Снежный барс

Интерлюдия

Маргас, резиденция Директора Анри Можерона

Последние несколько дней Анри Можерон чувствовал себя… печально. Да и как иначе он мог себя чувствовать, допустив в Маргасе, втором по значимости городе планеты, столь вопиющее нарушение спокойствия и уверенности населения в силе Директората? Побоище на полигоне Железной академии! Бегство полного звена кадетов в сторону этого, раздражающего всех разумных людей, анклава Звёздной Стражи, с его привычкой давать убежище всем кому ни попадя, исходя только из своих интересов. Бегство успешное, которое не удалось предотвратить, несмотря на титанические усилия вице-адмирала Готти, лично севшего в один из колоссов и участвовавшего в сражении. Проигранном, что было особенно печально!

Сам Можерон склонен был понять и принять оправдания ректора Железной Академии, только он хоть и Директор, но не самый значимый. Даже тут, в этой системе, пусть и второй по значимости в Директорате. Он не был единоличным руководителем и даже первым среди равных. Третьим он был, всего лишь третьим, после Филиппа Тумбстоуна и Вадима Бельского. Однако если Тумбстоуна ему стоило опасаться, то вот Бельский и сам был в плохом положении. В положении куда худшем, чем у всех остальных Директоров, ведь среди беглецов была его внучатая племянница Мария. Вроде и не самая близкая родственница, а всё равно часть рода Бельских. Сей факт очень многое значил в играх за власть внутри Директората! Как бы его самого после подобного не попросили подвинуться.

Впрочем… Анри Можерон был опытным в аппаратных сварах, а потому понимал, что заменить Бельских в сложном механизме власти хотя и можно, но это вызовет не самое сильное, но заметное ослабление позиций Директората. Очень уж этот род, все члены которого в той или иной мере были безумны, был полезен своими псионическими способностями. Потому, хотя бы одно место, среди Директоров, было за ними зарезервировано. Уйдёт Вадим Бельский, так и что с того? Его заменит один из сыновей или племянников. Желающие найдутся, но они будут такие же слабоконтролируемые и плохо понимаемые в своих странных поступках.

Та ещё задачка… которую, впрочем, решать не ему. Не только ему, поскольку слово его, как Директора, кое-что да значит. Но всё это потом, ведь сейчас необходимо было обсудить ситуацию с собравшимися. С кем именно? С двумя другими Директорами, Бельским и Тумбстоуном, изрядно проштрафившимся ректором Железной Академии вице-адмиралом Готти, а также планетарным главой Хранителей Пути, контр-адмиралом Михаилом Ставридисом. Он тоже был в немалой степени ответственен за то, что не уследил, не среагировал на вызревший в Академии гнойник, пусть и разделял ответственность со всеми тут присутствующими.

Ответственность! Спрашивать Директора с Метрополии по любому будут со всех собравшихся. Переложить на нижестоящих? Не получится или получится лишь в малой степени, совершенно недостаточной для того, чтобы ощутимо смягчить удар по себе, любимым и единственным. Это понимал и сам Можерон, и остальные. Понимали и готовы были из кожи вон вылезти, лишь бы утратить как можно меньшую толику влияния и положения в системе, как собственного, так и рода, к которому принадлежали. А для этого требовалось как можно скорее сгладить последствия случившегося.

Сглаживать же следовало очень много, начиная с сугубо материальных потерь. Понятно, что сметы Железной Академии были рассчитаны на средние или тяжёлые повреждения половины из имеющейся полусотни колоссов. Расходы огромные, но запланированные, потому на них привычно не обращали внимания. И что теперь? Из полусотни колоссов пять оказались потерянными с концами, ушли своими ногами в Глинц. Ещё почти три десятка получили не абы какие, а по настоящему тяжёлые повреждения, будучи расстреляны практически в упор, с целью сделать их восстановление предельно сложным по времени и ресурсам. Три колосса из гарнизона укрепрайона, что должен был блокировать проникновение в анклав Звёздной Стражи беглецов со всей планеты, оказались сперва расстреляны, а потом и захвачены в качестве трофеев. Немалая часть бронетехники, патрульных гравициклов… И огромные потери среди состава истребительных и штурмовых эскадрилий, спешно поднятых для поддержки. На этом фоне потери личного состава откровенно терялись, да и людей можно найти новых. Это же не пилоты… хотя и с ними следовало что-то решать.

Пилоты, а точнее кадеты, которые так официально и не прошли выпускных испытаний по большей части. Да, тех девятерых, что к моменту ухода звена мятежников в направлении на Глинц сохранили свои колоссы и даже не катапультировались, тем самым капитулируя перед лицом опасности, освободил от испытания как такового, лично вице-адмирал Готти. Точнее не освободил, а заменил оное на преследование беглецов, оказание всяческого содействия карательной операции Директората.

Имел ли он право поступать подобным образом? Победителей не судят, ну так то победителей, а именно этим ректор Железной Академии как раз похвастаться не мог. Оттого некоторые его недоброжелатели и упирали помимо прочего на то, что вице-адмирал не имел права самовольно менять установленные общим решением Директоров правила. Тем паче, эти изменения так ни к чему и не привели! А коли так, то всех оставшихся кадетов следовало — как только должное число колоссов будет восстановлено — вновь заставить делом подтвердить свою верность Директорату, а некоторым и вовсе искупить проявленное малодушие, для чего поставить робких духом в менее выгодные условия в сравнении с теми, кто пытался сделать хоть что-то.

Сторонников подобного решения было довольно много. Часть искренне верила в то, что говорила. Другие хотели во что бы то ни стало окончательно утопить нынешнего ректора и поставить на его место уже свою креатуру. Третьи… они скорее желали побольнее укусить те недружественные им рода, чьи представители находились в числе выпускников этого года. Однако, все эти три группы, то ли не понимали, то ли не желали понимать, а может просто недооценивали урон иного типа, который уже был нанесён и оставил после себя глубокий и болезненный след. И после случившегося никоим образом нельзя было усугублять, бередить рану, даже не успевшую перестать кровоточить.

Меж тем пресса, подконтрольная некоторым из числа Директоров, уже на все лады склоняла произошедшую трагедию. Вроде как все издания декларировали верность и преданность Директорату, но проблема состояла в том, что понималась она несколько по разному.

Вот проникновенное такое интервью с Сильвией Меерштайн, в котором она в самых идеологически выдержанных выражениях отрекалась от уже второго своего ребёнка, предавшего Директорат и его идеалы. Уверяла, что род Меерштайн не оставит подобное предательство без внимания, уже на днях за голову изменницы будет назначена измеряемая миллионами кредитов награда. Вот только у людей с интеллектом чуть выше среднего по Директорату, поневоле могли возникнуть очень неудобные вопросы. А почему это вот уже второй представитель не просто рода Меерштайн, но главной его ветви, вдруг всеми силами стремится покинуть Директорат? Естественно, в официальном галанете найти ответы, помимо идеологически проверенных и одобренных, не получится, ну так всем умеющим думать известно, что галанет делится на разные уровни/сектора. В «черном» же сегменте имеется доступ не только к одобренным ресурсам, но и к иной, не цензурированной прессе Синдиката, Скульпторов, Стальной Гильдии. А уж эти охотно поласкают грязное бельё соперников по любому, мало-мальски значимому поводу. Вот и получалось, что шила в мешке не утаить!

С просочившимися в прессу пожеланиями части элиты государства устроить провинившимся кадетам показательную порку в виде новых выпускных испытаний выходило и вовсе печально. Простой народ это проглотит, равно как и почти любую глупость. Их приучали ободрять и аплодировать, но никак не мыслить критически. Только что оно, это одобрение народных масс, сколь-либо важное лишь тогда, когда они голосуют на очередных выборах, все кандидаты на которых прежде всего получают «сертификат лояльности», без которого занять любую выборную должность не представляется возможным. Пшик, пустое место, развеявшийся выхлоп ракетного движка. Совсем иное дело — реакция аристократии, ведь около восьмидесяти процентов способных по показателям развития поступать в Академии выходцы именно оттуда. Устрой Директорат ту самую показательную порку и часть родов сильно так призадумается, а стоит ли дальше соблюдать лояльность Директорату, когда кого-то из твоих детей или племянников таким вот образом могут наказать за серьёзную чужую вину и эфемерную собственную? И это лишь старшее поколение. Молодое же, учащееся в иных Академиях или готовящееся туда поступить…

Вот именно! Захотят ли они вообще так рисковать? И не пожелают ли уже учащиеся кадеты, имеющие высокие шансы погибнуть, повторить удавшийся опыт Меерштайн, Бельской и прочих? Вполне могут пожелать!

По идее напрашивается решение встроить механизм контроля в колоссов, при необходимости просто отключающий оных по одному лишь сигналу. Но и это вроде как напрашивающееся решение несло в себе уязвимые места. Раньше, более века тому назад это как раз и применялось. Результаты же применения привели к хроническому некомплекту выпускающихся из Академий пилотов должной квалификации. Юная поросль аристократических родов в голос орала, что они не собираются быть управляемыми со стороны марионетками, когда одно лишь движение со стороны способно превратить колосса, это олицетворение мощи, в груду мёртвого металла. Некоторые и вовсе высказывали, что сперва вот так, во время испытаний, потом распространится на полях сражений, а затем пилотам и вовсе ошейники со взрывчаткой будут одевать, как Гегемония Чистоты на большую часть своих псионов.

Тогда Директорату пришлось отменять уже долгое время существующую норму, стремясь снизить поток беглецов и катастрофически падающий уровень мастерства выпускающихся пилотов. Ну и заваливать последних всеми мыслимыми и немыслимыми льготами, деньгами, по сути создавая касту, во многом стоящую над общегосударственными законами, подотчётными лишь собственному командованию и непосредственно директорам. Иначе тогда было нельзя, ведь Синдикат уже вёл осторожные переговоры как со Скульпторами, так и с Гильдией о том, чтобы отхватить у Директората целый сектор, в коем располагались очень ценные звёздные системы.

И вот опять! Куда ни посмотри — всюду только потери и проблемы. Об этом он сейчас и говорил, обращаясь к собравшимся. Подчёркивал потери уже понесённые и предлагал варианты избегания потерь ещё больших. Не закрыть глаза на случившееся, но вывести из-под удара кадетов. Они не должны были даже самую малость пострадать.

— …только мы их тронем, получим либо разгорающееся недовольство вообще всех кадетов и их семей, либо вспышки подобных бунтов. Мы сами не из «глубинного народа», — усмехнулся Можерон, вспоминая используемое одним из особо фанатично настроенных на жёсткий курс Директоров, предлагающего опираться на не шибко одарённых разумом, но верных людей, выражение, — а потому должны понимать, как хрупок сложившийся в государстве баланс.

— Но без последствий оставлять нельзя, — заёрзал в кресле вице-адмирал, со дня удачного прорыва беглецов в Глинц пребывающий в глубокой депрессии. — Нужно поощрить оставшихся верными хорошими назначениями, а струсивших загнать в самые гиблые и опасные места. Пусть там искупают!

— Я поддерживаю вас, Фрэнк, — сцепив руки в замок и прикрыв глаза, проскрежетал Тумбстоун, отличавшийся основательную во всём, но особенно в принятии решений. — Если невозможно скрыть случившееся, нужно преуменьшить значимость инцидента.

— После криков в прессе Метрополии и мелькающей на всех ресурсах и новостных каналах Сильвии Меерштайн с её объявленной дочери настоящей вендеттой? — саркастически хмыкнул Бельский. — Я уже плачу от смеха и умиления такой наивностью.

Вадим Бельский, патриарх рода и Директор, на вид крепкий мужчина лет пятидесяти, а на деле переваливший уже за восемнадцатый десяток лет, действительно утирал платком слёзы. Он вообще мог по собственному желанию испытывать любые эмоции в нужный момент времени, как и большинство его родственников. И не только эта особенность объединяла Бельских, было и ещё кое-что. Много этого самого «кой-чего», вызывающего подозрения у одних, зависть у других, неприязнь разной степени у третьих.

Хрясь! Это ударил кулаком по столу контр-адмирал Ставридис, находящийся в подчинении исключительно главы Хранителей Пути всего Директората, а потому не опасающийся вызвать неудовольствие отдельных Директоров. После этого вскочил и, заложив руки за спину, зашагал взад-вперёд, выплёвывая слова, как некоторые рептилии ядовитую кислоту:

— Не вам осуждать леди Сильвию Меерштайн, Директор Бельский! Она сделала то, что должен был сделать любой верный подданный Директората в её положении. А её несчастье постигло дважды. Вы же… Почему никто из вашего рода не отрёкся от изменницы? Это вызывает у меня обоснованные подозрения!

— Заткнитесь, Ставридис. Вдруг перенервничаете, лопнете, слюнями и дерьмом из кишок всех вокруг забрызгаете. А мне мой костюм дорог, — переключил эмоцию со слезливого умиления на ледяную брезгливость Бельский. — Бельские никогда и ни от кого не отрекаются. Мы сделали то, что могли — отошли в сторону, обещая другим не мешать в поимке или устранении блудной дочери рода. Большего от нас просить бессмысленно, ни один Бельский не отречётся от своей крови, пока эта кровь не предаст род.

— Род для вас всегда был важнее государства. Я буду писать самому…

— Можешь писать в метрополию, а можешь писать в свои форменные штанишки, — зевнул Бельский, источая концентрированную скуку и меланхолию. — Мне неинтересно как первое, так и второе. Только если второе, то я переключу климат-контроль на совмещение ароматизации чем-то цветочным и дезинфекцию. Вдруг у тебя особый, заразный энурез.

— Довольно!

Можерон вынужденно вмешался, понимая, что Вадим Бельский любит, умеет и часто практикует доводить до бешенства несимпатичных ему людей… то есть почти всех, с кем этот Директор вынужден общаться. Даже окрики из Метрополии, от других, более влиятельных членов Директората действовали и не всегда, и не полностью. Причины… всё те же самые, невозможность в полной мере заменить представителей этого проблемного рода.

— Простите, Директор Можерон, — повинился контр-адмирал, не желающий конфликтовать со всеми тут присутствующими. — Но я, считаю оправданным, применение жёстких мер. Любая нерешительность будет воспринята как слабость. Лучше пережить возможные волнения в части родов и подавить их, чем позволить медленно подтачивать сами основы нашего государства. Директор Тумбстоун?

— Биржа неспокойна. И наша, и общегалактическая, — тяжко вздохнул тот, выводя на большой экран, зависший в воздухе в пределах видимости всех собравшихся, те самые биржевые котировки, относящиеся к фирмам, завязанным на производство колоссов, ВВС, а также космофлота. — Смотрите на динамику падения. Рухнули вниз акции предприятий, производящих те колоссы, что показали себя… Плохо себя показали все эти устаревшие гробы! «Уравнитель», «Стоик», тем более «Бумеранг» с «Гоплитом». Говорили умные люди, что «Шквал» не надо лоббировать! Как сейчас помню, что «Не слишком удачная модель! Чересчур легкий и слабый для боя в «линии», слишком зависим от снабжения, чтобы отправить в разведку или дальний рейд!» Мы, и я в том числе, отмахнулись. Посчитали «лёгкую ракетную платформу» пригодной для уничтожения наскоком более тяжелых колоссов, особенно под прикрытием.

— В колоссы среднего типа надо было переводить, сделать дополнение к уже показавшему себя, но недооцененному «Ирбису», — вновь напомнил о себе Бельский, сам пилотом не являвшийся, но имеющий компетентных советников. — Ракеты и гауссовки для поддержки и обороны, посильнее щиты добавить. А освободившуюся нишу в колоссах лёгкого класса заполнить другой моделью, вооружённой лазерами, может даже спаренными. Нам такой машины как раз и не хватает. У Стальной Гильдии вот есть! Скульпторы давно вывели сразу несколько таких тварющек. Синдикат… эти всё у соседей подбирают и потом под себя подгоняют, создавая совсем монструозных гибридов. А мы… сверкаем голой жопой. Так вроде не девицы в ночном клубе, чтобы это кого-то радовало и прибыль приносило.

Бельский был жёлчен и ехиден, но тут крыть собравшимся было банально нечем. Цифры, вот они, против них не пойдешь! Рухнули на десять и более процентов акции производителей именно плохо показавших себя колоссов. Зато изготовители типов «Ирбис», «Ландскнехт», «Попрыгунчик» и старого доброго и непрерывно модернизируемого «Сокрушителя» позиций не потеряли. Более того, подросли на несколько пунктов. Определённая удовлетворённость Вадима Бельского тоже тайной не являлась — его род имел немалый интерес в производстве именно сверхтяжей, причём двигал именно модель «Ландскнехт». Только вот госзаказ был весьма скромный. Считалось, что чрезмерный универсализм подобного колосса и дорогостоящ и излишен. А вот что будет теперь… оставалось лишь предполагать, ибо неисповедимы пути движения мыслей в головах солидной части Директоров.

Обсуждение ситуации на этом не закончилось, но переходы на личности происходили всё чаще. Контр-адмирал Ставридис то и дело пытался уязвить Бельского, получая в ответ жёлчные или уничижительные комментарии. Тумбстоун напоминал Можерону о важности реакции на случившееся рынков, в то время как незадачливый ректор Железной Академии — уже не уверенный в том, что останется таковым дольше пары-тройки недель — доказывал важность переключения внимания Корпуса пилотов и Космофлота на что-то другое. Неважно на что именно, лишь бы случившееся отошло в сторону, сменившись иными хлопотами, желательно приятными и насквозь оптимистичными. Сам же Анри Можерон…

Директор поневоле служил сейчас своеобразным медиатором, пытающимся не дать собравшимся скушать друг друга и сообща выработать хоть какие-то здравые решения. Нет, не совсем решения, а скорее рекомендации, для воплощения которых в жизнь требовалось получить согласие Метрополии. Там же сейчас царило откровенное озлобление, и вполне могла возобладать точка зрения радикально настроенной части Директоров. Та самая, с закручиванием гаек, адресными сильными репрессиями в сторону сколь-либо причастных к инциденту и медленному, но планомерному урезанию вольностей Корпуса пилотов. Как раз те шаги, что в ближайшей и даже среднесрочной перспективе могли вернуть ситуацию к прежнему состоянию, но в перспективе более далёкой наносили по стабильности Директората сильнейший удар. И Можерон готов был пойти на многое, лишь бы только избежать подобного развития событий. Опираться же из тут присутствующих можно было первым делом на Филиппа Тумбстоуна, поскольку тот прежде всего верил цифрам, а они сейчас работали на Можерона. Ну и на вице-адмирала Готти, только вот его влияние сейчас стремительно скатывалось вниз и вряд ли способно было восстановиться даже на треть от исходного. Потерпевших такое явное поражение в Директорате обычно топили, не давая и тени шанса всплыть, невзирая на прошлые заслуги. Так уж исторически сложилось.

Что же до Бельского… Можерон действительно не знал, как поступит этот Директор, патриарх рода, славного не только уникальными талантами, но и странными поступками. Сейчас он казалось бы сильно ослаблял влияние всего рода из-за одной отщепенки. Но когда имеешь дело с Бельскими, понятия «кажется» и «на самом деле» совпадают очень редко, лишь в тех случаях, когда те сами, намеренно вводят в заблуждение показной сложностью, под её прикрытием воплощая в жизнь самый простой вариант. Всякое могло быть. Именно поэтому Анри Можерон предпочитал сохранять такую нейтральную доброжелательность, не ссорясь с патриархом древнего рода, но и не навязываясь тому в друзья. Не зря говорили, что Бельские, конечно, опасны для своих врагов, но и от дружбы с ними частенько возникают непреодолимые сложности.

Несколькими часами позже, парк поместья Бельских

Нечасто на центральных планетах Директората, да к тому же, на относительно близком от крупных городов расстоянии можно было встретить особняки, выполненные в стилистике конца XIX начала XX веков, да ещё выполненные умело, чтобы они не выглядели инородным телом. На сей раз архитекторам удалось построить как сам особняк, так и обустроить прилегающую к нему территории, сочетая элементы того, старого стиля и современные мотивы. Потому и парящая в воздухе над водоёмом антигравитационная платформа ничуть не выглядела чужеродным явлением. Уже потому, что напоминала этакую садовую беседку, неким мистическим образом подвешенную в воздухе. Находящиеся же внутри двое мужчин были поглощены не знакомыми им долгое время местными красотами, а разговором. Судя по всему, важным, очень уж озабоченным было выражение лица младшего и оценивающим — старшего.

— Говорить три с лишним часа и в итоге не прийти ни к чему конкретному. В этом весь наш Директорат, — печально усмехнулся Вадим Бельский, глядя на пруд, освещаемый лунами и подобранным в тон искусственным светом. — Мне даже не пришлось подталкивать остальных, они сами справились.

— Естественное поведение, дед.

— Сколько раз тебе говорить, Вячеслав…

— Ой, да ничего я с этим уже не сделаю, — отмахнулся собеседник, выглядящий лет этак на тридцать с заметным хвостиком. И вдобавок отличающийся болезненно худощавым телосложением. — Как с детства привык, так и не забуду. И против фактов не попрёшь!

Патриарх рода лишь отмахнулся от слов своего внука и по совместительству ближайшего советника и соратника в ведении дел рода. Упёртость и практически полная неспособность идти наперекор собственным желаниям, не зря являлась основой личности большинства Бельских. Сила и одновременно слабость, проклятье и дар… наряду с даром иным. Псионическим, но очень уж особенным, нуждающимся не просто в развитии, но и постоянном контроле. Сумевшие его укротить добивались многого. Не сумевшие… выгорали изнутри, становясь сперва тенью себя прежних, а потом и вовсе ударными темпами сходя в могилу.

— Твоя племянница. Вячеслав, она поступила не совсем так, как мы от неё ожидали. О причинах не спрашиваю, её наследие не зря пробудилось столь ярко и насыщенно, триггером бунта могло послужить что угодно, любая мелочь. Но так получилось даже лучше. И в то же время хуже…

— Лидером стала не Мария. Я понимаю. Зато у нашей девочки есть то, чего нет и не будет у этого Тайгера. Доступ к счетам, связи рода, досье на многих людей в Директорате и вне его. Пускай она окажется не явным лидером, а серым кардиналом, это не станет большой потерей для наших планов. А то, нам совсем скоро может стать… неуютно. Лучше заранее подстелить чего-то помягче на место вероятного падения.

Старший из Бельских кивнул, соглашаясь с внуком. Так оно всё и было. Их род потому и сохранял своё положение в системе вот уже не первый век, что просчитывал все возможные пути и вовремя реагировал, страхуясь от большинства вероятных угроз. Вот и сейчас многие чувствовали приближающиеся перемены, к которым Директорат просто не был готов, категорически не желая меняться, отвечать на вызовы эпохи. Раньше ему и его ныне покойному батюшке, прежнему патриарху рода, удавалось проталкивать через Директоров необходимые для благополучия решения, но теперь… Сопротивление становилось всё сильнее, Директорат медленно, но верно дрейфовал в сторону той политики, с которой начинала Гегемония Чистоты. Свой тупиковый, ведущий лишь к ослаблению и последующему вырождению путь.

— Ты действительно высоко оцениваешь вероятность падения Директората? — обеспокоенно вымолвил Вячеслав, до белизны в пальцах сжимая ограждение летающей беседки, отделяющее их от края. — Если уж Гегемония никак не рухнет, то мы и подавно далеки от подобного.

— За упадком следует падение. А мы уже начали клониться вниз. В первый раз удалось это остановить, но теперь… Нас перестают слушать, некоторые и вовсе считают эхом славного прошлого. Совет псионов… Даже золотая клетка остаётся клеткой, сидящие в ней, особенно добровольно туда залезшие, утратили большую часть стремления к развитию. Запреты… они губят часть души.

— Но ты сам поддерживал эту политику.

— Политику, Слава! Я не идеалист, не романтик… Для нас, тогда, это было полезно. Отказ от имплантов, от бионических симбионтов и прочего. Мы тогда перебросили усилия исследовательского сектора на разработку стабилизирующих нас стимуляторов. А все до сих пор считают, что мы спасаемся от «безумия», — тут патриарх невесело усмехнулся, — запретными киберимплантами. Даже не понимают, что выкинь мы их из собственных тел — вред будет незначительным. Зато теперь дар, что раньше называли пророческим, он окончательно закрепился и даже получил новые грани. Много граней! Жертвы того стоили. Ведь мы, Бельские, желали этого.

— Да-да, давний девиз рода. Почти открыто говорящий о наших возможностях, но принимаемый за раздутое самомнение и гордыню.

Вадим Бельский лишь посмотрел на висящие в небе луны. Он любил и ценил красоту ночного неба, звёзд, тех самых лун наконец. А ещё совершенно не чувствовал себя утомлённым жизнью, потому хотел продолжать жить и чувствовать себя наслаждающимся как миром вокруг, так и своим в нём местом. Потому и начал новую многоходовую игру, заручившись поддержкой большей части рода и невмешательством остальных, более склонных к осторожности. В любом случае, мешать ему точно никто не станет. Посему…

С Марией всё удачно сложилось. Сильный потенциал псиона, классические проявления семейного «безумия», склонность эпатировать окружающих своим поведением. И патологическое нежелание подчиняться кому бы то ни было, которая сильно мешала бы карьере даже в Корпусе пилотов, потому и выбранном девушкой в качестве учебного заведения. И самое главное, Маша не являлась посвящённой в план патриарха рода, но одновременно получала косвенную психологическую накачку от него во время довольно частых разговоров — как на расстоянии, так и личных, при встречах. Вадим взращивал в ней те черты, которые должны были в нужное время привести к желаемому результату. И они привели, что ни разу не удивило старого, опытного интригана и псиона со склонность к пророчествам. Хотя пророчества — это отнюдь не панацея. Уж ему ли было это не знать! Родовой дар, долго и упорно взращиваемый, развиваемый всеми способами, не давал однозначных ответов. О нет, он лишь показывал веер вероятностей с той или иной точностью. А уж понять, какой путь воплотится… это из разряда детских сказок. Можно было лишь предполагать, но при этом учитывать, что некоторые люди способны перекручивать ткань ещё не случившегося под себя, сами того порой не сознавая. Псионы, конечно, ведь именно пси возможности служили основной движущей силой в галактике. Дух, он всегда двигает материю!

Что же до юной Марии… Правильно воспитываемая и незаметно направляемая, считающая себя свободной в исполнении желаний — да и являющаяся таковой, ведь желания были её собственными, просто привлекательность некоторых была заранее повышена — сделала то, что от неё ожидалось. Чуть пораньше намеченного? Да. Встряхнув задремавшее болото, в котором так уютно стали себя чувствовать многие Директора? Тоже да. И это всё значило, что первый этап намеченного патриархом плана она выполнила. Теперь предстояло мягко подвести её ко второй стадии. С учётом, конечно, того факта, что она стала не одиночкой, а частью довольно мощной в потенциале группы. Ничего, у него и на этот случай имеются домашние заготовки!

— Пожалуй, стоит потеребить наших агентов в паре кланов Синдиката, внук. Сейчас наши беглецы будут стремиться туда.

— Да… пожалуй. Стальная Гильдия с учётом специфики теперь отпадает. Жаль.

— Ничего, у меня есть очень интересный вариант

— Всего один? Я тебя не узнаю!

— Всего — семь. Просто шесть мне не так нравятся.

Понимающая улыбка одного Бельского. Негромкий смех второго… Они привыкли понимать друг друга с полуслова. Почти всегда, почти во всём. И это тоже было тем, что как следует помогало роду не просто выживать, но жить в полном смысле этого слова.

Конец