннего голоса.

— В «Восточно-Сибирской правде»! Поехали!

К идее поднасрать Управлению культуры Пал Евгеньич отнёсся несколько скептически.

— Ну вот, и вы закатались, — покачала головой я. — А ещё говорят, что советская пресса честная и несгибаемая. П-ф! И кого мы боимся? Какой-то выскочки, готовой ради удовлетворения чувства собственного величия не только загубить усилия нескольких лет целого детского трудового коллектива, но и дискредитировать саму идею русских культурных центров, подменив его на поход в свинарник.

Он смотрел на меня… странно. Я-то, если честно, тупо хотела его на слабо взять, а Пал Евгеньич, похоже, зацепился куда как глубже.

— Поехали.

— Только нам понадобится ваш чудный магнитофон.

— Не магнитофон. Лучше, Оленька! Меня тут недавно, к юбилею, так сказать, премировали… Вот! — Пал Евгеньич извлёк из ящика стола небольшую квадратную сумочку с прорезями для кнопок и клавиш. — Диктофон! Внимания особого не привлекает, сумка да сумка. Микрофон аккуратный, могу в руке держать или даже в нагрудный карман сунуть.

— Шпионская штука! — восхитилась я.

— Почти. Ну что, идём?

В Управлении культуры меня, в принципе, знали и с порога не выперли, мы с Пал Евгеньичем даже дошли до заветного кабинета, который оказался закрыт. Первая же проходящая мадам на мой вопрос по поводу того, где же наш Вячеслав Егорович, даже удивилась:

— Так он же в отпуске! Пятнадцатого выйдет. Евгения Семёновна за него.

Мы с журналистом переглянулись.

— А, простите, вот эта «Заточная Е. С.»?.. — начал он.

— Да, это она и есть. В двадцать шестом кабинете.

— Спасибо, — синхронно сказали мы и направили стопы свои по коридору.

— Пал Евгеньич, знаете что? — за пару метров от нужной двери я остановилась.

— Что, Оля?

— Я, кажется, с этой мадам уже имела дело. Она нас на моменте утверждения бортануть хотела, так что её выкрутасам я не удивляюсь. И меня уже подбрасывает.

— Что же делать?

— Вы, если что, меня хоть под столом пните, что ли…

Пал Евгеньич крякнул и решительно постучал в дверь.

Не буду вам пересказывать весь наш разговор с этой стервой, иначе начну плеваться. Да, она сделала это специально — аргументируя великолепным лозунгом: «Ну, вы же пионеры и не должны бояться трудностей!» — неподражаемым издевательским тоном.

Да, мне с трудом удалось удержаться в границах приличий — благодаря тычкам Пал Евгеньича и Вовкиной школе ведения споров. А ей не удалось! Под конец нашего «интервью» она орала и шипела не хуже арестованной гражданки Агузаровой.

И — да, Пал Евгеньич всё записал. Вплоть до того момента, когда эта гадина с воплями распахнула дверь кабинета и потребовала от нас выметаться.

Потом мы поехали к нам в «Шаманку» и уселись за мозговой штурм — я, Вова, Пал Евгеньич и бабушка. Для начала мы переслушали запись разговора (я лично, уже не психуя, а делая себе пометки). А потом мы четверо составили открытое письмо в редакцию, используя весь свой предыдущий жизненный опыт. И в этом письме было и про злоупотребление полномочиями, и про преступную халатность (а возможно и намеренное вредительство), и про дискредитацию решений пленумов ЦК и про всякое ещё интересное.

Чтобы отвлечься и переключиться, бабушка предложила пообедать, после чего черновик был ещё на раз внимательно вычитан. Пал Евгеньич, который профессионально молотил по клавишам печатной машинки раза в три быстрее меня, сел за мой «Юнис» и набело настучал сразу два экземпляра — себе и нам.

— Ну, что ж, товарищи, — журналист упаковывал свои листы в планшетку, — я искренне надеюсь, что эта неприятная ситуация так и останется отдельным грязным эпизодом и не разовьётся в дальнейшее…

— Баба Рая! — в комнату влетела Арина с вытаращенными глазами. — Ребята! Белая номер четырнадцать сдохла![1]

— Пи**ец, — сказал Вовка. — Вот и началось…

Случалось ли вам находиться на пике надвигающегося крандеца? Очень неприятно. Особенно, когда понимаешь, что ничего сделать уже не сможешь. Пал Евгеньич посмотрел на нашу суету и сказал, что поедет договариваться в редакцию, чтоб материал быстрее в номер поставили. Просил кого-нибудь по возможности ближе к вечеру позвонить по ситуации — ну, может быть, всё-таки на этом процесс остановится?

Дядя Валя срочным порядком помчался за ветеринаршей. Надеюсь, он её быстро найдёт.

Вовка ходил по участку и сердито матерился под нос, я тоже маялась тревожным ожиданием и не могла себя ни к чему толком применить.

Часа через полтора дядя Валя привёз Надежду Андреевну. Она тут же направилась в крольчатник, суровая, как Терминатор.

Я подумала, что толку там от меня всё равно нет, взяла текст нашего открытого письма и начала переделывать его под заявление в суд, потому что, чувствую, добром это дело не кончится, а судебное, сами понимаете, по стилистике — это немного другое. Углубилась в текст — и вдруг слышу: орут!

Баба Рая рывком распахнула дверь моей комнаты:

— Ольга! Беги, Вовка бабу какую-то бьёт!

Я вылетела на крыльцо, чтоб увидеть бегущих с разных сторон людей и Вову, который именно в этот момент засветил орущей тётке белым кроликом по мордасам. Тут добежал дядя Валя, сгрёб Вову вместе с этим кроликом в охапку, с другой стороны — Рашидка с тёть Валей, оттеснили встрёпанную посетительницу к воротам. Гвалт стоял такой, что слов не разобрать. Кроме некоторых, не очень печатных, кхм.

Тётку выперли на дорогу, Рашидка захлопнул калитку и задвинул щеколду, возмущённая тётя ещё пыталась что-то орать, но Вова таких ей словесных кренделей навешал, что та развернулась и побежала вниз по улице, совершенно малиновая.

А я стояла и думала: хорошо, что будний день, никого из соседей нет.

— Баб, ставь чайник. Успокоиться надо. Всем.

Баба Рая скрылась в доме, а я пошла к орущей куче наших. Белый кролик сиротливым сугробиком лежал на скамейке.

— Пойду я, — сказал Рашидка, — не помню, в откормочнике дверь закрыл или нет.

— Ты закрой и возвращайся, — попросила я. — Нам ещё договориться надо, чтоб когда милиция приедет, всем одинаковое говорить.

В этом месте родственники как будто поёжились.

— Идите чай пить! — крикнула с крыльца бабушка.

— Пойдёмте, правда. Чё на улице-то стоять?

Вовка шёл последний, и глаза у него снова отливали жёлтыми каёмками.

— Что за баба-то была? — спросила я.

Он оскалился, сдерживая рык:

— Дура эта с родительского комитета. Пришла выяснять, почему запретили экскурсии.

— А у директора она не могла узнать?

— Ты у меня спрашиваешь? — сердито взъерошился Вовка.

— Да ладно, на меня-то не рычи. Я ж за тебя.

— Нет, какая-то тварь явилась!.. — снова возопил Вова, и дальше непечатное про то, что из-за идиотства этой бабы столько говна на нас вывалилось!

Эти чувства я вполне могу понять, да. Мразина с инициативой! Как же я терпеть не могу дур-активисток, сил нет…

И она же ещё явилась претензии предъявлять!

Путём осторожных расспросов я выяснила, как всё случилось. Итак, приехала Надежда Андреевна. И пока она была в крольчатнике, ещё четыре кролика сдохли, прямо у неё на глазах, и добрая половина выглядели удручающе вялыми. Ревущая Арина позвала Вовку — какая уж теперь изоляция, раз падёж пошёл. Вова как раз достал кролика из клетки (зачем, я потом расскажу) — а тут Рашид. Там, говорит, у ворот возмущённая баба, требует объяснить: почему это экскурсии не разрешаете, когда она лично все документы привозила? Вовка как был с кроликом в руках, так и побежал. Дальше слово за слово — ну и финал мы видели.

— Итак, товарищи, — я побарабанила пальцами по столу, — если мы все не хотим, чтобы накрылась медным тазом наша контора, твёрдо держимся следующей версии: каждый из нас занимался своим делом, и тут прибегает эта бабель, ломится в ворота, начинает орать.

— А я её пустил и что? — начал Рашид.

— Нет, ты её не пустил. И никто не пустил, — я оглядела всех, сидящих за столом. — Она орала за воротами, и ты её не пустил именно потому, что женщина вела себя неадекватно.

— Это чё это — «неадык…» ну… это?

— Неадекватно — значит, как ненормальная. Орала как психованная.

— Ага, — все покивали.

— Вова, согласен? — Вовка, который всё ещё страшно злился и поэтому старался молчать, просто кивнул. — Всё! Мы её видели и слышали, но пальцем не тронули. На территорию к нам она не заходила. Тёть Валя, вы эту версию как новость сейчас Аринке с Надеждой Андреевной расскажете. Дядя Валя[2], а вы — мужикам на стройке, в виде хохмы. Вдруг они что-то слышали, менты по-любому пойдут левых свидетелей искать.

— А мы что, слушали, как она нас обкладывает, и молчали, что ль? — деловито спросила тётя Валя.

— Почему? Мы были предельно вежливы, как в том анекдоте про электриков, знаете?

— Не-ет.

Я усмехнулась:

— В детском саду работали электрики. И вдруг воспитатели жалуются, что дети повторяют маты. Вызвали электриков на профком: пишите, дескать, объяснительную, а те пишут: «Мы вообще не матерились. Работаем мы в коридоре, Сидоров на стремянке проводку паял, а я стремянку держал. И тут мне за шиворот стало капать расплавленное олово. А я так вежливо и говорю: „Товарищ Сидоров! Неужели ты не видишь, что твоему товарищу капает за шиворот расплавленное олово?“» Так что все мы с вами были исключительно вежливы, на том и будем стоять. А про кролика никому ни слова. Заболевание карантинное, мало ли…