Спасти СССР. Манифестация II

Глава 8

Понедельник, 5 июня. День

Московская область, Черноголовка

Из Ленинграда до Москвы я добирался вместе с Ильей Захаревичем, чертовски способным математиком из школы-интерната при ЛГУ – он три раза получал дипломы I степени на всесоюзных олимпиадах. А столицу нашей родины мы покидали вчетвером – у станции «Щелковская», откуда ходил прямой автобус на Черноголовку, к нам, «питерцам», подошли еще двое из «олимпийской команды» – Саша Разборов и Миша Рудковский.

У Михаила был самый скудный багаж – полупустой портфель со сменой белья, да с мыльно-рыльными. Зато он не выпускал из рук настоящую «библию» олимпиадника – сочинение Лемана «Сборник задач московских математических олимпиад». В очках, в аккуратном костюмчике, с «Леманом» под мышкой, Рудковский здорово напоминал молоденького проповедника, наставляющего туземцев на путь истинный.

– Ерунда это всё! – категорично выразился Разборов, и патетически воздел руку: – Помни, Миха, два тезиса товарища Лемана, не забывай! Цитирую: «Удачно выступить на олимпиаде по математике обычно является достаточным условием успешной научной карьеры математика». Вроде, верно. Но! «Для успешной научной деятельности успех в олимпиаде не является необходимым»…

Рудковский снисходительно улыбнулся, крепче прижимая сборник.

– Поступить без экзаменов в любой вуз – это необходимо и достаточно, – выдал он чеканную формулировку.

Полноватое лицо Разборова перетянуло барственной ухмылкой.

– Ну-у… Вроде, верно. Только сам же знаешь, какие задачки подкидывают на олимпиадах. Это не наука, это спорт!

– А мы – сборная СССР по математике! – хихикнул Илья, доставая из модного чемоданчика кулек «барбарисок». – Будете?

Мы все дружно зачмокали леденцами.

– Если честно, – тихо сказал Миша, – я прямо обалдел, когда мне сказали про капстрану. Ну, ладно, думаю, слетаю в какую-нибудь Прагу или Софию, а тут – Лондон!

– Ну, да, вообще-то, – рассудил, схлёбывая, Саша. – Курица не птица, Болгария – не заграница! С языком-то как?

– А-а… – сморщился Рудковский, и выговорил с ужасающим акцентом: – Май нейм из Миша! Ланден из зе кэпитал оф Грейт Бритн…

– М-да… – невнятно вытолкнул Захаревич, цыкая. – У меня не лучше. А вот насчет математического спорта вы, Александр Александрович, не правы, и как вам не ай-я-яй! Это пусть в «Пионерской правде» пишут про то, как на олимпиадах решают сложные задачи! Только причем тут сложность? Заковыристые задачки и в средней школе попадаются! Просто их решают по правилам, а от олимпиадников требуется нестандартный подход, иначе…

– …Или времени не хватит, – покивал я, с интересом глядя на Илью, – или вовсе в стенку упрёшься.

– Именно! – горячо воскликнул Захаревич. – А если нет образцов, и не с чем свериться, и ты сам ищешь алгоритм решения… Разве это не наука?

– Вроде, верно, – рассудил Александр, с легким удивлением взглядывая на Илью. – В упрощенном варианте, конечно, но…

– Так на то мы и команда юниоров! – хохотнул Рудковский, и встряхнул кульком. – Еще по одной?

Не сговариваясь, мы смешливо прыснули – и угостились «барбарисками».

Разместили нас в опустевшем на лето интернате для слабовидящих детей, предоставив весь первый этаж. Впрочем, заняли мы лишь две комнаты. В одном «кубрике» – восемь участников команды, во втором – руководители.

Их было двое, «тренеров олимпийской сборной» – Анатолий Павлович Савин и его зам, Мишин Василий Иванович. Оба были отъявленными математиками – малость растрепанными и не от мира сего. Впрочем, я представлял себе, в какие пространства высших абстракций погружались «Палыч» с «Иванычем»…

Особым комфортом «великолепную восьмерку» не баловали – мылись мы в общей душевой по коридору, а кормились в местной диетической столовой.

День приезда запомнился бестолковой суетой и неразберихой. Сначала мы отстояли очередь за постельным бельем к суровому коменданту, а затем всей толпой искали выкрученную пробку – свет в комнате не горел.

После долгих уговоров залегли спать. Часа через два шушуканье и хихиканье, переходящее в сдавленный гогот, утихли.

А в семь утра нас подняли энергичной «Кукурузой» из динамиков – и погнали на легкий кросс.

Не выспавшиеся математики вяло толкались в строю, зевая и ежась в тонких трикотажных трениках, зато невысокий, плотный физрук в синем спортивном костюме и с непременным свистком на шее, катался перед нами резвым колобком.

– Ничего, ничего, режим дня полезен, так сказать, для здоровья! – бодро посмеивался он, крепко потирая ладони. – Через день-другой привыкнете, войдете, так сказать, в колею! Зовут меня Денис Петрович, а моя задача – проветривать вашу юную, так сказать, неокрепшую психику на свежем воздухе…

Илья пришатнулся ко мне, и шепнул:

– Говорят, физрук по совместительству еще и… этот… «контрик»!

– Или, так сказать, наоборот, – тонко улыбнулся я.

Захаревич хихикнул.

– Отставить смешки! – добродушно прикрикнул Денис Петрович. – На сегодня, для начала, сделаем один кружок. Не растягиваться, и в кучу не сбиваться! Дышать носом, так сказать! За мной, бего-ом… Марш!

И физрук молодецки затрусил в обход школы. В строю я стоял третьим по росту, после Сергея Хлебутина и Андрея Ляховца, и их худые, чуток сутулые спины закачались передо мной.

Хлебутин бежал в ношенной спортивке с извечными пузырями на коленках, зато мой тезка вырядился в шикарные «боксеры» и красную «мастерку» с замком-молнией на вороте. Правда, дыхание у обоих сбилось, когда команда и полпути не одолела.

Мученически хапая воздух ртами, Серега с Дюхой отстали, перемещаясь ко мне за спину, и на аллею пустынного сквера я вынесся в гордом одиночестве.

«Контрик», неутомимо чесавший впереди, замедлил бег и поравнялся со мной. Ритмично сопя носом, я уловил его внимательный взгляд.

– Тренируешься, Соколов? – спросил он обычным голосом, как будто и впрямь физрук в школе.

– Держу форму, Денис Петрович, – вежливо ответил я, холодея.

Откуда он знает мою фамилию? Ему что, досье на всю нашу восьмерку предоставили? Или… Или только одно?.. Моё?

– Эт-то правильно! – одобрительно кивнул «контрик». Развернувшись кругом, он упруго засеменил спиной вперед и зычно скомандовал: – Не отставать! Тут осталось-то!

Миновав истоптанную баскетбольную площадку и непонятный плац, выложенный наполовину искрошившимися бетонными плитами, мы потрусили к школе, под зыбкую сень молоденьких березок, высаженных в два ряда.

Я прошелся, унимая дыхание – «физрук» крутился неподалеку – и тут-то нас «догнали» остальные.

Первым показался Саша Дегтярев, переставлявший ноги из последних сил. За ним добежал Игорь Лысёнок, вовсе не вымотанный. По-моему, он просто развлекался, изображая крайнюю степень усталости. А уж как Игореша картинно обвис, тиская тонкий черно-белый ствол…

Разминаясь, я прошелся рядом и обронил:

– Переигрываешь.

– Да! – радостно согласился Лысёнок. – Зато так смешнее. Не поверишь – в детстве мечтал стать клоуном!

– Задатки есть, – ухмыльнулся я.

– Ага!

Основной состав приплелся и шатко, и валко. Неодобрительно оглядев юных математиков, Денис Петрович пробурчал:

– Немочь! Ничего… Время еще есть. Ладно. Умываться, собираться – и на занятия!

Там же, позже

Мелок резво стучал по коричневой доске, выписывая циферки, значки и прочую математическую каббалистику. Василий Иванович в мешковатых штанах и в рубашке с закатанными рукавами, живо излагал:

– В задаче речь идет о так называемом кликовом хроматическом числе графа. Если обычное хроматическое число – это минимальное число цветов, в которые можно так покрасить все вершины, чтобы концы любого ребра имели разные цвета, то кликовое хроматическое число – это тоже минимальное число цветов для покраски вершин, только теперь требуется, чтобы все полные подграфы (клики), которые максимальны по включению… то есть не содержатся внутри еще больших полных подграфов… были не одноцветными. Ну, пусть они имеют хотя бы две вершины разного цвета…

Я смотрел на спину Мишина, отстраненно следя, как азартно шевелятся острые лопатки, натягивая тонкую фланель, и тосковал.

Математикой мы будем заниматься каждый день, по четыре часа с утра. А толку? Я думаю медленнее всех в группе! Горькая усмешка скривила мои губы – талант не закачать…

И что? Всё бросить? Ну уж, нет уж…

Замерев, раз за разом прокручиваю в голове мелькнувшую мысль. А если сжульничать? Всё же во вчерашнем споре прав не Илья, а Шурик – тутошние задачи не столько на знание теории, сколько… Стоп!

Прикрыв глаза, я закачал понимание педагога, несколько десятилетий занятого олимпиадным математическим спортом.

Поморщившись от ноющей боли в висках, не ощутил, что уши горят, выдавая шулера. Ну, и на том спасибо…

Скоро обед, рассеянно подумал я. Вот сейчас, сию минуту, мое новое умение не сработает, нечего и пыхтеть зря. Но к вечеру надо обязательно прорешать хотя бы две-три задачи, чтобы «скачанное» понимание усвоилось. А завтра… Посмотрим.

Руководство сбивает группу, холит и лелеет командный дух – после обеда прокатимся на великах, будем сражаться в пинг-понг и биться до последней пешки на шахматных полях…

А нас всё это время будут накачивать: вы представляете свою Родину, будьте достойны! Возможны антисоветские провокации, будьте бдительны!

«Будем! – слабая улыбка тронула уголок моего рта. – Куда мы денемся…»

– Ясно, что если в графе нет треугольников… клик, имеющих три и более вершин, – с жаром втолковывал Василий Иванович, изредка поглядывая через плечо, – то в нем все максимальные по включению клики, не являющиеся вершинами, суть его ребра, а значит, для такого графа кликовое хроматическое число совпадает с обычным. Любопытно то, что если обычное хроматическое число подграфа всегда меньше хроматического числа графа, то с кликовым хроматическим числом всё, конечно, не так, ведь у полного графа оно равно двум, а, например, у нечетного простого цикла – трем…

Пятница, 9 июня. День

Ленинград, Кировский проспект

К заданию Дюши Тома отнеслась очень серьезно. Наскоро приготовив поесть «бестолковенькой» Софи, она оставила кастрюльку остывать, а сама погладила свое «походное» платье – чистенькое, но простенькое. Неприметное.

Письмо Тамара сунула в газету «Ленинградская правда», и уложила в хозяйственную сумку – Софи стеснялась с ней ходить, называла «бабской».

Улыбнувшись воспоминанию, девушка торопливо прошла на кухню. Потрогала кастрюльку – теплая, но ничего – и сунула ее в холодильник.

Придет «молодой специалист» с дежурства, уставшая и голодная, куда она заглянет? Правильно, за белую эмалированную дверцу старенького «Саратова», где всегда лежит что-нибудь вкусненькое…

Причесываясь перед зеркалом, Тома вспомнила Дюшу, и губы поневоле изогнулись ласковой улыбкой. Андрей, конечно, бурчит недовольно, стоит ей вспомнить тот страшный день, и ледяной холод, что пробирал не только тело, но и душу.

«Да никого я не спасал, – бубнит, отводя глаза, – помог просто…»

Ага, не спасал…

Ей самой сложно вспомнить, о чем она тогда думала. Да в том-то и дело, что не было никаких мыслей!

Стоит, качается на краю… Мимо плывут ворохи ледяного крошева, проглядывает черная студеная вода, а в голове только и позванивает: «Ну, и пусть… И пусть…»

И вдруг теплые Дюшины руки! И тревожное лицо напротив, а в глазах темнеет страх! И боль. И жалость…

Задумчиво проведя расческой, Тома встрепенулась.

– Нашла время!

Подхватив «бабскую» сумку, она быстро обула босоножки, и юркнула за дверь. Ключ, как и обещала, повернула четыре раза.

Решив перестраховаться, девушка доехала на метро до станции «Петроградская», и вышла на Кировский проспект. Синий почтовый ящик завиднелся сразу, на желтовато-серой стене тяжеловесного дома. Но Тамара даже не взглянула в ту сторону – уж больно открытое место, и никого рядом, все шагают по тротуару, спеша и обгоняя или задумчиво прогуливаются, щурясь на солнце.

«Зря я темные очки не взяла! – пожалела девушка, и улыбнулась мельком. – Ага, буду как шпион какой-то!»

Интересно, что она ни разу не задумалась о том, что в письме. Дюша ничего плохого не делает, и в этом ее убеждении крылась не вера, а знание – когда долго наблюдаешь за хорошим человеком, поневоле делаешь верные выводы.

А любопытство… Наступит время, когда Андрей всё расскажет сам. Надо только подождать. А жизнь научила ее терпению…

«То, что нужно», – решила Тома, углядев синий кубик на стене. Он висел, почти примыкая к витрине гастронома, забранной зеленоватым стеклом, а рядом тетка в белом халате бойко торговала мороженым. Небольшая очередь из жаждущих охладиться прикрывала почтовый ящик – люди отдувались и обмахивались хрустящими веерами газет, как будто понарошку. Не так уж и душно было. Наверное, просто полакомиться захотелось пломбиром…

Тамара встала за крайним, за ней сразу заняла капитальная женщина, растянувшая телесами крепдешиновое платье.

С независимым видом отойдя, девушка выцепила из сумки конверт и ловко сунула его в узкую щель, пальцем приподняв лязгнувшую крышечку. Письмо с шорохом упало внутрь.

Чувствуя, как гулко бьется сердце, Тома вернулась в очередь. Просто, чтобы не вызывать лишних подозрений внезапным уходом…

– Один пломбир, пожалуйста.

– Девятнадцать копеек, девочка.

Расплатившись, Тамара зашагала по проспекту, решив зайти в ближайший книжный – купить пару тетрадей. Надо же как-то «замотивировать» свой приезд, как Дюша выражается.

А мороженое… Это утешение за тревоги.

Понедельник, 12 июня. Раннее утро

Ленинград, Лермонтовский проспект

Наташина жилплощадь не могла похвалиться метражом, зато – отдельная квартира! Никаких тебе коммунальных свар и коллекции сидушек в туалете.

Богдан усмехнулся, прикрывая дверь в ванную, но не запирая, и стащил с себя майку-алкоголичку. Оставшись в разношенном трико, раскрутил звякавшую безопасную бритву и распечатал лезвие «Шик».

«Всего два осталось…» – озаботился он, но мысли, вильнув, тут же соскользнули в приятное русло.

Похоже, Наталья вела тихий, благопристойный образ жизни, никого к себе не водила – увядала в печальном одиночестве. Мужа похоронила лет пять назад, геолога печального образа, детей не завела…

Щербина покачал головой, кривя губы в жалкой усмешке. Чего тебе еще, агент «Сталкер»? Ты искал вдовушку? Ты ее нашел. Прекрасная женщина, очень нежная и, как оказалось, очень пылкая…

Выдавив на помазок немного из тюбика «Флорены», он намылил щеки, поглядывая на себя в зеркало. Что не так-то? Что тебя точит, «шпиён»?

Богдан Алексеевич вздохнул. Умение соблазнять женщин не пригодилось ему, всё как-то и без того завязалось. Он «совершенно случайно» встретил Наталью после работы, уставшую и будто потухшую.

Женщина обрадовалась ему, они разговорились, да так, что прошли мимо автобусной остановки. Так, смеясь, и пошагали дальше, гуляя, как школьники.

Зашли в кафе, угостились эскимо… Он проводил Наталью до самого дома… И остался. До утра…

Бритва со скрипом «косила» щетинку, когда в ванную заглянула хозяйка. Шагнула, встречаясь с мужчиной взглядом, обняла со спины, чмокнула в твердое плечо. Щербина мигом втянул живот.

– Оставь усики, не сбривай, – негромко сказала Наталья. – Они тебе идут…

– Думаешь?

– Ага…

– Ну, тогда ладно.

Неохотно оторвавшись, женщина провела рукой по мужским «лохмам».

– Подстричься тебе надо…

– Угу… Зайду после работы в парикмахерскую, – Богдан обмыл лицо горячей водой и крепко вытерся махровым китайским полотенцем с фантастическими аляповатыми розами.

– Пошли, покушаем, – сладкий женский голос втекал в уши, размягчая сдержанную и холодную натуру. – Я там вчерашние голубцы разогрела.

– Бегу! Сейчас только…

Щербина плеснул на ладонь туалетной воды из объемистого флакона, и обжег щеки, довольно крякая.

На спинке стула Богдана ждала чистая, свежевыглаженная рубашка – она ласково опала на спину еще теплым ситцем. А на кухне хлопотала его женщина, утоляя тоску одиночества одним своим присутствием.

Жизнь налаживалась…

Среда, 14 июня. День

Московская область, Черноголовка

В тишине, погрузившись в напряженную атмосферу неуверенных прикидок и молниеносных расчетов, мы добрых два часа высидели за шахматными досками. Один раз я выиграл у Разборова, затем допустил промах, и – «Шах и мат, хе-хе, шах и мат!»

Меня, впрочем, нисколько не огорчил проигрыш. После математических штудий извилинам следовало отдохнуть. Вот я и двигал фигуры на релаксе. Но это все не то.

Сколько ж можно сидеть на попе ровно? Юный организм скучал по движению! И товарищ Мишин услыхал зов застоявшихся мышц.

– Так, парни, – хлопнул он в ладоши, – занятия по этикету переносятся на завтра. А сейчас – танцы!

– Танцы? – у половины команды вытянулись лица, а глаза за бликующими очками заморгали. – Какие танцы?

– Классические и современные! – бодро отозвался Василий Иванович.

– А с кем? – поинтересовался я. – С Шуриком – ни за что!

– Не волнуйся, Андрей! – засмеялся Мишин. – У вас будут замечательные партнерши – девушки со сборной по художественной гимнастике, стройные и длинноногие!

Во взглядах за сильными стеклами отразилась паника.

Девчонок-сборниц я всегда жалел – они разменяли детство на способность гнуть взглядом ломы. Вот и думай потом, с чем ассоциируются золотые медали – с победой или с утратой.

Молодые девушки со взрослым взглядом… Они кружили вокруг нас, загнанных математиков, энергичной стайкой, уверенные в том, что дичь никуда не денется.

Тренерша с большим сомнением оглядела нашу робкую группу и начала вводную часть:

– Мальчики, у нас осталось полторы недели, и только по часу в день. За это время мы должны разучить вальс, он не сложен. И дать вам несколько движений, которые можно использовать в любом современном быстром танце. Танцоров диско из вас делать не надо… Но если вы хорошо освоите связки, то быть вам звездами почти на любой дискотеке! Запомните самое главное: современный танец предельно прост и основан на импровизациях, в отличие от акробатических трюков рок-н-ролла. Всего-то надо знать несколько движений – и чувствовать ритм. Просто двигайте телом!

Она прошлась по залу, потом, что-то для себя решив, хлопнула в ладони:

– Так, начнем с быстрого танца! Мальчики, встали. Встали, я сказала! Выстроились в ряд. В ряд, а не в кучу! Да подальше, подальше друг от друга. Расслабьтесь, это не больно. Девчонки, – ухмыльнулась она, – налетай! Встаньте напротив выбранного партнера!

Нельзя сказать, что у спортсменок в глазах горел энтузиазм. Похоже, натаскивать нас азам танца было для них чем-то вроде наказания. С другой стороны, материал непривычный и незнакомый – математики ж-ж-ж! С международной олимпиады! Поэтому приближались они к нам с некоторым сомнением, как прайд молодых львиц, которым на обед досталось что-то новенькое, вот только пока не понятно – падаль это или нет?

Ко мне неторопливой уверенной походкой подошла невысокая русоволосая девушка примерно моего возраста, и светло-серые глазища с ленцой посмотрели сквозь меня. Я чуть наклонил голову, представляясь:

– Андрей. Ленинград.

Она лишь кивнула, рассеяно думая о чем-то своем.

«Ну и ладно – подумал я, – хоть разомнусь!»

– Так, смотрим на меня, – привлекла к себе внимание руководительница, – сейчас я покажу основной шаг. Движение начинается с левой ноги у вас, с правой у девушек. На счет «раз» делаем шажок вперед, носок скользит по паркету. Довели стопу до нужного места, поставили и перенесли на нее тяжесть тела, освободив правую ногу. Вот, видите, ничего сложного. На счет «два» – приставляем правую ногу, чуть-чуть не доводя до левой. Носочек так же скользит по полу. Всё, на счет «три» обратное движение левой ноги, на счет «четыре» – подтягиваем, не отрывая носка от пола, правую ногу. Раз-два-три-четыре! Раз-два-три-четыре! Ничего сложного, верно?

Для меня – не особо. «Brainsurfing – forever!»

А вот судя по нескладным движениям катастрофически краснеющих парней, эта тетка – большой оптимист. Научить ботаников-заучек и вальсу, и диско за десять часов…

– Танцуешь? – остановилась тренер около меня.

– Подтанцовываю… – скромно потупился я.

– Отлично! – обрадовалась она и потащила меня с русоволосой девушкой на середину зала, – идите сюда, буду показывать на вас. Приглашай Олю. Вот! – тренерша обернулась к парням, указующе воздев к небу палец. – Обратите внимание, ручки мягкие. Не надо хватать друг друга, да так, что потом синяки остаются! Мягко-мягко. Так! Теперь молодые люди приглашают партнерш, и под музыку повторяем основное движение, не отпуская рук…

Она склонилась над бобинным магнитофоном, вдавила тугую клавишу и из колонок грянул отвязный «Би Джиз».

Мы с минуту перетаптывались, потом я воровато оглянулся, увидел спину тренерши и тихо предложил девушке:

– Давай с верхней сменой?

Крутанувшись, поменялись местами…

…Я не знаю, что это было. Возможно, то самое, что порой туманно называют «химией». Но мне точно запомнился тот чудесный миг, когда весь мир стал другим.

Мы и до этого танцевали с Олей на твердые «5.6, 5.6, 5.7…», но как-то стандартно, заученно, словно исполняя обязательную программу. Я ловил ее взгляд, а она старательно отводила глаза. Даже моя рука на тонкой и сильной девичьей талии лежала платонически небрежно.

И тут в Оле всё разом изменилось, словно что-то, до того отсутствовавшее, вошло в нее, вошло и воплотилось. Как будто немое тело вдруг обрело язык, язык движений – и звучно заговорило на нем.

Глаза… В Олином мечтательном взгляде угадывались зов и томленье. В кого она перевоплотилась?.. В себя? Или в принцессу? Тогда мне пора становиться принцем…

А девушка танцевала так самозабвенно, так безбашенно, так обжигающе темпераментно, что я снова почуял зов мечты.

– Ты меня понял! – сказала она под конец, стоило угаснуть крайним нотам.

Прикосновение-обещание…

Оля рассмеялась, чуть вздергивая подбородок, смех выплескивался из ее горла хрустальным фонтанчиком.

Мы разошлись и поклонились друг другу. На девичьих губах расцвела почти блаженная улыбка – там был и каприз, и бережно накопленная нежность, и маленькие вспышки хулиганства.

Оля не прошла короткую дорожку шагов, удаляясь, а продефилировала, воздушно и легко, и цокот каблучков болезненным эхом отзывался в моих семенных канатиках.

Обернулась, лукаво взглянула – и я потек к ней, даже не вслушиваясь в музыку, простым прямым шагом. Как вода.

Да и разве важно, как я двигаюсь, если мы смотрим друг другу в глаза? Воистину, язык тела красноречивее слов.

Соприкоснувшись лишь запахами, распаренные танцем, довольные, мы одновременно оценивающе посмотрели друг на друга, а потом понятливо улыбнулись. Начался медленный танец – Оля уютно расположила голову на моем плече. Мы, покачиваясь, неторопливо плыли по волнам музыки, и я нежно поглаживал девушку по талии и чуть ниже. Ближе к финальным аккордам Олина голова, лежащая у меня на плече, шевельнулась, и сухие губы, касаясь уха, сладко прошептали:

– Мне сегодня можно…

Сами слова, безобидные, ничего не значащие слова произносятся ртом, тогда как главный посыл, интимное и волнующее обещание, исходит от всех членов и органов тела, а передается через взгляд.

Я молча взял Олю за руку, и наши пальцы цепко сплелись.