Сон павлина

Глава 5

И вот, наконец, наступил день, когда в квартире Павла раздался долгожданный звонок, и голос друга осведомился:

— Как там поживает многоуважаемый Константин? Передавай ему пламенный привет.

Павел отвлекся от трубки и, заглянув из прихожей в комнату, где сидел кактус, тут же передал ему:

— Валерий шлет тебе пламенный привет. Спрашивает, как самочувствие. Что ответить?

— Не забыл, значит, — обрадовался кактус. — Скажи — чувствую нормально, но мне не хватает его обходительного обращения и добрых слов. Пусть приезжает в гости.

Журналист передал слова кактуса ученому, после чего проговорил:

— Слышу по бодрому тону — у тебя сегодня праздник.

— Ты угадал — у тетушки день рождения. Приезжай.

Говорили условно, но смысл сказанного был понятен, точнее, Павел понял, что машина сконструирована, и его приглашают к пуску. Он тотчас же стартовал из дома и спустя какое-то время сидел в кабинете ученого. Тот выглядел усталым, похудевшим, но глаза сияли небывалым светом радости.

— Так что же за диковинку ты сотворил? — поспешил узнать Павел. — Какую продукцию от нее ожидать? Кучу золота? Или, быть может, она обеспечивает перемещение в пространстве или времени?

Валерий бросил на него хитроватый взгляд.

— Чтобы оценить эту машину, я назвал ее «Син-ген» — синтезатор гениев — надо вспомнить о некоторых процессах, происходящих в природе…

И он пустился в пространные рассуждения. Павел слушал внимательно, стараясь не пропустить ни слова и пытаясь предугадать характер открытия, но объяснение было настолько странным, что поначалу он никак не мог сосредоточиться на чем-то определенном и выделить то главное, на чём должно было базироваться изобретение.

— Человек умирает — и начинается распад, — начал Валерий неожиданной фразой, словно вспоминая смерть Анатолия. — Закон сохранения материи гласит: материя не исчезает бесследно и не появляется вновь, а из одного вида переходит в другой, или, как сформулировал Ломоносов в основах молекулярно-кинетической теории: «Сколько чего в одном месте отнимется, столько в другом прибудет…» Фактически получается, что после смерти человек рассредоточивается среди другой материи природы. Атомы его начинают блуждать по свету и залетают в такие отдаленные уголки, о которых мы и не подозреваем. Часть атомов растворяется в земле и уносится водами, часть в процессе реакций окисления в качестве газа попадает в воздух, и мы можем вдыхать их в себя, то есть они пройдут через живой организм; часть впитается корнями растений, какая-то доля поглощается сразу же микроорганизмами. Так что пути, по которым начинают путешествовать атомы, составляющие прошлое тело человека, многообразны.

Жизнь напоминает собой тот камень, который живой импульс толкает в гору к вершине, а уничтожь этот импульс — и камень стремительно покатится вниз; то есть тотчас же с момента, когда организм просигналит о смерти, начнутся обратные реакции и по цепной связи разъединятся все молекулы и атомы, тело распадется. Смерть — это сигнал к обратной цепной реакции. Тело человека разлагается на составные элементы, но мельчайшие частички остаются постоянными и неизменными, как кирпичики мироздания, и поэтому их можно собрать и объединить воедино. И, думаю, они продолжают сохранять информацию обо всём, что составляют. Синтезатор «Син-ген» как раз предназначен для того, чтобы улавливать эти атомы, притягивать их, как магнитом, к себе и затем вновь синтезировать из них тех, кто когда-то умер. Принцип тебе ясен, а в подробности дальше вдаваться не будем. Для неспециалиста это довольно сложно. Скажи лучше, кого бы ты хотел вернуть к жизни. Пофантазируй.

Павел задумался. Вопрос был трудным: кому отдать предпочтение из канувших в вечность героев и ученых, поэтов и политических деятелей, да и по каким критериям их выбирать?

— Давай Пушкина, — решил он после минутных раздумий. — Пусть полюбуется, какой памятник мы ему воздвигли. Он об этом мечтал. Еще бы хорошо Ломоносова, ты его упомянул. Замечательный ученый: естествоиспытатель с обширными знаниями в области химии, физики. Если бы он не был тяжело болен и прожил бы еще два десятилетия, он бы многое успел сделать для народа. Исправим ошибку природы, преждевременно растворившей его в себе, предоставим ему такую возможность, возродим из небытия, и пусть продолжит развитие науки. Пусть поработает, может, еще какими-нибудь открытиями порадует мир… И хорошо бы вернуть к жизни Джордано Бруно. Сожгли беднягу в расцвете лет на площади Цветов в Риме. И за что? За то, что опередил в своих понятиях современников на несколько веков. Принял мученическую смерть, но от собственных убеждений не отрекся. Силен духом и достоин, как никто другой, возрождения и продления бытия. Здорово получится, если удастся вернуть к жизни всех гениев. Представляешь, какая гигантская мысль будет возвращена к работе, сколько светлых умов получат вновь возможность творить. С их помощью ты совершишь научно-технический переворот, произведешь целую революцию во всех областях знаний, — лицо Павла озарилось светом великих надежд. — Мир будет перевернут, природа повергнута на колени, технический прогресс шагнет вперед на несколько веков.

— Ты замахнулся слишком далеко, — усмехнулся Валерий. — Что же это за общество получится — общество избранных? Грустно будет посредственному человеку среди сверхличностей. Да и гениев особых, я думаю, не получится. За те века, что пролетели над их прахом, человечество далеко шагнуло в своем развитии, и те знания, которые, к примеру, были доступны раньше только Ньютону, теперь известны любому школьнику. Но хватит рассуждений. Выбор сделан. Остановимся на трех названных тобой кандидатурах.

— Что мы зациклились на одних мужчинах? — спохватился Павел. — Хорошо бы еще какую-нибудь княгиню-красавицу.

— Никаких женщин, — категорично заявил изобретатель. — Они вносят только сумятицу в наши мысли. А мы должны сосредоточиться на постижении мироздания и сущности жизни.

На лице Павла отразилось разочарование, но Валерий его не заметил. Ученый был в апогее вдохновения.

Он провел друга в мастерскую, где посреди комнаты стоял огромный параллелепипед, состоящий из двух кубов: металлического и стеклянного.

— Ты присутствуешь при торжественном моменте — синтезировании биологического организма. Смотри сюда, — он указал на прозрачный стеклянный куб с размером граней два на два метра. — Я включаю машину — и сейчас свершится чудо.

Он подошел к металлическому кубу, на передней грани которого размещалось множество экранов и клавиш, и нажал красную с надписью «пуск», затем ряд других клавиш, словно проиграл гамму на пианино, набирая определённые данные, понятные только ему.

Стеклянный куб засветился призрачным голубоватым светом, вслед за этим по нему пробежала целая гамма красок от фиолетового до нежно-розового. Куб стал напоминать драгоценный камень, переливающийся всеми цветами радуги, после чего его начала заволакивать легкая дымка. Она быстро сгустилась в центре и вскоре закрутилась, заклубилась густыми парами, напоминающими кучевые облака, и в середине них стало конденсироваться темное пятно. Оно медленно росло, колебалось, делалось всё плотнее и плотнее, пока не приобрело очертания человеческой фигуры.

Павел с замиранием сердца впился глазами в куб, боясь пропустить хоть мгновенье. Лицо изобретателя, наоборот, выражало торжество и гордость за происходящее, и белки его глаз переливались теми же цветами радуги, что и куб.

Наконец, среди облака четко обозначилась фигура молодого мужчины, темнолицего, кудрявого, с длинным носом, в белоснежных панталонах, черном фраке и белоснежной рубашке.

— Узнаешь? — затаенным полушепотом спросил Валерий.

— Пушкин, — тихо охнул Павел. — И даже в одежде.

— Да, всё в точности. Костюм, конечно, староват, но ничего, переоденем.

— Постой, — вспомнил журналист, — если ты воссоздаешь человека в тот момент, когда он умер — ведь именно атомы последнего дня его существования рассеялись по всему миру — то Пушкин появится с простреленной грудью, Ломоносов — с кучей болезней, а Бруно — изможденным от пыток и лишений.

— Не беспокойся на этот счет. «Син-ген» воспроизводит требуемый оригинал в любом его возрасте и любой одежде, согласно заданной программе и соответственно тому периоду времени, в котором жил данный человек. Так что я выбираю возраст, наиболее благоприятный для развития способностей и менее уязвимый для болезней и прочего.

В машине между тем процессы подходили к концу. Формы перестали менять очертания и приняли окончательную конфигурацию. Человек в кубе стоял с закрытыми глазами, словно спал. Необычайная бледность проступала сквозь смуглую кожу. Но через несколько секунд лицо приобрело живой оттенок, смуглые щеки слегка порозовели, грудь задышала сначала сильно и глубоко, потом ровно и спокойно. Веки открылись, и черные глаза сквозь пелену тумана уставились на наблюдавших, но в них какое-то время царили пустота и равнодушие. Затем они приобрели более осмысленное выражение и вскоре блеснули молодецки бодро и с большим любопытством ко всему окружающему.

Изобретатель выключил машину. Куб перестал светиться, передняя грань его приподнялась — и молодой и жизнерадостный Пушкин соскочил к ним со своего стеклянного пьедестала.

— Александр Сергеевич, как ваше самочувствие? — вежливо осведомился Валерий.

Пушкин гордо приподнял подбородок и весело ответил:

— Вполне здоров, настроение чудесное. Не пойму только, где нахожусь.

— Пройдите, пожалуйста, в соседнюю комнату, переоденьтесь. Там вас ждут, — попросил Валерий. — Чуть позже мы вам всё объясним. Нам предстоит еще два опыта.

Пушкин, мурлыкая незнакомый мотивчик, прошел в предлагаемое помещение, где его поджидала тетушка Лида, которая немедленно занялась гардеробом «новорожденного», пытаясь придать внешнему облику поэта современный вид.

А куб засветился вторично многоцветными красками радуги, началась синтезация следующего организма. В полных расплывчатых формах Павел сразу же узнал Михаила Васильевича Ломоносова. Тот тоже материализовался вместе с одеждой и даже париком. Толстяк под стеклянным колпаком сладко потянулся и зевнул, как после долгого сна. Грань куба приподнялась, и он сошел в комнату.

— Приветствуем вас, дорогой Михайло Васильевич, — ученый с большим чувством пожал ему руку. — Мы уверены, что вы пополните научный мир новыми идеями.

— Да, — согласился Ломоносов, — наука — это моя жизнь. Кстати, позвольте узнать — у кого в гостях я перебываю? Хоромы что-то незнакомые.

— Михайло Васильевич, отдохните и переоденьтесь пока в той комнате, — он указал рукой на дверь, за которой скрывались Пушкин и тётушка учёного. — А мы закончим последний опыт и всё вам позднее объясним. — Павел провел его в нужное помещение, и затем вернулся к машине.

Спустя некоторое время в мастерскую сошел и Джордано Бруно. Журналист бросился к нему с распростертыми объятиями.

— Здравствуй, дорогой Джордано. Рад видеть тебя живым и невредимым, — он так растрогался, что даже смахнул слезу. — Хочу тебя обрадовать: ты оказался совершенно прав — вселенная бесконечна, Земля вращается вокруг Солнца, это известно всем. Ты теперь можешь выдвигать любые самые сногсшибательные теории и делать самые сенсационные открытия — у нас за это на кострах не жгут, а дают Нобелевские премии. — Он склонился к Бруно и доверительно осведомился: — Как ты себя чувствуешь после костра? Очень было больно, когда сжигали?

— Не помню, — ответил Джордано. — А про какие открытия вы говорите? Меня беспокоит странная обстановка вокруг и ваша одежда.

— Не волнуйся, ты не в казематах инквизиции, — поспешил успокоить его журналист. — Ты среди друзей, которые всегда рады за тебя постоять.

— Как страшно всё вокруг: потолок низкий, окна большие, — Джордано с любопытством оглядел мастерскую.

— Да, а почему он говорит на русском языке? — спохватился Павел. — Он же итальянец.

— Машина учитывает языковой барьер и перестраивает центр речи на тот язык, который требуется, — пояснил Валерий.

Бруно, как и всех остальных, переодели в современный костюм, после чего Валерий внимательно оглядел синтезированных и вежливо обратился к Ломоносову:

— Михаил Васильевич, снимите, пожалуйста, парик, сейчас он не в моде.

Естествоиспытатель, покорно переодевшийся в приготовленный костюм, на этот раз воспротивился.

— Как же без парика? В нем теплее, он мне вместо шапки. И вид у меня почтеннее.

— У нас в помещении нормальная температура, вы не простудитесь. А парик лучше снять, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания.

Вторично Ломоносов не стал возражать и повесил парик на спинку стула.

Усадив всех напротив себя, ученый взволнованно сообщил:

— Дорогие друзья, вы находитесь в доме простого труженика науки, скромного изобретателя Валерия Буцкого, — он поклонился, подчеркнув, что это как раз и есть он сам. — С помощью особой машины «Син-ген» мне удалось воскресить вас из мертвых…

— А что, разве мы были на том свете? — прервал его недоуменным вопросом Пушкин.

— Да, вы, Александр Сергеевич, были убиты на дуэли Дантесом.

— Какой подлец! И он осмелился поднять на меня руку?

— Не волнуйтесь, вся мировая общественность вынесла ему всеобщее порицание, — поспешил заверить Павел.

— И я был мертв? — осведомился недоверчиво Ломоносов.

— Да. Вы умерли по болезни, — подтвердил Валерий. — Медицина в прошлые времена была очень слабо развита и не могла оказать человеку должного лечения. Но если вы сейчас чувствуете какое-нибудь недомогание, мы предоставим вам лучших докторов.

— Благодарю, пока у меня прекрасное самочувствие, — отказался естествоиспытатель.

— А каким путем закончил жизнь я? — поинтересовался Бруно. — Мне тут что-то говорили, но я не понял.

— Вы — хуже всех, в том смысле, что приняли мученическую смерть во имя истины. За утверждение, что вселенная бесконечна и наша Земля — не единственная обитаемая планета, инквизиторы сожгли вас на костре.

— Какие злодеи! Дикари, — фыркнул Бруно, повторив слова Павла по поводу своих палачей, как будто слышал их.

— Но в моем доме вы можете чувствовать себя в полной безопасности, — объявил Валерий. — Каждому из вас будет предоставлено по комнате. Живите, знакомьтесь с современной жизнью. Если что потребуется, сообщите мне, постараюсь удовлетворить ваши просьбы. Я провожу научный эксперимент, и в его целях нам лучше жить всем вместе. Хочу напомнить, что сейчас начало двадцать первого века. Конечно, я понимаю, что те знания, которыми вы располагаете, устарели, но к вашим услугам — радио, телевизор, компьютер, Интернет. Я научу вас ими пользоваться. С их помощью вы быстро восполните недостаток информации и приобщитесь к современной жизни без особого труда. А сейчас я покажу ваши комнаты, — и он повел их знакомить с домом.

Оставшись один, Павел метнулся к машине и торопливо нажал в определенной последовательности несколько клавиш. Внимательно следя за другом, он уловил, как и что он делал, и теперь смог воспроизвести это в его отсутствие.

Куб засветился, задымился, и в нем стал синтезироваться новый организм. Обрисовался изящный силуэт, плавные мягкие линии. Павел смотрел на куб горящими от нетерпения глазами, и по мере того, как очертания приобретали более материальные формы, лицо его делалось довольнее и довольнее.

— О, то, что нужно, — тихо промолвил он и потёр от удовольствия руки. — Какая славненькая.

В стеклянном кубе стояла прекрасная незнакомка в длинном белоснежном платье, с огромными темными глазами, очаровательной грациозной головкой, мягкими волнистыми волосами.

Павел ждал ее выхода с нетерпением, и как только грань куба приподнялась, галантно протянул незнакомке руку:

— Прошу вас. Осторожно, здесь ступенька.

Девушка сошла в комнату, придерживая пальцами подол длинного платья.

— Давайте знакомиться — Павел, — сразу же перешел в наступление журналист. — А вы, я знаю, Клеопатра. Жили в шестьдесят девятом году до нашей эры…

Он хотел добавить, что она — последняя царица династии Птолемеев, но решил, что об этом лучше умолчать во избежание неприятностей. Попробуй человеку сказать, что он — царь, и тот такого натворит — за два столетия не расхлебаешь. Впрочем, девушка не обратила внимания на его слова. Она обвела помещение черными очами и тоже довольно нелестно отозвалась о современном помещении:

— Какое мрачное и бедное жилище.

Солнце как раз зашло, и в мастерской действительно было темновато. Павел собрался, было, зажечь свет, но в соседней комнате послышались шаги. Он испуганно схватил Клеопатру за руку и потащил её за штору окна.

— Постойте пока здесь. Идет мой друг. Его необходимо подготовить к встрече с вами.

Девушка покорно встала за штору.

В мастерской появился довольный Валерий. Сверкая вдохновенным взором, он сообщил:

— Уложил всех отдыхать. Все-таки путешествие через века, я думаю, дает значительную нагрузку на организм. К тому же, адаптация требует четкого режима и правильной организации сна, отдыха и работы. Отдохнут, а там постепенно начнем вовлекать их в трудовую деятельность. Нет, какие люди, однако же! Какие люди! — восхитился он. — Меня просто распирает от любопытства: что же они создадут в новых условиях… Но что удивительного, все наши технические новшества восприняли как должное. Очень выдержанные, спокойные. Что значит — старинное воспитание… Час отдохнут, а потом ужин. Хочешь взглянуть, как они устроились?

— Успеем, — замялся журналист, намереваясь поскорей отделаться от друга и остаться наедине с царицей.

Но Валерий схватил его за рукав и потащил за собой, приговаривая:

— Уложил их на кровати. Спят, как дети. Ломоносов, правда, жаловался, что кровать узка, — он засмеялся. — Но что поделаешь, наша местная промышленность работает по усредненным стандартам, а он вон какой большой.

Они остановились перед первой дверью. Для наблюдения за испытуемыми, чисто из научных целей, Валерий вставил в каждое полотно дверей по оптическому «глазку», так что, находясь в коридоре, можно было свободно видеть то, что происходит в комнате.

— Здесь Пушкин, — сообщил ученый. — Ну-ка, посмотрим, уснул он или нет.

Оба прильнули к линзам.

Александр Сергеевич, в трусах и майке, сидел перед телевизором и с огромным интересом смотрел футбол. Некоторых футболистов он пытался поймать пальцами, но они выскальзывали из-под его руки и продолжали беготню по экрану.

— Спит он, как бы не так, — усмехнулся Павел, — изучает телевизор.

— Что поделаешь, новая обстановка, новые впечатления, не до сна, конечно, — Валерий развел руками. — Но посмотрим, чем занимается Ломоносов.

Они подошли ко второй двери и заглянули в «глазок».

Михайло Васильевич сидел на полу и то и дело накручивал заводную детскую машинку, она ездила вокруг него, и он периодически довольно хохотал.

— Так, так. Знакомство с действительностью продолжается, — насмешливо заключил Павел. — А что же тогда делает Джордано?

Итальянского гостя ни в постели, ни в отведенном ему помещении не оказалось.

Они осторожно вошли в спальню — из ванной, примыкавшей к комнате, доносился шум льющейся воды. Дверь была приоткрыта. Бруно сидел в ванне, наполненной до половины водой, и наблюдал за окружающим. Сверху из рожка душа лились тонкие прозрачные струйки, а снизу через сливное отверстие вода вытекала в канализацию, и всё сопровождалось мелодичным журчаньем. Он то поднимал голову вверх, глядя на душ, то опускал вниз, созерцая отверстие, над которым крутилась спиральная воронка, и периодически задумчиво повторял:

— Оттуда втекает, сюда вытекает, а ванна не пустеет.

Он покрутил кран — вода из душа хлынула с бо́льшим напором, и он, подставив голову под тонкие струи, с удовольствием выдохнул:

— Хорошо!

— Видишь, этот сходу приступил к освоению физических понятий. Что значит — мыслитель и ученый, — с гордостью прошептал Валерий и после минутного созерцания купающегося, решил: — Пожалуй, адаптация состоялась нормально, они чувствуют себя превосходно. Пора кормить гостей.

Он направился в гостиную и позвал:

— Лидия Павловна, подавайте ужин.

Из двери выглянуло худенькое доброе лицо тетушки и спросило:

— Здесь будем или внизу?

— Нет, теперь только здесь. У нас же гости. Они и без того остались не в восторге от мастерской.

— Мне, пожалуйста, две порции, я голоден, как волк, — предупредил Павел.

Когда тетушка Лида накрыла на стол, журналист поставил тарелки на поднос и пояснил:

— Я лучше поем в мастерской. Не буду смущать наших гостей. Пусть привыкают к новому.

Вернувшись к кубу, он заглянул за штору, где стояла девушка, и не нашел ее.

— Клеопатра, — тихо позвал он.

Гостья выглянула из-за шкафа.

— За окном бегают какие-то чудовища, я испугалась и спряталась, — пояснила она.

Павел выглянул на улицу, чтобы понять, чего она испугалась и, увидев мелькающие на дороге автобусы и автомобили, успокоил:

— Не бойся, они не кусаются. Их надо опасаться, только когда переходишь улицу. Запомни — это машины для перевозки людей. Раньше ездили на лошадях, а сейчас животных заменяют машины. Один автобус способен перевезти сразу около ста человек. Ни одна лошадь на это не способна. Подойди сюда. — Девушка осторожно приблизилась к окну. — Видишь — в каждой машине сидят люди, катаются. Вон автобус остановился, и они, целые и невредимые выходят из него. Я тебя покатаю на автомобиле, тебе понравится. А теперь давай поедим.

На всякий случай он закрыл дверь на крючок, и они уселись за небольшой столик в углу комнаты.

— Это куриный суп, — подал он ей первое блюдо.

— Какие беленькие, — она провела пальцем по гладкому блестящему краю тарелки.

— Обычный фарфор, — пояснил Павел. — А суп нравится?

— Очень вкусный. А это что? — она указала пальцем на второе блюдо.

— Это картофельное пюре с котлетой и соленым огурцом. В ваши времена таких не было.

— А это вино? — она указала на стакан с коричневой жидкостью.

— Нет, это компот.

— Хочу вина.

— Дорогая, у тебя нездоровые аппетиты. Мы сейчас ведем борьбу с алкоголизмом, и пить вино у нас считается признаком дурного вкуса.

— Хорошо, выпью компот, — согласилась она.

Пока девушка ела, Павел задумчиво оглядывал ее.

— Хороша ты, хороша, да не так одета, — нараспев протянул он.

— Почему же? Китайский шелк, — тонкими пальцами она приподняла краешек легкой ткани и полюбовалась ею.

— Ты живешь, дорогая, в начале двадцать первого века, мода сейчас другая. Придется позаимствовать кое-что из гардероба хозяев. С одеждой не проблема. Пойду на розыск, а ты жди меня за шкафом.

Когда он вернулся в гостиную, ужин подходил к концу, точнее, все гости закончили есть, кроме Ломоносова, он расправлялся уже с четвертой порцией и не мог нахвалиться:

— Какая пища! Во рту тает. Никогда такой не едал.

Павел положил поднос на стол и на несколько минут для приличия задержался в комнате.

Пушкин сидел отрешенно, глядя перед собой на электрическую настольную лампу, как на огонь в камине. Но журналист расценил его сосредоточенность по-своему:

— Наверно, мысленно сочиняете, Александр Сергеевич?

— Чего сочиняю? — не понял он.

— Стихи. «И рифмы беглые бегут…» — напомнил он.

Пушкин поморщился.

— Терпеть не могу стихов.

— Но вы же раньше сочиняли, — Павел достал газовую зажигалку и, чиркнув, поднес крошечное пламя к сигарете.

— Не помню. Может, в юности и баловался чем-то. Меня интересует этот огонь, — Пушкин указал на пламя зажигалки. Никак не пойму, откуда он — дров нет, а горит. Что это такое?

— Горит газ, невидимый нашему глазу, — пояснил журналист. — Его под давлением заправили в эту коробку.

— А это что такое? — Бруно указал на настольную лампу.

— Обычная электрическая лампочка, — Павел нажал выключатель, свет погас, затем загорелся вновь.

— Это тоже огонь? — переспросил Бруно и перевел взгляд на зажигалку. — Там огонь и здесь огонь. Горячо и светло.

— Огонь-то огонь, но разный, энергия разная, — подключился к разговору Валерий. — Лампа — это электрический ток, а в зажигалке огонь — процесс окисления газа…

Пока ученый объяснял, Павел потихоньку пробрался в спальню тетушки Лиды и, порывшись в гардеробе, выбрал наиболее понравившиеся ему вещи.

Когда Клеопатра, переодевшись, вышла к нему в новом наряде, он отметил, что она ничем не отличается от современных женщин, так что даже усомнился, стоило ли возрождать царицу, если она в обычной одежде выглядит, как и все прочие девушки. Вторая мысль, которая посетила его светлую голову, была не нова, но для себя он сделал некоторое открытие, задав себе риторический вопрос: неужели для того, чтобы все видели, что ты царь, необходимо быть одетым по-царски? Бо́льших мыслей в его голове не успело возникнуть, потому что Клеопатра, подойдя к нему, ошарашила его своей неосведомленностью в некоторых вещах. Она протянула ему чулок и беспечно прощебетала:

— Ты знаешь, всё подошло нормально, а эту вещь никак не пойму, на что надевать. Странная форма — узкая, длинная, а внутри дырка. Это что — удлинённые перчатки?

Павел смутился и, скомкав незадачливую деталь туалета в некий шарик, сунул его в карман, промямлив:

— Это тебе тетушка Лида объяснит. Мне бы теперь как-то представить тебя обществу. Вот только как?… Скажу, что ты моя знакомая. Прошу тебя — больше помалкивай и слушай, что говорят другие, а что неясно — спрашивай меня.

Когда они вошли в гостиную, он объявил, сделав демонстративный жест в ее сторону:

— Друзья, разрешите представить вам мою знакомую — Клеопатра.

Мужчины оживились при виде девушки, а Валерий, подойдя к гостье, как радушный хозяин, собрался было пригласить ее занять почетное место в кресле, но она неожиданно, изящно изогнув кисть руки, поднесла ее тыльной стороной к самым его губам и застыла в горделивой позе, ожидая поцелуя. Ученому ничего не оставалось, как приложиться к мягкой коже губами.

Павел же про себя отметил:

«Поистине — непринужденный царский жест».

— Мы рады такой очаровательной девушке, — оторвавшись от руки, поприветствовал ее хозяин дома. — Проходите, присаживайтесь, пожалуйста. Если вам наши разговоры не покажутся скучными, мы будем рады, что вы украсили наш мужской коллектив…

— …как звезды небо, — добавила она.

— Что звезды? — не понял ученый.

— Я говорю — украсила вас, как звезды небо, — пояснила она.

— О, превосходное поэтическое сравнение, — согласился Валерий.

Пока они таким образом приветствовали друг друга, сзади к журналисту подошла тетушка Лида и, наклонившись к самому уху, спросила шепотом:

— Почему на твоей девушке мое платье и туфли?

Павел был давно готов к такому вопросу.

— Когда Клео пробиралась к вам, какая-то машина промчалась рядом с тротуаром и обрызгала ее грязью с ног до головы, поэтому мне пришлось предложить ваш наряд. Извините, что не успел предупредить. День сегодня такой хлопотный. Надеюсь, вы не сердитесь?

— О, нет, нет. Конечно, следует помочь человеку, если он в затруднительном положении. Где ты с ней познакомился? У тебя же не было раньше девушек.

— Это актриса. В силу некоторых обстоятельств она сейчас не работает, но вы ее ни о чем не расспрашивайте. Это — драма для тонкой чувствительной души.

— Ну, конечно, у меня хватит чувства такта, — заверила тетушка. — Очень хорошо, что она не работает. Мне как раз нужна помощница. Народу у нас прибавилось, мне одной трудно хозяйничать.

— Какая прекрасная идея, — обрадовался Павел. — А то ведь бедная Клео так переживает, что негде работать.

Итак, дом ученого наполнился народом. Стало весело и шумно. Вводя своих подопечных в новое время, а соответственно, и в новую жизнь, Валерий организовал у себя занятия, на которых знакомил вновь родившихся с современной действительностью, с достижениями науки и техники, с которыми обычному человеку приходится сталкиваться на каждом шагу. Но одно дело, когда к окружающему миру привыкаешь с детства и постепенно впитываешь законы общества и усваиваешь технику безопасности, которую необходимо соблюдать в мире, переполненном техническими достижениями, и совсем другое, когда человек появляется в этом сложном обществе взрослым. Насколько сложными делаются его взаимоотношения с другими людьми, насколько опасным становится перемещение по улицам города! И именно поэтому занятия должны были подготовить «новорожденных» к правильной ориентации в современной жизни.

Клеопатра, которая осталась помогать тетушке Лиде, тоже присутствовала на занятиях и поэтому, наряду с остальными, постепенно входила в курс последних достижений цивилизации.