Сочинения в 3 томах. Том 3. Хрононавигаторы

8

Если бы Рой знал, зачем Генрих настаивал на одиночестве, ему стало бы спокойней. Пора отчаяния прошла: случившегося не поправить, так сказал себе Генрих, когда метался в гостиничной комнатушке. Он весь ушел в трудное размышление; постороннее - люди, разговоры, вызовы - отвлекало. Он развивал странную мысль, длинную мысль; она была похожа на сюжетную историю, возникавшую сразу со всеми картинными деталями и скачком перебрасывающуюся от главы к главе. Так бывало и раньше, когда монотонно воспроизводимые измерения утомляли Генриха. Среди диковинных гипотез, прихотливо вспыхивающих в мозгу, Генрих всегда ориентировался свободней, чем в столбцах цифр. В цифрах разберется машина, это дело компьютера, - не раз защищался он от нападок брата; цифры имеют лишь ту ценность, что опровергают или подтверждают идеи. Они и наводят на идеи, доказывал Рой. Генрих огрызался: если тебя наводят, возись с ними. Рой мог ворчать сколько угодно, превратить брата в исправного лаборанта он был бессилен: экспериментальная точность, экспериментальное изящество, так восхищавшее Роя, оставляли Генриха равнодушным.

Генрих включил стереоэкран. Покоясь в удобном кресле - не в модном силовом, как на Земле, а старого типа, из дерева, тканей и металла, Генрих вглядывался в пейзаж, много раз виденный, но видел не только его. Рой показывал пылевое облако, сигарообразную капсулу, медленно исчезавшую в пылевой завесе, но то была одна картина, в мозгу была и вторая, независимая, не показываемая операторами. В черной пустоте космоса, среди льдинок далеких звезд недвижно висел странный шарик; он временами менял окраску - то был совершенно синий, то красный, потом зеленый, сейчас выглядел голубоватым; голубизна бледнела, словно выцветая, в ней была зелень, начинало теплиться золото, это были как бы побежалые цвета, но не мчавшиеся торопливо сменить друг друга, а выраставшие один из другого. И, тускло вытениваясь сквозь наружные краски, в шаре сновали темные расплывчатые фигуры, не тела, скорей силуэты, нечто призрачное, нечто из иного мира, не космической материи - капсула много раз углублялась в шар и ни разу реально не наталкивалась на привидения, они вещественно не существовали, они были изображениями, как и картинки на стереоэкранах: яблоко на рисунке тоже не схватить рукой, не укусить зубом.

- Вздор, - вслух сказал Генрих, - за экранным образом яблока стоит реальное яблоко, оно и породило изображение. А что стоит за силуэтами на виргинских экранах?

Рой вел капсулу в центр шара, Генрих следил, как сигарообразный аппарат скользит в неизвестном веществе, словно торпеда в воде, и снова видел то, чего на экране не было - меняющие свою форму неторопливо-подвижные силуэты. Он закрыл глаза, так было лучше видеть. Погибшему юноше Курту Санникову вообразилось, что внутри шара открытые ворота в неведомые подспудные миры, поглощающие нашу энергию. Нет, что за нелепая картина: вампир, присосавшийся к человечеству, неистово жадный рот, возникший вдруг в космической пустоте! Куда приятней вера звездопроходцев, что они, ухватив за собой иноземный корабль, ведут за собой на силовом аркане плененных незнакомцев. Нехорошие для межзвездного контакта словечки - ухватили, ведут на аркане, плененные незнакомцы. Слова нехорошие, а точные: если и существуют эти незнакомцы из иных миров, то в контакт пока не вступают, их принуждают к контакту - и безрезультатно. Не хотят или не могут? Сколько дней он ломает голову над этой тайной! Может, прав Санников: никаких незнакомцев нет, нашли неизвестное до того, удивительнейшее астрофизическое явление - и все тут! Нет не все, не все! Почему тогда погибли Санников и Людмила? Никуда они не провалились, остались в нашем космосе, но остались иными, чем были, - мертвыми, непонятно преображенными. Ошибался Курт Санников, милый юный космолог, так нелепо, так непредвиденно погибший. Истинно другое - та странная мысль, что впервые возникла у него, Генриха, когда он рассматривал два мертвых тела.

Генрих откинулся в кресле, что-то бормотал вслух. Размышление не шло. Мысль расплывалась, превращалась в грезу, в красочный полубред. Он уже не покоился в удобном кресле, не смотрел на экран, где в центре шара замерла капсула, - он был одним из тех силуэтов, мимо которых проскользил, не обнаруживая их, зондирующий снаряд: он был мыслящим существом, диковинным существом, он корчился от боли жить не в своем мире. На все стороны простиралась бесконечная вселенная, миллиарды световых лет черной пустоты с зернышками взвешенных в ней светил - и пустота была чужой, и скопления звезд чужими. Это был не его мир, его вырвали в него взрывом - произошла катастрофа, он оказался в горниле чудовищного разрыва пространства и времени. И теперь он чужестранец в незнакомой стране, слепой в мире красок, безногий на шляху, безрукий в воде. И он не тонул, он даже потонуть не мог, это был не его мир - в нем не было простора для жизни, не было возможности смерти, и жизнь и смерть были привилегиями существ этого мира, он не принадлежал к ним. Он мчался в чужой вселенной, не соприкасаясь с ней, был ей потупределен - навечно, всецелостно отстранен от ее предметов и существ: одиночество, равное бесконечности. Печаль томила его - безнадежная, непостижимо величавая, самое сверхчеловеческое из человеческих чувств.

Генрих положил руку на сердце, так вдруг стало больно. В салоне из невидимых калориферов струился напоенный влагой и ароматами воздух воздуха не хватало. Генрих задыхался, его душила вдруг познанная безмерность одиночества. Воздух не насыщал, словно и он был чужим.

- Чертовщина! - нервно сказал Генрих вслух и, вскочив, взволновано прошелся по салону.

В салон вошли Рой и Кэссиди.

- Эксперимент закончен, Рорик спустя несколько минут доставит сюда твой розовый куст, - сказал Рой. - Знаешь, как проходило понижение подачи энергии?

- На малых подачах снова появилось торможение? Я его ожидал.

Рой переглянулся с Кэссиди.

- А какие изменения ты ожидаешь в розовом кусте, Генрих?

- Думаю, вазон не изменится. А цветы погибнут. И странно погибнут, не завянут, а распадутся в труху, втянутся в себя.

Вошедший Арутюнян поставил на стол вазон с розовым кустом. Распустившиеся розы уменьшились и сжались, они казались скорей вялыми бутонами, чем недавними роскошными цветками.

- Нет, друзья, нет, - сказал Генрих, когда Рой, Кэссиди и Арутюнян, оторвавшись от роз, расселись в кресла. - Не ждите от меня обстоятельной теории. Ничего в таком роде не будет. Я хочу изложить одну гипотезу, скорее даже фантазию, чем гипотезу. И начну с того, что установлю некоторые исходные пункты. Если они ошибочны, то и моя гипотеза неверна. А если верны, то…

- То и твоя гипотеза верна, ты это хочешь сказать?

- Почему ты всегда считаешь меня примитивней, чем я есть, Рой? Я хочу сказать, что если предпосылки верны, то моя гипотеза становится одной из возможных и следует проанализировать ее вероятность.

Генрих остановился, ожидая реплики. Никто из слушателей не отозвался. Генрих продолжал:

- Итак, исходные пункты. Первое: шар появился в космическом пространстве при коллапсе звезды. Второе: он вырвался прямехонько из того ада, каким стал центр звезды в считанные секунды. Третье: при коллапсе звезды, превратившейся в «черную дыру», деформируется не только пространство, но и время. Таковы мои исходные пункты. Считаете ли вы их правильными?

- Все три пункта - правильны, - подтвердил Кэссиди. - Но ведь в них не содержится ничего нового.

- Новое привнесет в них моя фантазия. Допустим, что - кроме нашего существует еще и другой материальный мир. Например, столько говорили о звездах, о целых галактиках из антивещества. Мы пока их не встречали, но возможность антимира никто оспаривать не будет, ведь так? Так вот, прифантазируем необычный мир, существующий рядом с нашим космическим, но отличающийся одной чертой - у него иное течение времени.

- Иное течение времени? - разом воскликнули Рой и Кэссиди. Арутюнян только изобразил на лице удивление.

- Да, иное течение времени. Под каким-то углом, может быть, даже перпендикулярное нашему. Миры с разным временем не стыкуются, один не может перейти в другой. Мы с вами ведь не можем встретиться с Юлием Цезарем или Аристотелем, хотя и обитаем в одном с ними физическом времени: мы в разных точках этого единого времени. А если бы время было еще и физически разным по течению своему - ведь тогда невозможность встречи, немыслимость соприсутствия в пространстве стала еще очевидней. Но времена разного течения могут один раз пересекаться, как пересекаются непараллельные линии. И только одна физическая возможность дается в космосе, чтобы мир одного времени мог проникнуть в мир времени иного.

- Ты подразумеваешь коллапс звезды, Генрих? - спросил Кэссиди.

- Именно это, Петр. При катастрофическом антивзрыве светила не только вещество невообразимо плотно сжимается, но столь же невообразимо плотно сжимается и время. Оно становится внеисторичным, внефизичным, оно, собственно, здесь, в точке чудовищного сгущения массы, уже вовсе не время, а некая всевременность, некое слияние в одно месиво всего прошедшего со всем будущим. Представьте себе теперь, что в мире иного времени развилась разумная цивилизация с очень высоким техническим уровнем, скажем, такая, как мы, возможно, будем через десять или сто тысяч лет. И цивилизация эта дозналась, что существует иновременный мир - наш космос - и что проникнуть в него можно лишь в точке, где коллапсирует одна из наших звезд - а в каждой галактике ежегодно схлопывается какое-нибудь светило, «черных дыр» везде полно, так что ворот из своего мира в другой хватает. И вот, подчиняясь главному свойству всякого разума - пытливости, - эта иноцивилизация захотела проникнуть в наш космос, чтобы завязать контакт с другими разумными цивилизациями, если они повстречаются. Выбрать местечко, где готовится рухнуть в собственные свои недра какое-нибудь светило, для иноцивилизации при ее техническом развитии труда не составляет.

- И случайно около таких раскрывшихся в иномир ворот оказался и мой «Протей», - продолжил Кэссиди мысль Генриха. - И мы притащили на буксирных полях разведочный корабль иномирян? Что ж, это соответствует нашим прежним предположениям. Мы ведь с самого начала думали что имеем дело с кораблем, а не с мертвым телом.

- Генрих, твоя концепция порождает добрый десяток трудных вопросов, сказал Рой.

- Тысячу, Рой, тысячу вопросов, а не десяток. Называй их, попытаемся найти ответы.

- Буду удовлетворен, если дашь ответы хоть на пяток из тысячи. Итак, корабль и внутри него разумные существа. Почему же они не дают о себе знать? Почему нет контакта?

- Они не в нашем времени, Рой. Они нам иновременны. Не требуешь же ты контакта с фараоном Эхнатоном, хотя он в едином с нами времени, только в другой его точке. Возможно, странные силуэты, возникающие в шаре при усиленной подаче энергии, и являются попытками иновременников дать о себе знать в наших оптических образах.

- Хорошо, соглашаюсь, - иновременники. Но ведь и сам шар, примчавшийся из иного мира, тоже иновременен. А мы его видим, он физически присутствует в нашем мире.

- Он из тех же материальных частиц, что и космические тела. И хоть время, в котором находится вещество корабля, иное, но оно в нем течет так медленно, что какой-то интервал нашего времени, раз уж корабль попал в него, он может существовать. Возьми кусок гранита. Не один миллион лет должен пройти, чтобы он изменился. Чем больше срок существования предмета, тем больше он может пробыть в чужом времени, не исчезая из него.

- Малым сроком существования ты и объясняешь гибель друзей?

- Да, Рой. Все дело было в подаче энергии в шар. Она предохраняла капсулу от подчинения местному времени. А когда подача упала до нуля, капсула попала во власть иновременных процессов. На мертвом материале капсулы это сказалось мало, а хрупкая биологическая ткань не вынесла. Жизнь - процесс краткосрочный. И судя по характеру изменений в телах наших погибших друзей, собственное время шара убыстрено сравнительно с течением космического времени и направлено в обратную сторону, может быть, и не строго обратно, а под углом, но назад. Большая скорость времени объясняет быстроту гибели. Иное направление объясняет, почему за короткий срок существования в чужом времени развитие шло назад. И Курт и Людмила как бы возвращались в детство, они, погибая, молодели.

- Для проверки обратного хода времени ты и придумал эксперимент с цветами?

- Растение - тоже жизнь, Рой. И продолжительность существования цветка несравнима с продолжительностью существования камня или металла. Эксперимент с цветами должен был дать ответ на два вопроса: верно ли, что внутри шара иновременность, и верно ли, что собственное время шара имеет по сравнению с нашим обратный ход. На оба даны утвердительные ответы.

- Но убедительные ли? Ибо появляются новые вопросы. Один из них почему в момент, когда капсула попадает под действие того, что ты называешь иновременем, возникает торможение? Ведь торможение в этом случае означает, что кто-то или что-то старается предотвратить гибель наших друзей и цветов.

- Рой, ты коснулся самого важного и самого трудного пункта. И четкой постановкой вопроса даешь на него столь же четкий ответ. Да, именно это существа иновременного мира стремились предотвратить гибель наших друзей и растений, ибо понимали, что биологическая ткань не способна вынести переориентацию времени. Здесь моя гипотеза стыкуется с почти фантастическими идеями, не знаю, как и подойти к ним…

- Подходи любым способом, мы уже столько наслушались фантастического и столько в экспериментах с шаром навидались фантастики, что можем без ошеломления принять еще парочку ошеломляющих идей.

Генрих некоторое время собирался с мыслями. Еще на Земле сформулировали основную проблему - куда девается вводимая в шар энергия? Свою попытку разъяснить это сделал Курт Санников. Он, Генрих, предлагает иное решение. Шар - разведочный корабль, проникший в космос через туннель времени, созданный антивзрывом звезды. Возможно, некоторый срок продержавшись в нашем времени, разведочный корабль без помех возвратился бы в свое время. Аналогия примерно такая: чтобы взлететь вверх на Земле, нужен мощный толчок, а для падения обратно толчка не понадобится достаточно исчерпать начальную энергию подъема. Не исключено, что иновременная цивилизация неоднократно предпринимала подобные проникновения в космос, чтоб ознакомиться с его природой. Но получилось так, что на траектории вылета разведочного корабля оказался наш звездолет «Протей». Звездолет энергично ухватил чужой корабль своими силовыми полями. Иновременники могли скрыться в свое время, вряд ли это составило бы чрезмерную трудность. Но - пытливые, жаждущие прикоснуться к неведомому, настоящие исследователи и разведчики - они воспользовались энергией звездолета, а потом и заводов Виргинии для смелой попытки - вывернуть свое время на время космическое. Вот куда девается энергия наших генераторов: при ее помощи меняют течение времени шара, иновременники хотят стать современниками, больше чем современниками - нашевременниками, космовременниками. Неизвестно, как далеко они продвинулись в своей попытке, но намерение ясно: стать существами нашего тока времени, выйти к нам не только разведчиками - друзьями.

- Не заносись, Генрих, - предупредил Рой.

- Друзьями! - с силой повторил Генрих. - Настаиваю на этом, Рой. Разве при уменьшении подачи энергии они не тратят вещество своего корабля, чтобы поддержать выкривление времени? Вот почему его размеры при этом уменьшаются. Разве они не пытались предотвратить гибель жизни, уловленной в капсуле: торможение, обнаруженное Роем, свидетельствует, что они пытались донести до нас весть об опасности. Я верю в их разум и в их доброту, друзья мои!

Наступившее молчание прервал Рой:

- Петр, твое мнение обо всем этом?

- Гипотеза Генриха вызывает во мне двойственное чувство, - задумчиво отвечал Кэссиди. - Она, если верна, порождает радость и печаль. Радость, что мы повстречались с цивилизацией высокого технического и духовного уровня. И печаль, что настоящего знакомства не произойдет, ибо мы не можем долго тратить запасы активного вещества, Земля предупредила, что лимиты его не увеличит.

- Тогда шар вскоре выпадет из нашего времени. Он расплывется, станет призрачным, потом исчезнет, - сказал Генрих. - Прыжок над бездной чужого времени не удастся. Как не удался он нашим погибшим друзьям…

- Вряд ли шар возвратится в свое время, - педантично поправил Рой. Время его мира тоже течет, пока он обретается с нами в космосе. И, согласно твоей гипотезе, течет быстрее космического. Стало быть, шар угодит или в будущее, или в прошедшее своего времени - если ток времени у них обратный по сравнению с нашим. Так что прыжок над бездной удастся, но не над бездной, разделяющей наше и их время, а над бездной между будущим и прошедшим их собственного мира. - Рой встал. - Не будем терять времени, друзья. Нам троим - мне, Генриху и Рорику - нужно срочно возвращаться на Землю. Это важно для дела.

- Для какого дела, Рой? - с удивлением спросил Кэссиди.

- Того самого, для какого мы прибыли на Виргинию. Неужели оставим на полусвершении знакомство с иновременной цивилизацией? Нужно информировать Землю о всех возможностях и обо всех трудностях, пусть там решат, выделять ли сверхлимитное активное вещество или не выделять. В старину говорили: овчинка стоит выделки.

- Не стоит выделки, говорили в старину, - сказал Петр, улыбаясь.

- В данном случае - стоит. Генрих и Рорик, идемте в гостиницу, будем собираться в обратный путь.

В гостинице Рой обратил внимание на сумрачный вид брата.

- Неужели не хочешь возвратиться на Землю? - спросил он. - Ты предложил замечательную гипотезу. Если она подтвердится, совершится одно из крупнейших открытий нашего времени. Или ты не веришь, что нам предоставят такую возможность?

- Не в том дело, Рой, я хочу вернуться домой - и боюсь…

- Чего боишься?

- Как мне смотреть в глаза Андрею? - грустно сказал Генрих. - Я сказал: «Возвращу тебе невесту в добром здравии и хорошем расположении духа». И возвращаю - саркофаг!