Со звездой на ниточке

Проверить на слово

Этто и Аз проснулись под приветствовавшие их голоса зверей, поджидающих под окружающими деревьями и в их кронах. Поскольку Аз, ложась в постель, бросил метаться между надеждой и тревогами, то встал он хорошо выспавшимся и бодрым, подошел к двери, повернулся да потянулся, понаслаждался прекрасным утренним настроением. Небольшой прудик манил освежиться. Аз прыгнул в прохладную утреннюю воду, подняв мелкие брызги, затем лег на спину и, легко пошевеливая ногами, заскользил по поверхности воды, любуясь плавающими неподалеку от него зверями.

Этто воздержался от того, чтобы составить Азу компанию в воде, а просто стоял и смаковал зрелище дивной идиллии.

Увидев шефа, Аз покричал ему доброго утра, сплавал еще кружок и потом, отфыркиваясь, вылез из воды.

— Теперь бы еще плотный завтрак, — сказал он, — и лучшего начала дня я себе не представляю.

— Я тоже не представляю, — сказал Этто, — и если, как говорится, «как день начнешь, так его и закончишь», нам следует ожидать, что и вечер будет неплох.

С этими предвкушениями оба отправились в общинный дом, где застали старшую из женщин, уже накрывающую завтрак на стол. Кроме нее и детей, кое-кто из которых резвился в ванне, никого не было видно.

— Остальные, — объяснила женщина, — уже ушли из дома.

— И дедушка тоже? — осведомился Аз.

— Он отправился на воздухолетную фабрику, чтобы опробовать новый летательный аппарат.

— Он что, летчик-испытатель? — спросил пораженный Аз.

— Помимо всего прочего, — сказала женщина, — а главным образом он профессор воображения.

— Это действительно потрясающе! — вскричал Аз. — Выглядит тут такой бесхитростным, как все, и никого из себя не корчит; а потом оказывается — он не то летчик-испытатель, не то профессор.

— Мы все простые люди, — сказала женщина. — Сложные люди непредсказуемы, и на них нельзя положиться; вместо того, чтобы быть особенными, они всего лишь заковыристые. А раз никто в нашей стране не хочет быть обузой для других, никто не становится сложным человеком.

— Это по мне, — сказал Аз и занялся утренним супом из кислого молока с накрошенным хлебом.

Наевшись, земляне сразу встали и ушли, на этот раз без трости с рюкзаком. Они пошли наудачу по ближайшей дороге и предоставили на усмотрение случая отправить им человека, надежность которого можно проверить. А пока они коротали время за обсуждением того, обнаруживает ли сложный характер одни лишь невыгодные свойства по сравнению с простым.

— Если не равнять простоту нрава с духовной бедностью, — начал Этто, — у сложного характера на самом деле нет дополнительных преимуществ.

— Мне сложные люди не по душе, — признался Аз. — Не понять, чего от них ожидать; они производят страшно неоднозначное впечатление, и я подозреваю, что они как раз на это впечатление рассчитывают, потому что считают его особенно интересным.

— В таком случае сложная личность была бы ничем иным, как личностью искусственной, — заключил Этто, — поэтому «простого» человека вернее называть «естественным».

— В любом случае, он устойчивее, — решил Аз, — и, если женщина не преувеличивала и все в этой стране такие, то вон идет один из них.

Замеченный ими мужчина был средних лет, на нем болталась какая-то сумка на кнопках, придававшая ему вид бродячего работяги. Когда он подошел к ним и все поздоровались, Этто спросил, где найти воздухолетную фабрику. Бродяга указал в ту сторону, откуда пришел.

— Вам нужно просто не сворачивать с этой дороги, — сказал он, — тогда вы мимо нее не пройдете.

Это как раз подходило Этто. Если мимо цели невозможно было промахнуться, и вдобавок она лежала в направлении, из которого незнакомец только что пришел, то просьба сопроводить туда должна была показаться ему бесполезной обузой. Но когда Этто попросил его проводить их, он самым дружеским тоном объявил, что готов, и немедленно отправился с землянами.

Вероятно, подумал Аз, он действительно бродяга, для которого беседа с людьми важнее направления, в котором шагать.

Чтобы его «попробовать на зубок», Аз спросил:

— Ты, наверное, ничем определенным не занят, если тратишь свое время, показывая нам дорогу?

— Кое-что определенное есть, — ответил тот, — но ничего — важнее.

— Указывать нам дорогу не так уж и важно, — заметил Аз, — мы, пожалуй, найдем ее и в одиночку.

— Вы меня об этом попросили, — пояснил бродяга, — а просьбы исполняются прежде всего прочего. Вы нездешние, иначе бы это знали.

— Мы прибыли с Земли, — сказал Аз, — это через все небо отсюда, потому кое-что здесь кажется нам странным, а то и невероятным.

— Нам самим в свое время казалось невероятным, что мы станем такими, как сегодня, — сказал работяга. — Чтобы к этому прийти, нужно было перестроить все общество. И, поскольку это был неимоверно сложный процесс, мы думали, что результат тоже должен выйти неимоверно сложным. Когда вышло нечто совсем простое, а именно надежный человек, мы были совершенно разочарованы. Но потом мы поняли, что все в порядке. Чтобы найти отдельного человека, на которого можно положиться, например, верного друга, никаких особых социальных условий не требуется; но чтобы прийти к тому, что каждый может положиться на каждого, как на друга, необходимо создать бесчисленные глубинные социальные предпосылки. Поэтому вполне естественно, когда люди упускают из вида те условия, от которых в действительности все зависит.

— Но сейчас, — решил уточнить Аз, — вы уверены, что дело единственно в надежности.

— Не в ней одной, но главным образом в ней.

— И что затем?

— Радость жизни. Надежность, как только она становится всеобщей, создает чувство защищенности, безопасности и внутреннего покоя, что, естественно, приводит к радости от жизни и стремлению к наслаждению жизнью как к конечной цели искусства жизни.

— Как я заключаю, — присоединился к беседе Этто, — все на этой звезде приведено в последовательную и в то же время простую, потому что наглядную, систему; все имеет свое место и свое назначение. И каждый, кем бы он ни был, ее представляет и может грамотно обсуждать.

Даже бродячие работяги, подумал про себя Аз, похоже, здесь научно подкованы и выражаются, как мудрецы.

По дороге землянам и их проводнику встретились несколько человек, дружески их поприветствовавших, причем у Аза сложилось впечатление, что работяге было уделено особое внимание. Возможно, стал подозревать Аз, никакой он не работяга, а что-то вроде замаскированного принца, который развлекается, дурача и водя за нос не знакомых с ним людей. Когда они добрались до завода воздухолетов, Аз только укрепился в подозрениях, потому что, когда мнимый бродяга завел их в здание, похожее на стеклянный дворец из сказки, его приветствовали со всех сторон как уважаемого человека. А когда он, в соответствии с просьбой, привел землян к дедушке, то есть профессору воображения, тот тоже не скрыл своего уважения и поздравил Этто и Аза со счастливой оказией повстречаться с этим человеком.

— И с кем, — спросил Этто, — мы в действительности имеем честь?…

— С Первым Мастером воображения, — сообщил дедушка. — И как Первый Мастер он входит в Совет Трех, вместе с Первым Мастером логики и Первым Мастером искусства жизни, точнее, вообще-то, Первой Мастерицей.

— Этот Совет Трех, — поинтересовался Этто Шик, — это глава местного правительства?

— У нас давно больше нет правительства в старом смысле, — сказал дед. — Совет Трех координирует и рекомендует. Однако оттого, что он состоит из наиболее способных в своей области людей, к его рекомендации относятся с высочайшим вниманием и, как правило, ее соблюдают куда тщательнее, чем раньше правительственные указы.

— А почему, — спросил Аз, — советник из этого верховного совета бегает всюду, как бродяга, и убивает время на совершенно напрасное занятие — показывать нам дорогу?

Советник с дедушкой от души расхохотались.

— Как я мог бы советовать что-то другим, — сказал советник, все еще веселясь, — если бы сам не жил, как все другие. Ведь здесь всем хватает времени, и всем нравится ходить пешком. Вот я и хожу как все.

— Тогда для чего вы строите летучие аппараты? — продолжал вопросы Аз.

— Это вы лучше поймете, — сказал дедушка, — если взглянете на эти аппараты сами.

Земляне согласились, поблагодарили и отпустили своего проводника, раз у них, как заверил советник, теперь есть отличный новый в лице дедушки.

После того, как советник попрощался и пошел своей дорогой, дедушка сначала поводил землян по цехам, чтобы показать им отдельные рабочие операции.

— Этот завод, — пояснил он, — по виду мало чем отличается от любого другого завода, потому что и архитектура здания, и сам рабочий процесс ориентированы на здоровье людей.

— Если каждый завод так выглядит, — заметил Аз, — то они все похожи на сказочные замки, в которые люди пришли позаниматься гимнастикой. По крайней мере, все ходят в какой-то спортивной одежде, а когда кто-то давит на рычаги или что-то в этом роде — такое впечатление, что он работает с велотренажером.

— Это все одно, — подтвердил дедушка, — здесь все рабочие процессы выверены с медицинской точки зрения. Для каждого движения так настроены ритм, нагрузка и форма, что оно работает на физическое здоровье. Если раньше работа здоровье подрывала, и нам требовалась лечебная гимнастика для поправки, то сегодня, уходя с работы, мы чувствуем себя, словно несколько часов прозанимались лечебной гимнастикой. Физическая работа построена так, что требует от нас именно того, что необходимо для гармоничного развития тела. И при занятиях умственной работой мы тоже во многом оглядываемся на медицинские соображения, хотя и менее строго, потому что содержание и объем этого типа работы в основном оставлены на усмотрение работника.

— Это же прекрасно, — воскликнул Аз, — каждый делает, что угодно и сколько угодно!

— Само собой разумеется, — сказал дедушка. — Раз каждый может делать, что он хочет, то он это делает с удовольствием, и уж точно не сачкует. И то, что он делает, почти всегда отвечает потребностям общества, потому что ему нужно всего лишь нажать кнопку, чтобы выяснить в координационном центре, где в общественном процессе производства пригодятся его рабочие руки.

— А твоя работа где востребована? — спросил Аз.

— Как летчика — испытателя?

— Ну, к примеру.

Дед разжег трубку и пригласил землян следовать за ним. Сначала они оказались в круглом зале, покрытом стеклянным куполом. В середине его бил фонтан воды, падающей в большой бассейн; вокруг бассейна стояли скамейки, за ними — идущая вокруг всей комнаты живая изгородь, из которой звучало щебетание птиц.

— Здесь чувствуешь себя, как в сказочном замке, — высказался Аз.

Дед указал черенком трубки на фонтан.

— Такого в сказках нет, — сказал он, — через него в комнату закачивается озон и многое другое, включая запах цветов.

Дед вывел их из зала в склад со снаряжением, взял три запакованных рюкзака с одной из полок, взгромоздил один из них на себя и предложил Этто с Азом последовать его примеру.

— Какой легкий, — сказал Аз, — что там?

— Аппарат для полетов, — сказал дедушка.

— Поразительно! — закричал Аз. — И вполовину не такой тяжелый, как мой автомат!

— Это одно из двух требований к нему, — пояснил дедушка. — С одной стороны, он носит нас, с другой, его можем легко носить мы.

— Понимаю, — сказал Этто, надев свой рюкзак и опершись подбородком об руку, — если кто-то в дороге собрался чередовать полет и пешую ходьбу, он должен обзавестись легким летателем, чтобы пешком не идти перегруженным.

— Если я могу летать, зачем мне ходить? — осведомился Аз.

— Все станет ясно, когда мы немного полетаем, — сказал дедушка, — но лучше пойдемте на простор.

Трое вышли из здания и двинулись по луговой дорожке, которая началась прямо за воздухолетным заводом, и вскоре привела их в прелестную местность. Здесь сменяли друг друга поросшие деревьями холмы, покрытые лугами тенистые склоны, и петляющие по пологим долинам ручьи.

Дедушка тяжело ступал по тропке, уводящей вверх по склону, и как только начались деревья, остановился и снял рюкзак со спины. Указывая на долину и окружающий ландшафт, он сказал:

— С самого начала начал человек жаждет подняться в воздух, как птица, и летать над горами и долинами, реками и озерами и даже над облаками. Что же, он спроектировал и построил самолеты, с помощью которых может летать быстрее и выше, чем птица. Но стремление его остается неудовлетворенным. Сидящий в одном из этих самолетов чувствует что угодно, кроме ожидаемого наслаждения, потому что он не летает, его везут, он свободен не в воздухе, а лишь внутри аппарата. У него нет чувства, что он управляет полетом движениями своего тела, нет наслаждения от того, чтобы кружиться в высоте ради собственного каприза и удовольствия, как жаворонок, или скользить над кустами и деревьями в бреющем полете, как ласточка. Чтобы по-настоящему удовлетворить стремление человека летать, как птица, следовало построить летательное устройство, с которым мы, не запирая себя в кабине, могли бы направлять полет движением собственного тела, словно птицы.

— И устройство, — Аз указал на свой рюкзак, — справляется с этой задачей?

— Как раз это мы хотим сейчас испытать, — сказал дедушка.

— Это меня успокаивает, — заметил Аз, — я уж думал, ты хочешь проверить функциональную надежность.

— Я профессор воображения, — сказал дед, смеясь, — и, значит, я отвечаю не за техническую, а за идейную сторону работы устройств; меня интересует, отвечают ли они потребностям, рожденным нашим воображением.

— Вот и мне интересно, — сказал Аз, расстегивая рюкзак.

Повторяя действия за дедушкой, оба землянина собрали свои аппараты, и справились с этим в кратчайшие сроки. Собственно летательный аппарат состоял только из своего рода корсета, который простирался от груди до середины бедер, чтобы держать туловище и ноги прямыми, на спинной части которого крепились подъемный винт и двигатель. Еще к тыльной части корсета через шарикоподшипники присоединялись относительно маленькие и узкие крылья, и они, вместе с пристегнутыми к ступням ластами, служили стабилизаторами; нужно было только ухватиться за ручки на нижней стороне крыльев, чтобы как угодно с ними управляться. Сама скорость полета определялась исключительно ритмом дыхания, то есть расширением грудной клетки, которое передавалась корсету, а оттуда — двигателю. Если вдыхать и выдыхать глубже, скорость увеличивалась, при неглубоком дыхании и, наконец, задержке воздуха на мгновение, полет становился медленнее, и можно было приземлиться, причем при приземлении подъемный винт автоматически замирал.

Дедушка проинструктировал землян, как работает устройство, слегка подпрыгнул, отчего заработал подъемный винт, и улетел. Этто с Азом тоже подпрыгнули и полетели следом — если то, как их болтало в воздухе, считалось бы полетом; скорее их можно было принять за двух огромных, вихляющихся друг подле друга бабочек. Чтобы во что-нибудь не врезаться, они поднялись повыше и некоторое время потренировались в обращении с хвостовым оперением. Как только они стали держаться уверенно, подлетел дедушка, похвалил их и предложил слетать к воздухолетному заводу. Аз глубоко вздохнул, стрелой просвистел вперед обоих спутников и за пару минут достиг здания. Он несколько раз облетел стеклянный купол и, естественно, сел на него, как только появились Этто с дедушкой. Двое других сделали то же самое. Они глянули вниз на фонтан и скамейки вокруг, и лукаво усмехнулись при мысли о том, в какое странном месте они забрались.

— Вот сидим мы тут, как галки, — размышлял Аз, — веселимся, как дети, и едва ли способны понять историческое величие момента. Человек наконец смог свободно летать, как птица, и, чего самой птице не дано, наслаждаться этим. Лишь человек может испытывать чувство зависти к птице. Однако отныне ему больше незачем завидовать, и мы можем сказать: мы были при том событии!

— Каждый при чем-нибудь да присутствует, — сказал дедушка, — просто нужно еще осмысливать увиденное.

— А что следует осмысливать в нашем случае? — поинтересовался Аз.

— Чтобы летать, как птица, — объяснил дедушка, — нам пришлось во многом подражать птичьему полету. Но это только частный случай, когда человек подражает способностям животных.

— Итак, выходит, мы вернулись к обезьяне, — рассудил Аз, — потому что о ней говорится, по крайней мере, в баснях, как она горда тем, что подражает другим животным. Однако же ее за эту черту презирают.

— На самом деле, — возразил дедушка, — она и в этом тоже наш предок. Как и она, люди подражают другим, играя свою роль, например, на сцене. Но человек не только подражает себе подобным, он еще подражает животным и природе в целом, исследуя их устройство и действия, и применяет их себе на пользу. Таким образом он овладевает всей природой и делает универсальной собственную природу; или даже обретает естественную универсальность. Одно это делает человека тем, в чем состоит его сущность: быть универсальным, осознавать это и, следовательно, наслаждаться своей собственной природой.

С этими словами дедушка подпрыгнул и взлетел; земляне присоединились к нему. Они пролетели над лесистым холмом, скользнули в долину и, паря всего в двух — трех метрах от земли, понеслись вдоль ручья, извивающегося по лугу. И когда ручей влился в озеро, они вывернули в голубое небо, чтобы оттуда, подобно орлам, упасть вниз и выровнять полет только над поверхностью воды. Они метнулись вперед над зеркалом озера, глубоко вдыхая и выдыхая, затем снова замедлили полет, покричали что-то озорное и шутливое нескольким любопытно уставившимся на них пловцам, покувыркались и, наконец, повернули к берегу.

— С каждой минутой, пока летал, — прокричал Аз другим, — я становился на год моложе. Я уже почти превратился в ребенка.

— Это совершенно естественно, — закричал в ответ дедушка. — Уметь летать вот так — детская мечта. Поэтому на ее исполнение обязательно должна была откликнуться наша оставшаяся с детства впечатлительность.

— Которую мы иначе потеряли бы, — вставил Этто.

— Именно, — подтвердил дедушка. — А мы у себя вообще делаем все, чтобы не терять ничего, и оттого разработали этот аппарат.

— И то, что мы радовались, как дети, доказывает, что он выдержал испытание, — решил Аз.

Дедушка и это подтвердил, и теперь повернул к склону, где они оставили пустые рюкзаки. Оказавшись там, все трое изящно приземлились, расстегнули устройства и убрали их в рюкзаки.

— Отчего-то, — сказал Аз, — мне теперь срочно понадобилось размять ноги.

— Мы и это тоже так планировали, — пояснил дедушка. — При такой конструкции устройства в основном напрягаются руки. Поэтому через некоторое время возникает потребность снова поработать ногами.

— А раз летательный аппарат небывало легкий, он не мешает нам при пеших прогулках, — отметил Аз, вскинул на плечи рюкзак и затянул веселую походную песенку.

Дедушка и даже Этто присоединились, спустились по склону и, дойдя до низа, свернули на луговую дорожку, которая привела их обратно на фабрику.

— Я думаю, — сказал Этто, — о принципиальной важности этого предприятия; я имею в виду связь людей и технологий. Это устройство кажется мне примером очеловечивания техники.

— Это несомненно, — подтвердил дедушка. — Предыдущие общественные условия разобщали не только людей, но и технику с человеческой природой. И после их отмены должно было прекратиться и это разобщение. Однако, когда техника приспосабливается к природе человека, она тем самым эту природу пробуждает и воспитывает.

— И там, где раньше без такой техники эта природа могла только сниться, теперь она превращается в реальность, — добавил Аз.

За этими рассуждениями троица добралась до воздухолетного завода, сложила рюкзаки на полки, и Этто с Азом попрощались с дедушкой, который собрался безотлагательно сообщить конструкторам выводы после испытания.

Земляне двинулись дорогой, указанной им Первым Мастером воображения и советником Совета Трех, правда, теперь в обратном направлении. Однако, в то время как Аз вышагивал в приподнятом расположении духа, настроение Этто, похоже, все более омрачалось, и наконец великий магистр Галактических Наук вымолвил:

— Эта звезда стала для меня несчастливой.

Аз поначалу не понял, воспринимать ли это всерьез или как шутку, но все равно встревожился.

— Только поймите меня правильно! — вскричал он, схватившись за голову и убедившись, что от побоев с предыдущей звезды не осталось следа. — До сих пор, в отличие от меня, ваша ученость вечно уходила небитой. Случись на этот раз все наоборот, и побили бы вас, так, по-моему, это было бы только по справедливости. Но когда я вас вижу вот таким, мне хочется, чтобы лучше было по-прежнему.

— Мы пустились в путь, — произнес Этто трагически, — чтобы обустроить мир в соответствии с эстетическими принципами. На этой звезде я понял, что мы все время гонялись за ошибочной целью.

— Ну ладно, вы взялись за дело немного самонадеянно, — рассудил Аз, — но принцип-то был верным.

— Я хотел воплотить свои собственные прихоти, — признался Этто, — но это величайшая из ошибок, которые может совершить человек. Поэтому меня не поняли на Земле, и не дали возможности развернуться. И по той же причине из всей нашей поездки мы не вынесли ничего, кроме одной не вписавшейся звезды.

— Уже не говоря о колотушках, — добавил Аз.

— Принципы, даже если они эстетические, — продолжал Этто, — нельзя применять ради них самих, привносить извне, а можно употреблять лишь при естественном развитии реальной жизни, такой жизни, с какой мы познакомились здесь.

— И если мы вернемся на Землю с этим знанием, — предположил Аз, — тогда, возможно, нас поймут и дадут нам действовать.

— Нет, если мы вернемся с планетой, как с символом нашей ошибки.

— Мы никогда не избавимся от проклятой штуковины, — в отчаянии выкрикнул Аз, — и, значит, никогда больше не увидим Земли!

— Посмотрим, — промолвил Этто, который снова взял себя в руки и потому вновь вернулся к мнению, что произойти может все, что угодно, в том числе — избавление от треклятой звезды.

Добравшись до своего пристанища, земляне поспешно собрали вещи, зашли в общинный дом, где вежливо, но кратко попрощались, оставили самые сердечные пожелания для дедушки и, в последний раз взглянув на играющих в ванне детей, удалились.